У Леонарда сердце обрывается каждый раз, когда Джим утаскивает вулканца на очередную миссию. Вот уже почти три года мужчина проклинает обоих авантюристов, напоминая заигравшимся мальчишкам о том, кто они и в чём заключаются их обязанности, и штопает после каждой заварушки.

       Доктор понятия не имеет, как с этим справляется Ухура. Хотя кому он заливает — прекрасно знает вместе со всем мостиком. Конечно, Нийота не устраивает скандалов, по крайней мере, публично. Просто приходит на место с маской безразличия на лице, садится идеально ровно и вместо привычной тихой мелодии, что она любит напевать, над её рабочим местом повисает гробовая тишина. Не нужно быть гением, чтобы понять кто является причиной её плохого настроения.

       Такие ссоры между ними становятся всё чаще. Маккой прекрасно знает, к чему всё идёт.

       Но он понятия не имеет, что должен по этому поводу чувствовать. И в этом кроется главная проблема.

       Слёзы, внезапно появившиеся в прекрасных глазах Нийоты, словно ломают в нём что-то. Спок едва удерживает себя от желания стереть их, чтобы даже тени боли не осталось на её лице. Нежность и глубокая привязанность по отношению к этой удивительной девушке, которые казалось оставили его, вновь оживают в холодном вулканском сердце. На мгновение мужчину охватывает паника: неужели он ошибся? Неверно трактовал происходящие с ним перемены? Однако вскоре приходит успокоение: его действия верны. Но Нийота, судя по всему, всё равно навсегда останется в его душе. И Спок хочет, чтобы так оно и было.

       Девушка поджимает дрожащие губы, скупым движением смахивает слезу, кривит слабую улыбку и, вздернув подбородок, поднимает на вулканца взгляд.

       — Что ж, не скажу, что удивлена. Всё к этому и шло. Возможно, нам действительно стоит расстаться. Но не надейся, что я так просто тебя оставлю, — упрямо произносит она дрожащим голосом. — Я приду в себя и продолжу… — Её красивый мелодичный голос срывается, заглушаемый глухим всхлипом. Ухура низко опускает голову, прижимая подрагивающую руку ко рту. Мужчина едва разбирает следующие слова: — Прости, мне нужно отойти.

       Уже через пару секунд тяжёлый дробный перестук каблуков стихает за закрытой дверью. Спок почти слышит, как его холодное вулканское сердце разбивается вместе с её — горячим земным. И это только убеждает его в том, что принятое им решение единственно правильное.

       Но он понятия не имеет, что должен делать дальше. И в этом кроется главная проблема.

       На Йорктауне они разговаривают на нерабочую тему впервые после разрыва. Прямой спокойный взгляд, идеальный макияж, прическа волосок к волоску. Ничто кроме чуть грустной улыбки не выдает её печали. Ответом на это в Споке разливается восхищение.

       Когда девушка пытается вернуть ему кулон матери, всё в нём восстаёт против этого. Он хочет, чтобы она продолжала носить его, теперь как символ той связи, нежной привязанности, что они пытаются сохранить. Нийота понимает его. Улыбается всё ещё грустно, сжимает камень в ладони и прячет под форму. Едва касается его плеча, уходя, но вулканцу кажется, что и этого он не заслужил.

       — Вы расстались похоже, — хрипло произносит подошедший Маккой. Только по этому старпом констатирует: пил. Запаха нет и в помине, внешний вид доктора, наверняка соответствует Уставу: слишком он хорош в укрывании следов подобного рода. И всё же Спок не сомневается. Осознание того, насколько глубоко этот человек забрался ему под кожу уже не пугает.

       — Что натворил? — Продолжает допытываться мужчина. Посмотрев на него, вулканец убеждается в своих ожиданиях: чужое лицо уродует злая усмешка.

       — Типичный редуктивный вопрос, доктор, — колко отвечает Спока, не имея желания вступать в очередной спор, который уже не принесёт удовлетворения.

