Амелия любила море, когда стояла на твёрдой земле. Ей нравились шум волн, прохладный лёгкий ветер, ласкающий кожу, запах влажного дерева и соли, высыхающей на сапогах, отблески солнца в синеве глубин. Однако, когда под её ногами покачивалась скользкая от брызг палуба корабля, всё это казалось столь ненавистным, что хотелось запереться в своей каюте и не выходить из неё до конца плавания. У Амелии начинала кружиться голова, когда вокруг плотным синим кольцом смыкалась водная гладь, за которой не было видно ни берегов, ни других кораблей. Только волны, с шумом разбивающиеся о борта, солнечные лучи, бьющие по глазам, и солёный ветер, врывающийся в лёгкие жгучим ядом.

Когда корабль отплыл от Эбенгарда и вышел в открытое море, каджитка перебирала личные документы, оставшиеся после работы над последним делом, и из толстой кожаной папки выпал женский портрет, отвлёкший на себя внимание. Алидор нагнулась, подбирая его, и, всмотревшись в мягкие черты молодого лица, поджала губы, осознавая, что отныне ей ничего не будет известно о судьбе этой девушки. На обратной стороне листа изящным почерком проступали буквы бретонского имени: Лина Фианель.

Больше всего на свете Амелия ненавидела свою работу за то, что порой ей приходилось изучать слишком хороших людей — куда лучше, чем она сама. Проще было следить за подонками, заслуживающими смерти, и знать, что к избавлению общества от этого человека ты лично приложила руки. Но, когда дело касалось кого-то с большим сердцем, трагической судьбой и добрыми намерениями, Амелия слишком быстро привязывалась. За это она и ненавидела то, чем занимается, ведь Лина Фианель уже вполне могла быть мертва.

Вложив портрет в общую папку, Амелия убрала её в свою сумку. Этой ночью ей донесли, что Бростен, которому поручили убийство этих девушек в Вивеке, не справился и потерял своих лучших ребят. Последний раз его видели в Суране — там его след и оборвался. И Амелия боялась худшего. Она знала, что её бывший наниматель не терпел ошибок и провалов, ненавидел, когда что-то шло не так, как он запланировал, и беспокоилась за Бростена. Но ещё больше она беспокоилась за себя: контракт с Аринуром она разорвала несколько дней назад и теперь не хотела иметь с ним ничего общего. Именно поэтому этим утром, в спешке собрав вещи, она прибыла в Эбенгард, чтобы оставить Морровинд за спиной. Ведь после поражения Бростена Аринур обязательно попытается её вернуть, а Амелия не хотела такой же участи.

От масляной лампы и нескольких часов внимательного изучения бумаг уже начинали болеть глаза, поэтому каджитка, решив бороться со своими страхами, поднялась на палубу, и свежий прохладный воздух ворвался в её грудь, снимая накопившуюся за время пребывания в Морровинде усталость. К вечеру здесь собралось много народу: наверное, все решили посмотреть на закат в море, который сегодня действительно был прекрасен, однако каджитку удивило другое. Она вдруг заметила молодого эльфа, усевшегося прямо на фальшборте, свесив одну ногу, и восхитилась его храброму безрассудству, потому что сама боялась даже приблизиться к краю: ей казалось, что она неминуемо упадёт в морскую пучину.

В руках босмера звучала деревянная восточная флейта, накрывая большой пассажирский корабль унылой, но цепляющей мелодией, и никто не сказал неизвестному музыканту ни слова, залюбовавшись переплетением высоких нот. Амелия признала, что это в самом деле было красиво, но её заинтересовал сам лесной эльф. Он обладал очень крепкой мускулатурой, сильными руками, в которых маленькая самодельная флейта выглядела весьма забавно, широкими плечами, привыкшими к тяжёлой работе, и хладнокровными чертами лица. Босмер был слишком печален для простого барда, и каджитка видела, что его ничуть не волновали собравшиеся на палубе слушатели — он играл, потому что это помогало ему углубиться в свои мысли. Он не заметил, как к нему подбежала веснушчатая девчонка с двумя длинными косами, любопытно наблюдая за талантливой игрой, и как позже её схватила за руку и потянула за собой недовольная мать. Не заметил, как постепенно скрылось солнце за горизонтом, оставив корабль в окружении лёгких сумерек готовиться ко сну. Не заметил и Амелию, продолжающую внимательно наблюдать за ним, когда палуба опустела. Ей отчего-то казалось, что она уже встречала его раньше.

