Он нашёл её. Поднимаясь в гору по узкой ненадёжной тропе, на которой иногда становятся заметны старые следы, он понимает, что наконец-то нашёл её. Теперь ей некуда бежать. И не за чем.

В Вайтране её будто и не было. О ней не слышали ни в трактирах, ни где-либо ещё, её не запомнили прохожие, и только один стражник сказал, что видел похожую эльфийку, покидающую город в сопровождении кого-то. Это не дало надежды — это ещё больше сбило с толку. Но Наэрвен была здесь. Он чувствовал её остывающее присутствие, как гончая чует свою жертву, он был убеждён, что она готова с ним встретиться, но он не понимал, зачем тогда она спряталась? Где она сейчас?

Это всё больше и больше становилось похожим на ловушку, как и предполагала Мурь. Сама бретонка, уставшая после очередной долгой дороги, осталась в таверне, а бойчи несколько часов ходил по улицам и переулкам большого города, расспрашивая. И это не приносило никаких плодов.

Из Вайтрана выводили лишь одни ворота, и эльф, не зная, что ему ещё остаётся, вышел за город, решив поинтересоваться о девушке на местных фермах. И везде ему отвечали, что если бы они запоминали каждого прохожего, то давно бы сошли с ума. Однако Занкэль не собирался отступать. Он никогда не отступал. За невысоким плетёным забором он заметил пасечника и окликнул его. Норд спокойно обернулся.

— Доброе утро. Мы ещё закрыты. — Занкэль заметил вывеску — это медоварня.

— Меня интересует другое, — без приветствия начал эльф. — Босмерская девушка. Несколько дней назад она посещала город вместе с охотницей-нордкой. Молодая, со светлыми волосами, красивая…

— Видал, — всё тем же ровным голосом ответил ему северянин. — Была с Яртаиром и его матерью. Она, помнится, как раз охотой и промышляет.

— Кто этот Яртаир?

— Да Шор знает, — безобидно пожал плечами пасечник. — У нас он служит Кинарет. По вечерам иногда приходит сюда выпить. Но в его прошлое никто не лезет.

— Я могу отыскать его в храме?

— Если вернулся.

— То есть они ушли?

— Уходили. — Норд махнул рукой на северную дорогу. — Вчера… не, позавчера было.

Занкэль оглянулся в указанном направлении и увидел только мост, под которым, шумя, протекает бурная северная река.

— Что в той стороне?

— Виндхельм, Данстар… все северные города. — Жужжащие рядом пчёлы начинали надоедать, летая вокруг мельтешащими точками, но бойчи не обращал на них внимания. Он пытался понять, что задумала Наэрвен, но не мог.

— Что-то ещё запомнил?

— Да они ж просто мимо прошли.

— Ладно. Спасибо.

Эльф вытащил из кармана несколько монет, но норд отмахнулся:

— С деньгами это похоже на то, будто я какую-то важную информацию сдал и кого-то предал. А я не хочу вмешиваться в чужие дела.

Спасибо ещё раз. — Занкэль попрощался незаметным кивком головы и отставил пасечника работать дальше.

Яртаир. Ранхильда. Он не знает, кто эти люди и почему они помогают Наэрвен, но почему-то опасается их появления, будто зверь чувствуя исходящую от этих непривычных имён угрозу. Ему оставалось только одно — разыскать Яртаира. О Наэрвен здесь, кажется, и вовсе никто не знал. А вот о нём знали

Вайтран вёл его широкими улицами и высокими нагорными районами мимо просыпающихся жителей, которые начинали заполонять всё вокруг, мимо рыночной площади, похожей на ту, что он видел в каменном городе, к аккуратному зданию из камня и дерева, пред которым возвышался засохший Златолист. И, в который раз проходя мимо, босмер не смог не остановиться перед ним. В груди отчего-то тяжело. Это уже не первое высохшее дерево в его жизни.

Он зашёл в храм, и почти сразу же у него начала кружиться голова от запаха ароматических масел и резкого яркого света, пропущенного сквозь чистые разноцветные стёкла широких окон. Внутри было тихо, и только шуршания длинных роб служителей, неслышный шёпот разговоров и стоны раненных и больных, находящихся здесь, наполняли собой просторное чистое помещение. У одной из стен Занкэль увидел металлический алтарь богине, подле которого молился пожилой мужчина, и осмотрелся, думая, с кем ему можно поговорить. К нему обратились сами:

— Чем я могу помочь тебе? — Мягкий и тихий женский голос почему-то звучал для него грубо и неприятно.

