Спустя много лет, когда Кэниар вспоминала об этом, смотря сквозь густую листву Фалинести на бескрайний тёмно-зелёный Валенвуд, она начинала понимать свою маму, которая так поспешно собрала вещи и уговорила мужа переехать сюда, оставив маленький уютный дом в Мидоу Ран, чувствуя свою вину перед тем мальчиком и опасаясь смотреть ему в глаза. Кэниар вспоминала его, и её кожа покрывалась мелкими мурашками, потому что та история, в которой ей довелось побывать, поистине была жуткой. Даже сейчас, спустя много лет, Кэниар не знала, как ко всему этому относиться.

Мидоу Ран представлял собой небольшое поселение, основанное в рощице невысоких, но крепких деревьев. Здесь не было никаких достопримечательностей, особенностей, а жители центральной части знали друг друга в лицо, но старались не забредать на окраину: полусухие деревья, лишённые живительного сока, свежей широкой листвы и постепенно умирающие, являлись плохим знаком и заставляли сторониться тех лесных эльфов, которых они приютили. Однако семья Кэниар, хоть и жила на старом искорёженном дереве, не была бедной и скверной, в отличие от странных соседей, расположившихся ещё южнее, поодаль от общего луга.

Кэниар тогда была совсем ребёнком, и она не знала ужасной судьбы, постигшей этих меров. Сейчас на её глазах наворачивались слёзы.

В перекосившемся домике на старом потрескавшемся корой и пожелтевшем листьями дереве жил её друг. Занкариэль был на два года младше, но отличался особой храбростью, трудолюбием и усердностью, которой не обладала она. Кэниар на тот момент было уже одиннадцать, и она считала себя совсем взрослой, однако Занкариэль, даже когда она помогала ему в сложных ситуациях, не рассказывал своей беды, прошедшей через него волной сумасшествия и жестокости.

Он был старшим в семье. Его мать, Иринель, была замечательной женщиной, счастливой с любимым мужем, заботливой и добродушной. Она любила ещё зелёное дерево, пригревшее её на своих ветвях, любила свою жизнь, и у неё было улыбчивое узкое лицо, окружённое пышными волосами цвета здоровой древесной коры. Счастье Иринель продлилось недолго. Она знала, что брат её мужа, скверный, жестокий и слабый мер, долгое время любил её. Знала, но отшучивалась, не обращала внимания на его намёки и делала вид, что не понимает разговора, когда он говорил об этом прямо. И тогда Сувран, повинуясь врождённым ненависти, жестокости и ревности, перешёл от слов к действиям. Он убил собственного брата, перерезав ему горло старым костяным кинжалом, а потом сделал то, что каждый босмер обязан сделать с телом поверженного врага. Иринель, прижимая к себе маленького сына, всё это видела. Спустя много лет, думая об этом, Кэниар не могла сдержать слёз.

Расправившись с телом несчастного брата, Сувран отшвырнул Занкариэля в сторону и схватил его мать, сорвав с неё одежду и изнасиловав. Мальчик смотрел на это, а Сувран смеялся, советуя учиться действовать с девушками. Кэниар, которая всегда отличалась мягкосердечностью и добротой, хотела придушить этого подонка. И если бы, дружа с Занкариэлем, она всё это знала, то, наверное, не смогла бы смотреть в его глаза — точно так же, как и не могла смотреть её мать.

Иринель после той ночи помутилась рассудком. Она осталась жить в своём доме, боясь сбежать от Суврана, но вместе с её счастьем похолодел и молодой сок, питавший силой её дерево. Отныне это место было угрюмым, мрачным и полным слёз. Она родила ещё троих детей, но уже не могла быть для них той матерью, заботливой, ласковой и доброй, какой была для Занкариэля. Сувран, постоянно где-то пропадающий и возвращающийся без денег и под эффектом от скумы, и вовсе редко вспоминал о своих детях.

Вот и осталось всё это держать на своих плечах Занкариэлю.

— Занкариэль! — Девушка выбежала к нему, завидев, как он спустился на землю и зашагал в сторону озера. — Возьми с собой.

Он обернулся на зов Кэниар, останавливаясь. Её общество всегда было приятно, хотя он и не понимал, как ей удавалось столько времени улыбаться и смотреть на него без презрения. Когда босмерка подбежала ближе, он кивнул:

— Пойдём, если хочешь.

— Ты на озеро?

Занкариэль утвердительно промычал и зашагал дальше. Когда у него появлялось время, он шёл на озеро ловить рыбу. Иногда возвращался с маленькими окуньками, иногда — ни с чем. День сегодня был жарким, но широкая листва вечного леса спасала от испепеляющих солнечных лучей, а гуляющий среди многолетних толстых стволов ветер придавал сил.

Озеро появилось через несколько минут блестящей рябью серебристых волн. Это было уединённое тихое место, куда редко приходили босмеры. Озеро было небольшим, скудным на рыбу, а животные в округе встречались редко. Разве что какие-то лесные мыши и другие грызуны.

— Я хочу искупаться, — мечтательно сообщила Кэниар, и Занкариэль усмехнулся. Ей никогда не нравились его ядовитые улыбки, но, кажется, она начинала понимать, что улыбаться иначе он попросту не умел.

— Иди на тот берег. Может, пригонишь рыбу сюда.

Девчушка живо согласилась с этим и быстро перебежала на другой берег, зайдя в воду, не снимая лёгкого платья. Занкариэль, какое-то время понаблюдав за ней и блестящими на солнце брызгами, задрал штанины и, оказавшись в воде, замер, готовый в любую секунду схватить быструю рыбу. Никаких удочек, сетей и прочих снастей у него никогда не было, и он приноровился ловить рыбу руками, тратя на такую охоту иногда по несколько часов. Вот и на этот раз, когда Кэниар уже заскучала, лёжа на мягкой траве и разглядывая небо, раздался громкий всплеск, и бойчи выбросил на берег маленькую рыбку.

— Следи, чтобы никто не утащил, — строго приказал он подруге, и девчушка перевела взгляд на серебристые бока рыбки, отчаянно прыгающей на суше.

Солнце уже проделало большой путь, а Занкариэль только сейчас выловил вторую рыбку и вышел из воды, пытаясь унять дрожь в теле. Кэниар всегда удивлялась его способности неподвижно стоять в воде несколько часов, мёрзнуть, мокнуть, но терпеливо ждать, когда рядом проплывёт рыба.