       В ответ Маккой неосознанно дёргает бровью, стремясь повторить годы назад перенятую привычку, переставая ухмыляться.

       — Если земная девчонка сказала: «дело во мне, а не в тебе»… Дело в тебе, — хмуро поясняет доктор, изгнав из голоса любой намёк на злорадство. Остаются только холод и усталость. От этого не становится легче.

       Уходя, он хлопает вулканца по плечу, не поднимая взгляд. И провожая его глазами, Спок думает о том, как вспыльчивый человек воспринял бы истинную причину их с Ухурой расставания.

       Весть о смерти посла выбивает Спока из колеи. Он смотрит на изображение своего двойника с равнодушным рядом цифр, что безлико отражают промежуток времени, в котором тот жил. Вулканец вспоминает все разговоры, что у них были, всю поддержку, что была оказана, все советы, что были ему даны, и главный из них: «Не опоздай», произнесённый слишком поздно. Спок уже опоздал. И хотя ладонь до сих пор хранит фантомное тепло чужой руки, а в мыслях ещё живо воспоминание о чужом горячем чувстве, вулканец не тешит себя надеждами. За три года многое могло измениться.

       А пока мужчина держит шкатулку с вещами, некогда дорогими теперь уже остановившемуся сердцу. У него не поднимается рука заглянуть в чужую душу.

       И на то, чтобы её оплакать, у него остаётся не так много времени.

       Перед глазами у Маккоя всё ещё стоит тот ад, в который превратился Энтерпрайз, прежде чем выплюнуть их со Споком из своего нутра, в котором, как ни крути, было куда спокойнее, чем на незнакомом вражеском корабле. Просто чудо, что они смогли опуститься на планету, не убившись. Маккой внимательно оглядывает место, куда их занесло, преступно поздно замечая плачевное состояние старпома. Сердце на секунду замирает от ужаса, в то время как мозг лихорадочно ищет выход. И чертов гоблин в этом нисколько не помогает. Упрямо отказывается сидеть на месте, напрочь игнорируя тот факт, что у него в боку застряла гребанная железка. Доктор бы сам с удовольствием придушил поганца, если бы так не боялся потерять его.

       И именно эта злость, родившаяся из страха, позволяет мужчине найти слова, что хоть на время остановят вулканца в его самоубийственных действиях.

       — Если я не вытащу её, ты умрешь, ясно? И если вытащу и не остановлю кровь, ты умрешь.

       — Ни один из вариантов меня не радует.

       — Да уж, поверь и меня тоже, — заверяет доктор. Он мечется вокруг корабля, собирая то, что может помочь, и игнорируя липкий холод, поселившийся в животе. Продолжает болтать, неся какую-то откровенную чушь, чтобы держать Спока в сознании, заговорить его, отвлечь. И отвлечься самому.

       Все движения и последствия просчитаны наперед, но болезненный крик всё равно звоном отдается в до предела натянутых нервах.

       — Не больно, если застать врасплох.

       Прижигать рану, когда задеты внутренние органы — дерьмовая временная мера, но ничего иного сейчас не дано.

       — Ваши предположения — дерьмо.

       Ругательство из уст вулканца — самая забавная шутка, которую Леонард слышал в своей жизни.

       Спок упрямо отказывается от поддержки, передвигаясь самостоятельно, заставляя Маккоя сгорать от волнения и отслеживать каждое его движение. Если они отсюда выберутся, черта с два он продолжит стоять в стороне. Мужчина не знает, почему эта мысль приходит только сейчас, почему вообще такие мысли не могут появляться в мирное время? Например там, на Йорктауне, когда Боунз только узнал о расставании Спока и Ухуры? Он мог бы…

       Неизвестные создания, вылетающие из пещеры, сбивают его с мыслей.

       — Потрясающе, — выдыхает Спок.

       — Опасно и непредсказуемо, — ворчит Леонард.

