Одним чудесным воскресным утром Хибари-сама шёл по крыше любимой школы Намимори. Яркое солнце слепило его глаза, и вокруг цвела сакура. Облака бежали от одного края неба к другому, и Хибари-сама иногда заглядывался на них и почти спотыкался, но его имидж не позволял ему даже и виду показать о своей оплошности. 

Кажется, где-то здесь бегало ананасоподобное травоядное и строило свою убогую лачугу на крыше любимой школы Намимомри. Что самое обидное, Хибари-сама ничего с этим сделать не мог: на это придурковатое строение было получено согласие от мэра города. Любому ясно, что мэр не добровольно разрешил это действо на крыше школы; понятное дело, что здесь замешана подловатенькая магия семейства Ананасовых*. Вернее, одного из них, того, которому больше всех есть дело до состояния нервов Хибари-сама. 

Рокудо Мукуро. Человек, который пойдёт на что угодно, лишь бы насолить своему обожаемому врагу. 

Но Хибари-сама, знаете ли, тоже не лыком шит: Хибари-сама — очень страшный, дисциплинированный и уважаемый человек, поэтому ему не составило труда выбить у мэра согласие на постройку своего дома на крыше дома семейства Ананасов. Ну а что. 

Так вот, Хибари-сама шёл, иногда спотыкался и выискивал прищуренными глазами синий хохолок и всё остальное тело, принадлежащее Рокудо Мукуро, чтобы пару раз ударить его тонфой по почкам. Так, для профилактики. Когда он дошёл до уже достроенного дома на крыше школы Намимори, он был невероятно удивлён, ибо это оказалась совсем не «убогая лачуга», но чуть ли не коттедж. 

Поэтому Хибари-сама решил срочно начать строительство собственного дома на крыше дома на крыше школы Намимомри. Хибари-сама был против физики. 

Строительство длилось с месяц, не больше, потому что авторитет Хибари-сама ускорял даже элементарные частицы без помощи коллайдера, что уж говорить о каких-то строителях. Новый дом ГДК занимал левую часть крыши дома семейства Ананасовых и снаружи выглядел очень уютно и гостеприимно. Внутри дом выглядел не менее уютно, но весьма не гостеприимно: кровать была только одна, ложка — одна, чашка, вилка, кастрюля, поварёшка — всё было представлено в одном экземпляре, с явным намёком на то, что Хибари-сама никого не ждёт. 

И несмотря на то, что весь город знал об этой особенности жилища грозы райончика, хотя внутри никого и не было никогда, почему-то два самых никчёмных человека мафии об этом даже не догадывались. 

Пока Хибари наслаждался одиночеством и втихомолку шпионил за Ананасами, эти двое, ну, Тсуна и Энма то есть, занимались общественно-полезным делом. Ругались. 

— Ну всё, я обиделся на тебя. 

Энма до жути мило надул губки. Так что Тсуна тут же, забив на весь балаган из-за сгоревшего чайника, захотел это красноволосое чудо поцеловать, но красноволосое чудо было явно настроено серьёзно, и лёгкого примирения ожидать не приходилось. Тсуна крепился. 

— Ну почему? — протянул он на манер любимого персонажа из «Теории большого взрыва», с полудохлой надеждой на то, что его няшность заставит Энму усомниться в своём решении устроить драму. 

— Потому что ты меня обидел. 

Энма был непреклонен. 

— Ну. Ну. Ну-ну, ну, прости меня, дорогой, замечательный, любимый, очаровательный, изумительный Энма-а-а, — слова Тсунаёши уже начинали неприятно давить на уши. 

— Я ухожу от тебя, — гордо произнёс Босс Шимон, не споткнулся и хлопнул дверью. 

Тсунаёши неунывающе глянул на чайник. Чайник источал тоску. Поэтому Тсунаёши стал источать тоску в ответ и в конце концов уснул в обнимку с причиной ссоры. 

Энма же был непреклонен. Он шёл, и шёл, и шёл. О, он шёл так долго мимо ванной, так мучительно-медленно спускался по лестнице! Успел даже два раза передумать уходить. Но, попрощавшись с Наной, он всё-таки вышел за дверь во враждебную среду Города. 

Он около четырёх часов гулял по улицам, размышляя, куда же ему податься, пока наконец не направил стопы в сторону, в которую ни один здравомыслящий житель своих стоп не направит.