Завернув улов в тряпичный кулёк, Занкариэль сунул его за пазуху и сказал, что им обоим следует возвращаться. Вечерело, на лес опускалась туманная прохлада, но промёрзший до костей Занкариэль не спешил домой. По пути он несколько раз сворачивал с тропинки, проверяя самодельные ловушки для жуков. Кэниар об этом старалась не думать, потому что если она представляла, что этих мерзких тварей Занкариэль употребляет в пищу, то ей становилось дурно и съеденный обед просился наружу.

— Как твоя мама? — только сейчас поинтересовалась она, пока босмер складывал странную добычу в старый протёртый мешочек.

— Плохо. — Он предпочитал недоговаривать, но никогда не врал ей. — Стала совсем слабой, иногда даже меня не узнаёт.

— Я надеюсь, что всё будет хорошо. — Кэниар подбадривающе ему улыбнулась, но её друг опять растянул губы так, будто выпил яда, и ничего не ответил.

У окраины Мидоу Ран их пути разошлись: Кэниар убежала к себе, а Занкариэль поднялся по шатким ступеням, давно прогнившим и разваливающимся, на крайнее дерево. У него не было времени следить за хозяйством: он еле-еле мог прокормить братьев и сестру с матерью, порой живя только на воде. Вот и сейчас, откинув полог плотной ткани, висящей в дверном проёме, и оказавшись дома, он осмотрел маленькую комнатку и тяжело выдохнул, столкнувшись взглядом с огромными глазами младшей сестрёнки.

— Братик пришёл! — Тисвен наивно улыбалась, и у Занкариэля щемило в груди. Она одна так называла его, делая его своим защитником, героем, спасителем. И это давало юному бойчи повод жить.

— Я поймал рыбу. Сейчас приготовлю, и поешь.

В ответ у неё громко заурчало в животе, и Занкариэль решил, что не стоит это откладывать. Он устроился за хрупким столом, начав привычно разделывать улов тонким костяным ножом, уже затупившимся и потрескавшимся. К нему подбежал Назаил:

— Помочь тебе? Я могу!

— Как малыш? Спит?

Маленький босмер активно закивал:

— Мама его покормила.

Услышав это, Занкариэль облегчённо выдохнул. Он мог накормить старшеньких тем, что удалось добыть, но что делать с Аинари, у которого только недавно прорезались зубы, он совершенно не знал. Иногда он давал ему ту же пищу, что ели остальные, и малыш был сыт и счастлив, но Занкариэль не знал, правильно ли он поступает.

— Зажги свечу, — попросил он Назаила, указывая на кремень рядом. Денег на дрова у них не было, магии, чтобы разжечь костёр — тоже. Вот и приходилось даже еду готовить на слабом огоньке свечи. Поставив помятый котелок на самодельную подставку над огнём, Занкариэль оставил рыбу вариться и, наказав брату следить за ней, осторожно прошёл в другую комнату, отгороженную от первой точно такой же материей.

Иринель, накормив и уложив спать младшего, сидела у окна, смотря в одну точку, и не обращала на Занкариэля внимания. Он и не хотел её тревожить — только посмотреть, как она. После того, что она пережила, её разум помутнел. Иногда она не узнавала Занкариэля, смотря на него как на чужого. Родив остальных, она растила их, повинуясь каким-то природным женским инстинктам, наверное, даже не понимая, что маленьким детям особенно нужно её тепло, но даже это было лучшее, что могло случиться. Порой на неё находило такое безумие, что она отказывалась прикасаться к детям, твердя, что они не её. Кричала, плакала, звала на помощь Ситхариона, любимого мужа и отца Занкариэля, а потом забивалась в угол и содрогалась в рыданиях до тех пор, пока усталость на накатывала на неё смертельной волной и не погружала в тревожный сон. Тогда Занкариэль укладывал её на кровать и молился всем богам, чтобы завтра она пришла в себя. Иринель никогда не выходила на улицу. Она не следила больше за своим садом, разросшимся уже дикой густой травой под ногами, не кормила живущих в самых высоких ветвях птиц. Она чахла в этой комнате, отказываясь признавать реальность, и порой только Занкариэль был её другом. А порой она смотрела на него безумным взглядом и гнала прочь.

Так что сейчас, тайком посмотрев на неё, босмер оставил её в покое.

Он дождался, когда сварится рыба, разложил её небольшими кусочками по глубоким глиняным мискам, налив бульона, и позвал Назаила и Тисвен к столу. Когда он смотрел на радостные лица этих несчастных детей, для которых обычная рыба, приготовленная без соли и специй, являлась настоящим праздником, то не знал: плакать ему от горя или радоваться тому, что всё, что он делает, не зря.

Занкариэль взял последнюю миску и, оставив детей ужинать, вернулся к матери. Она всё так же смотрела в окно, отгородив себя от этого мира, и молчала. Подойдя ближе, сын протянул ей скудный ужин:

— Мам. — Иринель обернулась к нему, и Занкариэлю в который раз стало не по себе от её молодого лица, выглядящего так измученно и болезненно, и ничего не понимающего взгляда огромных синих глаз, под которыми от частых слёз, истерик и бессонницы появились тёмные круги. — Поешь.

Она холодными пальцами сжала его свободную руку, и её голос прозвучал тревожно и оживлённо:

— Что они сделали с нами, Занкариэль? — Он никогда не понимал, о ком она говорила. — За что они это сделали? За что они отняли тебя у меня? — Она притянула его к себе, крепко обняв, и ему с трудом удалось не уронить миску.

— Всё хорошо, мам. Я здесь, с тобой.

— Мальчик мой, что мне теперь делать?..

Когда Иринель узнавала его и обнимала, Занкариэль понимал, что он сам всё ещё ребёнок, которому не хватает материнской заботы, и ему большими усилиями воли удавалось не заплакать, пытаясь держать себя в руках и не быть слабым. Ему нельзя было быть слабым.

— Поешь. Станет легче, — убедительный тон заставлял её ему поверить, и она, взяв в дрожащую руку ложку, зачерпнула бульон. — Только осторожнее, там могут быть косточки.