       В карих глазах вулканца, смотрящих на него, Маккою чудится ласковая насмешка. А потом Спок отворачивается, прогоняя этот мираж, и идёт к скалам.

       — Конечно, идём внутрь, — недовольно произносит Боунз, тем не менее следуя за Споком.

       И оказывается совершенно не готов к тому, что старпом, потратив последние силы, свалится на пол.

       — Боже, Спок. Тихо, тихо, — сам не зная кого успокаивает Леонард, приподнимая чужую голову.

       Им чертовски нужна помощь.

       Солнце почти скрылось за горизонтом, уступая пещеру вечерним сумеркам. Рыжие лучи закатного солнца мягко ложатся на пол пещеры, до щемящего чувства в груди напоминая мягкие локоны Джоан. Маккой пока видит лицо вулканца, но это ненадолго, и он не знает как будет проверять его состояние в темноте. Тихое дыхание «пациента» тоже нисколько не успокаивает.

       — Спок. Спок, очнись, черт возьми.

       Доктор заглядывает Споку в глаза, пытаясь понять насколько всё плохо. Однако вопреки ожиданиям его останавливает мягкая, почти деликатная хватка на форме. Даже сейчас вулканец не нарушает своего этического кодекса, не касаясь обнаженной кожи.

       — Я в полном сознании доктор. Всего лишь размышляю о неизбежности смерти.

       Боунз усмехается и садится рядом. Его плечо едва касается плеча Спока, но даже этот мимолётный контакт нелогично греет душу.

       — На философию потянуло. От большой потери крови такое бывает, — ёрничает он, скрывая беспокойство.

       — Вы спрашивали, почему лейтенант Ухура и я разошлись, — внезапно перескакивает старпом на другую тему. — Причина в том, что после гибели Вулкана, я в моральном долгу перед моим народом.

       — Решил кому-то срочно заделать вулканят? — Скептически уточняет доктор, но… да, это вполне в духе гоблина. — Да, ей это могло не понравится.

       — Я хотел обсудить с ней это позже, но получил новости, которые оказали на меня большое влияние.

       — Какие новости?

       — Посол Спок скончался.

       — Мне очень жаль, — пытается поддержать Маккой, понимая насколько глупо это звучит. — Я не представляю какого тебе сейчас. — И это чистая правда. Леонард не знает, каково это: узнать о смерти того, кто является твоим двойником.

       — После стольких прожитых им жизней страх смерти нелогичен, — почти апатично замечает Спок.

       — Страх смерти не дает нам умереть, — привычно возражает Леонард.

       Они сталкиваются взглядами и Спок едва заметно улыбается.

       — Я хочу жить, как он. Поэтому я решил со всем старанием продолжить его работу. На Новом Вулкане.

       Слыша это, Маккой подбирается. Не только потому, что ему претит мысль о его отъезде. В словах вулканца ему мерещится нечто чужеродное. Он собирается покинуть Звёздный Флот? Спок? Тот самый Спок, который просто бредил космосом?

       — Ты покидаешь Звёздный Флот? — Спок отводит взгляд, отворачиваясь, словно не желая смотреть на доктора. — А что Джим тебе на это сказал? — Хватается мужчина на последнюю тонкую ниточку, что может удержать старпома на корабле.

       — Не было времени поговорить. Не знаю.

       — Ему это не понравится. Тяжело ему будет без тебя, — задумчиво замечает Маккой, только потом понимая, что он сказал. И тут же встряхивается, возвращаясь к привычной роли. — В смысле, если бы это был я, то закатил бы пирушку и…

       Спок усмехается заминке и Леонард неожиданно для себя слышит сдавленный смешок. Это настолько странно и приятно — видеть Спока смеющимся, — что мужчина улыбается в ответ и тихо смеётся вместе с ним. Правда, недолго. Вскоре доктора посещает простая мысль, которая объясняет все его подозрения.

