Так получилось, что взбудораженный и напуганный казнью Синего экипаж не стремился сбиваться в кучу, и в столовой больше никто не завтракал — забирали еду да уходили скорее в укрытия, в личные ячейки. Автоматика корабля продолжала работать, фиксировать состояние систем и призывать людей на поломки и сбои, количество которых значительно сократилось, по сравнению с предыдущими днями. Словно вместе с Синим улетели в космос и недомогания старого судна…
Можно было подумать, что и впрямь Небо являлся самозванцем. Оранж, ощущавший скрежет холодных коготков совести, убедил в этом себя, а после и жену, вымолив прощение. Помирившиеся супруги выпустили свое истомившееся среди стен голубое животное гулять, и собака носилась по коридорам, растряхивая слюни с весело трепещущего языка. Правда, задора ей хватило часа на два, ведь пустынный корабль оказался не слишком большим, и довольно скучным…
Выращенная из пробирки одноглазая собака не являлась в полной мере земным организмом, ведь имела гибридное с какими-то запредельными простейшими происхождение и в космосе чувствовала себя неплохо. Уж намного лучше, чем неподвижно лежащая туша, которую животное нашло на нижних уровнях. Обрадовавшись первому встреченному человеку, зверюга заскакала вокруг и глухо гавкнула звуком «блап!» Но человек не присоединился к игре, он продолжал лежать неподвижно, даже когда его пихали сырым бирюзовым носом. Собака расстроенно легла рядом, постучала хвостом, заскулила на ультразвуке и вскоре притихла.
…После обеда, проведенного, как и завтрак, подальше от столовки, оружейник весьма мирно сидел в рубке на одном из пилотских кресел. На мужчине были надеты трусы, носки и майка, а тело пестрело синяками разной степени цветастости — свежими и уже подзажившими. Болтая ногой, Страйк задумчиво рассматривал постукивающий маятник на панели и томился ожиданием.
В соседнем кресле Желтый чиркал иглой по скафандру товарища — допотопным способом зашивал прорехи в цветной тканевой оболочке. Иголка быстро вжикала, порхая в ловких пальцах.
Именно такую картину узрел пригрохотавший ботинками Черный, что остановился в дверях рубки, будто мгновенно прирос к полу. В руке мужчина сжимал памятную монтировку, которой совсем недавно команда взломала медотсек, покачивал блестящим изогнутым острием…
— Че, помирились, вилочники? — по очереди рассмотрев побитых астронавтов, глухо осведомился он.
— Ага, постель примирила, — Лимон равнодушно отгрыз нитку и прищурился, оценивая штопку.
— Закройся, — поморщился Красный, шумно почесавший трусы и пнувший товарища в голень. — А ты, Чернота, че припёрся?
— Нашел Фиола, — поступил лаконичный ответ. — Он, похоже, свихнулся: лежит на нижнем уровне поперек дверей, бормочет что-то. Псина там рядом скулит… Я до Оранжа с Лайм достучаться не могу, игнорят.
— На нижнем уровне? — Лимон поднял голову, кидая в заматерившегося оружейника скафандром. — У крио-капсул?
— Ну да.
Когда троица явилась по указанному адресу, то Страйк и Смог немедленно взялись переворачивать лежащего. Обогнув их, Желтый поспешил к капсулам заморозки и опустил напряженные плечи только после того, как убедился — все крио-камеры в порядке, полные и пустые. В одной из грузовых, среди спящих детей, лежал Тэшка: маленький, бледный, спокойный…
Лимон поскорее вернулся к сокомандникам.
— Тенёк, очнись, — Черный снял с Фиолетового шлем и похлопал бессознательного рекламщика по щекам. — Очнись! Есть у кого нашатырь или вода? Или погодите, за топливом сгоняю, оно воняет!
Отбежавшая при появлении мужчин собака зарычала.
— Не надо вонять, — остановил Желтый. — Сними с него перчатку и укуси за мизинец, это взбодрит похлеще нашатырки.
— Че?.. Ты спятил, вдруг он заразный!
— Заткнитесь! — резко рявкнул на обоих Страйк. Склонился к лежачему. — Он бредит… «Mea culpa», — разобрал оружейник. — Повторяет, как заведенный.
— Мертвый язык с Земли, — присвистнул Лимон и опустился на колено рядом с сидящими.
— «Моя вина»? — теперь Смог встревожился еще сильнее. — В чем вина?.. Это что, он был предателем всё это время?!
— За борт суку! — обрадованно хмыкнул Красный.