Он развернулся и вышел из комнатки, оставив её одну. Малыш Аинари трепетно спал в своей колыбельке, остальные увлечённо ели за столом и, никого не тревожа, Занкариэль проскользнул на улицу, устроившись на старой лестнице и свесив ноги вниз. Он смотрел на Мидоу Ран, раскинувшийся лесом поодаль, и в груди трепетали смешанные чувства. Ему хотелось бы убежать туда, в центр, всё бросив. Затеряться среди не знающих его меров, может быть, найти какую-то работу. Но он не мог, потому что здесь у него оставались больная мать и маленькие братья и сестра, которые без него погибнут.

Занкариэль достал из-за пазухи тот порванный мешочек с другим уловом и принялся ужинать сам. Несколько крупных тропических жуков и пара гусениц — иного ему не оставалось.

Увлекаясь, он не замечал, как из дома на соседнем дереве за ним наблюдает красивая женщина, облизывая пересохшие губы и с трудом стараясь не заплакать от ужасающих чувств, душащих её изнутри. Элеаниса постоянно видела, как этот мальчик сидит там и ест то, что удалось поймать в лесу своими небольшими силами, и ей становилось жутко. Её Кэниар сейчас сидела на кухне с папой, ела сочное мясо, смеялась, улыбалась, а несчастный соседский мальчик ел жуков, утаившись ото всех, и ходил в обносках. Она не запрещала дочери дружить с ним, потому что Занкариэль был хорошим парнишкой. Но, в отличие от жизнерадостной Кэниар, Элеаниса знала, что случилось в том маленьком домике на высыхающем дереве.

Она сама переехала сюда вместе с мужем и дочерью около года назад, потому что у них не было денег, чтобы позволить себе что-то более удобное и приятное. Но и эта хижина её устраивала особенным уютом и красотой раскинувшейся вокруг природы. Тогда Элеаниса ещё не знала, что её соседями окажется настолько несчастная семья. В том доме жило четверо детей, но никогда ещё лесная эльфийка не слышала, чтобы кто-то там смеялся. Она слышала плач малышей, крики несчастной Иринель, ругань изредка возвращающегося домой Суврана, всему Мидоу Ран известного скумозависимым наркоманом, спускающим заработанные небольшие деньги на заветную бутылочку в какой-то шахте у контрабандистов, и стоны босмерки, которую он клал под себя против её воли. И Элеаниса содрогалась в безмолвном плаче, когда видела Занкариэля, оказавшегося в эпицентре этого всего.

Он был совсем ребёнком, даже младше её Кэниар. Тощий, вечно голодный, валящийся с ног от усталости, замерзающий ночами, но не сдающийся. Он вдохновлял её как никто другой. Маленький мальчик, которого жизнь заставила так рано повзрослеть и стать сильным. Элеаниса знала, что Сувран не был ему отцом и потому ненавидел его, нередко поднимая на пасынка руку. После она видела много побоев на смуглом детском теле, и у неё подкашивались ноги.

Конечно, она старалась помогать бедному мальчику, если возникала необходимость, но её удивляло то, что он тревожил её очень редко, предпочитая сам справляться с проблемами. Как-то он прибежал к ним с плачущим младенцем на руках, весь в крови и избитый. Сувран, которому не хватало дозы, часто возвращался домой и распускал руки, и в тот раз его разозлил плачущий голодный малыш. Занкариэль, понимая, чем это может обернуться, все удары принял на себя, а потом схватил ребёнка и убежал к взрослым. В тот раз сам он ничего не мог сделать.

Элеаниса не имела права его прогнать. Она залечила его раны, потому что ещё с юности добилась определённых успехов в целительной магии, накормила малыша Аинари оставшимся козьим молоком, и тот, насытившись, уснул на руках брата.

Потом Сувран пришёл к ним, зная, где мог найти убежище ненавистный пасынок. Этот ужасный мер угрожал, требовал вернуть сына, но Леарон, её муж, хладнокровным спокойствием прогнал безумца, разумеется, не став выдавать несчастных детей. Тогда Элеаниса единственный раз увидела, как Занкариэль плачет, прижимая брата к груди и моля богов о том, чтобы малыш не закричал. Он прятался у них до глубокой ночи, пока Сувран не затих, успокоившись. А когда ушёл, Элеаниса уложила дочку спать и сама заплакала в объятиях супруга.

Женщина отошла от окна, вернувшись к семье. Каждый раз, когда она видела этого несчастного мальчика, ей становилось плохо, и помогал отвлечься от назойливых мыслей только сон. Поэтому через пару тяжёлых часов, сдерживая постоянно подступающие к горлу сухие слёзы, она легла, укрывшись одеялом и уснула тогда, когда Леарон устроился рядом, обняв её. Он всё понимал и нередко думал о том, чтобы переехать отсюда, беспокоясь за душевное состояние любимой женщины и здоровье единственной дочери.

А в трухлявом доме на высыхающем дереве не было кроватей и тёплых одеял. Занкариэль спал на полу, прижимая к себе младших, чтобы было теплее. Хоть Валенвуд и славился жарким климатом, ночи здесь бывали холодными. Он засыпал мгновенно. Даже голод и резкие боли в животе не мешали ему, потому что за день он уставал так, что сон накатывал сам собой. Сестрёнка-куколка мирно посапывала рядом, и её плавное дыхание успокаивало Занкариэля, потому что под конец дня он знал, если она ни на что не жалуется, значит, он сделал всё возможное для неё.

Ещё до рассвета он открыл глаза, чувствуя рядом присутствие чужих. Полог в самом деле откинулся, и в дом зашёл Сувран, одарив встрепенувшегося Занкариэля презрительным взглядом. Его силуэт в лунном свете был высоким и могучим, плечи — прямыми, и Занкариэль сразу понял, что будет дальше. Ему уже было не впервой.

Сувран всегда возвращался в одном из трёх состояний. Когда-то ему не хватало скумы, и он срывал свою злость на всех, кто находился в этих стенах. Когда-то он приползал, еле стоя на ногах от большого количества наркотика в крови, и уходил в себя на целые сутки. А когда-то приходил в совершенно здравом уме и, наверное, даже с деньгами. Если он знал меру и выпивал всего один флакон, то превращался в кого-то другого, он становился более благосклонен к Иринель и даже приносил еду в дом.

Занкариэль ненавидел все эти состояния и предпочёл бы, чтобы Сувран никогда больше не возвращался. Сейчас они не сказали друг другу ни слова. Мужчина склонился над колыбелькой, будто ему было какое-то дело до малыша, а потом прошёл в комнату к Иринель. Занкариэль понимал, что за этим последует. Осторожно поднявшись на ноги, он подошёл к столу и взял с него нож. Он больше не мог всё это терпеть.

