Удачей люди называют случайности, которые приводят к благоприятному для них исходу. Они часто (почти всегда, на самом деле) наделяют её некими мифическими качествами и даже персонифицируют. Так же, в зависимости от того, как часто в жизни людей происходят эти случайности, их делят на удачливых и не очень.

       Леонард Горацио Маккой на свой счёт не обольщался, ещё в юношестве уяснив, что к числу счастливых «удачников» не относится. В его случае с удачей нужно быть вообще предельно осторожным, так как работает она как-то неправильно. В обратную сторону, если быть точным.

       Поступить в Академию Звездного Флота — большая удача, говорите? Боунз бы с вами поспорил. Опустим тот факт, что он сам подал туда документы. У всех бывают идиотские идеи, ладно? И, да, мысль завести дружбу с Джеймсом Кирком была одной из них. Хотя бы потому что этот полоумный додумался взломать Кобаяши Мару. Честное слово, Маккой прекрасно бы выпустился, и дальше не зная, кто программирует этот идиотский тест.

       Но нет, когда в его жизни всё было так просто? Верно, никогда. Поэтому сейчас вместо того, чтобы слушать результаты теста, он, затаив дыхание вместе со всем выпуском, следит за трибунами. Почти перед ним стоит его друг, Джим. Со своего места Маккой прекрасно видит как закаменела облаченное в красное фигура и напряженный, почти враждебный взгляд парня в сторону вулканца. Кирк был похож на зверя, загнанного в угол и готового кинуться в любую минуту. Коммандер же был предельно спокоен и собран. Скупые жесты и четко выверенные интонации голоса. Мужчина в своей безупречно логичной манере разносит Джима, мимоходом проходясь по болезненным местам. Боунз может поклясться, тот этого даже не осознаёт.

       Черт побери, где Маккой так нагрешил, что встреча с его бывшим должна была произойти подобным образом? Леонард отводит взгляд от трибуны, но тут же возвращает его. К дьяволу призраков прошлого! Он должен на сто процентов знать, что там между ними происходит. И всё же не может отделаться от мысли: заметил ли? Забыть-то точно не забудет. Черт бы побрал вулканскую эйдетическую память.

       Сообщение о мобилизации в некоторой степени вызывает облегчение. Маккою за это честно стыдно. И тревожно, потому что в этот раз тревога точно не учебная. Но Джима не отчислят прямо сейчас и встреча со Споком… коммандером Споком откладывается. В идеале Маккой хотел бы вообще никогда больше не встречаться. Но с его «удачей» о таких желаниях даже думать опасно.

       — Кто этот ублюдок остроухий? — Хей, Джим, это моя фраза.

       — Не знаю. Но мне нравится, — говорит мужчина больше, чтобы позлить друга, на всякий случай радуясь, что тот не видит его лица.

       Протащить Кирка на корабль — очередная идиотская идея. Однако оставить того без присмотра — ещё более дурацкая. Потому что это Джим. Если приключения не приходят к нему сами, он отправляется на их поиски. Поэтому Боунз проводит его, едва расходясь с коммандером и надеясь, что тот его не заметил.

       Стоя в турболифте, Спок прокручивает в голове последние пару секунд в попытке определить почудился ли ему знакомый голос с не менее знакомым оскорблением. Вулканец едва заметно поводит головой, избавляясь от неожиданных и нелогичных (как и всё связанное с Леонардом) воспоминаний.

       Первый их разговор на «Энтерпрайз» происходит, когда Маккой принимает должность начальника мед.службы. Не потому что они осознанно этого избегали. Просто было некогда. И не зачем. По правде, доктор об этом и не думал. В эти несколько часов Боунз получал то, ради чего и подался в Звездный Флот. Ситуацию, когда все мысли должны были быть сосредоточены на деле, вытесняя из головы всё лишнее. Когда из черепной коробки грубо выбрасывались разочарования юности, сожаления о несбывшемся и уже случившемся. Разве не за этим пришёл в космос он, парень с аэрофобией?

       Маккой переходит от одного пострадавшего к другому, когда приносят весть: Вулкан потерян. Это вводит всех в помещении в краткий ступор, во время которого они пытаются в полной мере осознать всё чудовищное значение этой фразы. А потом у них не остаётся ни мгновения на посторонние мысли: число пациентов внезапно увеличивается в несколько раз.