Как только эльф закончил играть и опустил свой инструмент, к нему вновь подбежала та девочка, сказав что-то, и парень снисходительно улыбнулся. Он не был похож на чистокровного бойчи: Амелия успела подметить некую грубость, проглядывающую сквозь истинно мерскую утончённость.

Распустив собранные в хвост светлые волосы, Амелия осмелилась приблизиться к борту.

— Какая восхитительная безнадёжность.

Полукровка безразлично взглянул на неё узкими серыми глазами.

— Что ты имеешь в виду?

— Нечасто встретишь барда, умеющего так зацепить своей музыкой.

Босмер безразлично пожал плечами:

— Я не бард.

— Вот как? — каджитка изобразила удивление, несмотря на то, что поняла это с самого начала. — И чем же занимаешься?

— Теперь ничем.

— Путешествуешь?

Парень отвечал прямо, но его слова совершенно ничего не проясняли. Амелия почувствовала то азартное любопытство, загорающееся внутри, из-за которого она и стала тем, кем стала.

— Ищу кое-кого.

— А я путешествую, — солгала она. — Наверное, сойду в Имперском Городе. Меня зовут Амелия.

— Фириат, — коротко представился он, и сердце Амелии трепетно всколыхнулось. Она не посмела выдать своей настороженности. — Извини, но я слишком вымотался сегодня.

Она шутливо подняла руки в примирительном жесте:

— Не смею отвлекать тебя, — и Фириат ответил ей слабой улыбкой.

Проводив его заинтересованным взглядом, Амелия ещё какое-то время провела на палубе, осмысливая произошедшую встречу, а затем поспешно спустилась к себе, быстро выудив из походной сумки увесистую стопку документов и раскрыв одну из самых тонких папок с собранным досье на полукровку. Она совершенно ничего о нём не знала и, понимая, что это дело её уже не касается, всё равно схватила уголь и быстрыми штрихами нанесла на чистый лист его портрет, пытаясь восстановить в памяти острые черты эльфийского лица. Почему-то Амелия волновалась. Она смотрела в глубокие глаза, затенённые чёрным на бумаге, и по спине протекала неприятная дрожь, предзнаменующая то, что эта встреча ещё выйдет ей боком. Алидор всегда гордилась своей интуицией, и сейчас каджитка чувствовала, что что-то назревает. Она не могла понять, что так встревожило её: тяжёлый серый взгляд полуэльфа, его стальной голос, банально морская качка или то, что дело, от которого она собралась убежать, настигло её даже посреди безграничной водной пустоши.

Качающаяся палуба под ногами и участившийся пульс заставили Амелию почувствовать себя плохо. Решив постараться обо всём забыть, она легла на узкую жёсткую кровать, поджав колени к груди, и её тут же стошнило.

Из мутной пелены беспамятства, похожего на болезненный слабый сон, каджитку вырвал нарастающий шум, доносящийся из-за двери в её маленькую тёмную каюту. Полежав какое-то время с закрытыми глазами, она прислушалась и различила грязную мужскую ругань, заглушающую еле слышный детский плач. Вскоре раздался пронзительный женский крик, за которым последовал глухой стук ударившегося о дерево корабля тела.

Амелия могла предположить всё что угодно: это спорили изрядно наглотавшиеся разбавленного рома матросы, или разрисовывали друг друга что-то не поделившие крестьяне; но тот факт, что в эпицентре этого мелочного события оказались ребёнок и женщина, заставил Амелию судорожно сжать пальцы правой руки на древке заряженного самострела, лежащего рядом с кроватью. Тяжело поднявшись на ноги, она приоткрыла дверь, не спеша лезть в это, и, к своему удивлению, узнала в одном из мужчин своего вчерашнего собеседника.