— Я ищу Яртаира.

— Его сейчас здесь нет. — Женщина улыбалась, но Занкэлю было это неприятно. В её доброте он видел ложь.

— Потому я его и ищу.

— Кто ты ему?

— Никто. Но с ним есть кое-то важный мне.

Женщина кивнула:

— Я знаю, о ком ты. И знаю, кто ты. Извини, но… я не знаю, куда они отправились.

— Ты знаешь. Но говорить не хочешь.

— Я не имею права говорить о таких вещах. Извини, ничем не могу помочь.

Занкэль злобно усмехнулся, глядя ей в глаза, и, пообещав ещё заглянуть, покинул храм.

Мурь поднимается рядом и молчит. Она мало разговаривает после той ночи, и Занкэль понимает её. Но её молчание ему тяжело терпеть. Почему она молчит? Почему так нехотя сжимает пальцы, когда он берёт её руку, на которой ещё остались царапины? Он пытался поговорить с ней об этом, но Мурь, как обычно, отвечала немногословно и тихо. Он снова не чувствует её тепла — только бесконечный северный мороз и непробиваемый прочный лёд в красивых глазах. Это не было ошибкой, Мурь. Всё, что Занкэль говорил ей, — правда.

Он смотрит ей в спину и внезапно ему становится больно. Это была та боль, которой он давно не чувствовал. Он не привык себя жалеть, — он никогда себя не жалел, — но почему ему сейчас так горько? Почему ты заставляешь жалеть о тех ночных словах, Мурь?

Холодная сталь прикоснулась к тёплой коже, тускло сверкнув в ночи, но женщина не закричала, хотя в её глазах застыл панический испуг. Занкэль прижал её к стене.

— Мне нужно знать, куда они отправились.

— Это священное место. — Служительница оказалась храброй. — Ты не посмеешь пролить здесь кровь.

В ответ острое лезвие быстрым росчерком полоснуло воздух и скользнуло по плечу, окрасив эту ночь кровью. Женщина вскрикнула от боли и неожиданности.

— Посмею, — заверил её эльф. — Говори.

— Я не раскрываю чужих тайн.

Уже окровавленный кинжал застыл перед её глазами. Занкэль не любил тратить время на подобные допросы.

— Сегодня сделаешь исключение, если дорожишь собственной жизнью. Кто такой Яртаир? — Он начал с вопросов, потому что знал, что именно так легче получать нужную информацию, и плашмя прижал кинжал к сухой женской щеке, остриём касаясь нижнего века. Женщина затаила дыхание.

— Он был Стражем Рассвета.

— Кто это?

— Охотники на вампиров.

— Так он воин, а не целитель?

— Он воин. Но здесь он служит Кинарет, потому что решил сойти с тропы кровопролития.

Убедить Занкэля в неверности столь жестоких действий эти осторожные слова не смогли, как бы служительница ни старалась. Сталь кинжала нагрелась от тепла её кожи.

— И как они встретились с Наэрвен?

— Его мать привела эту девушку. Я не слышала их разговоров. — Когда лезвие начало спускаться ниже по щеке, женщина убедительно повторила: — Правда, не слышала!

— Куда они направились?

— Я не знаю.

— Куда, — лезвие скользило по щеке, — они, — легко надавливая и разрезая тонкую кожу, — направились? — и кровь закапала на бледную шею и чистые одежды целительницы.

— Зачем ты делаешь это? — Её голос дрожал, но она не кричала. Гордая.

— Если ты не ответишь, то это будет продолжаться ещё долго. — Лезвие коснулось другой щеки. — Выбор за тобой.

— Яртаир предупредил меня, чтобы я была с тобой осторожной…

— Яртаир оказался прав. — Сталь углубилась в кожу, разрезав её, и сейчас женщина застонала в страхе. — Лучше тебе послушаться его и осторожно мне всё рассказать, пока у меня ещё осталось терпение.

Очередная кровавая полоса осталась на побледневшем лице. Слёзы наполнили эти маленькие испуганные глаза.

— Я не знаю точно…

— Но ты знаешь, куда они могли направиться.

— У него есть что-то вроде убежища…

— Где? — Занкэль грубо вдавил её в стену ещё сильнее, не опуская кинжал.