Крик Иринель раздался уже через минуту, разбудив всех. Аинари заплакал в своей колыбельке, Тисвен распахнула большие глаза, уставившись на любимого братика, сжимающего в руках нож, с непониманием и страхом, а Назаил испуганно вжался в угол, не успев понять, что случилось.

— Не заходите туда, — с трудом проговорил Занкариэль, уверенный, что дети его послушаются.

Он больше не мог всё это терпеть. Он обещал маме, что никогда не даст её в обиду, и не мог позволить Суврану сделать с ней то, что причиняло ей куда больше боли, чем побои. Когда он зашёл в её комнату, Сувран уже задрал её платье и сильной рукой раздвинул ноги. Слабая и беззащитная Иринель даже не могла сопротивляться.

— Не прикасайся к ней! — Голос на удивление прозвучал громко и требовательно. Занкариэль выставил вперёд руку с ножом, понимая, что в самом деле готов убить этого эльфа.

Сувран посмотрел на него с такой ненавистью, какой юный бойчи ещё не видел. Мужчина оттолкнул Иринель от себя, поднимаясь в полный рост, и медленно приблизился к Занкариэлю.

— Кем ты себя возомнил, недоносок? — Хриплый неприятный голос Суврана звучал сдержанно. — Ты собрался зарезать меня?

— Не сомневайся, что сделаю это.

Сувран молча шагнул вперёд и замахнулся, чтобы ударить, однако Занкариэль, сам не зная, каким образом, отмахнулся ножом. Кровь полилась на пол, в доме раздался новый болезненный крик.

— Мелкий ублюдок!

Сувран ударил Занкариэля в живот, выбивая воздух из лёгких, и юный босмер почувствовал, как внутри него скапливается что-то тёплое, а губы становятся липкими от крови. Нож он выронил сразу же. Последовал новый удар, чуть выше, внутри что-то хрустнуло, дыхание перехватило, и Занкариэль уже ничего не мог сделать, потому что в глазах потемнело от боли. Он слышал крики и не понимал, кто кричит — дети в соседней комнате или он сам. Сильные мужские руки схватили его за шиворот, отрывая от земли.

— Не трогай его! Пожалуйста, не трогай! — Иринель подбежала к Суврану, вцепившись в его плечо острыми пальцами, но он с разворота ударил её, отчего эльфийка в слезах упала на пол.

— Не лезь, шлюха! Твой ублюдок давно должен был сдохнуть. — Занкариэль, уже и так ничего не соображающий, почувствовал лишь то, что его в очередной раз толкнули и что лёгкое тело оказалось в невесомости. Он увидел над собой стремительно удаляющиеся верхушки ночных деревьев, освещённые луной, а потом под ладонями оказалась мягкая трава, укрытая росой, и всё померкло.

Элеаниса всё это слышала. Она боялась зажечь огонь в комнате и сидела на кровати, поджав под себя ноги, огромными глазами разглядывая тёмные ночные очертания мебели. Её руки дрожали, голова шла кругом. Она слышала каждое слово, каждый крик, доносящиеся из того проклятого дома. Леарон гладил её по волосам, пытаясь успокоить, и время от времени тяжело вздыхал. Их дочь крепко спала, усыплённая магией своей мамы. Элеаниса не хотела, чтобы и девочка слышала весь этот кошмар.

— Я схожу туда, — Леарон поднялся на ноги, беря со стула рядом свою накидку.

— Мне страшно. Вдруг это чудовище что-то с тобой сделает?..

— Там дети, Ниса. Я не могу сидеть здесь и слушать всё это, бездействуя.

Босмер взял свой меч с комода и быстро вышел из дома, понимая, что на этот раз жестокость Суврана превзошла все границы. Леарон знал, что этот урод поднимал руку на пасынка и владел его матерью, но сегодня в этом домике в самом деле творилось что-то ужасное. Он не раз советовал Занкариэлю уходить из дома, когда Сувран возвращался, и, насколько мог судить, парнишка активно пользовался этим советом.

Когда он поднялся на их высыхающее дерево, крики уже стихли. Леарон осторожно заглянул в дом, увидев младших детей, спавших, прижавшись друг к дружке в холоде и страхе. Они беспокойно дышали, и босмер, убедившись, что с ними всё в порядке, зашёл во вторую комнату.

Сувран, раздетый ниже пояса, спал на единственной кровати. На полу рядом сидела обнажённая Иринель, обняв колени и покачиваясь в такт своим рыданиям. Леарону не требовалось много времени, чтобы понять, что опять здесь произошло.

Когда девушка обратила на него внимание, он прижал указательный палец к губам, боясь, что она может закричать. Но Иринель смотрела на него заплаканными глазами и шептала что-то в горячке. Чтобы разобрать её слова, Леарону пришлось наклониться к ней совсем близко.

— Теперь они навсегда его забрали… забрали… — она повторяла это несколько раз и не отвечала на его вопросы и просьбы пояснить. — Мой мальчик… мне всегда говорили, что он был так на меня похож…

Занкариэль в самом деле был очень похож на свою мать, особенно сейчас, когда оба были такими исхудавшими и слабыми. Эльф только сейчас разглядел в темноте пятна крови на полу. Он проследил за ними до окна, а когда выглянул из него, то заметил, как была примята высокая трава, ставшая чёрной от крови. Сейчас бред Иринель обрёл смысл.

— Й’ффре… — Леарон, перестав обращать внимание на несчастную, выбежал из старой хижины, быстро спустившись вниз. Трава в заброшенном саду действительно была примята от падения лёгкого тела, и следы крови на новообразовавшейся тропинке вели в лес, особенно плотно обступающий Мидоу Ран с юга.

Босмер удивился тому, как далеко смог уползти Занкариэль. Он лежал, спрятавшись под низкими ветвями большого дерева, содрогаясь в рыданиях и попытках дышать. Всё его лицо и порванные одежды были в крови. Леарон опустился рядом с ним на колени, переворачивая лицом к себе, и Занкариэль застонал от боли. Он не мог открыть глаза, слипшиеся от грязи и крови, но сразу узнал этот благородный ровный голос, сейчас звучавший обеспокоенно.

— Держись, парень. Всё будет хорошо.