Драка завязалась ещё до того, как Амелия решила вмешаться. Фириат умело избегал размашистых ударов широкоплечего и не очень трезвого норда, подныривая под его тяжёлыми руками и уклоняясь от резких прямых выбросов, а у противоположной стены стояла молодая бретонская женщина, прижимая к себе плачущую дочь — ту самую девчушку, которая вчера не давала покоя неизвестному музыканту. Похоже, столь превосходной физической подготовки от полукровки не ожидал никто, кроме Амелии. Она внимательно следила за уверенными резкими движениями босмера и хладнокровно наблюдала за тем, как он пропускает несколько ударов подряд, а потом роняет противника на пол, хватает за грязный ворот рубахи и начинает с силой бить по лицу, впечатывая затылком в палубу. Пальцы Амелии сжались на спусковом крючке маленького арбалета, и рука медленно навела оружие на босмера.

— Фириат, остановись, — тихо и властно потребовала она, понимая, что ещё немного — и полукровка его убьёт. Когда это не принесло результата, Амелия повторила громче: — Остановись, или я прострелю тебе яйца.

Фириат отшвырнул от себя безвольное тело норда, зло посмотрев на каджитку, и ей с трудом удалось выдержать на себе этот полный кровавого безумия взгляд. Эльф дышал тяжело и неровно, постепенно приходя в себя, и бретонка с дочерью тут же куда-то убежали. Сейчас Амелия заметила, что платье девушки было порвано, и это многое объяснило. Не ясно тольно, кто напугал крестьянку больше: домогающийся норд или вызвавшийся её защищать полубезумный ассасин. Амелия бы тоже убежала.

Несмотря на то, что взгляд Фириата прояснялся, она всё ещё держала оружие наготове. Её голос оставался требовательным:

— Всё, Фириат, оставь его: он своё получил. Поднимайся. Тебе надо перевязать руки.

Костяшки на пальцах полуэльфа были разбиты в кровь, и он, прежде не замечая этого, бессмысленно уставился на них. Амелия опустила арбалет, подходя ближе, и коснулась пальцами шеи норда, убеждаясь, что тот жив. Фириат вдруг резко поднялся, заходя в ближнюю каюту и нервно хлопая дверью. Алидор безразлично проводила его взглядом, мимолётно думая, что делать с телом, но потом всё же осмелилась постучать, не в силах оставить всё так, как есть.

Фириат не ответил, и каджитка легко приоткрыла дверь, заглядывая внутрь. Его каюта была такой же маленькой, как и у неё, только вместо бесконечных бумаг и документов её наполняло большое количество оружия. Полуэльф вдруг хрипло проговорил:

— В иной ситуации я сказал бы тебе, что меня не стоит бояться…

— Но сейчас ты сам себя боишься, — заключила за него Амелия и зашла в каюту, плотно закрыв за собой дверь. Фириат молчал, и она придала своему голосу больше заботливой интонации: — Ничего, Фириат, бывает. Ты просто не сдержал себя. Это нормально.

— Это ненормально! — снова вспылил он, но тут же остыл, морщась от боли и сжимая руки с такой силой, что кожа побелела. — Я не хотел доводить до такого. Я лишь хотел помочь ей.

Амелия села на табурет перед ним.

— Я знаю. Знаю. — Она осторожно протянула руку, и он позволил ей до себя дотронуться. Пальцы Амелии тут же стали липкими от его крови. — Не вини себя. Однажды это должно было выплеснуться через край твоего терпения.

Понимая, что имеет дело с неуравновешенным безумцем, Амелия бессовестно и нагло врала, потому что иначе было нельзя. Считала ли она Фириата виноватым? Безусловно.

За дверью послышалась какая-то возня и оживлённые разговоры, и каджитка не стала выходить из каюты, стараясь не отвлекаться на это. Фириат тяжело прикрыл глаза, сознавшись:

— Я забыл, как тебя зовут.