Взяв в руки лиловый обшарпанный шлем, Желтый задумчиво рассмотрел его зачем-то снаружи и изнутри, после чего помрачневшим голосом напомнил:
— Если вы оба упустили из вида тот факт, что Фиол вернул ребенка в крио и надломился без моральной опоры, то остается лишь посочувствовать вашей невнимательности. Перед кем он еще может каяться, как не перед сыном? — недобро усмехнулся. — Перед вами, что ли, засранцы?
Красный, полыхнувший желанием взъесться, вскинул было голову, но скоропостижно передумал и вкрадчиво заметил:
— Лимончик наш, конечно, всё знает лучше всех… Так, может, Лимончик скажет, как поступать с этим телом, скорее всего больным и опасным для экипажа, к тому же терзаемым неведомой виной?..
А Желтый действительно знал, как надо поступить:
— Сперва покажем его Лаймовой, которая лучше всех присутствующих разбирается в болезнях, а потом уже будем думать о «точке».
Кораблю необходим экипаж для наладки систем, так что противопоставить словам Желтого было нечего — если вдруг выяснится, что Фиол физически здоров, лучше сохранить ему жизнь, пусть дальше чинит судно по мере сил.
Втроем астронавты оказались достаточно настойчивыми для того, чтобы биолог вместе с мужем покинула убежище и изволила явиться посмотреть пациента.
Небольшая нашлемная лампочка посветила в реагирующие зрачки рекламщика, после чего Лайм заглянула под веки, в рот и даже уши, и пожала плечами:
— По поверхностному осмотру могу сказать, что признаков какого-либо заражения не вижу. Температура кажется нормальной… Надо бы провести полный осмотр, но не посреди дверного проема же это делать. В коридор его выволочите хотя бы…
Но и полный осмотр не дал результатов: ничего на теле Тенька, кроме бледности, не говорило о болезнях.
— Я не знаю, чем он… Фу! Фу, нельзя! — окрик предназначался собаке, прорвавшейся сквозь кольцо наблюдателей и бросившейся облизывать лежачего горячим языком. Собаку начали оттаскивать, а Тенёк вдруг сел.
— Черт, Фиол, ты как?!
— Что за хуйня, он на слюни среагировал?
— Я же говорил, что полить водой надо было!
Однако, рекламщик никак не отзывался на попытки привлечь внимание от тормошащих его людей, смотрел сквозь них, как сквозь столовскую витрину — прямо и бессмысленно. Потом опустил глаза. Стащенный до колен скафандр начал натягивать, одеваясь медленно-медленно, как инвалид.
И Лайм внезапно поняла, задергала мужа за рукав:
— Я, кажется, знаю… Это псевдос.
…О псевдосе, одной из самых распространенных болезней космического века, не знали разве что дети малые и совсем далекие от полетов люди. Правильнее сказать, это была не болезнь даже, а атакующий космических странников вид сумасшествия.
Псевдос характеризовался неполной потерей больным связи с окружающей действительностью и переключением на вплетающийся в жизнь воображаемый мир — словно бы сознание человека вдруг отходило на задний план и становилось наблюдателем оставляя больного один на один с подсознанием. А уж потёмки человеческой души могли подкинуть астронавтам такое…
Люди отчаянно боялись псевдоса. Из-за этой болезни экипажи кораблей часто гибли, ведь даже всего один заболевший на борту под воздействием собственных галлюцинаций мог устроить локальный апокалипсис, если, например, добирался до реактора.
Переболевший псевдосом более не допускался к полетам, во избежание рецидивов, так как самое скверное заключалось в том, что, несмотря на классифицирование псевдоса, как заболевания психического, оно было заразным — передавалось от человека к человеку через страх, волнение, сильные эмоции и нервные срывы…
Услышав, что у Фиола может быть псевдос, астронавты синхронно отшатнулись.
— Чёрт, ебаный в рот! — Красный и Черный вовсе отреагировали ярче других, на что сами рассердились, ведь как раз за эмоции зараза могла ухватиться. Смог в сердцах добавил: — Одни проблемы в этом сраном космосе!
— Не бойтесь, тогда не заболеете, — мрачно огрызнулся на паникеров Оранжевый. — Надо избавиться от этого психа, пока он всех не перезаражал!
— Скорее всего, мы уже заражены, — неожиданно хладнокровно отрезала Лайм. — Сейчас нас спасет только медитация, ведь успокоительных нет.
— Раз так, то выкидывать Фиолетового нет смысла, — заметил второй кислый фрукт в команде, Лимон. — Изолируем его в ячейке. Выздоровеет — будет чинить судно. Помрет — здоровья погибшим.
