Солнце печёт.
Жара такая, что одежда липнет. Всё липнет. Не только к телу, но и к мыслям. Если бы в самом деле можно было спихнуть навязчивые мысли на липкую жару, Юнги воспользовался бы этим и облегчил бы себе существование. Вместо этого он вынужден терпеть скребущееся беспокойство, зная, что оно не уйдёт в ближайшее время. А как хотелось бы.
Обычно в его жизни было достаточно покоя. Он научился этому так давно, что уже и не помнил, как и почему. Само собой так вышло, что покой стал неотъемлемой частью его жизни. Даже появление Тэхёна не нарушило этого. Даже с его сумбурностью где-то внутри Юнги знал, что всё в порядке, потому что его жизнь всё ещё может идти своим чередом. Однако, с Тэхёном или без, но в его жизни всегда не хватало одной важной вещи, которая должна была иметься у него, какой бы хорошей ни казалась эта жизнь. Безопасность. Не место для жилья, не деньги для еды. Безопасное пространство для своей головы.
Намджун в случае чего пойдёт к Сокджину. Сокджин — к Намджуну. Тэхён вряд ли в этом нуждался в прошлом, а если и да, то можно с уверенностью предположить, что для него это была его камера. В крайнем случае — родители. С весны всё немного изменилось и, без всякой лести к самому себе, Юнги был уверен, что он стал для Тэхёна этим. Пусть это и не было подкреплено другими важными чувствами, которые хотелось видеть в нём в свою сторону. Югём... ну, наверняка у него тоже что-то такое есть. Невозможно даже притвориться здоровым, если не прячешь регулярно голову в песок. Предмет это или человек — трудно угадать, но что-то точно есть.
У Юнги — ничего.
Можно подумать, фортепиано стало этим для него, и, возможно, так всё и было задумано. Но чем больше размышлений об этом, тем дальше от положительного ответ. Юнги мог вспомнить очень много моментов, когда раз за разом обращался к фортепиано в сложные времена, но это было всё равно, что играть в рулетку. Когда-то это помогало, а когда-то нет. Когда-то приносило облегчение, когда-то нет. Когда-то утешало. Чаще всего нет. Всегда давало возможность высказаться, но так редко приносило настоящее облегчение. В конце концов Юнги перестал пытаться сделать из него яму в песке для своей головы. Вместо этого он стал использовать его как возможность выразиться, когда других возможностей для этого нет.
Но это не совсем то. Или — совсем не то.
И, что уж врать, были надежды, что Тэхён мог стать тем самым, раз уж Юнги этим стал для него. С ходом времени и событий становилось всё очевиднее, что нет, не быть такому. Но это был единственный подходящий вариант за всю жизнь и не цепляться за это было бы так же глупо, как отвернуться в момент, когда к тебе в окоп сбрасывают спасательную верёвку. Просто, может, цеплялся слишком сильно. Не всякая верёвка способна выдержать это. А ведь ещё даже не дошло до настоящих испытаний.
Правда, Тэхён не был только этим. Тэхён не какой-то предмет. Просто всё вокруг становится как-то живее и лучше, когда есть он. Так было с самого первого дня. Сколько радости и энергии он мог бы принести, а вместо этого только приводит всё ближе и ближе к необходимости откреститься от всего и просто отдохнуть. Уйти и по возможности спрятаться. Ненадолго, просто чуть-чуть позаботиться о своей голове. Тут и всплыло, что отдохнуть-то, как оказалось, негде. Искать утешения негде. Искать ответов негде. Безопасного места для головы нет. Безопасное место для сердца было, а теперь и его тоже нет. Оно уже давно нараспашку, и Тэхён всё там вверх дном перевернул. А должен был оберегать.
Никто не собирался ни к чему принуждать, Тэхён это выбрал сам, и, значит, это на его совести. На совести Юнги тоже. Он тоже это выбрал и, чёрт возьми, был слеп в тот момент.
Может, и до сих пор слеп.
— Профессор.
Юнги убрал руку от лица и отвернулся от окна, всё ещё немного щурясь после наблюдения за небом.
— Да, — он посмотрел на студентов.
— Так нормально?
