Сэр Тсуна шёл по лесу, беспокойно озираясь. А если это подвох? Что, если тут не спрятаны пропавшие Хранители? Тяжёлые беспокойные мысли преследовали Саваду, тьма сгущалась под непроницаемыми ветвями елей. 

Какое-то пятно цвета лазури внезапно свалилось сверху, прихватив по пути смачный удар елевой лапой, и шмякнулось оземь чуть впереди. Сэр Тсуна вскрикнул от ужаса и поспешил на помощь. Молодой человек, распластавшийся на земле, был одет в голубое, совсем алисовское платье, располагал копной отличных красных волос на голове и вообще-то корчился от боли. Сэр Тсуна залюбовался и не сразу осознал последний факт. 

— Вы способны подняться? — неуверенно произнёс сэр Тсуна. 

Энма, а это был именно он, прохрипел что-то невнятное. Сэр Тсуна попробовал осмотреть паренька, но медик из него был так себе, и Козато только шипел от боли в результате его действий. 

Сэр Тсуна вжал голову в плечи и озирался в поисках людей или просвета в деревьях, за которым может быть человеческое поселение. Один такой он нашёл и ринулся туда, чтобы проверить обстановку. Энма остался лежать среди деревьев. Ему было жутко в этом мглистом ельнике в совершенном одиночестве и в платье. Минут через пять сэр Тсуна вернулся, а Энма уже мог с трудом подняться на ноги. Козато облокотился на Вонголу и, похрамывая, поплелся вместе с Боссом в сторону деревни. 

Местное население, к сожалению, говорило на чудном неведомом языке, и сэр Тсуна ничего не понимал. Тем не менее двух Боссов приняли гостеприимно: накормили, обогрели и спать уложили. 

Сэру Тсуне не спалось, и он всё ходил взад-вперёд по поляне, размышляя о своей несчастливой жизни. Хранителей схватил неизвестный похититель и держит их чёрт знает где; Энму, кажется, охватывают лихорадка и жар, и ко всему прочему сэр Тсуна не имеет ни малейшего понятия, где находится. 

Дни сменяли друг друга совершенно незаметно, как это обыкновенно бывает во снах или в рутине. Сэр Тсуна помогал добросердечным жителям с хозяйством и совершал вылазки в лес в поисках следов Хранителей. Энма метался в лихорадке. 

В один из вечеров сэр Тсуна грыз ложку в своей депрессивной задумчивости и вдруг заметил лазурное пятно среди деревьев. Он бросил тарелку с кашей и кинулся бежать. 

Энма, будто зомби, тяжело перетаскивал себя от дерева к дереву, ужасающе медленно, но сэр Тсуна всё равно не мог его догнать. За тридцать шесть часов они дошли до зелёного пространства, простирающегося до самого горизонта и ещё дальше. Энма ступил на поле, и в этот момент послышался оглушительный грохот, и прямо из земли вырос, как гриб, серый дворец в готическом стиле, с вострыми шпилями, мрачными витражными окнами, похожий на карточный домик и на Азкабан одновременно. Самый высокий шпиль, увенчанный символом масти черви, казалось, царапал небо, и небо стенало, как киты в далёких морских глубинах. Когда стены закончили движение, земля вокруг них разверзлась, и эта трещина, рана в плоти планеты, заполнилась мутной зловонной водой, и в этой воде сэру Тсуне почудились жуткие твари, клыкастые, шипастые и в чём-то очаровательные. 

С брызгами, как стрела, из воды вылетел самый огромный монстр, угловатый и гибкий, как ветер, молниеносно поднялся ввысь и увенчал собою самый высокий шпиль, царапая крыльями небо и принося ему всё большие страдания. То был Бармаглот. 

Казалось, замок невидимыми руками притягивал к себе Энму, тот даже не двигал ногами, но всё быстрее и быстрее приближался к чудовищной громадине. Сэру Тсуне было двигаться сложнее, но он всё же добрался до ворот и заглянул внутрь. 

Он увидел гильотину, стоящего перед ней на коленях Энму, Хибари, одетого во всё красное. Сэр Тсуна не успел даже вскрикнуть, когда лезвие обрушилось вниз. 

Чудовище спикировало со шпиля и бросилось к телу Энмы, подобно стервятнику. Сэр Тсуна держал на руках голову Козато. Ему хотелось кричать, но он не мог. Его трясло и лихорадило, а в ушах слышался голос Энмы. 

Голос Энмы. 

Слышался всё сильнее. 

— Тсуна! Тсуна! Ты кричишь. 

Тсуна кричал не достаточно сильно, по его мнению, но лёгкие уже горели от такого напряжения. 

— Тсуна! — Энме было страшно, потому что Тсуна кричал уже четверть часа с паузами на вдохи. Четверть часа Энма тряс Тсуну за плечи, дёргал и толкал. Крики перешли в задыхающиеся рыдания. 