       Спок находится в медотсеке, когда там осматривают выживших вулканцев. Боунз понятия не имеет, что он тут забыл, но не спрашивает. Слабо, едва заметно усмехается в ответ на короткий приветственный кивок и возвращается к Джиму.

       — Они так спокойны. Как они могут? — Слышит доктор тихий шепот медсестер и в груди поднимается волна раздражения. Потому что даже спустя столько лет он прекрасно видит стеклянный блеск глаз и слышит едва различимую дрожь в голосе.

       Нийота следует за ним. И это предсказуемо. Спок чувствует её боль и сожаление, желание помочь, но это нисколько не помогает. Его щиты трещат под напором собственных эмоций и переживания девушки неожиданно существенно ударяют по ним. Вулканец понимает действия Нийоты, но в своих попытках помочь она делает только хуже. На мгновение Споку приходит в голову человек, который смог бы помочь ему, потому что сам пережил похожую трагедию.

       Эта мысль погибает через секунду.

       Далее они говорят только о деле. До тех пор пока Джима не сплавляют с корабля.

       Спок как всегда логичен, но Леонарда напрягает то, что он почти в открытую, по меркам долбанутых вулканцев, конечно, демонстрирует эмоции.

       Боунз ждёт катастрофу. Джим не заставляет себя долго ждать.

       Маккой со страхом и нарастающей паникой наблюдает за тем, как Спок душит его лучшего друга. Доктор видит напряжённый взгляд Сарека и испуганный, но влюблённый — Ухуры. Леонард не знает почему никто не пытается остановить вулканца, но сам он не может стоять спокойно. Согласен забыть о том, что они «не знакомы».

       — Спок! Кroykah!

       Боунз видит как вулканец моргает, борется с собой и наконец-то отпускает Джима. Мужчине почти физически больно видеть его растерянность, слышать его блёклый, по-настоящему безэмоциональный голос. О том, почему он чувствует это, Маккой собирается подумать потом. Спок уходит в раздрае, а Ухура за ним не следует. Леонард не понимает её. Поэтому уходит он. Не спеша покидает мостик, не желая привлекать к себе ещё больше внимания. У него есть пара идей, где можно найти этого гоблина.

       Пристальный взгляд Джима жжёт затылок, сообщая, что друг всё заметил и в ближайшем будущем его ждёт допрос. Если это ближайшее будущее, конечно, наступит.

       Спок обнаруживается возле транспортера. Просто стоит и смотрит на круги, заложив руки за спину, погрузившись в свои мысли. Леонард легко может представить о чём он думает. Наверняка винит в смерти матери себя, уверенный, что мог что-то изменить. Мужчина чувствует, как теснит грудь, а на языке оседает фантомная горечь. Доктор заставляет себя отодвинуть это чувство в сторону. Сегодня помощь нужна Споку и, как четырнадцать лет назад вулканец не знал, что ему необходимо предпринять, так и Леонард сейчас понятия не имеет, что сказать.

       Спок оборачивается на звук открывающейся двери и удивлённо поднимает бровь при виде посетителя.

       — Доктор Маккой?

       — Он самый, хобгоблин.

       — Зачем вы пришли?

       Боунз как можно более беспечно пожимает плечами.

       — Захотелось.

       Вулканец недоумённо хмурится и пристально смотрит, словно так сможет понять, о чём же думает мужчина.

       — Что? Я — человек! Мне не обязательно быть логичным до мозга костей, — наигранно возмущается Маккой, пытаясь скрыть собственное смущение. Он уже не думает, что поступил правильно, последовав за коммандером.

       — Ты и логика несовместимы, Леонард.

       — О, ну, спасибо, гоблин ты зеленокровный, — ворчит врач в ответ, стараясь игнорировать то, как потеплело в груди от этого почти забытого голоса, что так нелогично мягко произносит его имя. Спустя двенадцать лет у Леонарда всё ещё ёкает сердце, словно и не было этих лет, не было Мириам и Джоан.