       — Боже, ты начинаешь бредить.

       Разобраться в том, что из сказанного было правдой, можно будет после.

       Энтерпрайз не отзывается, ещё более раздражая и без того до предела заведенного мужчину.

       — Бросив меня, Вы значительно увеличите шансы на выживание, доктор, — Спок всегда знал, что люди хотят от него услышать.

       — Это чертовски благородно, но даже не обсуждается.

       — Вам необходимо найти выживших членов команды.

       — Так ты не обо мне заботишься?

       Начавшаяся было перебранка прерывается патрулём.

       — Конечно о Вас. Я думал моё уважение к Вам очевидно. — Спок смотрит, словно хочет забраться в душу. И чувство, что прячется в его глазах, жалит, как кинжал, слишком оно похоже на то, что хочется в них увидеть. — Диалог, который мы вели все эти годы, был…

       Маккой качает головой, не желая слушать дальше.

       — Не продолжай. Я всё понял. — Он не понял ничего, но во всяком случае разговор занял бы больше времени, чем у них есть.

       Стоять со Споком спиной к спине приятно. Вулканец — один из немногих, кому мужчина бы доверил прикрывать её.

       — Что ж, хоть умру не один.

       Удача никогда не любила простого южного парня. Так что он даже не удивляется, когда вулканец растворяется в воздухе.

       — Кто бы сомневался.

       Только что заштопанный Спок расхаживает по помещению, обдумывая сложившуюся ситуацию, пытаясь найти пути решения. Конечно же находит.

       — Лейтенант Ухура носит амулет из вакайи, который я подарил ей в знак моего уважения.

       — Ты подарил радиоактивное украшение? — Ошарашенно уточняет Маккой.

       — Излучение безвредно. К тому же позволяет его легко обнаружить.

       — Ты подарил девушке устройство слежения.

       Боунз уверен: тишину на корабле в этот момент можно потрогать руками. Вулканцу требуется несколько секунд, чтобы в полной мере оценить ситуацию, в которой он оказался.

       — С иными намерениями, — поспешно оправдывается мужчина.

       — Хорошо, что он меня не уважает.

       Спок едва заметно вздёргивает бровь, а Маккой с трудом подавляет желание проверить одежду на наличие незапланированных вулканских «подарков».

       Неугомонный гоблин как всегда плюет на все возражения, настаивая на своём желании отправиться на планету.

       — Лейтенант Ухура у него в плену, Джим.

       И ни один из них не находит больше возражений.

       — Я присмотрю за ним, — тихо говорит Боунз, поджав губы. Возможно, всё, что было сказано в пещере, было правдой.

       Джим угрюмо смотрит в ответ. Не всегда хорошо, когда друзья знают, о чём ты думаешь.

       — Хорошо.

       Решение отправиться на вражеский корабль — логично. Спок кратко знаком с устройством истребителя, в отличие от Джима. Горячие возражения Кирка и Ухуры — ожидаемые.

       — Вам будет спокойнее, если меня будет сопровождать тот, кто знаком и с кораблем, и с моей раной?

       — Вот он обрадуется.

       Взять с собой Маккоя в данных условиях — логично. И желание держать его поближе к себе здесь вовсе не причем.

       В тишине комнаты Спок держит в руках шкатулку, всё также не решаясь её открыть. Победа, доставшаяся им с таким трудом, стоившая стольких жизней, имеет горькое послевкусие. Джим скорбит по ушедшей части команды и по Энтерпрайз, который стал ему почти что домом. Поговорить с Маккоем вулканец так и не нашёл времени. Последние события вселили в него надежду, что три года — не такой уж и большой срок.

       Вновь обратив своё внимание на шкатулку, Спок сдвигает крышку. На самой поверхности лежит старая фотография. Команда Энтерпрайз. Знакомые, почти родные, с печатью времени на лице. Даже в таких — замерших в мгновение — Спок прекрасно различает знакомые следы характера в выражении их глаз. На обратной стороне нет никаких подписей: послу они были не нужны. Его внимание привлекает голубой камень на белоснежном листке. Фотографией прикрывается простой каплевидный кулон в серебристой оправе и письмо.