— В старом форте на горе на севере. В ясную погоду его видно от фермы Сынов Битвы, если смотреть на северо-запад. Он говорил об этом только мне, когда ему пришлось уйти из Храма, чтобы не навлечь на всех нас опасность…

— Как туда пройти?

— Я не знаю.

— Как пройти? — Он тряхнул её, и женщина заплакала, прикусив губы.

— Я рассказала всё, что мне известно!

Занкэль с силой отбросил её в сторону, и служительница упала на колени, держась ладонями за окровавленное лицо. Эльф больше не обращал на неё внимания. Заткнув кинжал за пояс, он вернулся в трактир.

Мурь останавливается, увидев проход в пещеру. Форт, о котором рассказала та служительница, был совершенно разрушен, и если в нём и сохранились какие-то части, то только подземные помещения. Однако тонкая тропа, по которой Занкэль решил пойти, приводит к пещере, где виднеются каменные обломки старой постройки. Отпечатки следов, уже припорошённые снегом, убеждают бойчи в том, что он не ошибся. Обходя девушку, он первым ступает во мрак горного ущелья.

— Идём, — коротко приказал он ей, взяв свои вещи. — Я знаю, где они.

Мурь смотрела на него печальным туманным взглядом, и уже тогда в его груди что-то тревожно застучало волнительным набатом.

— Где?

— В каком-то форте на север отсюда. — Видя её поникшее настроение, он вдруг понял: — Впрочем… можешь остаться здесь.

— Зачем? — бретонка задала этот вопрос в пустоту и поднялась со своего места, перекидывая за спину тяжёлые волосы. — Как ты узнал, где они?

Он отмахнулся:

— Неважно. Ты в порядке?

— В полном. — Мурь снова отдёрнула свою руку, когда он попытался коснуться её. Занкэль не понимал, почему она была против его нежности.

Не понимает и теперь.

Чтобы хоть что-то разглядеть во мраке пещеры, им приходится выпить зелье, которое Занкэль купил в местной алхимической лавке. Окружающее пространство приобретает новые краски: такие же тёмные, в холодных тонах: гранитно-серые, морозно-чёрные и инеево-серебристые. Здесь очень сыро, с низких сталактитов мерзко капает талая вода в образовавшиеся на полу лужи, а камень, по которому приходится осторожно ступать, очень скользкий. Эхо капель разносится по всему подземелью, унося с собой и мягкие шорохи их шагов. Мурь касается пальцами обросшей мхом холодной стены и спрашивает саму себя: «Что я здесь делаю?» Ответа на этот вопрос не знает ни она, ни Занкэль.

Сейчас эльф не смотрит на неё, по-прежнему упрямо идя вперёд, выверяя каждый шаг. В его движениях появляются резкость и нервозность, нетерпеливость. Мурь замечает, что он излишне осторожничает: порой останавливается и прислушивается, порой несколько минут вглядывается в чернеющую впереди пустоту. Иногда из глубины пещеры доносятся странные скрипящие звуки, и Занкэль взволнованно поднимает руку, чтобы обхватить ладонью рукоять, но не делает этого, приказывая себе успокоиться. Мурь кажется, что он боится.

Однако с проходом он не прогадал, словно что-то подсказало ему свернуть именно сюда. Через несколько минут осторожного продвижения дальше по узкому подземному коридору камень стен сменяется старой потрескавшейся облицовкой из серых гладких плит. Острое звериное зрение, улучшенное магией зелья, вылавливает в темноте блеск поржавевшего железа. Это блестят ручка и широкие петли на старой тяжёлой двери.

Занкэль кладёт руку на металлическое кольцо, и Мурь видит, как дрожат его пальцы. Она останавливает его.

— Ты уверен?

— В чём?

— В том, что всё это действительно нужно? Ещё не поздно оставить всё в прошлом и повернуть назад.

— Всё и так останется в прошлом. — Его голос звучит тише, чем обычно, и намного тревожнее. — Но нужно поставить эту точку.

Бретонка безмолвно кивает и позволяет ему с истошным скрипом отворить дверь в полуразрушенное помещение форта. Здесь пахнет иначе: теплом, едой, сухостью. Это помещение в самом деле похоже на убежище.

За поворотом мерцает свет — на стенах зажгли факелы или лампы, чтобы освещать коридоры. Может быть, именно поэтому здесь всё по-другому. Стены из обтёсанного кирпича тоже покрыты мхом, но сухим и ароматным, а не зловонным, как прежде. Под ногами — неровные, но чистые плиты. Сюда не залетает снег, не тает на сапогах, оставаясь в преддверии этого убежища.