В аудитории было несколько человек. Все они совсем скоро выйдут на сцену вместе. Не самое подходящее время, чтобы отвлекаться. Только что они очень постарались, чтобы показать, что по-настоящему готовы к выступлению. Юнги много думал, пока слушал, но слушал всё-таки внимательно. Они достаточно хороши. Они отлично сыграли бы даже с закрытыми глазами.
— Да, отлично, — Юнги чуть улыбнулся.
— Тогда, может, вместе с вами ещё раз прогоним?
Юнги перевёл взгляд с них на открытую дверь кабинета, где виднелось фортепиано.
— Но если всё и так нормально... — тут же добавил студент, приняв заминку за нежелание.
— Сыграем, — Юнги зашёл в маленький кабинет, по пути открыв дверь пошире, чтобы не упустить ни одной нотки студентов.
После последнего прогона они перебрались на улицу. Там, на их будущей сцене, уже были пара инструментов и фортепиано. Юнги до последнего сомневался, смогут ли обеспечить нормальное фортепиано вместо синтезатора, и был рад увидеть, что это удалось.
Остальное студенты принесли сами. Некоторые из них были очень привязаны к своим инструментам. Юнги понимал это и до какого-то момента тоже думал, что привязан к своему инструменту, но на самом деле это было не так, и он понял это недавно. За его жизнь у него было столько разных фортепиано. Как его собственные, так и чужие, на которых предлагалось сыграть. То, что у него в квартире, тоже совсем не старое. То, что на сцене он вообще видел впервые. Они постоянно меняются, и это нормально.
Это же просто инструмент.
Единственное, что могло привязать его к какому-то из них, это эмоции, которые он при помощи них чувствовал. Или выпускал. Но это ведь не повод всегда использовать только одно фортепиано. Это скорее повод любить все фортепиано. Или не любить их все потому, что иногда это настолько бесполезно, что хоть выбрасывай.
Но как можно выбросить что-то только потому, что оно не даёт тебе то, что оно и не предназначено давать. Цель фортепиано — издавать правильные звуки. Издаёт — значит, работает. И, значит, в нём плохого ничего нет. Плохое находится в том, кто требует с него свыше того, что оно может обещать. Оно не создано быть твоей помощью или твоим другом. Оно просто инструмент.
До выступления ещё оставалось немного времени, и Юнги поднялся на сцену, чтобы перепроверить фортепиано. Осмотрев его, он немного поиграл и сразу встал. Всё в порядке. Всё и до этого было в порядке, но лишняя осторожность не помешает. Студенты тоже были на сцене, общаясь и играя какие-то простые мелодии, чтобы разогреться и сбросить волнение. На эти звуки иногда собирались люди, но быстро понимали, что это ещё не выступление, и тогда уходили. Юнги замечал их, но не думал об этом слишком много. Это не первый раз, когда он участвует в чём-то подобном, народ не будет проблемой.
В костюме на улице жарче, чем в здании, и козырёк над сценой никак не спасает. Единственный плюс только в том, что солнце слепить глаза не будет. Фортепиано повёрнут так, что Юнги будет спиной к остальным студентам, и лицом к той стороне, где солнце, так что от солнца он спасён. Но не от жары.
Когда подошло время выступления, Юнги сделал пару глотков воды и мысленно взбодрился. Потом повернулся к студентам и подбодрил их тоже. Благо, в особой мотивации они не нуждались, так что это было легко.
Все вышли на сцену и расселись по своим местам. Выступление должно начинаться с Юнги, поэтому все просто ждали, когда он начнёт играть.
Юнги не торопился. Он был в относительно собранном состоянии, но навязчивые мысли всё ещё не ушли из головы. Были, конечно, надежды, что голова очистится к выступлению, но и то, что этого не случилось, не было удивительным. Просто немного разочаровывало. В себе в первую очередь.
Краем глаза он видел, как начинают собираться люди, увидев, что на сцене вот-вот что-то будет. Больше не стоит тянуть.
Коснувшись клавиш, Юнги легонько погладил их, прикрыв глаза. Потом переместил руки в нужную позицию и аккуратно надавил, начиная играть.
С самых первых нот всё звучало хорошо. Только его руки двигались слишком аккуратно, будто бы неуверенно. Это можно было списать на необходимость из-за того, какой была мелодия, но Юнги чувствовал, что здесь есть и его собственное влияние. Внутри него было что-то ещё. Что-то, от чего пальцы подрагивали и в жар бросало. Это волнение? Это страх? Гнев? Какое-то напряжение, не дающее покоя, и с наличием аудитории это никак не было связано. До его сознания вообще с большим опозданием доходило, сколько там людей и прибавляются ли они.