       — Ты по-прежнему самый эмоционально нестабильный из всех существ, что мне встречались, — Боунз коротко хмыкает в ответ на это, собираясь возразить, но Спок продолжает. — И мне до сих пор не понятно твоё тщетное стремление оскорбить меня.

       Доктор, хмурясь, смотрит на него с бескрайним непониманием, словно вулканец сказал нечто невообразимо глупое.

       — О чём ты, гоблин… — Мужчина запинается, тяжело вздыхает и возводит взгляд к потолку, безмолвно вопрошая как же его так угораздило. — Я никогда не пытался тебя оскорбить, Спок! Это просто… — Маккой вновь запинается, заметив едва уловимую насмешку на лице вулканца. А после наконец вспоминает: тот просто не может так думать, потому что точно знает, как обстоят дела на самом деле. — Ты издеваешься, чертов гоблин!

       — Ни в коем случае, доктор. Это нелогично.

       — Ну да, как же иначе.

       Тишина опустившаяся между ними была неожиданной и ожидаемой одновременно. Неожиданной потому, что прежде, в те времена, подобное было редкостью. Ожидаемой потому, что между ними лежали двенадцать лет, новые отношения и трагедия Вулкана. Боунз глубоко вздыхает. Точно, Вулкан. Разве не по этой причине он последовал за Споком?

       — Спок, я хотел сказать, что Джим поступил отвратительно. Но мы оба знаем, по-другому у него бы не получилось. Как бы мне не хотелось это признавать, но его действия, — Боунз морщится, как от зубной боли, но продолжает, — логичны. — Мужчина вновь вздыхает и поднимает глаза на вулканца. — Я скорблю вместе с тобой, Спок. Особенно об Аманде.

       Старпом рассеяно моргает при упоминании его матери и отводит взгляд, а Маккой грустно усмехается. Да, Аманда. Замечательная женщина. Ему до сих пор стыдно за их знакомство и безгранично жаль, что та встреча так и останется последней.

       Боунз не может удержаться и трёт переносицу. Смущение, проснувшееся от воспоминания, зудит под кожей. Господи, как давно это было. Ему было двадцать пять, он был вспыльчив (ещё более, чем сейчас) и не сдержан. Ему даже в голову не могло прийти…

       — Спок! Гоблин ты остроухий! Чтоб тебя транспортером на молекулы распылило! — Голос Маккоя громом разносится по коридору, который он стремится пересечь. Слабонервные стремятся покинуть территорию, более крепкие духом остаются, предвкушая развлечение. Потому что Леонарду до Спока осталось с пару десятков шагов, а тот и не думает обернуться, застыв как изваяние. — Я с кем говорю, ты, ошибка селекции! Какого хрена ты наплёл миссис Трингл?!

       Человек в ярости. У него в руках так и не отданный доклад, а Спок с его широкой спиной стоит к нему затылком. Звук столкновения стопки бумаги с макушкой вулканца непередаваемой нотой расходится по коридору.

       — Спок! Компьютер ты биологический! У тебя локаторы сломались?!

       На Маккоя наконец-то смотрят карие глаза. Безумно удивлённые карие глаза в окружении пушистых ресниц. И находятся они на десяток сантиметров ниже того места, где он привык их видеть. Точнее не их. Ох…

       Все в коридоре замирают, затаивая дыхание. Леонард хмурится, всматриваясь в женское лицо и находя сходства с лицом Спока. У неё тёплые шоколадные глаза в окружении длинных ресниц, от которых расходятся «смешливые» морщины и тонкая, только наметившая продольная морщинка на высоком лбу. Женщина куда старше вулканца и она определённо человек. Человек, носящий вулканские одежды. Мысль крутится на самом краю сознания, однако Маккой просто отказывается её рассматривать.

       Но вот лицо женщины перестаёт быть настолько удивлённым. Тонкие губы изгибаются в усмешке, а в карих глазах мужчине чудятся озорные искры. Округлое, миловидное лицо начинает словно светиться изнутри, наполненное… счастьем?

       — Сынок, ты не хочешь познакомить меня с этим весьма… эмоциональным молодым человеком? — Её мягкий, бархатный голос дрожит, пытаясь сдержать звонкие нотки смеха, а Леонард чувствует как жаркий румянец заливает лицо.