Жестом Занкэль приказывает остановиться, и вскоре Мурь сама понимает, в чём дело. Один из факелов за поворотом гаснет. Остальные начинают трепетно волноваться, из-за чего на полу и стенах пляшут ожившие тени. Слышится лёгкий шелест чужих шагов.

Шаг.

Ещё шаг.

Первое, на что обращаешь внимание — это то, как в приглушённом свете тёмного тесного коридора блестит стальная точка. Острый наконечник болта в жёлобе арбалета, который сжимают сильные руки высокого человека, появившегося перед ними, смотрит бойчи в грудь. Занкэль даже не вздрагивает.

— Уходите, — предупреждающе говорит мужчина, и в его голосе слышатся железная воля и серьёзные намерения. — Разворачивайтесь и уходите отсюда.

— Не без Наэрвен. — Сейчас Занкэль стоит смирно, даже не думая о своём оружии. Мурь понимает, что ему совсем не страшно. В отличие от неё.

— Ты её не получишь. Я её тебе не отдам.

Какие-то неясные и ему самому чувства Занкэль прячет за ухмылкой.

— Я не стану забирать её у тебя. Я хочу с ней поговорить. — Эльф осмеливается сделать безрассудный шаг вперёд, чтобы разрядить обстановку, но палец норда легко вздрагивает на спусковом крючке. Мурь в страхе выпрямляется и замирает, боясь даже дышать.

— Стой где стоишь.

Занкэль вынужден повторить:

— Я не хочу никому причинять зла. Я хочу увидеть её и поговорить.

— И от самого Фалинести ты гнался за ней, чтобы поговорить, — со злым сарказмом отвечает норд, крепко сжимая оружие. Его руки даже не трясутся от тяжести арбалета из тёмно-жёлтого металла. — Уходите. Оба.

— Яртаир, — бойчи называет его по имени, — отойди в сторону. Не вмешивайся в эту историю, не разобравшись в ней.

— А я разобрался, — заверяет его парень. — И если ты думаешь, что я отдам тебе бедную девочку, то ты не знаешь Скайрим. Мы не такие, как дикари из Валенвуда. — Ладонь босмера всё же касается рукояти клеймора. Яртаир предупреждает: — Не советую этого делать. Ты умрёшь прежде, чем успеешь сжать в руках оружие.

— К единому мнению мы, похоже, не придём?

— Если только ты не уйдёшь.

Занкэль делает резкое движение, и Мурь кажется, что он хочет выхватить клеймор, но он достаёт очередное зелье и бросает его на пол, разбивая. Девушка вскрикивает, пригибаясь; сквозь шум звенящей арбалетной тетивы и свист болта, рассекающего воздух, слышит, как Занкэль приказывает ей не дышать, а потом вскрикивает от боли. Какие-то жгучие тёмные пары наполняют помещение, глаза начинают слезиться, во рту щиплет вкусом неизвестного ей яда. Такая алхимия Скайриму незнакома.

Занкэль знает, что клеймор здесь бесполезен. А Яртаир знает, что у него нет времени перезаряжать арбалет.

Оба хватаются за кинжалы. У Занкэля он обоюдоострый, тонкий, изогнутый — им удобно наносить самые разные удары. У Яртаира — широкий охотничий нож из толстой скайримской стали.

Норд отступает, понимая, что ядовитые пары опасны, от них уже начинает мутить. Пытаться не дышать у него не получается, и обескураживает то, почему эльфу этот яд нипочём.

Сейчас они похожи на двух голодных волков, схватившихся из-за добычи. Эльф заносит кинжал, пытаясь обрушить удар сверху, и Яртаир, машинально останавливая его свободной рукой, осознаёт, что именно сбивало с толку. Занкэль сжимает оружие в левой руке, и его движения очень ловки и умелы, но подвох норд понимает слишком поздно. Ведущая рука эльфа теперь свободна, а руки Яртаира блокированы перекрещиванием. Он может попытаться оттолкнуть противника, нанести колющий удар снизу, но ему не хватит той секунды, с которой выигрывает босмер.