       Камень приятно холодит ладонь, напоминая тот, что был подарен им Ухуре. Кулон, который был подарен его матери отцом и который она отдала ему незадолго до смерти.

       Спок помнит прохладу её ладоней, когда она взяла его за руку. Помнит счастливо блестящие карие глаза и губы, изогнутые в мягкой улыбке.

       — Не пытайся отпираться, Спок. Я — твоя мать; я знаю, что происходит с моим сыном, даже если он месяцами не появляется дома. Поэтому возьми. И отдай той девушке, что расшевелила твоё неповоротливое вулканское сердце.

       Она хитро улыбалась, собирая морщинки вокруг глаз, пока он рассматривал подарок. Ограненный камень вакайи с мелкими буквами на обратной стороне.

       — «Моя любовь, которой нет предела»?

       Женщина тихо смеётся, вновь накрывая руки сына, щедро делясь с ним своим душевным теплом.

       — Чтобы ты не думал, твой отец тот ещё романтик. Поняв, что нам придется выбирать, по чьим законам стать мужем и женой, и что я буду лишена этой архаичной земной традиции — носить кольцо на пальце, — он предложил альтернативу. Сделал для меня этот кулон, как символ нашей помолвки.

       Она мечтательно улыбается, вспоминая столь важный момент своей жизни, и, глядя в пространство, произносит любимые стихи. Её нежный тихий голос вскоре разбавляется его глубоким баритоном. 

Как тот актер, который, оробев, 

Теряет нить давно знакомой роли, 

Как тот безумец, что, впадая в гнев, 

В избытке сил теряет силу воли, — 

Так я молчу, не зная, что сказать, 

Не оттого, что сердце охладело. 

Нет, на мои уста кладет печать 

Моя любовь, которой нет предела.

       Мама любила Шекспира до безумия, привив эту любовь и ему. Нийота тоже тяготела к этому земному поэту, и, рассматривая кулон посла, Спок ожидает увидеть на другой его стороне строчки Шекспира. Однако встречает он не нежный английский, а насмешливую латынь.

       Bis ad eundem lapidem offendere. (Дважды споткнуться о тот же камень.)

       И только короткое письмо даёт ему пояснение.

Спок. 

Во время наших с тобой бесед ты порой «невзначай» пытался выяснить, кто был моим избранником дома. Я не говорил тебе не из-за душевных ран, как ты мог бы подумать, а из нежелания ещё больше влиять на твой выбор. И сейчас я тоже не планирую этого делать. Это твоя жизнь и тебе придётся прожить её самостоятельно. Скажу лишь: «Не опоздай». В сомнениях я упустил годы, которые мог провести с дорогим мне человеком. Упущенное время до сих пор тревожит мои мысли. Это нелогично, но это так. Так что будь добр, не повторяй моих ошибок. Хоть иногда слушай сердце, а не разум. 

Долгой жизни и процветания тебе, Спок. 

P.S. В моём окружении только один человек благоговел перед латынью.

      Вулканец аккуратно складывает письмо, ложа его на дно шкатулки. Его словно магнитом притягивает фотография. Взгляд рассеяно скользит по фигуре доктора, как будто пытаясь разглядеть очертания кулона под форменным мундиром. Безнадежная затея. Маккой хорошо умеет заметать следы. Или он ещё не получил его. А был ли этот символ чужой привязанности вообще ему вручен?

       В ворохе сумбурных мыслей, Спок четко осознаёт лишь одну: это его проклятие — терять время.

       Появление Спока на пороге его комнат — событие в высшей степени неожиданное. У Маккоя на столе покоится начатая бутылка скотча и термостат стоит на двадцати семи градусах. Потом он будет нещадно мёрзнуть, выходя из своих комнат, но оно того стоит.