       Мама. Черт побери, всё-таки мама. Спок наконец-то поворачивается. Встаёт боком и укоризненно смотрит на мужчину. Честное слово, столь радикально зелёного цвета лица Маккой у него ещё никогда не видел.

       — Мама, это Леонард Маккой. Я посещаю многие занятия с его группой. Мистер Маккой, это моя мама, Аманда Грейсон.

       — Можно просто Аманда, — любезно произносит женщина, протягивая руку.

       — Леонард, мадам, — отвечает молодой мужчина, легко пожимая её руку. — Прошу прощения…

       — О, не стоит, Леонард, — отмахивается Аманда, мягко улыбаясь. — Кому, как не мне знать, как порой бывает необходимо… выговориться, после долгого общения со столь логичными созданиями. — Её улыбка приобретает загадочный оттенок и, заглянув в насмешливые глаза Аманды, Леонард понимает, что да, он верно понял её заминку. Маккой неловко улыбается, всё ещё ощущая румянец на щеках.

       — Что ж, не буду смущать вас ещё больше. К тому же мне уже пора.

       Аманда легко целует сына в щеку, ещё раз широко улыбается Леонарду, неожиданно ему подмигивая, и уходит.

       Боунз глубоко вздыхает, пытаясь прогнать смущение, и смотрит на Спока. Чтобы увидеть, что тот тоже смотрит на него.

       — Леонард… могу я… — Вулканец странно запинается, нехарактерно для него не договаривает, вместо этого протягивая ладонь.

       Маккой какое-то время раздумывает. Он не уверен, что хочет обнажать свои эмоции. Но в тоже время понимает, что Споку это нужно. Не знает только, почему здесь нет Ухуры. Человек протягивает руку в ответ и слышит шумный вздох вулканца.

       Мужчина, входящий в помещение заставляет их отпрянуть друг от друга, как подростков застигнутых врасплох. Сарек удивлённо поднимает бровь, глядя на смущённых мужчин.

       — Доктор Маккой, верно?

       — Верно. Простите, я, пожалуй, пойду.

       Маккой, проклиная себя за очередную дурацкую идею, спешно покидает помещение, оставляя отца с сыном наедине.

       — Думаю, не ошибусь, если предположу, что это тот самый Леонард Маккой, который так восхитил некогда твою мать.

       — Да, отец.

       — Интересное стечение обстоятельств: встретить его здесь спустя столько лет.

       — Действительно.

       Сарек обращает взгляд на сына. Спок не знает, что он видит, но заданный им вопрос возвращает его к тому состоянию, в котором он находился до прихода Леонарда.

       — Скажи, о чём ты думаешь.

       Нийота целует его, прощаясь. В Споке всё восстаёт против столь яркой демонстрации привязанности на людях, но он не может её одёрнуть. Потому что она прощается. Она не верит, что у них получится. И в противовес ей он вспоминает чувства Леонарда. Грусть и скорбь. Ярость на Нерона и жажда мщения. Вера в то, что они справятся и… привязанность. Почти такая же горячая, как раньше.

       Стоит признать, что Спок запутался.

       — Спок, сделай самому себе доброе дело. Забудь о логике. Доверься чувствам.

       Спок точно знает, что посол имеет в виду, но совершенно нелогично пытается придать его словам иное значение.

       Конфликт в его голове никак не находит решения.

       У Джима в руках бокал с алкоголем, на губах кривая усмешка, а в глазах упрямство. Боунз знает: Кирк всё понял и будет требовать ответов. Врач заказывает себе бурбон и поворачивается к другу.

       — Ну, спрашивай.

       — То слово, которое ты произнёс на мостике, «Кroykah», что оно означает?

       Маккой непонимающе смотрит на парня, гадая, почему тот идёт окольными путями.

       — Постой, остановись. Что-то в этом роде, — небрежно роняет мужчина, пытаясь скрыть собственное смущение за бокалом.

       — Откуда ты его знаешь? Вычитал? Или научили?

       — Научили, — хмуро бурчит Маккой. Теперь он всё же улавливает куда ведёт Джим, но совершенно не собирается облегчать ему жизнь.

       — Спок? Вы ведь были знакомы, верно?