И Желтого послушались, ибо слово навигатора — не последнее слово на корабле, а при отсутствии «на мостике» капитана — даже первое.
Обитатели, по совместительству невольные пленники корабля «Skeld» были лишены не только успокоительных: отсутствовали бинты, медицинский клей, антисептики, и реалин — единственное лекарство, помогающее при псевдосе. Реалин вводился внутривенно и быстро рассеивал галлюцинации, возвращая ясность ума, холодную, как леденящий ментоловый привкус — трех ампул хватило бы, чтобы поставить Фиолетового в строй.
Но увы, медотсек отсутствовал.
И поэтому больной рекламщик стал заключенным в собственной спальне, запертой на сей раз снаружи, ведь экипаж боялся. Если бы присутствовала возможность провести в жилую ячейку Тенька видеонаблюдение, то люди имели бы возможность наблюдать странное поведение больного псевдосом…
… «Это моя вина, это моя вина, это моя вина…» — бесконечный шепот накладывался слоями, словно оберточная бумага, и шуршал вокруг Тенька опадающими листьями. Небольшое помещение, в котором находился мужчина, постоянно складывалось и раскладывалось, меняя формы. Когда оно превращалось в коридорный перекресок, астронавт оставался стоять посреди креста и видел направленные на себя взгляды четырех клонов, полные укора и осуждения. Рядом с клонами стояли и плакали дети — и только он, Тенёк, не мог найти своего сына, ведь того уже давно не было, не существовало, может, сто лет, или две тысячи…
«А кто в этом виноват?» — вновь спросил шепот.
«Я хотел быть не один…»
«Я подставил своего ребенка».
«Я потерял своего ребенка».
«Я умер».
Это случилось давным-давно, когда Тенёк оказался на поверхности Солнца, долгожданного, вожделенного. Он тогда зажмурил глаза, но продолжал видеть. Вокруг не оставалось ничего, кроме слепящей желтизны спиральных гор полыхающей плазмы, и мужчина горел в световых вихрях целую вечность до тех пор, пока слой за слоем не лишился всего, даже скелета. Процесс чем-то напоминал совокупление с инфернальной средой, от которого лихорадочный жар накапливался не просто под кожей, но в глубине глазных яблок, высвечивал зрачки алыми точками.
Спалив астронавта дотла, главное светило Солнечной системы начало стремительно съеживаться, гаснуть, превращаться в кроваво-красный пульсирующий шар, полный страданий. Фиол взял горящую сферу в ладони и услышал, как вопят в ней тысячи душ, сжигаемых заживо…
…В темном кафе оставался всего один свободный столик, и Тенёк по-джентльменски подвинул стул своей даме. Жена села.
— Как новая работа? — спросила она немного скучающим голосом, а подошедшему официанту ткнула в меню практически наугад.
— Плохо. Сотрудники гибнут, и я не знаю, кто их убивает, — Тенёк же вовсе ничего не заказывал, но сутулый мужчина в джинсовом переднике принес на подносе бокал холодного кофе.
— Ты всегда отлично врал, делаешь это и сейчас, — жена получила свою пустую тарелку и начала резать ножичком ничего, накалывать на вилку. Она на диете.
— Ты изменяла, а не я, — огрызнулся рекламщик, в темноте терявший из виду очертания всего, кроме бокала с загустевшей на саже кровью. — Ты сбежала с Марса.
— Марс всегда был мертв, как и ты, а мне хотелось жизни, — жена отложила столовые приборы, насытившись пустотой, и вытерла алые губы воротничком своей рубашки. Тенёк помнил отпечаток помады на одежде супруги — тогда его до глубины души поразило, что ему изменили с женщиной. — Спасибо, любимый, было очень вкусно.
— Тебе хорошо сейчас? — через силу спросил он, глядя на напиток. Как бы жена ни ответила, он выпьет находящийся внутри яд.
— Я не знаю, — сказала она, схватила бокал и выпила содержимое за него. — Я ухожу. Не ищи меня…
…На сатурианском севере было кое-что необъяснимое с точки зрения человечества — шестиугольные облака. Тенёк видел их лишь однажды, когда доводилось путешествовать в поисках лучшей колонии для жизни. Небо Сатурна тогда напомнило ему сотовую структуру подземных пчел, разводимых колонистами ради их клейкого черного мёда, целебного, как горный бальзам.