Леарон подхватил лёгкое тело на руки, потому что по глупости не взял ни единого пузырька с зельем. Занкариэль кашлял кровью, часто и неглубоко дышал, а на его виске осталась глубокая рана после падения, и босмер удивлялся, как этот хилый парнишка ещё умудрялся оставаться в сознании и смог проползти столько футов.

Он спешил. Ворвавшись в дом, громко позвал Элеанису и уложил парнишку на кухонный стол, одним движением руки всё с него смахнув. Он любил свою женщину за то, что, обладая мягким сердцем и особой ранимостью, она умела хладнокровно и быстро действовать в экстренных случаях.

— Зелья, — коротко приказала она, доверившись мужу, а сама лёгким заклинанием принялась залечивать рану на голове мальчишки. Занкариэль стонал и извивался, и потому Леарону пришлось крепко держать его за плечи, чтобы чародейка могла сделать своё дело.

Они не спали всю ночь. От сильных ударов у парнишки были повреждены внутренние органы и сломано одно ребро, и Элеанисе приходилось работать осторожно, без права на ошибку. К рассвету она уже еле стояла на ногах.

Сделав всё возможное, она положила мальчика в их комнате, усмирив его боль и успокоив сознание. Занкариэль сразу же заснул.

Кэниар они сказали, что он по неосторожности соскользнул с ветви и упал. Тогда она поверила, но спустя много лет поняла, что это было невозможно. Босмеры никогда не падают с деревьев.

Занкариэль пробыл у них долго. Он рвался домой, чувствуя свою ответственность, но дома его не ждали. Сувран на удивление всё ещё оставался со своими детьми, принося им с рынка какие-то продукты. Скорее всего, ворованные. Леарон знал, что сосед продолжал по вечерам прикладываться к скуме, но небольшими дозами, что позволяло ему сохранять хоть какие-то крупицы здравого смысла. А ещё Леарон знал, что после той ночи Иринель стало совсем плохо. Она не узнавала своих детей, бредила, пугалась каждого слова и была уверена, что Занкариэля у неё отобрали навсегда. Леарон никому ничего не говорил, уверенный, что ей станет лучше, когда мальчишка поправится.

Он жил у них чуть меньше месяца. Элеаниса ухаживала за соседским ребёнком, будто он был её собственным, лечила его, следила за выздоровлением и за тем, насколько правильно срастается ребро. Наверное, впервые после смерти настоящего отца, Занкариэль ощущал себя сытым, потому что в семье Кэниар голода не знали.

Он чувствовал себя бесконечно обязанным этим мерам, не раз спасающим его из беды, и ему было стыдно предстать таким слабым и беспомощным перед подругой. Он всегда пытался прыгнуть выше своей головы, быть тем, кем он не был, но за это время он понял, что на самом деле он слабый и беспомощный мальчишка, ни на что не годный. Он даже не смог защитить маму, когда Сувран опять вернулся.

Леарон не отпускал Занкариэля домой, даже когда тот поправился. Сувран жил всё это время у себя, и, увидев пасынка, он, наверное, непременно бы снова применил силу. Однако вскоре Сувран опять пропал. И не возвращался даже спустя два дня. Занкариэль понимал, что сейчас нужен братьям, сестре и матери, как и раньше. Леарон хотел пойти с ним, но мальчишка отказался, поблагодарив за всё добро, которое он для него сделал.

В хижине на высыхающем дереве сейчас было совсем тихо. Когда Занкариэль поднялся и зашёл в дом, то увидел Тисвен, которая сразу же заметила его. Её большие глаза заблестели настоящим счастьем:

— Братик! — Она вскочила и подбежала к нему, обняв так крепко, что только недавно восстановившаяся грудь снова заболела. — Папа говорил, что ты не вернёшься больше.

— Я никогда бы тебя не бросил, куколка. — Он выпутался из её детских объятий. — Где он?

— Ушёл. — Судя по её поникшему голосу, этот месяц был не самым плохим в их жизни.

— А где остальные?

— Назаил с мамой. А Аинари тоже ушёл.

Сердце в груди Занкариэля глухо ударило дважды и, казалось, замерло.

— Куда ушёл?

— Не знаю, — девочка пожала плечами. — Папа сказал, что ушёл туда, где ему всегда будет хорошо.

Занкариэль отодвинул сестрёнку в сторону и подошёл к холодной опустевшей колыбельке. Сейчас ему сделалось хуже, чем после падения из окна. Он стоял над ней какое-то время, пытаясь прийти в себя, а потом заглянул в соседнюю комнату.

Назаил сидел на полу перед матерью, но она будто не видела его. Она мяла грязное одеяло в пальцах и шептала что-то.

— Мама? — Занкариэль осторожно подошёл ближе, но Иринель даже не посмотрела на него.

Оглянулся Назаил.

— Ты вернулся… Я думал, что ты умер.

— С чего ты взял это? — Занкариэль приобнял его, но сам неотрывно смотрел на мать, взгляд которой стал совершенно остекленевшим.

— Потому что в тот раз ты так и не вернулся. Я слышал, как ты кричал.

— Это всё в прошлом. Теперь я с вами.

— Вот бы и Аинари был с нами. Но Аинари умер. — Эти слова, звучащие из детских уст, пробрали Занкариэля до дрожи.

— Не-ет, что ты такое говоришь? Папа просто отнёс его туда, где ему будет хорошо. Там красивый сад, птицы, олени. Там лучше, чем у нас.

— Нет! — слезливо настаивал на своём братик. — Он умер. И мы умрём.

— Никто не умрёт, Назаил. Я никогда этого не допущу. — Занкариэль снова посмотрел на не замечающую их мать и спросил: — Что ты делаешь здесь?

— Говорю с мамой, — сквозь слёзы ответил ребёнок. — Я расстроил её. Она не хочет со мной говорить.

Занкариэль поднял брата с пола.

— Мама заболела и очень устала. Иди к сестрёнке. Дай маме отдохнуть.

Назаил послушался старшего брата, и Занкариэль, отвернувшись, облизал ставшие солёными губы.

— Мама… это я, мам. Занкариэль.

Услышав это имя, она уставилась на него голодной волчицей и прошипела:

— Занкариэль мёртв. Они навсегда лишили меня его.

— Я жив, мама. Это я. — Он коснулся её руки, но она отстранилась от него, будто он причинил ей боль.

— Ты не мой ребёнок. И они не мои дети.