— Амелия, — спокойно повторила каджитка, держа в своих ладонях его руки. — У тебя есть бинты?

Окончательно успокоившись, Фириат горько усмехнулся:

— Кто-то другой на твоём месте побоялся бы даже говорить со мной.

— Я схожу за своими.

Она поднялась на ноги, игнорируя его слова, и босмер был вынужден ответить:

— В сумке.

Копаться в чужих вещах каджитка совершенно не стеснялась и, достав со дна свёрток чистой ткани, смочила его водой, принявшись смывать кровь с рук полуэльфа. Кожа Фириата стала холодной.

— Ты ответишь мне? — вдруг спросил он, поднимая на неё нездоровый взгляд. Сопротивляться он даже не пытался, и Амелия смогла спокойно перевязать его руки, стараясь не смотреть ему в лицо. Она продолжала лгать.

— Ты не о чём не спрашивал.

— Я не понимаю, что заставило тебя зайти в эту каюту. Я ведь действительно последние несколько дней сам себя боюсь.

— Напрасно, — ровным голосом ответила она, мысленно приказывая себе оставаться хладнокровной и не поджимать в страхе хвост. — Я вижу в тебе лишь мера, который заступился за женщину. — Полукровка неожиданно усмехнулся, и Амелия подняла на него непонимающий взгляд: — Что-то не так?

— У тебя дрожат руки, Амелия.

— Это из-за моря, — будто невзначай отозвалась она, понимая, что сердце в груди начинает биться ещё быстрее. — Я плохо переношу плавание.

— Извини, что вчера так грубо от тебя отделался, — неожиданно произнёс он, когда она закончила перевязывать его руки. — Не было настроения для разговоров.

— Да и я была слишком назойлива. Замри. — Она коснулась влажной тканью разбитой мужской скулы, смывая грязь и кровь, и головокружение вновь овладело ей. В каюте вдруг сделалось ещё темнее, рука невольно скользнула по его жилистой шее, и холодные пальцы Фириата крепко сомкнулись на её запястье.

— Ты в порядке?

Она попыталась улыбнуться:

— Говорю же: морская болезнь.

— Присядь. — Он потянул её руки вниз, приказывая опуститься на стоящий рядом с кроватью табурет, и Амелия подчинилась его спокойному притягательному баритону. Она не успела заметить, когда из обезумевшего и нервного он превратился в уравновешенного и рассудительного. — Ты вчера обмолвилась, что плывёшь в столицу.

— Я сойду в Бравиле.

— Зачем соврала?

— Чтобы показаться тебе интереснее, чем я есть на самом деле.

Полуэльф улыбнулся шутке и серьёзно ответил:

— Для этого не стоило врать. Спасибо, что ты оказалась здесь, Амелия. Если бы ты не вмешалась…

— Ничего, — в который раз повторила она. — То, о чём ты думаешь, не случилось. И я знаю, что ты справишься со всем этим.

Фириат нахмурился:

— О чём ты?

— От хорошей жизни такими не становятся.

— Такими, как мы с тобой? — Она не нашла, что ответить, и полукровка вдруг признался: — Видишь ли, Амелия, мне действительно пришлось нелегко последнее время. Я потерял родную сестру, которую любил, даже несмотря на наши непростые отношения. Меня не утешила даже месть. Вместе с ней я потерял одну девушку, которая каким-то немыслимым образом открыла мне глаза на то, чем мы занимаемся, и показала, что это можно делать иначе, что в этом есть своя в какой-то степени светлая сторона. Я не знаю, жива ли она, нас даже трудно назвать друзьями — мы едва знакомы, но сейчас она — единственное, в чём я вижу хоть какой-то смысл. А я понятия не имею, где её искать. И я просто запутался, отчего злюсь на самого себя.