Занкэль мгновенно выхватывает второй кинжал, меньше и неприметнее, и острым жалом вонзает его в ничем не защищённый бок Яртаира. Тот даже не вскрикивает. Он пытается пнуть противника, понимая, что отпусти он руку — и на него обрушится второй кинжал, но эльф с ловкостью куницы отпрыгивает в сторону. Дышать становится совсем тяжело. То ли из-за заполонившего всё вокруг дыма, то ли из-за ранения. Яртаир напирает всей своей мощью, наносит тяжёлые сокрушительные удары ножом, но эльф старательно избегает лезвия. Улучив момент, норд бьёт кулаком по рёбрам, вышибая из грудной клетки часть воздуха и подгоняя ко рту кровь, заполонившую рану от болта, о которой Занкэль старается не думать. Тут же на предплечье Яртаира, в добавок ко всем его шрамам, появляется новая рана, глубокая и длинная, нанесённая большим алинорским кинжалом. Норд рефлекторно прижимает к себе руку, и в глазах вдруг темнеет от выбивающего здравый рассудок удара в челюсть.

Занкэль никогда не умел правильно работать двумя кинжалами, но его ловкости хватает с достатком против этого здоровяка. Может, силы Яртаиру не занимать, но сейчас к победе ведёт не она. Прижав его, на миг потерявшего бдительность, к стене правой рукой, Занкэль несколько раз вонзает кинжал в брюшную полость, чувствуя горячую кровь на своих пальцах, слыша сквозь мучительный предсмертный крик норда, как зазвенел сталью о камни выроненный им нож.

Они оба уже перестают считать колющие удары. Тело ещё живого норда падает на пол, он хрипит от боли, скребёт пальцами по камню, пытаясь ещё хоть как-то держаться.

Занкэль не дарует ему милосердную смерть. Наклоняется, снимает с пояса сумку с арбалетными болтами, а потом поднимает с пола и само оружие. Ещё живой норд смотрит на него стекленеющим взглядом, тяжело и рвано дышит, но уже не может ничего сделать или даже сказать. В конце концов он опускает веки и замолкает.

Становится совсем тихо. Неправильно тихо.

— Мурь! — Прикрывая нос рукой, на всякий случай защищая себя от большого скопления безвредного для него привычного яда, Занкэль возвращается к девушке и сквозь рассеивающийся туман магии видит, что она безвольно лежит на полу, её грудь нервно подрагивает. Он с трудом наклоняется, чтобы оттащить её подальше.

В лёгкие врывается ещё более едкий запах, моментально приводящий в чувства, липкие руки легко касаются её лица. Занкэль, держит перед ней очередной флакончик, из которого тоже пахнет чем-то неизвестным, и Мурь признаётся себе, что её пугает эта странная опасная алхимия босмеров, действующая на всех, кроме них. Она смотрит на эльфа, с трудом узнавая в нём того Занкэля, которого она помнила. На его лице засыхают кровавые брызги, вся одежда перепачкана, а с правой стороны, чуть ниже груди, растекается широкое тёмное пятно. Болт пробил доспех и прочно засел в теле.

— Ты ранен. — Она пытается откашляться. — Нужно осмотреть…

— Нет времени. — Он поднимается. — Идём.

Занкэль протягивает ей ладонь, помогая встать, но Мурь видит, что он уже и сам с трудом держится на ногах. В руке он сжимает арбалет. Через несколько шагов Занкэль спокойно перешагивает через окровавленное тело Яртаира, а Мурь чувствует, что её начинает тошнить от вида того, во что превратила острая сталь этого сильного мужчину. В глазах опять мутнеет.

Коридор оказывается длинным и выводит в квадратную комнату. Времени осматривать всё у них нет. Занкэль вскидывает арбалет навстречу выставленному луку с натянутой тетивой, а крепкие женские руки, дрожа, сжимают дугу. Глаза наполнены слезами, но лучница продолжает уверено целиться в эльфа. Она молчит, её лицо искажено гримасой боли и ужаса. Конечно, Ранхильда всё поняла. Вместо её сына сюда пришёл перепачканный в крови босмер, сжимая в руках его оружие. Мурь с безумной горечью отмечает, как сильно сын был похож на неё.

— Я знала, что ты всё равно отыщешь меня, Занкэль, — низкий просящий голос Наэрвен проносится по помещению форта, замирая под сводами. Она стоит справа, её укрывает тень, но босмер даже не смотрит на неё, не отводя взгляда от своей цели. — Но сдаваться я не собираюсь.