Занкариэль сглотнул застывший в горле ком. Уже случалось так, что она не узнавала его, было и такое, что она не признавала остальных детей своими, но сейчас он видел, что её безумие приобрело куда более сильную форму. И ему стало так горько от собственного бессилия, что он упал на пол и в который раз заплакал, признаваясь самому себе в собственной никчёмности.

— Убирайся отсюда, — вдруг приказала Иринель. — Сколько ещё боли ты хочешь мне причинить? Вы и так забрали у меня всё, даже моего мальчика.

Занкариэль взял себя в руки. На полу уже давно засохла его кровь, которую никто не стал отмывать, и воспоминания о той ночи вселяли в него настоящий ужас. Может быть, ничего этого бы не было, не схвати он в тот раз нож. Наверное, во всём случившемся виноват только он. Даже в смерти малыша Аинари.

Вытерев слёзы рукавом, он оставил её. В этом доме вдруг всё стало чужим. Даже Назаил, который всегда стремился ему помогать и быть на него похожим, сейчас держался как-то враждебно. Кажется, только любимая куколка была на его стороне.

— Хотите есть? Я могу сходить на озеро.

— Не хотим, — озлобленно ответил брат. — Папа оставил нам еду. Он заботился о нас, в отличие от мамы, которая только о тебе и говорит. Она всегда любила тебя больше, чем нас всех!

Занкариэлю стоило большого труда, чтобы не рассказать этому маленькому несмышлёному существу всю правду. Правду о том, что они неродные братья, что его настоящий отец, Ситхарион, любил маму и никогда не довёл бы её до такого состояния, о том, что раньше это дерево было живым и цветущим, что вокруг него рос потрясающий сад, а на кухне всегда была тёплая сытная еда. Правду о том, что ему не приходилось неделями голодать, пытаясь поймать жуков и гусениц, а потом страдать от рези в животе, что ночами не было холодно, никто не кричал от страха и боли, а на полу никогда не было пятен крови. Правду о том, что их отец — убийца, наркоман и насильник, которому плевать на своих детей, на девушку, которую он лишил счастья, который может хладнокровно избить ребёнка и выбросить его в окно с высоты.

— Нас она никогда не любила! Я всегда так хотел быть похожим на тебя, но она всё равно не обращала на меня внимания. Может, мне тоже выпасть в окно, чтобы она хотя бы вспомнила моё имя?

— Замолчи!

Занкариэль неосознанно повысил голос и сжал кулаки, и Назаил затаил дыхание. Они смотрели друг на друга, и мальчик видел настоящий гнев в глазах старшего брата, впервые разглядев в нём чудовища, который никогда его не любил. Назаил только сейчас понял всё это, когда Занкариэль впервые повысил на него голос.

— Ты мне больше не нужен. Я сам со всем справлюсь! — Капризный мальчишка проскользнул мимо него на улицу, и Занкариэлю почему-то совсем не хотелось его догонять. Он всё так же стоял в центре комнаты, его руки дрожали от напряжения, а глаза уже ничего не видели.

Тисвен тоже было страшно, но она понимала, что и самые храбрые герои иногда плачут.

— Братик… — Осторожно подойдя к Занкариэлю, она коснулась его руки. Он опустился перед ней на колени и обнял. Его грудь вздрагивала. — Не плачь…

Тисвен думала, что успокоит его, но брат только сильнее прижал её к себе и безмолвно заплакал, безуспешно пытаясь держать себя в руках. Она погладила его маленькой ладошкой по отросшим тёмным волосам.

— Прости меня, куколка, — тихо прошептал он. — Я больше не твой герой.

— Ты всегда будешь моим героем. — Она села на пол и улыбнулась ему. От такой детской святой наивности Занкариэлю становилось только хуже.

— Я больше никогда тебя не оставлю.

— А я не допущу, чтобы ты снова заплакал.

Занкариэль с трудом улыбнулся. Наверное, когда малышка вырастет, то станет такой же доброй и жизнерадостной, как Кэниар.

— Оставайся здесь. Я должен вернуть Назаила.

— Хорошо, — бодро ответила она. — Я буду ждать тебя.

Через силу выдавив из себя очередную улыбку, Занкариэль поднялся на ноги и вышел из домика, взглядом пытаясь отыскать брата. Его нигде не было.

Он спустился вниз, думая, куда мог убежать этот проказник, и заметил Кэниар на балконе её дома. Она махнула ему рукой в сторону озера:

— Он туда побежал! Я хочу с тобой!

— Догоняй! — Занкариэль развернулся и бегом направился по лесной тропинке. Кэниар, шустрая и длинноногая, быстро оказалась рядом.

Они бежали вперёд, ни о чём не говоря, и, когда Занкариэль начал чувствовать пульсирующую боль в груди, девушка взяла его за руку и потянула за собой. Она была намного выносливее, чем он. Бойчи надеялся, что его брат не стал сворачивать с тропинки в лес, потому что заблудиться в огромном Валенвуде было как нечего делать. И отыскать потом кого-то в лесах, тем более ребёнка, считалось практически невозможным.

Однако ребёнок был в озере. Занкариэль заметил его крошечное тело среди воды и успел испугаться уже после того, как нырнул за ним. Это озеро нужно было знать: берег здесь резко обрывался после четырёх шагов, и глубина становилась такой большой, что и Занкариэль боялся порой оступиться.

Всего этого маленький Назаил, конечно же, не знал и плавать не умел. Занкариэль подхватил его тело и погрёб к берегу. Ноги путались в водорослях, вытаскивать тело брата из воды, когда дно упрямо тянуло к себе, было сложно. Занкариэль всегда считал этот водоём маленьким, но сейчас он показался ему настоящим морем. Он барахтался в воде так долго, что сам успел замёрзнуть, и конечности начало сводить лёгкой знакомой судорогой. Кэниар хотела ему помочь, но прекрасно понимала, что будет только мешаться. Поэтому, когда Занкариэль оказался почти у берега, схватила ребёнка, вытаскивая его на сушу.

— Нужно срочно отнести его к маме! Она поможет!

Занкариэлю и самому с трудом удалось выбраться из воды: ноги постоянно скользили по илу, он спотыкался и падал лицом вниз. Кэниар говорила ему что-то, но он, замёрзший и напуганный, не разбирал её слов.

Когда он упал рядом с братом, то понял, что Назаил не дышит. Он бил его по груди, пытаясь заставил сердце работать и выгнать воду из лёгких, переворачивал на бок, молил богов помочь им и просил у брата прощения. Но кожа маленького эльфа оставалась холодной и опухшей от воды.