Что бы это ни было, этому сейчас не время. Как и мыслям о Тэхёне. Даже если он где-то среди этих людей.
К его игре начали подсоединяться другие, и Юнги слышал их, но чувствовал всё так, словно между им и ними был какой-то барьер. Их звучание было глухим и отдалённым, в то время как его собственное было чётким и хорошо осознаваемым. Он слышал свою музыку намного лучше, чем остальных и, наверное, это нормально с учётом того, что его инструмент здесь главный. Просто было странно от того, как дистанцировались от него чужие звуки.
Тэхён подошёл вовремя, выступление только началось, и людей было ещё не много, поэтому он смог встать практически в первом ряду, перед ним были только пара человек, но между их плечами вид был полностью открыт.
На первый взгляд Юнги казался спокойным, но Тэхён слишком много раз видел, как он играет, и это не тот вид, с которым он играет обычно. Он всегда погружается в игру полностью, и этот раз не стал исключением, но отличием было то, как он это делал. Как двигались его руки, пальцы, каким было его лицо. Что-то не так, и вряд ли дело в том, как звучит музыка, потому что звучит это безупречно. Тэхён не очень много знал о музыке, но у него был достаточно хороший слух и достаточно видящие глаза, чтобы слышать чистоту звука и видеть слаженность. Даже при том, что партия Юнги явно выделялась, они все были единым целым, и это было приятно слушать.
Беспокоил только вид Юнги и его техника, отличающаяся от того, что было раньше. Как бы ни менялись условия, движения Юнги никогда не были такими. Какими именно — объяснить словами Тэхён не смог бы. Но это не то, как обычно играет Юнги. Это не плохо и не хорошо, это по-другому. И чем больше нарастает мелодия, тем сильнее становится отличие от «обычного».
С нарастающим напряжением в музыке Юнги погружался больше, движения рук становились резче, пальцы сильнее вдавливали клавиши. Руки действовали сами собой.
Впервые Юнги по-настоящему заметил, насколько, оказывается, твёрдо под этими клавишами. Деликатность, с которой он делал это раньше, давала ему ощущение, что если опустить клавишу ниже, то она просто мягко провалится вниз. Сейчас было по-другому. Наверное, это то, что называется реальностью. Прежнее романтизированное представление разрушалось с ощущением жёсткой твёрдой опоры под каждой вдавливаемой клавишей.
А ведь так было всегда.
Это всегда было так, но Юнги почему-то предпочитал не задумываться об этом. Предпочитал жёсткому давлению мягкое приземление, и ничего плохого в этом, пожалуй, не было, кроме того, что это меняло его представление о фортепиано, об игре. О реальности, связанной с этим. Играть мягко было правильно, это помогало в ловкости, скорости и даже в выносливости. Но то, что сейчас, ощущалось живее. Давало ощущение большей связи с реальностью. Это уже не полёт куда-то в своей голове. Это здесь, сейчас. Да, жёстко. Да, подушечки пальцев начинают ныть. Зато это по-настоящему. В этом больше реального, чем было в любой другой игре за все годы его знакомства с этим инструментом.
Юнги наслаждался своим звучанием. Он всегда наслаждался тем, как он играл, но сейчас это был совершенно другой опыт. Это было реально, это было живо, и это заставляло увидеть себя, услышать себя, как будто бы впервые.
Наверное, это та игра, которую он действительно хотел бы показать Тэхёну. Играть для него никогда не было в тягость, это даже нравилось, но та игра мало отличалась от того, как он играл для других или даже наедине с собой. Сейчас он чувствовал, что это что-то иное. Это что-то новое. И немного личное. Поэтому даже жаль, что это увидит такая большая публика.
Увидит ли это Тэхён, неизвестно. На проверку нет и секунды свободной, а если бы и была — Юнги не воспользовался бы. Даже если он где-то здесь, это ничего не изменит. Это ведь ни на что не повлияет.
И Тэхён ни на что не влиял.
К сожалению.