Энма говорил: 

— Это просто сон это просто сон это просто сон это просто сон это просто сон это просто сон это просто сон 

И перебирал волосы Савады чрезвычайно нежно. Мокрые ресницы Тсуны дёрнулись, и он открыл глаза, всё ещё затуманенные кошмаром. Он наткнулся взглядом на невредимого Энму и, кажется, готов был завыть от восторга и ужаса, невероятно быстро бросился к Козато и сжал в цельнометаллических объятиях. 

— Это просто сон, — ещё раз повторил Энма, едва дыша, и нащупал короткими рваными поцелуями уши и шею Тсуны. 

~~~

Библиотека обнимала уютом и чайным запахом. Я вскрыл Дверь и осматривал пространство мыслей Принца, как люди обыкновенно осматривают дом, из которого уезжают навсегда. 

Я открыл Дверь. Подул ветер материальности, с которым тут же смешался я сам. Дверь захлопнулась, а я бесшумно приземлился на две ноги позади кресла Бельфегора. 

Библиотека обнимала уютом и чайным запахом. Фран поднял глаза на меня и прищурился. Я нашарил в кармане один из стилетов Бельфегора, оставшихся у меня в памятный день моей несостоявшейся смерти, и запустил его прямо в шапку-лягушку. Фран прямо-таки надулся от возмущения. 

— Мы не достаточно знакомы, чтобы вы позволяли себе так делать, — отчеканил Лягушонок. 

— Прости! Хотел сделать так с первого дня в голове Бела. 

Бельфегор состроил неодобрительное выражение лица, но, пока Фран не видел, подмигнул мне и заулыбался. Я выгреб из кармана остальные шесть стилетов Принца и положил их ему на колени. 

— Не расскажешь нам историю напоследок? — предложил Фран, явно желая отомстить мне за нож в шапке. 

— Ладно, — я схватил чью-то чайную чашку и сел на подоконник. Фран переместился к семпаю на колени, чтобы удобнее было пить из одной теперь чашки. Я медлительно глотнул и просмаковал чай. Быть материальным — это круто. — Слушайте, ребятишки. Однажды на Северном Полюсе случилась беда: снега и льды растаяли напрочь, и Снежинки не знали, где им теперь ночевать. Снеговиков охватила паника, а Снежные Бабы похватали свои вёдра и, прыгнув на первый попавшийся ледокол, отправились на Южный Полюс. Уровень Мирового Океана поднялся чудовищно, и Океан пожирал материки, как пончики. Люди с побережий ринулись к Горам. Но Людей было слишком много, и Горы треснули и сломались. Из разломов тянулись вязкие руки раскалённой магмы, и Люди утонули в её огненном чреве. 

— Все-то сказки у вас плохо заканчиваются! — по-ребячески возмутился Фран. 

— Ты только верь, что в жизни всё закончится хорошо. 

— Чушь! Мы же мафиози, — Лягушка готовился увлечь меня в спор на всю ночь. Но мне тут нечего делать всю ночь. 

— Да ну и что? В сказках и смерть — счастливый конец. Вы только постарайтесь умереть в один день, и ваш конец будет счастливым. А Принц говорил, что так и будет. Верь ему.

Я допил чай, слез с подоконника и ушёл, едва не забыв попрощаться: 

— До, может быть, встречи, чувачки! 

~~~

Был четверг. Солнце грело и почёсывало спину. С того момента, как самолёт улетел в Италию, прошло сорок семь часов. Тсуна забился в удобный угол на крыше Намимори, из которого ему было видно всё, а он — никому. Он читал письмо, пахнущее металлом и коричным чаем. Тсуна был так увлечён, что не заметил, как над ним навис Хибари. 

— Травоядное. 

Тсуна вздрогнул. 

— Это моя крыша. 

— Да ладно вам, наверное, Хибари-сама, — протянул Тсуна и приготовился получить затрещину, но ГДК увлекся листиками в руках Савады. 

— Это Бельфегор? Что пишет? 

— Пишет, что Ветер из его головы улетел, но обещал вернуться, — отозвался Савада. 

Хибари очень незаметно улыбнулся. Про Ветер ему рассказывал Фран. Ещё Фран рассказывал, что восхищённый письмами Бельфегор в тот же день принялся строчить одно Саваде, потому что между Бельфегором и Савадой есть какая-то странная ментальная связь, как между Шелдоном и Пенни. 

— Как поживает Мукуро? 

Хибари-сама, вздрогнув, вышел из задумчивости и язвительно скривился. 

— Улетел, но обещал вернуться. 

Поймал недоумённый взгляд Тсуны. 

— Я сбросил его с крыши.  

— О боже! — Тсуна вскочил и приготовился бежать и, если потребуется, отдать иллюзионисту свои органы. 

— Шучу, — сурово произнёс ГДК. — Сидит, как всегда, на своём подоконнике и пьёт кофе. 

Хибари-сама схватил взглядом ещё пару строк из монолога Принца. Это была своеобразная месть за то, что тот читал письмо ГДК. 

— А что Энма? — просто чтобы быть вежливым спросил Кёя. 

Тсуна улыбнулся. 

— Улетел. Но обещал вернуться.