— Давай отнесём его маме… — продолжала твердить эльфийка. — Она поможет…

Занкариэль обречённо покачал головой, упав на песок:

— Поздно.

— Но… — Кэниар осеклась, понимая, что Занкариэль говорит правду. Её начало мутить.

— Иди домой.

— Занкариэль…

— Кэниар, иди домой! — Его голос дрожал от злости и слёз.

— Мне позвать кого-то из взрослых?

Босмер покачал головой:

— И постарайся не рассказывать о том, что здесь случилось.

Занкариэль уже не видел, как она убежала. Он лежал лицом на песке рядом с холодным телом своего брата, которого не смог спасти, и уже даже не хотел плакать. Он понимал, что если бы не накричал на него, то всё бы было хорошо. Если он не потратил столько времени на разговоры с Тисвен, то не допустил бы такой катастрофы.

Он не помнил, сколько времени пролежал так, не зная, что дальше делать со своей жизнью. Его братья были мертвы, мама больше его не узнавала. Сейчас и единственная подруга отвернётся, напуганная смертью. Ему хотелось бы, чтобы он умер в ту ночь.

Кто-то накрыл тело Назаила плотной чёрной тканью. Занкариэль не сразу поднял взгляд вверх и не сразу узнал в благородных скорбных чертах лица отца Кэниар. Значит, она всё-таки обо всём рассказала.

Леарон держал в руках железную лопату. Он, потянув Занкариэля за руку вверх, заставил его подняться.

— Возвращайся к себе, парень.

Занкариэль стоял рядом, не зная, что ответить. Леарон, вздохнув, вдруг обнял его, как когда-то обнимал отец, и его крепкие руки ещё долго не отпускали мальчишку.

— Ну и доля тебе досталась, — тихо пролетел его приятный голос над ухом. — Даже врагу не пожелаешь такой судьбы.

— Я никого не смог спасти.

— Не ты во всём этом виноват, Занкариэль. Не ты.

— У меня осталась только сестра. Аинари тоже мёртв. А теперь я убил Назаила.

— Никого ты не убивал. — Леарон говорил спокойно, и Занкариэль хотел бы иметь такие же стальные нервы, чтобы суметь всё это пережить. — Только один мер виноват в случившемся. Во всём том, через что тебе приходится пройти.

— Что мне теперь делать, Леарон? — Занкариэль спросил об этом серьёзно, поднимая красные от песка и слёз глаза на мужчину.

Лесной эльф опять шумно вздохнул:

— Возвращайся домой, к сестре и матери. Ты теперь у них один.

— Мама меня не узнаёт. Никого не узнаёт.

— Знаю. Но она твоя мама.

Занкариэль отстранился, бросив взгляд на чёрную ткань у своих ног.

— Я помогу его закопать. Он был моим младшим братом.

Леарон внимательно посмотрел на парня, будто оценивая его силы, а потом дал ему лопату, а сам подхватил завёрнутое в полотно детское тело.

— Давай отойдём подальше в лес.

К семье Леарон вернулся уже ближе к ночи, похоронив мальчишку и проследив за тем, чтобы Занкариэль вернулся к себе. Элеаниса ждала его на кухне и, когда он появился на пороге, не спрашивая налила чаю.

— Как Кэниар? — сразу же спросил он, беспокоясь за душевное состояние своей дочери.

— В шоке, но, я думаю, справится. Она легла спать.

— Хорошо.

— Ты закопал его?

Леарон кивнул, делая глоток горячего напитка, чтобы успокоить нервы.

— Мне жаль этого пацана. Совсем ребёнок, а уже столько дерьма повидал…

— Иногда я боюсь на него смотреть, будто в чём-то перед ним виновата. Будто это из-за меня у него такое сложное детство.

Он приобнял её, пытаясь успокоить.

— Я уже говорил тебе, что в этом нет твоей вины. Мы делаем для него всё, что можем. Ты ведь знаешь, что я и так дорожу каждой монетой, и прокормить ещё одну семью я просто не в состоянии.

— Я того и не требую, — с пониманием прошептала Элеаниса. — Просто мне не по себе. Мне страшно.

— Так давай уедем отсюда. Продадим этот дом, купим другой…

— И оставим бедного мальчика совсем одного?

— Я переживаю за тебя и дочь.

— Знаю. Я не думала, что Мидоу Ран для нас окажется настолько жутким местом.

Леарон крепче обнял её, безмолвно пытаясь заверить в том, что всё наладится. Элеаниса хотела бы в это верить.

С того момента прошло несколько месяцев. Она видела Занкариэля, когда он ходил в лес проверять свои ловушки или на то злосчастное озеро за рыбой, и с неохотой отпускала дочь с ним. Она знала, что они дружат, но переживала за Кэниар, хотя её девочка уже давно было взрослой и умной, да и Занкариэль никогда бы не дал её в обиду. Плача из дома на высыхающем дереве слышно не было, и хоть это могло порадовать молодую эльфийку. Она также часто видела девочку на ветвях, играющую со старшим братом, и на её душе становилось легко, потому что в том доме впервые за столько лет появилась улыбка. Но вот Иринель по-прежнему не выходила на улицу. Когда Элеаниса интересовалась у Занкариэля самочувствием его матери, он опускал глаза в землю и пожимал плечами. Ничего не менялось. Тогда Ниса давала ему каких-то продуктов, в которых он так нуждался, и мальчик принимал их с такими чувствами, будто для него делают что-то невероятное. Конечно, ему было неловко оттого, что чужие меры так о нём заботились. Насколько эльфийка знала, сам он никогда ничего не ел: всё отдавал сестрёнке и матери.

Сувран появился только раз, ненадолго. Но сейчас он был тихим. Оставался дома чуть больше недели, пытался найти общий язык со своим единственным выжившим ребёнком, но Тисвен не любила его. Ей было хорошо с Занкариэлем, который, когда Сувран возвращался, пропадал в лесу. Беспокоить лишний раз своим присутствием соседей ему не хотелось. Что происходило с Иринель, когда ненавистный мужчина переступал порог её дома, все знали, но не хотели об этом упоминать.

Элеаниса перестала думать о другом доме. Она наконец-то стала меньше беспокоиться за дочь и поверила в то, что скоро всё наладится. Однако её мечты о лучшем будущем в один миг рухнули в Обливион.