— Пусть она уберёт оружие. — Его голос становится хриплым. Рана даёт о себе знать, стремительно высасывая силы. Ранхильда ещё увереннее натягивает тетиву и делает смелый шаг вперёд. У неё нет сил говорить, но отступать она не намерена. Занкэль чувствует исходящую от неё безнадёжную ярость. — Опусти лук, если хочешь жить.

— Мне незачем больше жить, — сквозь слёзы отвечает охотница. Её голос скрипит болью и злобой. Пальцы правой руки уверенно разжимаются.

— Нет!

Всё происходит слишком быстро. Мурь толкает эльфа под руку, сбивая прицел арбалета, и болт, неминуемо попавший бы в северянку, летит в стену.

Стрела пронзает её саму под углом со спины, мягким расплавленным металлом проходя сквозь тело, и она даже не слышит своего собственного крика, падая на подхватившие её руки бойчи. Теперь на них и её кровь. Всё тело пронзает судорожная боль, в голове начинает шуметь, становится холодно и темно, но Мурь продолжает впиваться пальцами в руки эльфа, не желая отпускать его.

И Занкэль словно забывает про всё. Он бросает оружие, опускаясь на пол вместе с ней, наспех вытаскивает стрелу, не видя, что Ранхильда уже держит наготове новую, и его руки крепко зажимают кровоточащую рану на тощем девичьем теле. Мурь кажется, что она вот-вот умрёт, и, хотя ей уже столько раз приходилось успешно вылечивать подобные ранения, она всё равно не верит в то, что выживет.

Голос Занкэля теряет твёрдость, но приобретает зловещие ноты:

— Я не собирался никого убивать. — Рука машинально тянется к клеймору. — Ни этого парня, ни женщину, ни тебя, Наэрвен.

Его взгляд — острее любой стрелы, стремительнее арбалетного болта, опаснее самого смертоносного заклинания. Его взгляд, полный жестокости, злобы и голодной жажды крови, впивается в Наэрвен раскалёнными клещами, и ей становится трудно дышать, когда она вновь видит Занкэля перед собой. Как и в тот день: он снова с ног до головы в чужой крови, снова готов убить её в своей слепой ярости. Она много раз видела, как этот огромный меч самым ядовитым змеем покидает ножны за спиной. Видит и сейчас.

— Я не был опасен для вас. До этого момента.

Он кладёт тело Мурь, и только в этом его движении проблёскивают забота и нежность. В остальном: в том, как медленно встаёт с колен, в том, как поднимает тяжёлый клинок, в том, как легко уклоняется от пущенной дрожащими руками стрелы, — только холодная ярость, нагоняющая неконтролируемую панику.

Мурь пытается подняться, чтобы помешать ему, но падает от боли, всё её тело скручивает судорогой, и ей кажется, что её собственная кровь заливает всё вокруг. Говорить тоже сложно.

— Занк! Остановись… не… надо!.. — Она пытается ползти к нему, схватить за край одежды, чтобы он обратил на неё внимание, чтобы выслушал, чтобы понял, но каждое движение отзывается болью во всём теле. — Не надо больше смерти.

— Надо, Мурь. — Сейчас он даже не смотрит на неё. Наэрвен, с трудом концентрируя магию в своих руках и готовясь сражаться, видит в его взгляде новую жажду, жажду мести. — Теперь — надо.

— Это и есть то “но”! — неясно вскрикивает Мурь, зажимая рану бледной ослабшей рукой. — “Но” — это ты сам! — Видя, что сбила его с толку, она продолжает, уже не сдерживая слёз: — Ты не умеешь прощать, не умеешь любить, не умеешь думать о других, ставя только себя на первое место. Ты обещал никого не убивать! Обещал мне! Зачем тебе Наэрвен? Отпусти её, скажи ей всё, что хотел сказать, и отпусти! — Кровь не останавливается, пальцы становятся совсем скользкими. — Зачем тебе Ранхильда? Ты её даже не знаешь! Но ты ведь не можешь… не можешь оставить всё это в прошлом, потому что у тебя нет других целей, нет иных стремлений. Ты не знаешь, куда идти, если перестанешь гнаться за добычей, которая не принесёт тебе никакого удовлетворения. Поэтому ваша погоня так затянулась. Если бы ты хотел, вы встретились бы намного раньше. И всё было бы иначе, не было бы всех этих смертей. Если бы ты взвесил каждое своё действие, подумал бы о том, оправдывает ли цель средства… Да и какая она — цель? Но ты боишься признаваться себе в том, что всё это зря, потому что не хочешь искать другой путь, тебе страшно принимать решения самому, тебе страшно оставаться одному, поэтому ты не отпускал Наэрвен, а теперь не отпускаешь меня. Но я не хочу быть твоей новой глупой целью, я не хочу, чтобы ты мстил за меня, потому что то “но” — я тебя не люблю. Я хочу, чтобы ты уже начал жить сам, не хватаясь за какие-то отдельные события, выстраивая из них единственный смысл жизни. Мир огромен, он готов принять тебя, показать тебе тысячи дорог, открыть для тебя миллионы стремлений. Но ты не хочешь всего этого, ты боишься и ленишься. И потому ты жалок, Занкариэль.