       Боунз глубоко вздыхает, со стуком ставит бокал на стойку и наконец смотрит на друга.

       — Да, мы были знакомы, Джим. Задолго до поступления в Академию и всей этой истории с Мириам и Джоан.

       Кирк удивлённо смотрит на раздраженного друга, не ожидая столь яркой реакции. Хотя о чём он, это же Боунз.

       — Почему ты злишься?

       — Потому что я не хочу говорить на эту тему, Джим. Неужели то, что мы оба делали вид, что не знакомы, не натолкнуло тебя ни на какие мысли?!

       Маккой залпом опустошает вновь наполненный бокал, пытаясь «залить» досаду в душе. Зачем говорить о том, что не имеет смысла? Их миссия закончена и Спока они больше не увидят. Что, в общем-то, неплохо. Так зачем бередить прошлое?

       — Натолкнуло вообще-то. Вы встречались, да?

       — Да, — резко бросает доктор. — Около трёх лет.

       — Расскажешь?

       — Да нечего там рассказывать, Джим, — с досадой произносит Маккой и, противореча себе, продолжает. — Я учился на врача в Атланте. На третьем году там появился Спок, как вольный слушатель. Мне было двадцать два, ему — девятнадцать. Самоуверенный, самодовольный, наглый всезнайка, — цедит Боунз, не замечая лёгкой улыбки Кирка. — Не было ни одного дня, чтобы мы не погавкались. Не знаю, как так получилось, но в итоге мы почти всё время были вместе. Занятия, обеды, прогулки. И всё время спорили. По-любому поводу.

       — И как же…

       — Да не знаю я, Джим! — Огрызается Леонард, нервно ероша волосы. — Мы спорили. Что-то об эмоциях. О любви, кажется. О том, что вулканцам это чувство не доступно. И… я не знаю, что на меня нашло, но я его поцеловал.

       — Вау, Боунз. Ты совратил вулканца?

       — Иди к черту!

       На какое-то время между друзьями опускается тишина. Джим терпеливо ждёт. Леонард рассеянно крутит сосуд в руках. Вспоминать приятно и больно одновременно. И неожиданно хочется выговориться.

       — Было сложно. Ну, знаешь, разные культуры, мировоззрения. Характеры. Но это того стоило. Самые счастливые три года в моей жизни. Ну, кроме рождения Джоан, конечно. — На имени дочери лицо вечно хмурого доктора вдруг светлеет. Слегка разглаживается «недовольная» складка на лбу, изгибаются в улыбке всегда сжатые тонкие губы. И в голубых глазах друга Джим с удивлением замечает несвойственную ему нежность. Однако секундная вспышка быстро проходит и всё возвращается на свои места. Только что сверкающие глаза потухают и он продолжает невыразительным голосом. — А потом… потом он уехал. И мы больше не виделись.

       Боунз приговаривает очередную порцию алкоголя и ждёт, пока Джим переварит поступившую информацию.

       — И всё? — Недоверчиво вопрошает капитан.

       Врач насмешливо хмыкает и иронично смотрит на друга.

       — Представь себе, Джимми. Не все истории любви завершаются свадьбой. И не все расставания заканчиваются скандалом. Мы тихо-мирно разошлись по разным концам федерации и больше никогда не пересекались. Ну, до всей этой заварушки.

       — И что теперь?

       — Да ничего, — Боунз пожимает плечами. — Спок же собирался отправиться с остальными вулканцами. А я останусь с тобой на Энтерпрайз. Так о чём разговор?

       Маккой опрокидывает бокал. Джим на мгновение замирает, бросает на друга неуверенный взгляд и вслед за ним осушает рюмку. Уже порядком затуманенное алкоголем сознание доктора пропускает эти ужимки, погружая его в незванные и смутные воспоминания…

       Ему двадцать четыре и он в хлам напивается с другом. Обычно, в подобном состоянии, парень падает на ближайшую горизонтальную поверхность и засыпает. Но в этот раз всё почему-то не идёт по накатанной. Его ведёт поселившееся в мозге, а затем и в сердце чувство, которое никак не может найти взаимности.