Тогда Занкариэль прибежал к ним рано утром, держа Тисвен на руках, и рухнул перед Элеанисой на колени. Девочка задыхалась. Её кожа бледнела, покрываясь синими пятнами, она кашляла, но её цепкие пальчики обнимали брата так сильно, будто она понимала, что это может быть в последний раз.

— Спасите её. — Занкариэль даже не пытался сдержать своих слёз. Его шёпот был неразборчивым и хриплым. Он стоял перед чародейкой на коленях, моля спасти единственного мера, который у него остался. — Прошу вас, помогите ей…

Элеаниса знала, что случилось. Она сама не заметила, как крупные слёзы ручьями покатились по её щекам, потому что перед волей Й’ффре она была бессильна. Леарон забрал у них девочку, и его угрожающий голос заставил её возненавидеть себя ещё сильнее.

— Чего ты медлишь, Ниса? Сделай хоть что-то!

— Это паслён. Она съела ядовитый паслён.

Он тоже помрачнел, всё поняв. Зелёный Пакт запрещал им помогать девочке в таком случае — это была воля Й’ффре. Занкариэль всё так же стоял перед ними на коленях, пока его любимая сестрёнка умирала на руках у Леарона.

— Она ведь совсем ребёнок, — тихо прошептал он. — Спасите её… прошу…

— Ниса, — эльф строго посмотрел на жену, — пусть будет что будет, но я не допущу, чтобы бедная девочка умерла.

— Хорошо.

Она будто очнулась ото сна и побежала к своему шкафу с противоядиями и зельями. Может, Й’ффре покарает её, но сейчас жизнь маленькой девочки была важнее любых законов.

— Она гуляла в саду, пока я готовил еду, — сквозь слёзы пробормотал Занкариэль. — Она никогда не рвала цветы, что сейчас на неё нашло? Почему я не уследил за ней?

Леарон поднял его на ноги, как и тогда у озера.

— Всё будет в прядке.

В эти слова хотели бы верить все. Только было уже поздно. Элеаниса пыталась помочь девочке, но яд очень быстро распространялся по детскому организму, и Тисвен умерла, прежде чем успели подействовать противоядие и магия чародейки.

Своё промедление Ниса не простит себе до конца жизни.

У Леарона мутнело в глазах, когда он нёс завёрнутое в простыню безжизненное тело девочки в лес. Сейчас он ни о чём не говорил Занкариэлю, мальчишка тоже молчал. Он уже точно знал, что хорошо ничего не будет. Он не смог стать героем для своей куколки. Не смог её защитить. И теперь у него осталась только не узнающая его мать и Сувран, которого он жаждал отправить к Ситису.

Всё продолжилось в прежнем темпе. Занкариэль заботился о матери, ходил в лес проверять ловушки и рыбачить, только Кэниар теперь избегала его, потому что уже не могла смеяться в его присутствии. Леарон пропадал на работе, а Элеаниса по-прежнему вела своё хозяйство. Как-то она возвращалась с торговой площади Мидоу Ран с продуктами, и Занкариэль окликнул её:

— Давайте я помогу вам донести корзину.

Позже она узнала, что он подрабатывал там иногда, помогая кому-либо. Отказать мальчику, Ниса, конечно, не могла. Ей было стыдно смотреть на него, видеть его печальные синие глаза и знать, что в его горе виновата она. Её нерешительность и медлительность.

Когда они подошли к их дому, эльфийка достала из корзинки яблоко и передала ему:

— Держи.

— Спасибо, но… мне больше некому нести его.

— Съешь сам. — Элеаниса не позволила ему ответить, развернувшись и в слезах зайдя в дом. Когда её встретил Леарон, она сказала ему только одно: — Я не могу здесь больше. Давай уедем отсюда.

А Занкариэль, конечно, прекрасно её понимал, но ни в чём не винил. Он винил только себя в том, что был недостаточно сильным, недостаточно внимательным и недостаточно заботливым, чтобы сохранить жизнь своим братьям и сестре, чтобы защитить маму от этого чудовища, которое довело её до такого состояния. Так что, когда к нему пришла Кэниар, чтобы навсегда попрощаться и сказать, что они уезжают в Фалинести, он не удивился. Он уже всё прекрасно понимал.

Дом на соседнем дереве опустел. Занкариэль часто сидел в комнате матери, смотря на неё, но ничего не менялось. Она разговаривала с ним, жалуясь, что они всё у неё забрали и убили Занкариэля, и он уже перестал убеждать её в том, что он её сын.

Он часто думал о том, чтобы уйти из Мидоу Ран навсегда, но не хотел оставлять мать, помня слова Леарона о том, что она всё-таки остаётся его матерью.

И, когда в дом на засыхающем дереве вдруг вернулся Сувран, Занкариэль уже не испугался. Он, как и в тот раз, взял нож и встал в дверном проёме, не пуская его к матери. Сувран, уверенный, что ненавистный мальчишка давно умер, не ожидал такого сопротивления. Как всё вышло, Занкариэль не помнил. Отчим снова проклинал его, обвинял в смерти своих детей, и, когда занёс руку над головой мальчишки, Занкариэль ударил ножом. На этот раз костяное лезвие не скользнуло по предплечью. На этот раз кровь брызнула юному бойчи в лицо, и Сувран упал, хрипя и задыхаясь, с торчащей из груди рукоятью.

К очередной смерти в этом доме Занкариэль отнёсся уже равнодушно.

Потом он подошёл к матери, спящей на своей кровати, и взял в руки её подушку. Он устал.

— Мама… прости, что не смог тебя защитить.

Она не проснулась от его слов. Она проснулась от нехватки воздуха, когда сильные руки Занкариэля прижали подушку к её лицу. В тот же день он навсегда оставил Мидоу Ран.

Спустя много лет, когда Кэниар вспоминала об этом, смотря сквозь густую листву Фалинести на бескрайний тёмно-зелёный Валенвуд, она начинала понимать свою маму, которая так поспешно собрала вещи и уговорила мужа переехать сюда, оставив их маленький уютный дом, чувствуя свою вину перед Занкариэлем и опасаясь смотреть ему в глаза. Кэниар вспоминала его, и её кожа покрывалась мелкими мурашками, потому что эта история, в которой ей довелось побывать, поистине была жуткой. Она не знала, что потом случилось с Занкариэлем, куда он ушёл и выжил ли. Но даже сейчас, спустя много лет, Кэниар не могла думать об этом без слёз.