Юнги незаметно сжал губы чуть плотнее, продолжая играть. Сейчас самый пик, это очень важная часть. Все инструменты уже достигли максимальной громкости и гармонично смешались. Ни одна неправильная нотка не должна проскочить. От непривычных усилий и резкости в игре руки уже начинали уставать, но это только провоцировало давить сильнее. Напористость в этот момент идеально подходила музыке, это был лучший момент, чтобы позволить себе выложить столько сил, сколько захочется. И Юнги выкладывался.
Ещё немного, и это закончится. Тогда придётся встать и уйти. Придётся найти Тэхёна и поговорить с ним, потому что затягивать это ещё дольше уже нет ни желания, ни моральных сил. Но если ещё вчера он был к этому готов и точно знал, чего он хотел от этого разговора, то сейчас от оптимизма почти ничего не осталось. Этому разговору нужно случиться, но что это будет за разговор, Юнги теперь понятия не имел.
Мелодия была на финишной прямой. Руки до последнего не сдавались, пальцы буквально выбивали музыку снова и снова. Последний маленький кусочек.
Последний аккорд.
Руки опустились с последним звуком и вокруг резко стало тихо. Юнги медленно отнял руки от фортепиано, впервые чувствуя, как горят кончики пальцев после игры. В ушах начало тихо звенеть и он слабо двинул головой, хмуря брови, но звон перебился внезапными аплодисментами восхищённых людей. Юнги поверхностно взглянул на них, вставая вместе со студентами. Поклонившись, все ушли со сцены.
За кулисами студенты долго благодарили его за помощь и много кланялись. Он кланялся в ответ и хвалил их за отличное выступление, но в голове всё ещё был туман и всё ещё играла музыка. Распрощавшись с остальными, он нашёл тех, кто занимался перемещением всех этих инструментов и убедился, что они будут аккуратны с перемещением инструментов. Только после этого он отошёл, подмечая, что солнце снова печёт, прямо на голову. Всё-таки под козырьком на сцене было покомфортнее, зря придирался.
Развернувшись, он краем глаза заметил направляющегося к нему Тэхёна, и это было очередным доказательством, что отложить разговор не получится. Судя по всему, он тоже собирался поговорить. Но прямо здесь делать это тоже не стоит. Слишком много людей, слишком некомфортно будет и слишком подозрительно для студента и профессора стоять посреди всего этого, решая какие-то личные вопросы.
Юнги направился навстречу ему и как только они оказались ближе, Тэхён заговорил, немного неуверенно, но с улыбкой:
— Я всё-таки успел прийти. Было очень круто.
Юнги глянул в сторону, на гуляющих мимо них людей, а потом коротко ответил, снова посмотрев на него:
— Спасибо.
Тэхён тоже бросил пару взглядов в стороны, поджимая губы, как будто пытался решиться на ещё какие-то слова. Пока он мялся, Юнги заговорил сам:
— Приходи в аудиторию через пятнадцать минут. Я проверю, чтобы там никого не было, — сразу после этого он отвёл взгляд и ушёл.
Тэхён не успел ответить, но ему в любом случае подходило это решение. Он тоже собирался предложить найти место потише. Разговор будет серьёзный, такое не для публики. Проводив Юнги взглядом, он опустил голову и посмотрел на время. Пятнадцать минут.
В ожидании подходящего времени, он ходил по дорожке, бездумным взглядом осматривая всякие палатки и небольшие сцены, которые готовили все остальные. Он от своего уже, к счастью, отстрелялся, но многим ещё только предстоит выступить, а кто-то вообще будет проводить здесь по целому дню, продавая какие-нибудь безделушки или еду. Кажется, что их жизнь такая узкая и незначительная. В то время как собственная ощущается чересчур насыщенной.
Если бы действительно существовала какая-то высшая сила, Тэхён без сомнений кинулся бы на колени и просил вернуть всё как было, даже если эта жизнь будет очень простой, даже если эта жизнь будет скучной. Но только не то, что происходит. И то, что ещё произойдёт. На что он был бы готов пойти ради того, чтобы отменить все проблемы, если родители всё-таки решатся на беседу с семьёй Юнги? И если всё-таки решатся, то, наверное, стоило сразу сказать маме, что её план посвятить в это всю семью вряд ли «сгладит» что-то. Скорее, наоборот.