В одной из ячеек сот мужчина очутился сейчас и сразу осознал, что пришло время вылупляться. Он прорвал защитную мембрану и тут же увидел небо — покрытое шестиугольными ветрящимися глазами, оно посылало вниз, в почву разряды молний, растекающихся, будто ручьи. Одна такая ударила Тенька, и астронавт ощутил, как по лицу текут слезы…
…Желтый восстанавливал в очередной раз оплавившуюся от перегрузок проводку, а над душой стоял Оранжевый, прибежавший помогать и тупивший над стабилизаторами.
— То есть, если он не пьет и не ест, через двое суток просто кони двинет, — уточнил в пространство геолог. Обсуждали, естественно, больного псевдосом. Вернее, Оранж думал, что участвует в диалоге, а Лимон мучительно мечтал, чтобы помощник заткнулся, свалил и где-нибудь умер сам. — Все бы импостеры так устранялись. Подай отвертку.
Желтый протянул инструмент.
— Моя милая еще выдала дичь с утра, говорит «Я его покормлю, если вы боитесь», — зло хохотнул Оранжевый, а железяки в его руках заскрипели. — Как глупо возиться то с одним больным предателем, то с другим, кашу им, блять, разжевывать…
Навигатор не выдержал:
— Ладно Белый, он всем поднасрал. Фиол тебе лично что сделал? Говном на него исходишь, будто дочь увел, — старшей дочке супругов было лет одиннадцать.
Сначала сопение донеслось с той стороны, где находился Оранжевый, а после пришел ответ:
— Рекламщиков не терплю, бесят, дармоеды. Кругом реклама ведь, всю жизнь от нее не продохнуть!
Желтый над проводами тяжко закатил глаза. Металлические шнурки в оплетке безмерно раздражали своей беспомощностью и запутанностью. Совсем как люди.
— Не знаю, на Нептуне рекламы почти не было, потому что деньги тянуть не с кого. В этом плане там спокойно… Вы с женой поэтому оттуда сбежали?
Не ожидавший геолог дернулся, как от затрещины гаечным ключом:
— Откуда… О чем ты вообще говоришь?!
— Несколько лет назад половина Нептуна судачила о некой шумной профессорской парочке, — неторопливо рассказывая это, Лимон испытывал чувство, родственное удовлетворению. — Говорили, что они те еще беспокойные долбоебы, всем навязывающие свои амбиции, истерики и скрепы… Предпочитающие рыже-зеленую гамму… Точно не слыхал об этих людях, Оранж?
Об ошибках буйной молодости, как о покойниках, нужно не говорить ничего, либо говорить хорошее. Разумеется, такой парень, как Лимон, не собирался сюсюкаться с чужим эго, а прыснул на него яду, чтобы с любопытством посмотреть на химическую реакцию. Он даже покосился через плечо, наблюдая за злым перекатыванием мускулов под потрепанным скафандром на плечах и спине геолога — великолепное зрелище. Как будто потыкал палкой в нос взбешенному, но запертому в клетке тигру. Или не палкой, а вилкой…
— Ты специально наскребаешь?! — догадался мужчина.
— Собираю информацию, — равнодушно откликнулся навигатор. — Ты такой нервный, Оранж. Думаю, ты самозванец. Тяжкое это, наверно, бремя — убивать мирных граждан, да?
Геолог рывком вцепился в Желтого, приподнимая за грудки и отводя кулак для удара, но в подбородок уперлись бокорезы.
— Осторожнее, Оранж. Красный и Черный знают, что мы ушли вдвоем, представляешь, как они тебя встретят? Особенно Красный.
Геолог представлял.
— Ты… — хрипящее клокотание в горле мужчины напоминало рокот прибоя. — Ты убийца!
— Не-ет, свет очей моих, это твои руки в крови, — вырвав свой скафандр из чужих перчаток, Желтый спокойно разгладил смятую ткань. — Сначала Циан, потом Синий. У всех на глазах! Коварно.
С силой ударив в стену рядом с головой Лимона, Оранжевый покинул «электричку». На металлической панели внутренней обшивки осталась большая вмятина…
…Темнота поглощала Фиолетового неравномерно, приливами и отливами тошноты. Когда горечь из носоглотки отступила, рекламщик неожиданно для себя прозрел, и понял, что он находится в спальной ячейке — собственной, вон в углу стоит свернутый дополнительный матрас, что остался после ребенка, а на полке светится, притягивает взгляд электронная доска для рисования.