       — Доктор… Леонард, я бы хотел с тобой поговорить, — слишком явно нервничая, заявляет вулканец.

       Доктор сторонится, пропуская мужчину. Старпом стремительно проходит в помещение и замирает посередине. Удивлённо смотрит на термостат.

       — Я южанин, — отмахивается Маккой, вновь устраиваясь за столом. Похоже, очередной акт саморазрушения откладывается на неопределённый срок. — Что случилось?

       Спок переводит взгляд на мужчину и тот почти с восторгом видит, как зеленеют щеки всегда спокойного вулканца.

       — Это касается нашего разговора в пещере. Поскольку я был немного не в себе, то многое из сказанного не является правдой. Поэтому я хочу объясниться с вами.

       Старпом перескакивает с «ты» на «вы» и смотрит стеклянным взглядом. Идеально прямая спина, напряженные руки отведены назад. Голос намеренно лишён всяких эмоций. Маккой отпивает скотч. У него под диафрагмой — туго скрученная пружина, рождённая неопределённостью.

       — Однако прежде, чем начать, я попрошу вас не перебивать меня до тех пор, как я закончу.

       Боунз пожимает плечами, понимая, что предчувствие его не обманывает. Разговор будет сложный.

       — Ладно, валяй, хобгоблин.

       — Прежде всего, к моему сожалению, посол Спок действительно погиб. И то, что в нём я вижу пример, достойный подражания, также является правдой.

       Стакан противно скрипит, когда доктор неаккуратно ставит его на столик. Вулканец наконец-то фокусирует взгляд на человеке в комнате. В уголке губ на мгновение мелькает улыбка. Маккой проглатывает все слова и ждёт продолжения.

       — Однако это вовсе не означает, что я собираюсь занять его место на Новом Вулкане. Посол занимался тем делом, которое мог выполнять эффективно и которое вызывало у него моральное удовлетворение. Для меня таким делом является служба на Энтерпрайз.

       Пружина под диафрагмой слегка разжимается, позволяя доктору дышать чуть свободнее. Стакан быстро опустошается. Спок смотрит неодобрительно, но молчит.

       — Следующее, о чём вы были некорректно информированы, это моё расставание с лейтенантом Ухурой. — Леонард вскидывается, собираясь возразить, но не успевает. Его останавливает суровый взгляд карих глаз. — Вы обещали не перебивать, доктор.

       Маккой такого не помнит. Но, несогласно гневно вздохнув, откидывается на спинку стула, подливая себе алкоголя. Пожалуй, на этом стоит остановиться. Очевидно, что сегодня между ними будет именно диалог. Хотя и начинается он с монолога.

       — Мы действительно разорвали отношения, но причина не имеет ничего общего с той, что была озвучена прежде.

       Вулканец обводит взглядом комнату, слегка поджимает губы. Скользнувшие на язык колкие фразы доктор запивает горьким напитком. Карие глаза смотрят прямо на Маккоя, словно пытаясь заглянуть в его мысли.

       — Так вышло, что мои чувства к Нийоте, оказались бессильны перед чувствами к другому человеку…

       — Ты что, втрескался ещё в кого-то? — Всё же не сдерживается доктор, невольно подаваясь вперёд. Тяжесть в груди мешает дышать, а горло сжимает спазмом. Какого черта… — Не думал, что вулканцы такие ветреные.

       — Пожалуйста, Леонард, — почти шепчет Спок. И это подлый приём, потому что у Маккоя до сих пор нет защиты от  такого Спока. Он послушно замолкает, вновь откидываясь на стул и крепко стискивая стакан. Вулканец глубоко вздыхает и продолжает.