       Маккой понятия не имеет, каким образом он добирается до квартиры Спока. Но добирается. Настойчиво давит на звонок, а затем с глупой счастливой улыбкой любуется на удивлённое лицо вулканца.

       — Мистер Маккой?

       — Споооок, пустишь?

       Вулканец непонимающе наклоняет свою остроухую голову и отходит в сторону, пуская доктора к себе.

       — Вы пьяны.

       — Гениальное наблюдение, гоблин.

       Маккой знает, что Спок может говорить очень долго, а он сейчас немного не в том состоянии. Поэтому мужчина шагает вперёд, обнимая того за плечи и утыкаясь носом в шею. Полукровка в его руках вздрагивает и замирает. Человек почти слышит, как в его гибридном мозгу скрипят шестерёнки, сопоставляя, анализируя.

       — Маккой, вы не в себе.

       — Возможно. Но я достаточно в себе, чтобы вспомнить твой адрес.

       — И это удивляет, учитывая вашу ко мне антипатию.

       Будущий доктор «застревает» на этих словах, прокручивая их в своей голове, сомневаясь в верной интерпретации. А потом, до конца осознав значение брошенного ему обвинения, поднимает взгляд на Спока, смотря на него непонимающе и самую каплю обиженно.

       — Что за чушь, Спок?! Ты мне нравишься! Иначе стал бы я с тобой возиться столько времени?

       — Но ваше упорное нежелание соглашаться с моими выводами и… прозвища, которыми вы меня наделяете…

       — Стоп! Стоп, Спок! — Маккой отстраняется от своей живой опоры, чуть покачиваясь. Вулканец протягивает к нему руки, собираясь ловить, но мужчина почти не обращает на это внимания. Доктор слишком поглощён болезненным чувством, родившимся где-то в районе сердца, от осознания того, что своими словами он действительно задел Спока. — Это совсем не так! Ты мне нравишься. Но как ещё я могу достучаться до тебя?!

       — Достучаться?

       Туман в голове мешает Леонарду чётко сформулировать свои мысли таким образом, чтобы не выдать ничего… личного. Но время идёт, Спок всё ещё ждёт ответа, которого у него всё ещё нет и, в итоге, чувствуя как отступает хмель, Маккой решает сказать всё так, как есть.

       — Некоторые люди не умеют или стесняются выражать симпатию в общепринятом смысле. И тогда они используют такой… косвенный способ, чтобы заставить обратить на себя внимание. Иногда так делают друзья, чтобы подчеркнуть, что они находятся на том уровне, когда подобное поведение не воспринимается как оскорбление.

       Спок смотрит на него в явном замешательстве и Маккой уже хочет продолжить мысль, когда понимает, что его сил на это уже не хватит. Глаза отказываются оставаться открытыми и ноги уже едва держат. Последнее, что мужчина помнит, это как светлеет от понимания лицо вулканца, а сам он падает на диван.

       А через неделю они впервые целуются.

       Спок рассказывает об ошибке, которую допустила его мать в слове «арие-мну», переведя его как отказ от эмоций, когда на самом деле оно означает управление ими*. Рассказывает, как возмутился его отец, подобной «неточностью», перевирающей всю культуру вулканцев. Разве может Маккой промолчать по такому поводу? Он беззлобно подтрунивает над вулканцем, демонстративно сомневаясь в том, был ли этот перевод ошибкой, и любуется возмущением Спока. Этот разговор похож на тысячи других, которые происходили между ними. Человеческий юмор даётся ему с трудом, но сегодня Спок наконец-то сам, без подсказки, понимает, что над ним смеются и вид «прозревшего» полукровки слишком очарователен, чтобы Маккой мог сдержаться.

       В тот день Леонард в полной мере осознаёт преимущества связи с телепатом. Потому что в этом случае можно не говорить ни слова об эмоциях: просто держать его за руку, щедро делясь своими чувствами, и быть уверенным, что это взаимно. Иначе и быть не может.

       Да, это определенно не те воспоминания, которыми следует делиться даже с лучшим другом. Они относятся к той категории, что должна навсегда остаться только в памяти тех, кто их создал, позволяя время от времени поднимать себя со дна, стряхивать пыль и перезагружать, обновляя и воскрешая некогда яркие эмоции.