Он говорил, и Амелии с трудом удавалось держать себя в руках, потому что тошнота и головокружение становились невыносимыми. Она глубоко вдохнула, приходя в себя, и не смогла ничего ответить. Фириат вдруг поднялся на ноги, заметив, что ей стало совсем нехорошо. Он молча помог ей лечь на свою кровать, с удивлением отмечая, какой лёгкой и хрупкой оказалась каджитка, и она попыталась его заверить:

— Со мной всё в порядке, Фириат. Просто здесь очень темно. — Наблюдая за тем, как он в тишине зажигает ещё одну свечу с помощью слабой магии, Амелия решила заговорить: — Зато у тебя есть цель, пускай туманная и далёкая, но цель. А я просто бегу из Морровинда, боясь, что там меня настигнут неприятности. Поживу у хорошей подруги в Бравиле, пока не подвернётся какая-нибудь работёнка.

— Чем ты занимаешься?

Каджитка приподнялась, понимая, что лежать ей ещё тяжелее, и сказала:

— Тем, о чём ты не захотел бы знать.

Фириат трактовал это по-своему и благосклонно покачал головой:

— Вряд ли меня сможет что-то удивить. Я и сам…

Он осёкся, понимая, что продолжения не требуется, но Амелия и без того всё знала. Поэтому тихо отозвалась:

— Но тебя за это никто не презирает. Когда кто-то узнаёт о том, чем занимаюсь я, то реакции приходится ждать самой разной.

— Кем бы ты ни оказалась, я никогда не стану тебя презирать, — искренне произнёс полукровка. — Ты действительно очень интересная, Амелия. С тобой так легко говорить, будто я знаю тебя уже очень давно.

Девушка отвела взгляд, улыбнувшись. В какой-то степени Фириат оказался прав.

* * *

 «Чёрная змея» пришвартовалась в порту Имперского Города в туманном рассвете, окрашивающем воздух молочно-розовыми красками, и никто не произнёс ни звука — только борт сухо стукнулся о мягкий причал, расплескав воду вокруг. Лесной эльф, заботливо погладив старый штурвал мозолистой грубой ладонью, спустился с капитанского мостика и встретился взглядом с чародейкой, которая теперь показалась ему ещё более бледной, тощей и уставшей, нежели раньше. Он молча притянул её к себе, обняв, словно родную сестру. Лина не стала сопротивляться.

— Что будет с судном?

Несколько минут на палубе царила удушающая тишина. Разумеется, об этом думал каждый, но никто не осмеливался проронить и слова, боясь усугубить и без того тяжёлое положение всей команды. Понимая, что ответа вряд ли дождётся, Лина только угрюмо кивнула, подхватывая свою тяжёлую походную сумку, но из собравшейся вокруг поредевшей команды вдруг раздался уверенный голос Джаэра:

— Голосую за Боба.

Его поддержали не сразу. Выдержав небольшую паузу, кто-то продолжил:

— Без него мы бы и не добрались сюда.

— Без него мы бы все погибли в тот день, — тут же отозвался третий, и его голос был подхвачен ещё десятком уверенных возгласов о том, что отныне судно должно принадлежать тому, кто сумел доказать не только своё мастерство, но также свою отвагу и преданность «Чёрной змее».

Самому Саллану выбора не дали.

— Я… рада, что у вас всё будет хорошо, — запнувшись, ответила Лина, когда поднявшийся шум утих.

— Если понадобится, то «Чёрная змея» всегда к твоим услугам, — кивнул ей в ответ Боб и перевёл взгляд на стоящих поодаль Киру и Вилию: — Как и к вашим.

— Если понадобится, — отозвалась Вилия, — то Тёмное Братство всё ещё с вами.

Боб через силу улыбнулся ей в ответ и подошёл ближе, чтобы обнять. Помнится, он стал первым из команды, с кем она познакомилась.

Прощаться было тяжело. За долгое время плавания все успели сдружиться и многое пережить вместе, поэтому сходить на твёрдую землю столицы оказалось не так легко, как думалось изначально. Однако вернуться в Найкар было решено немедленно, оставив Боба улаживать все официальные дела в портовой канцелярии.