       — Наше расставание должно было произойти ещё два года назад. Однако я проявил преступное малодушие, надеясь, что смогу вернуть чувства, привязавшие меня к Нийоте. Этого не произошло. Продолжение отношений, в которых не осталось чувств, было бы нечестным по отношению к ней. Отвечая на твой вопрос: всё обстояло ровным счетом наоборот. На корабле я встретил человека, которого любил задолго до нашей с Ухурой встречи. Чувства к нему оказались сильнее…

       — Подожди, Спок! — Пружина в груди распрямляется. С тихим звоном стакан опускается на столешницу. Мужчина поднимается, делая пару шагов к вулканцу, впиваясь взглядом в его черты, словно пытаясь в них найти ответы на все свои вопросы. А видит только горькую складку у губ и обречённую надежду в глазах. — Ты серьёзно сейчас сказал… то, что сказал?

       По чужим губам скользит призрак улыбки, а во взгляде мелькает короткая вспышка веселья.

       — Именно так всё и было, Леонард. К сожалению, мне понадобилось слишком много времени, чтобы осознать это.

       У Маккоя не находится слов. У него в душе — мешанина чувств, ядерная смесь надежды и неверия, подозрения и счастья. Ему искренне жаль, что они не на корабле и у него нет под рукой трикодера. Не выдерживая прямого и кристально честного взгляда вулканца, в котором сейчас читается подтверждение его слов, доктор отворачивается, возвращаясь к столу. Что, черт возьми, он должен сейчас сказать, если даже не может понять, что чувствует?! Рука сама собой тянется к бутылке, когда её мягко перехватывает чужая — с горячей зеленоватой кожей. Засранец остроухий.

       — Пожалуйста, Леонард. Я понимаю, какую бурю в тебе вызвали мои слова…

       — Понимает он, — ворчит Маккой, тем не менее послушно разворачиваясь вслед за рукой. Он оказывается совсем не готов увидеть Спока так близко.

       —…И не жду ответа прямо сейчас. Однако, прежде чем покинуть тебя, я хочу отдать тебе одну вещь.

       Не выпуская руки доктора, вулканец тянется к карману и вынимает простой кулон, тут же передавая человеку. Леонард внимательно рассматривает простое украшение, а Спок, легко мазнув кончиками пальцев по чужой раскрытой ладони, отступает.

       — Посол Спок не успел представить своего избранника матери, поэтому её кулон, подаренный ей мужем, похоронили вместе с ней. Для своей пары он сделал новый. И оставил его мне. Я же, в свою очередь, хотел бы, чтобы кулон оказался у тебя. Если ты его примешь.

       Кулон с тихим шорохом повисает на пальцах и только тогда Маккой замечает гравировку. Взгляд голубых глаз внимательно скользит по четким летящим буквам. Брови едва заметно дёргаются, выдавая удивление. Губы чуть подрагивают, но всё же разъезжаются в улыбке. Тихий смех немного разряжает обстановку.

       — Чем больше я узнаю Спока, тем больше убеждаюсь в том, что он инопланетянин.

       — Но Леонард…

       — Заткнись, Спок. — Смуглые пальцы быстро нащупывают застёжку и подают украшение вулканцу. — Помоги надеть лучше.

       Спок улыбается. Едва заметно поднимает уголки губ, что на его языке означает заразительную улыбку. Берёт кулон в свои бледные пальцы, отдающие зеленью. Маленькая капля послушно ложится под ключицами. Леонард осторожно касается камня, словно осознавая новый элемент своего имиджа, и разворачивается лицом к вулканцу. Криво ухмыляется и грубо перехватывает его руку, заставляя вздрогнуть. Осторожно складывает пальцы, оставляя только указательный и средний, чтобы коснуться им центра горячей ладони.

       Старпом опускает взгляд на их соприкасающиеся руки и повторяет жест, скользя своими пальцами по чужим в невесомой ласке, говорящей больше, чем все слова вселенной.

       Леонард улыбается, даже сейчас не расставаясь со своей любимой иронией. И думает. О том, что этот момент можно смело записывать в учебник истории. Как редкий случай, когда им не потребовались слова, чтобы понять друг друга.