Их взгляды ни на секунду не теряют друг друга. Занкэль смотрит на неё сверху, молча слушая каждое слово, Мурь плачет, истекая кровью у его ног, но она не выглядит жалкой. Она выглядит полыхающей огнём змеёй, которая не боится жалить в самое сердце.

— Зачем ты лгала мне? — Занкэль даже не удивляется. Он ни единому её слову не удивляется, хотя эта девушка была для него единственной, кому он верил. Кому он осмелился поверить.

Мурь качает головой, и её волосы, слипшиеся от крови, слёз и талого снега, падают на красивое в смертельной горечи лицо. Уже трудно даже шептать. Жизнь покидает её.

— А разве лгала?

— Ты позволила мне поверить в ложь. — В пальцах крутится холодный арбалетный болт, — А могла бы сразу всё это сказать. И не идти со мной так долго. Между нами ничего бы не было, — и плавно ложится в жёлоб.

— В Фолкрите я не лгала. — Едва слышно отвечает Мурь. Она не прячет глаза, она не боится его, как никогда никого не боялась.

— В Фолкрите ты сказала, что нет никакого “но”. — Занкэль опускается рядом с ней на корточки и касается пальцами её холодного узкого подбородка, пытаясь отыскать что-то в красивых тускнеющих глазах. Он тихо добавляет, так, чтобы слышала только она: — А вот я не лгал. Так что в одном ты ошиблась. В отличие от тебя, мне знакома любовь. Но прощать, — окровавленные пальцы нежно скользят по её щеке, размазывая слёзы, — не умею, да.

Занкэль тяжело встаёт и поднимает арбалет. Механизм натягивает тетиву.

— Не смей. — Ранхильда делает ещё шаг, готовая выстрелить. Её бьёт крупной дрожью, но она остаётся такой же уверенной и напористой, как всегда. Занкэль переводит на неё взгляд, усмехаясь. Эта злая холодная усмешка очень хорошо знакома Наэрвен.

— Почему ты медлишь? У тебя было столько времени пристрелить меня…

Обе тетивы звенят одновременно. Ранхильда разжимает пальцы, выпуская стрелу, а Занкэль стремительно направляет арбалет на неё и нажимает на спусковой крючок, в ту же секунду припадая к земле. Выпущенный наугад болт пробивает хрупкую женскую грудь. Стрела свистит поющим оперением у лица, глубоко задевая щёку, но проходит мимо.

Всё происходит во всепоглощающей тишине. Слышно лишь, как замолкает Мурь. И слышно, как безвольно падает на колени Нарвен, не веря в то, что все эти люди погибли из-за неё. Сил не остаётся. Её ты тоже можешь пристрелить, Занкэль. Как и собирался.

— Наэрвен. — Кожу пронзает озноб оттого, как он произносит её имя. Бесстрастно. Тихо. Знакомо. — А я в самом деле не никому не хотел зла. — Он перезаряжает арбалет и снова приводит в действие тетиву. — Посмотри на меня, Наэрвен.

Босмерка послушно поднимает на него глаза и видит его, перепачканного в крови и такого уставшего. Он опускает руку с оружием Яртаира.

Занкэль подходит к Наэрвен и садится рядом, заглядывая в полные слёз глаза.

— Я любил тебя, Наэрвен. Видит Й’ффре, любил. — Шепчет он тихо, и его перепачканная в крови ладонь касается её волос. Смотреть на него Наэрвен страшно, но и взгляд отвести она не может. — Я не собирался убивать тебя. Ни тогда, когда ты носила моего ребёнка, ни после. Я даже думал, что мы сможем остаться вместе… Ради тебя я готов был предать все законы.