Оглянувшись на закрытую дверь, Фиол шагнул к полке и взял в руки доску. На плоскости экрана мигнула иконка мессенджера, развернулось окно чата…
«Привет!» — поздоровался с рекламщиком черный аватар-астронавт. — «Это я предатель! Помнишь, как быстро и незаметно я оказывался в самых подходящих для этого местах? Ты мог подумать, что у меня высокая скорость бега и отличная реакция, но на самом деле я прохожу сквозь стены, как и остальные самозванцы!»
Тут же выскочила новая иконка, на сей раз алая, будто марсианский песок:
«Будь здоров, больной ублюдок!» — радостно поприветствовала она. — «Импостер — я! Сам ведь знаешь, почему: мне абсолютно наплевать на чувства людей, я лишен эмпатии. Ваши страхи для меня — повод посмеяться!»
Блеснуло зеленью, запахло свеженарубленным салатом:
«Хотела поздороваться, но не стану. Быть предателем тяжело, но ради своих детей я сделаю все возможное. У меня преимущество — я единственная женщина в экипаже, и самцы подсознательно берегут меня, чтобы не получилось, как в анекдоте про стюардессу…»
От появления оранжевого аватара Фиол даже слегка поморщился.
«Ты мне не нравишься. Это вместо приветствия. Я чужак, и я очень решителен. Я убиваю слабаков, встающих на моем пути, и ты на очереди.»
Последним взошло Солнце:
«Здравствуй, Тенёк. Я заметил, что симпатичен тебе, но мы все еще не в сказке, и закон подлости никто не отменял. Я предатель. А еще я ласково общался с твоим ребенком не по теплоте душевной, а потому что, скорее всего, я педофил.»
Чат притих, сообщения больше не появлялись. Долго-долго Фиол смотрел на мигающий курсор, после чего открыл клавиатуру и стал печатать:
«Я предатель. Я испортил жизнь жене и сломал психику ребенку. А еще мне без разницы, умрёте вы все или нет.»
Отправив сообщение, Фиолетовый уронил стекло и заплакал…
…Свершилось неслыханное — супруги рассорились крупно. Они являлись в столовую за едой по очереди, и даже из спальной ячейки разошлись по соседним, пустующим в связи с преждевременной кончиной владельцев.
А вечером, перед сном, Лайм и вовсе использовала мегафон, чтобы созвать к себе отдельных личностей.
— Я бы хотела ходить с вами, — твердо заявила биолог Желтому и Черному. — Даже если кто-то из вас импостер…
— Но почему? — удивился Смог. — А муж?
— Это не важно, — Лаймовая тискала пальцы и хмурилась, что было заметно с поднятым визором. — Он… проявляет психическую неустойчивость, он должен остыть, иначе псевдос. Так вы согласны?
— Я не против, — пожал плечами Черный.
— Вперед, — согласился и Лимон. — Какая миссия первая по списку?
Лайм решительно вскинула взгляд:
— Попробуем поддержать жизнь в Фиолетовом.
Они застали Тенька в углу комнаты — больной астронавт просто стоял там, опустив голову и ничего не делая.
— Пиздец, понятно, почему все так боятся этой болячки, — Черный сразу среагировал на нечистоты, лужицами тянущиеся по полу.
— Это просто физика, — Лайм же решительно перешагнула порог, — организм не виноват, что рассудок не может за ним ухаживать… Будешь ты нам помогать, геюга, или нет? Да, это не в анал долбиться, тут проза жизни!
— Тебе самой не противно? — Черный все же изволил переступить порог.
— У меня трое детей, — в очередной раз напомнила отважная дамочка. — Однажды я на пять минут вышла к соседке, а младший успел разрисовать стену какашками… Блин, Желтый, держи этого лунатика и рот ему открой, у меня рук не хватает.
Совместными потугами и при помощи пересилившего себя Смога люди напоили молча отбрыкивающегося Фиола и скормили ему ломтик брикета.
— Больше нельзя, а то сблюет, — решила Лайм.
— Зачем мы вообще с ним возимся… — проворчал мужчина в черном, брезгливо отряхивая руки.
— Сам подумай! — мрачно процедила сквозь зубы профессорша. — Чем больше народу, тем больше шансов, что рядом не импостер!
— Может, переместить его в прачечную? — с сомнением предложил Лимон, отпустивший пленника. Тенёк вернулся лицом в угол, словно в гараж. — Там проще поддерживать чистоту, и избежать дальнейших заражений всякой хуетой…
— Хорошая мысль! — обрадовалась Лайм.
— А сюда робота для уборки направим, — решил Смог, который заметно приободрился. — Он уже должен был прийти в себя после кровавой вентиляции!
Так Фиолетового переселили в очистительно-обеззараживающий отсек.