Ему очень тепло.

А ещё мягко и очень, очень удобно.

Он тянется носом ближе к источнику комфорта, утыкается лицом в это пряно пахнущее тепло. Чувствует запах сладкий, уютный и терпкий. И он повсюду, и это так хорошо.

Всё вокруг настолько приятное, а внутри так восхитительно спокойно и пусто, что просыпаться совсем не страшно.

Какаши не спеша открывает глаза.

Ещё рано, — определяет он по приглушённым рассветным отсветам на потолке.

Запах, этот мягкий запах окружает его — будто всё пространство из него теперь только соткано. Какаши чуть поворачивает голову, скользит щекой по чужому нежному плечу.

По плечу Сакуры.

Светящееся тепло мгновенно заполняет его нутро.

Сакура.

И теперь всё выстраивается в полусонном сознании Какаши: откуда эти тепло и мягкость рядом, и кто является источником и причиной, и кто здесь, прямо сейчас, рядом с ним, пахнет так оглушающе вкусно.

Сакура.

Как выдержать внезапную волну эйфории, абсолютного счастья, затопившего его, Какаши не знает, поэтому просто замирает, как был, и смотрит тихо на неё. На расслабленное лицо, на спокойные брови, на близкий, на так странно и абсурдно близкий изгиб её губ.

Завораживающе.

От изучения её лица сложно оторваться: хочется медленно и степенно рассматривать все детали, запомнить форму кончика носа, пересчитать ресницы, обнаружить с восхищением ранее незамеченные бледные веснушки на щеках.

Любоваться.

Любоваться от слова «любо» — наслаждаться наблюдением за тем, что любо. За тем, что любишь.

И Какаши любовался Сакурой. Знал это точно про себя, и мог признаться ей, и готов был рассказать каждому человеку в мире — вот как он был уверен в своих чувствах. Наконец сметь в полную силу отдаться им. Теперь уже наверняка не бояться любить.

Жажда прикосновений проснулась внезапно и сама повела руку Какаши.

Он аккуратно коснулся кончиками пальцев лица Сакуры, легонько огладил щеку, провёл по губам. Таким аккуратным, и нежным, и манящим.

Медленно и осторожно очертить контур верхней губы, провести по округлости нижней. Не заметить, как подвинулся близко-близко, и легонько лизнуть. И замереть, наблюдая за возможной реакцией.

Но Сакура не проснулась.

Значит можно продолжать шалость.

Прикоснуться своими губами — пока сухо, поверхностно, порхающе. Это положение обнаружило в себе неожиданный минус — её запах стал ещё ближе, громче, туго окутывающе. В такой ситуации губы смелеют сами, наращивая напор, язык пробно проскальзывает меж её губ, скользит по зубам. Какаши больше не может молчать — молчать действиями — и целует уголок её рта, быстрыми-нежными прикосновениями покрывает её лицо. Пропускает момент, когда Сакура сквозь сонную негу начинает откликаться, и внезапно обнаруживает себя в середине медленного, полусонного и до невозможности томного поцелуя. Не отрываясь, он приоткрывает глаза и натыкается на её чуть ленивый, но прямо направленный взгляд.

И он тонет.

Тогда его руки оживают быстро, резко — поднимаются к её шее, обхватывают крепко, удерживают так сильно, будто она может пропасть.

Сакура не собирается пропадать. Её разбудила нарастающая нега и полностью собой поглотила, и Сакура не хотела ни сопротивляться, ни думать. Вместо этого она закинула одну ногу на Какаши, придвинулась плотнее, вжалась в его тело. Максимально близко, нарастающе жарко.

Этим утром Какаши не дал ей выбора, и теперь в отместку она его не отпустит — её черед.

Переплетаться голыми телами невероятно удобно, ничто не стесняет движение, ничто не маскирует желание. Руки и движения вольные, также не скованные ещё после недавней ночи стеснительностью или нерешительностью. Целоваться можно долго, оказывается. Очень долго. Изучать друг друга, подстраиваться, менять угол. Отрываться ненадолго, только чтоб заглянуть в глаза и зажечься сильнее от ответного плещущегося внутри огня. Поглаживания переходят в сдавливания, в лёгкие, чуть щекотные и невероятно заводящие царапанья. Его нога слегка сгибается и проскальзывает меж её, касается промежности.

Мокрая, — салютом проносится внутри Какаши и он поражённо, удивлённо, очарованно сильно выдыхает ей в рот, не разрывая поцелуй. Новая волна возбуждения накатывает сильнее и более оглушающе, толкает его дальше.

Хочется завладеть ей, сделать своей целиком и полностью, выпить до капли, чтоб она растаяла под ним.

Вся отдалась ему.