Лучше бы этого вообще никогда не случалось. После сегодняшнего разговора худшее, что можно будет подкинуть в этот костёр, это ту самую правду. Отец ведь даже не уверен до конца, разве стоит так рисковать? Или он уверен, просто сыну этого не захотел выдавать. И какого чёрта вообще какие-то штучки родителей должны так влиять на его жизнь? Это несправедливо.
Тэхёну стоило больших усилий решиться на то, чтобы поступить по чести, и что в итоге? Влезут они, чтобы сделать какую-то несправедливую дичь, которая наверняка перевернёт вверх дном, да и к тому же накинет на Тэхёна лишней вины. Как бы кто ни пытался быть справедливым, но никто не сможет оставаться лояльным к нему, если его отец делает всякое дерьмо. Даже когда это события чёрт знает какой давности, когда его самого ещё и в планах не было. Просто потому, что таковы люди. Да и кроме того, некоторые обвинения, которые могли бы быть направлены на него, были бы в целом не далеки от правды. Тэхён не хотел бы сталкиваться с таким.
В очередной раз проверив время, он подметил, что осталось всего пять минут. Уже можно идти.
Внутри здания, приближаясь к нужной двери, он заметил, как оттуда выходят люди, и остановился у окна, опираясь на подоконник. Внимательно наблюдая за ними, он дождался, пока они уйдут и на всякий случай написал Юнги сообщение, чтобы уточнить. Юнги ответил, что уже можно, и Тэхён сразу подошёл ближе. У двери он остановился, неуверенно задержав ладонь над ручкой, и медленно вдохнул. Потом выдохнул, оглянулся в последний раз, и открыл дверь.
Юнги стоял лицом к двери, опираясь на стол позади. Дверь в его кабинет была закрыта, и это, похоже, знак, что туда разговор не получится перевести. Он явно не в настроении оставаться наедине в укромных местах. Тэхёна это его настроение не очень порадовало, заставляя волноваться ещё больше. Было бы лучше, если бы Юнги был более расслабленным, но... что есть, то есть. Не откладывать же всё только из-за этого. К тому же, он, похоже, с самого утра не в духе, это ещё во время пьесы было видно.
В любом случае, обратного пути нет.
Тэхён подошёл немного ближе, поглядывая на Юнги, но в какой-то момент лицо Юнги изменилось, и он принял это, как намёк, что дальше идти не стоит. Ну, здесь так здесь. Расстояния в три шага, пожалуй, достаточно, чтобы можно было нормально говорить. Конечно, по мнению Тэхёна, это всё-таки далековато, но сейчас лучше пусть всё идёт так, как идёт.
Пока Юнги думал, с чего начать, он наблюдал за Тэхёном, и видел, что ему явно есть что сказать. Ему всегда есть что сказать. В таком случае, если просто молчать, он быстрее заговорит. Только покоя не даёт, что он такой нервный. Такое вряд ли кончится хорошими новостями. Может, всё-таки начать самому?
Юнги тихо вдохнул, чтобы заговорить. Тэхён это заметил и, словно набравшись из-за этого смелости, остановил его:
— Прости, можно я скажу? — он сказал это громко, как будто боялся, что Юнги заговорит, и собирался таким образом перебить его.
Не удивительно.
Юнги кивнул. Ему в любом случае пока нечего было сказать по существу. Тэхён, ещё раз собравшись с духом, резко поклонился и зажмурился, то ли от страха, то ли от стыда. Вот это уже удивительно. Не то чтобы Юнги не ожидал от него такой вежливости, просто не в этот момент. С чего бы.
— Пожалуйста, прости меня, — выговорил Тэхён.
Выждав пару секунд, он медленно выпрямился и взглянул на Юнги, но сразу отвёл взгляд. Юнги смотрел на него с растерянностью, но ничего не говорил, не желая перебивать, и Тэхён чувствовал, что обязан воспользоваться этой возможностью.
— Я знаю, что всё было как-то неправильно, поэтому я извинился, — объяснился Тэхён, глядя вниз, и не столько от чувства вины, сколько от нежелания смотреть в глаза.
Не видя лица Юнги, он мог полагаться только на молчание в качестве подтверждения того, что можно продолжать.
— Вообще-то, я много чего хотел сказать, но это... вылетело из головы, — неловко добавил он. — Так что я просто скажу, как думаю.