Когда под ноги легла Красная Кольцевая дорога, Вилия остановилась, с улыбкой кивнув на юг и погладив старую соскучившуюся по ней кобылку по морде:

— Дальше я не с вами. Нужно приступать к работе, поэтому я сразу отправлюсь в Бравил.

— Хорошо, — с пониманием ответила Кира. — Заглядывай ко мне.

— Непременно. — Эльфийка позволила себе прощальную улыбку и, поднявшись в седло, пришпорила лошадь, с места пуская её лёгкой рысью.

Проводив босмерку взглядом, чародейка повернулась к подруге:

— Я тоже не стану задерживаться в Найкаре — мне нужно в Коррол. Однако я осмелюсь попросить тебя кое о чём крайне важном.

— Сделаю всё, что смогу, — серьёзно ответила Кира, понимая, что Лина не стала бы говорить о пустяках.

Чародейка откашлялась, продолжив по пути к поместью:

— Мне известно, что в Мистических Архивах Университета хранится некий древний манускрипт, представляющий особую историческую ценность. Ты знаешь, что путь туда мне заказан, поэтому я хочу, чтобы ты взглянула на него.

— Что это за манускрипт?

— Достоверно никто не знает, — увлёкшись рассказом о таинственной книге, Лина начала оживлённо жестикулировать и немного преобразилась в лице. — Говорят, что о его содержании никому не известно, но в научном мире он получил название “Сияние золотых холмов” или “Lattia sancre tori”, — повторила она на эльфийком.

— Подожди. На Пентакле — точно такая же надпись?

— Слово в слово.

— Всё это связано с городом?

— Вероятно, — согласилась Лина. — Я ничего не могу утверждать.

— И что мне нужно сделать с этим?

— Артефакт на руки тебе никто не даст, но я бы хотела на него взглянуть.

Кира засмеялась над абсурдностью:

— Мне его выкрасть?

— Снять копию, если позволят.

Фианель говорила серьёзно, и имперке оставалось только вздохнуть:

— Это важно для нас, да?

— Боюсь, что важно.

Кира не удержалась задать волнующий её вопрос:

— Откуда ты столько всего знаешь?

— Мой отец увлекался этой книгой, когда работал в Университете. Он рассказывал мне о ней.

Данкар кивнула, заметив, как чародейка вновь поникла, и решила больше ни о чём не спрашивать. Они уже подходили к Найкару.

Здесь ничего не изменилось: только листья на деревьях приобрели новый золотисто-янтарный оттенок. Озеро по-прежнему пахло влажной свежестью, прохладой, лес шумел ветром и беспокойными птицами; из конюшни доносилось редкое лошадиное ржание. Войдя в раскрытые ворота, Кира отмахнулась от торжественных приветствий и расспросов стражи, а Лина и вовсе быстро свернула в переулок, чтобы войти в поместье не через парадный вход и незамеченной подняться в свои покои. Мешать ей Кира не стала.

Казалось, она не знала усталости с тех пор, как перешагнула порог Найкара и отправилась в это путешествие, но теперь, вновь оказавшись в прохладе привычных каменных стен, Кира почувствовала такое онемение во всём теле, что с трудом нашла силы дойти до личных покоев. Взглядом она искала Аполлона, отчего-то чувствуя беспокойство. Она не была уверена, что соскучилась по нему, однако за время их совместной жизни она успела к нему… привязаться. Осознание этого в столь неудачное время вгоняло её в ещё большую тоску.

Открыв дверь, она увидела его сидящим за большим рабочим столом и перебирающим документы. Похоже, его дело росло так же быстро, как и эти нескончаемые стопки бумаг. Рядом стояла начатая бутылка бренди и наполненный бокал. Кира заметила, что Аполлон изменился: сменил яркий камзол на строгий чёрный, почти не украшенный дорогими нитями, короче постриг тёмные волосы, что сделало правильные черты его лица непривычно острыми, и, кажется, вовсе перестал бриться, отчего его щёки покрылись густой недлинной щетиной. Кира поймала себя на мысли, что так он выглядит намного мужественнее и серьёзнее.