— Ты лжёшь, — обвиняет она. — Я слишком хорошо тебя знаю. Знаю, что ты не нарушаешь условий контракта и тем более Пакт.

— Нет, не лгу. И ты меня совсем не знаешь, — Занкэль говорит спокойно, и она уже не сомневается в том, что его слова — правда. — Я столько времени искал тебя, чтобы сказать это и отпустить. Я хотел всего лишь тебя увидеть.

Наэрвен закрывает глаза, потому что смотреть на всю эту мёртвую безмятежность вокруг у неё не хватает сил. Занкэль продолжает:

— Я всё ещё могу убить тебя и привезти голову твоему отцу.

— Так сделай это. Я не могу быть такой храброй, как она… но я готова умереть. Действуй.

— Мурь, — шепчет Занкэль чужое имя, и Наэрвен вспоминает в ней девушку из таверны. А ещё понимает, что в этом шёпоте слишком много любви и горя.

Замечая его слабость, Наэрвен решается на последний ядовитый укус.

— Я надеюсь, что ты никогда не забудешь её слов, Занкэль. — Её голос и впрямь похож на злобное шипение. — Она была намного сильнее тебя. Всё, что она тебе сказала, — правда. А ты трус. Трус, потому что испугался её правды. Я всей душой желаю тебе сдохнуть как самой жалкой ничтожной твари. Ты чудовище, Занкэль!

Эльф усмехается ей в ответ и не отрицает:

— Я всегда был чудовищем. Поднимайся, Наэрвен. Идём.

— Куда? — спрашивает она сквозь слёзы. — Оставь меня или убей!

Он говорит настойчивее:

— Поднимайся. Живо.

Схватив её за руку, он ставит на ноги её безвольное тело и ведёт к выходу. В форте становится слишком душно и темно. Они идут молча, только Наэрвен плачет, ничего перед собой не видя, спотыкаясь о камни, поскальзываясь на крови, и Занкэлю приходится тянуть её чуть ли не волоком. Дорога обратно кажется короче, и вскоре по глазам бьёт закатный солнечный свет, уже не кажущийся болезненным, но смотреть на него всё равно неприятно. Занкэль с силой отталкивает Наэрвен, отпуская её, и она падает в жёсткий снег, жалко сжимаясь на земле. Он устаёт от неё.

— Уходи. — Думая, что она не услышала, он повторяет громче: — Уходи, Наэрвен! Иди куда хочешь!

Её красные заплаканные глаза смотрят на него с непониманием и тревогой. Он ещё пару раз повторяет ей, чтобы она убиралась.

— Почему ты не убьёшь меня? Я не хочу больше жить, Занкэль…

— Поэтому и не убью. Убирайся. Я надеюсь больше никогда с тобой не встретиться и забыть тебя.

— Я… останусь в Скайриме. Чтобы ты никогда больше меня не увидел.

— В этих снегах для тебя найдётся приют. Иди. Быстро.

Ей требуется несколько долгих минут, чтобы осознать это, принять решение. Затем она с трудом поднимается на ноги, и их взгляды снова встречаются на краткий миг, а потом эльфийка разворачивается, уверенная, что арбалетный болт полетит ей в спину, но… Занкэль в самом деле даёт ей уйти.

А сам ещё долго стоит у края обрыва, наблюдая за её тонкой фигурой, скрывающейся в поднимающейся метели и наступающих густых сумерках.

Пальцы гладят отполированный металл арбалета, и он холодит кожу. Оружие кажется холоднее снега, беспощадного северного ветра и лютого горного мороза. Отсюда, с высоты, видно, как окончательно скрывается солнце, и постепенно становится совсем темно.

Очередной болт уверенно ложится в жёлоб, принимая нужное положение. Натягивается толстая пружина, изгибая деревянные плечи и взводя тетиву. Занкэль видит, как медленно идёт Наэрвен, исчезая вдалеке, спотыкаясь, закрывая лицо руками, пропадая в усиливающемся снеге, и одним уверенным, но слабым движением вскидывает оружие. Стремя тяжестью всего арбалета ложится на правое плечо, впиваясь остриём в кожу, а направляющая опасным наконечником короткого болта пристально смотрит в пульсирующий кровавой болью висок.

И мягким нажимом палец плавно опускает податливый спусковой крючок.