Он сделал паузу, давая себе пару секунд на то, чтобы выдохнуть и немного успокоиться. Заметив, что руки подрагивают от волнения, он убрал их за спину. Нервно сминая спрятанные пальцы, он пытался подобрать слова или вспомнить то, что было у него в голове раньше, но никакого толкового результата не было. Пришлось продолжить как есть.
— Я много думал про то, что у нас происходит. И я знаю, что ты был прав, когда говорил... то, что говорил. В принципе, во всём, наверное, — Тэхён опустил голову ещё ниже и остальное пробормотал тише. — Чем мы вообще занимались всё это время...
Тем не менее слова были хорошо слышны, и, если подумать, Тэхён не против. Это то, что он думал, и Юнги нужно было это знать. Когда мысли начали разбегаться, он приподнял голову, чтобы не позволить себе задуматься слишком сильно, но смотреть в лицо напротив всё ещё не мог.
— Уже столько времени прошло, но мы так и не узнали друг друга нормально...
— Тэхён... — послышался голос Юнги.
— Нет, пожалуйста, можно я, — Тэхён осторожно глянул на него, а потом в сторону и вниз. — Это... моя вина. Я не говорю, что это ты, это моя вина. Просто... сам знаешь, об этом не хочется думать.
С каждым новым словом важный момент становился ближе и говорить становилось тяжелее. Воздух будто бы выходил из лёгких и не заходил обратно, не давая сил на новые предложения. Тэхён с трудом вдохнул и продолжил:
— Мы договорились не спешить, но... — он запнулся. — То есть я не к тому, что ты торопишь или типа того. Я не пытаюсь тебя обвинить.
Глянув на Юнги, он увидел, что его брови уже опустились ниже. Это не выглядело, как будто он был зол. Он просто стал серьёзнее. Он явно догадывался, к чему эта речь. И даже если он вообще уже понял всё полностью, договорить всё-таки придётся. Тэхён не мог позволить себе соскользнуть только потому, что замаячил такой шанс. Он должен дойти до конца своими силами, иначе это не будет никакой честностью или справедливостью.
Тэхён сглотнул, продолжая:
— Я имею в виду... уже только то, что я с тобой, даёт тебе надежду... которую я не уверен, что могу оправдать, — его голос стал звучать слабее, словно он боялся собственных слов. — Это заставляет чувствовать давление, даже если это не так, поэтому... То есть, не «поэтому»... Нет. Я просто не хочу это чувствовать. Мне не нравится это чувствовать. И делать тебе плохо мне тоже не нравится, а я делаю это, и, честно, это не специально, просто...
На лице Юнги, как в голосе Тэхёна, с каждым новым предложением всё больше росло опасение, но Тэхён это упускал из-за того, что не мог посмотреть на него как следует. Взгляд доходил до него, но не поднимался к лицу.
— Что ты делаешь, — внезапно прозвучал ровный голос Юнги.
Тэхёну он показался холодным, но посмотреть на лицо, чтобы проверить настроение, было страшно. Он и так понимал, что ничего хорошего там нет. Это понятно уже по тому, что руки, которые до этого были скрещены на груди, теперь были опущены и сжимали край стола.
Сейчас стоило бы остановиться, ещё раз извиниться и попытаться вернуть всё, как было, потому что думать о том, что чувствует сейчас Юнги, чертовски неприятно и что-то внутри едва ли не силой тянет к тому, чтобы сделать что-то обратное, сделать что-то хорошее для него. Бороться с этим было тяжело, но в голове Тэхён понимал, что бороться нужно. Если с этим не бороться, оно поглотит его и будет управлять им. Эти чувства, которые возникают непонятно откуда и тянут непонятно к чему, не могут привести к хорошему. Они не кажутся настоящими и правильными. Они как будто не свои.
Тэхён закрыл глаза. Его губы подрагивали от внутренней борьбы между остановиться и продолжить. Наверное, долгие объяснения делают только хуже. Наверное, нужно просто сказать сразу самое важное. Самое тяжёлое.
— Я... хочу р...
Внезапно на всю аудиторию зазвонил телефон, и Тэхён вздрогнул. Юнги тоже, но не так заметно. Никто не ожидал звонка. Тэхён заторможенно оглянулся и прощупал свои карманы, убеждаясь, что это не его мобильник.