       — Ты даже не пытался сократить срок миссии? — Обвиняюще ворчит Маккой, скрывая собственное облегчение. Ему всё ещё не нравится космос, но это хоть какая-то гарантия того, что Спок останется в его жизни. Пусть только на пять лет. Или того меньше. Впрочем, об этом он подумает позже.

       Джим на его слова только улыбается. Проницательный засранец. Ничего, пять лет — вполне достаточный срок для мести. На глаза попадается Ухура, мило беседующая со Споком, с голубым ромбом в серебряной оправе, мелькающим меж тонкими пальцами. Перехватывая внимательный взгляд вулканца, доктор не может удержаться от гримасы. Голубая капля на груди словно становится тяжелее. Чертовому гоблину осталось только Джима «пометить». Не то, чтобы Боунз был сильно против. Шило в заднице их капитана без сомнений достойно столь пристального внимания.

       Спок отходит к окнам. Вскоре за ним следует Кирк. И доктор даёт им время поговорить наедине. К тому же, у него тоже назрел один проясняющий разговор. Ухура подходит, как только вулканец оставляет её.

       — Я не злюсь, если тебе интересно, — мимоходом замечает она, вставая сбоку. Ее взгляд устремлён четко вперёд и Боунз отчасти понимает нежелание девушки встречаться с ним взглядом, оставляя ему любоваться профилем. — Мы все взрослые люди и прекрасно понимаем, что эмоции не в нашей власти.

       Печаль в образе Нийоты смог бы разглядеть только тот, кто знал, что она там есть. Если это знание обошло тебя стороной, перед тобой предстанет оплот спокойствия. Ровный голос, внимательный взгляд и лёгкая улыбка. Спок может гордиться такой ученицей.

       — Очень интересно. Иметь в противниках офицера по связи — отвратительно плохая идея, знаешь ли.

       Девушка чуть наклоняет голову, чтобы посмотреть на мужчину, и лукаво улыбается.

       — Как и начальника медицинской службы.

       На это невозможно возразить, поэтому Маккой улыбается в ответ и кивает в сторону замерших капитана и старпома.

       — Не хочешь узнать, о чём они воркуют?

       — С удовольствием.

       Температура в комнате многим показалась бы слишком высокой, но для двоих офицеров, находящимся в ней, она была идеальна. Южанин и вулканец, которым так не хватает тепла на корабле. В воздухе витает запах благовоний. Переплетение сладких и горьких нот одурманивает и мужчина почти жалеет, что невозможно увидеть запах. Звенящую тишину нарушает шумный выдох.

       — Ладно. Ладно. Давай сделаем это.

       — Леонард, тебе не стоит так нервничать. Мелдинг…

       — Просто сделай это, Спок.

       Спок слегка склоняет голову, внимательно рассматривая Маккоя, пытаясь придумать как успокоить нервничающего партнёра. Бледная горячая рука мягко касается другой, смуглой, чуть прохладной от волнения. Пальцы почти невесомо скользят по сжатому до выступивших вен кулаку. Леонард с видимым усилием раскрывает ладонь, разворачивая её навстречу прикосновению. Сквозь опущенные ментальные щиты, сквозь крепко переплетённые пальцы Спок в полной мере ощущает смятение мужчины. Его страх и интерес.

       Вторая рука медленно поднимается с покрывала кровати и прикасается к лицу. Доктор сглатывает, прикрывая глаза. Пальцы быстро располагаются на нужных точках.

       — Аdun, открой глаза.

       Раздаётся тихий вздох и Леонард тонет в чужих тёплых, обжигающих, как Бакарди, глазах.

       — Мой разум к твоему разуму…

       Вместе с тихими ритуальными фразами из человека уходит всё волнение, все опасения, оставляя лишь покой и лёгкое покалывание от только формирующейся связи…

И в тот момент, клянусь, мы были бесконечны.