Какаши слегка меняет положение, и теперь нависает над Сакурой, опирается на локоть, другой рукой впивается в основание её шеи, слизывает поцелуи с её губ. Её ноги обхватывают его с двух сторон, сходятся за его спиной.

— Поймала, — довольно шепчет-выдыхает она и прижимает его ближе. И чувствует головку у своего входа. Сладкое возбуждение-предвкушение заставляет её быстро закусить губу, туманными глазами заглянуть в его, приглашающе открыть рот и высунуть язык, потянуться.

Чтобы в следующую секунду быть съеденой, вжатой.

Он выпивает её поцелуй, не помня себя, дыша тяжело, сильно. А её миниатюрная, хитрая и ловкая ручка уже проскальзывает вниз, оглаживает его длину и направляет точнее в своё лоно.

Сакура заглядывает с желанием, с ожиданием действия в глаза. На что он немедленно отвечает, направляемый её рукой, входит сразу: глубоко, плотно.

Она стонет на выдохе, запрокидывая голову и закрывая глаза от наслаждения.

Как хорошо. Как правильно.

Она тесная, горячая и жадная — сжимает его. Хочется чувствовать это бесконечно, а также хочется чувствовать больше — и поэтому он начинает двигаться. Скользить внутри неё, выбивая стоны, приближаться, будучи утянутым её руками, поддаваться её губам. За поцелуем следить теперь гораздо сложнее, чувствовать всё одновременно сложнее, поэтому языки бегло, быстро соприкасаются, сбиваемые движениями тел.

Его кожа горячая, почти раскалённая. Спина, которую она не видит, но может чувствовать — сильная, рельефная, как-то неприлично невероятно сексуальная. Хочет ощутить её всю, и — от невозможности объять целиком — оцарапать, помечая, будто чуть разрушая эту невыносимую идеальность.

Её беспокойные руки приятны, они льстят.

Царапает.

Позволяет себе.

Делает своим.

Это доставляет огромное моральное удовлетворение.

Какаши чуть откидывается, чуть приостанавливается, окидывает её взглядом: раскиданные в стороны руки, туманный взгляд, ноги, что обнимают его. Дышит глубоко, часто.

Провести ладонью по её мягкой груди, чуть массируя, спуститься ниже, пройтись по животу. Чуть отклониться назад и посмотреть на место, где он с ней соединяется.

Так странно.

Завораживающе.

Она вдруг сжимает его внутри. Выдыхает рвано. Смотрит. Ждёт.

Какаши берётся за её бёдра и двигается вперёд, одновременно притягивает её к себе.

Глубже.

Сильнее.

Её опьянённый стон подтверждает, что инстинктивное и чувственное ведёт его правильно. Делать так, чтобы она стонала сильнее. Чтобы закусывала губы и — совсем от невозможности всё это вынести — костяшки пальцев, металась из стороны в сторону.

Его Сакура.

— А-ах… аа-ах… я не могу… аах… — она стонет уже как будто даже жалобно, её брови сведены, её пальцы сжались на его запястьях. Рот открыт так широко, и так развратно. Склониться над ней быстро, накрывая этот непристойный рот, кусая её губы, целуя сильно, глубоко. Чувствовать её пальцы в своих волосах, их беспокойную хватку.

— Пожалуйста… м-м-х… — бессвязно она шепчет-обращается, заключает его лицо в свои ладони. Он стукается своим лбом о её, дышит тяжело.

— Вы такая… невозможная, — на более определённые мысли его не хватает.

Но ей этого вполне достаточно. Она улыбается лукаво. И снова ныряет рукой ниже, где обхватывает его, скользкого от смазки, у основания, спускается чуть дальше, мягко прикасается к нежной коже мошонки. Дыхание у него на секунду спирает и он быстро выдыхает:

— Не.. невозможная, — и начинает двигаться, ускоряя темп, в финальном заходе, стремясь довести и её до конца, и не сойти с ума самому. Но становится всё тяжелее, он стискивает её талию, с выдохом стонет и с завершающими несколькими толчками кончает.

Она чувствует его внутри, такого жаркого, такого быстрого и теперь затихшего, и позволяет себе наконец разрядиться, выдохнуть, дать волнам неги расползтись по нутру.

Какое-то время они замирают так — он, утонувший в своих ощущениях, и она, не желающая отпускать его. Потом она всё-таки притягивает его к себе, заключая его, усталого, в свои нежные объятия, прижимая его голову к своей груди, целуя его лоб, перебирая влажные волосы.

— Милый мой, хороший, — шепчет она то ли ему, то ли себе, то ли пространству, закрепляя наречение.

Он льнёт сильнее к ней, кутается в её объятия.

— Милый, — повторяет она и прижимает к себе крепко, нежно-нежно.