Тогда он, наконец, посмотрел на Юнги. Тот уже взял свой телефон со стола, глядя на экран с равнодушным лицом. Единственное, что выдавало его недовольство, это опущенные брови, но даже это можно было бы принять за обычную серьёзность, если бы Тэхён не видел такого лица раньше. Но он видел. И знал, что это не совсем простая серьёзность. Хотелось бы думать, что причина этому не он, но нужно быть честным с собой: причина он.
Юнги коротко глянул на Тэхёна, а потом ответил на звонок, выставив руку в знак того, чтобы он подождал.
— Что, — приложив телефон к уху, он повернулся боком. — Да, спасибо. Ты что-то хотела?
В телефоне что-то говорили, но Тэхён не слишком интересовался, пытаясь не потерять свои мысли. И уверенность, которой и без того было не много. Кто бы это ни был и что бы они не говорили, пусть это не будет что-то плохое, иначе этот разговор станет просто трагедией. Будто он и без того не трагичен.
— Что? — Юнги приподнял брови и оглянулся на Тэхёна. — Зачем?
Тэхён растерянно хлопал глазами, заинтересовавшись, что такого там говорят, что это отвлекло Юнги от его хмурости.
— Когда?
Телефон Тэхёна прожужжал в кармане, и он неохотно оторвал взгляд от Юнги, чтобы посмотреть, что там. На экране было сообщение от матери, в котором говорилось, что они назначили встречу. Тэхён закрыл глаза и разочарованно выругался шёпотом. Юнги его не услышал, занятый разговором. Судя по всему, это кто-то из семьи. Вряд ли это простое совпадение, что почти одновременно им что-то сообщают.
— Он не захочет, можешь не пытаться, — сказал Юнги в телефон, на что ему что-то долго отвечали, а после он устало вздохнул. — Не знаю. Сейчас вряд ли, но попробуй в час-два ночи, когда он будет дома.
Тэхён снова посмотрел на Юнги, так и не справившись со своим разочарованием. Как можно быть настолько невезучим, чёрт возьми.
Вскоре разговор закончился, и Юнги отложил телефон, а Тэхён свой всё ещё не убрал, сжимая его так, будто он был причиной всех его проблем.
— Твои родители... — Юнги повернулся к нему.
— Да, только что узнал... — Тэхён взмахнул телефоном и посмотрел в пол.
Юнги предпочитал не задумываться, почему у Тэхёна лицо побледнело сильнее после этой новости.
— Ты идёшь?.. — осторожно спросил Тэхён, посмотрев на него.
— Да.
Тэхён снова опустил глаза и кивнул самому себе.
Чуть погодя, когда Юнги больше ничего не сказал, Тэхён решил, что стоит попытаться договорить. Несмотря на то, что минуту назад это стало худшим временем для такого. Всего через неделю всё станет ещё хуже, и этот момент может ох как аукнуться. Для всех.
— В общем, то, что я говорил...
— Не надо.
Тэхён поднял голову. Юнги едва заметно качал головой и смотрел на него. На его лице буквально была написана просьба.
— Не сейчас.
Тэхён раскрыл дрожащие от напряжения губы, но почти сразу закрыл их и отвёл взгляд. Юнги отвернулся, а потом и вовсе отстранился от стола, отступая в сторону. Взглянув на него, Тэхён постоял на месте ещё немного, пытаясь понять, что делать дальше. Очевидно, Юнги не хочет дальше слушать. Слушать-то там осталось всего ничего, но, наверное, именно поэтому.
Это ещё одна возможность соскочить. Всё прямо строится для того, чтобы можно было соскочить. Тэхёну и так не хватало уверенности, а теперь столько причин, чтобы и правда не делать этого. Если сделать это, как потом пускать его в свой дом вместе с его семьёй? Особенно после того, как он практически попросил не делать этого. Как минимум, не сейчас. Как вообще должен будет проходить семейный разговор, если довести до конца тот, что сейчас. Хотя делать это после тоже так себе затея.
Что бы там ни было, для Юнги разговор явно закончился. Тэхён поддался этому и не без влияния собственного желания ускользнуть от этой затеи. Поджав губы, он отвернулся и молча покинул аудиторию.