Аполлон поднял на неё строгий усталый взгляд, наверное, возмущённый отсутствием вежливого стука в дверь, но тут же переменился в лице, удивившись неожиданному возвращению супруги. Оставив документы, он поспешно поднялся на ноги.

— Почему ты не предупредила о своём приезде? Я был уверен, что ты захочешь отдохнуть в столице, прежде чем идти сюда. Я бы распорядился приготовить ванну и накрыть на стол заранее.

Ей показалось, что Аполлон действительно очень устал: его голос был твёрдым, а объятия, которыми он её поприветствовал, — робкими и холодными. Даже в светлых глазах, обычно жизнерадостных и ясных, застыли кристаллы равнодушного льда. Кира погладила ладонью его небритую щёку, отмахнувшись:

— Я никуда не тороплюсь и не требую срочной ванны или ужина. Смотрю, у тебя появилось много дел?

Аполлон оживился, возвращаясь к столу и показывая ей какие-то бумаги, в которых Кира совершенно не хотела разбираться.

— Я вложился ещё в три серебряные шахты в Имперском заповеднике, и они уже принесли неплохой доход. Также мне удалось добиться подписания контракта на поставку железа с Легионом, Кира. С самим, мать его, Легионом!

Она восторженно вздохнула, поражаясь скрытым дипломатическим способностям Наймана, и оценила:

— Это, несомненно, был очень важный шаг для тебя.

— Помимо этого — ещё пара мелких сделок с кузнецами и ювелиром в столице, — продолжил он более спокойно.

— Но когда шахты истощатся?

Он усмехнулся на этот вопрос:

— У меня их восемь, Кира, и они огромны. Это случится ещё очень нескоро, а к тому времени я постараюсь купить ещё несколько.

— Я очень рада за тебя, — искренне сказала она и, приблизившись, поцеловала его, неожиданно понимая, что в самом деле соскучилась.

Однако Аполлон отстранил её, чего раньше никогда себе не позволял, и достал из ящика запечатанный конверт:

— Пришло от Гассилдора несколько дней назад. Я, кстати, тоже писал тебе, но, похоже, письма не дошли.

— Мы пробыли в Вивеке совсем недолго, — Кира вскрыла конверт красивым дорогим ножом для бумаг, успев отметить — новый. — Вероятно, да, не дошли.

Она бегло прочитала недлинное письмо. Аполлон поинтересовался:

— Как прошло ваше путешествие? Вы нашли то, что искали?

— Не совсем то, что искали, но всё же. Рассказывать очень долго, Аполлон. Давай, за ужином?

— Хорошо. — Он мягко улыбнулся и вновь опустился в своё кресло, чтобы продолжить работу. — Где Вилия и Лина?

— Вилия занялась своими делами, а Лина… телепортировалась в Коррол, потому что сейчас ей нужно побыть одной.

Перо в его руке замерло над бумагой, и строго посмотрел на Киру:

— У неё что-то случилось?

— По правде говоря, да, — призналась имперка и напомнила: — Я расскажу тебе обо всём по порядку за ужином. — Найман коротко кивнул, вновь приковав взгляд к бумагам, и Кира не стала скрывать: — Янус приглашает к себе.

— И когда хочешь отправиться? — даже не взглянув на неё, спросил мужчина, ставя очередную подпись на документе. Киру это сбило с толку.

— Ты не против?

— Я знаю, что граф Скинграда интересен тебе как человек, и не хочу что-то запрещать. Так когда?

— Может быть, завтра с утра?

— Отлично, у меня завтра тоже есть дела.

— Что за дела?

— Ничего особенного. Надо встретиться с одним человеком. — Он вдруг вспомнил: — Забыл распорядиться насчёт ужина. Разбирай вещи и отдыхай.

Аполлон вновь поднялся и, устало улыбнувшись на её растерянный взгляд, вышел из помещения. Кира не узнавала его.