Даже счастье всего мира не стоит одной слезинки на щеке невинного ребёнка.
Ф. М. Достоевский, "Братья Карамазовы"
Джоэл умер. Был загрызен щелкуном, подпустив его слишком близко. А ножа под рукой не оказалось.
Джоэл погиб, поймав пулю по пути к Капитолию. Умирать в грязной канаве, истекая кровью — такое себе удовольствие…
Джоэла убили заражённые в одном из бесчисленных заброшенных зданий. Закончились патроны, и эти существа — уже не люди, ещё не мертвецы, — навалились толпой в темноте, зажав свою жертву в тупике.
Подорвался на одной из растяжек, оставленных Биллом, не заметив её. Не сумел отбиться от щелкунов и бегунов, бросившихся на дорогу к машине, никак не желавшей заводиться. Наглотался спор в подземке и покончил с собой, не желая медленно терять контроль над телом и разумом, превращаясь в чудовище. Не хватило сил справиться с атакой охотников до чужого добра в Питтсбурге, и он остался лежать с окровавленным осколком стекла в горле. В том же Питтсбурге, упав в шахту лифта в заброшенном отеле, ударился головой о балку и бесславно утонул…
Умер от заражения и потери крови после страшной раны — а кто бы выжил с дырой от ржавой арматуры в животе без вовремя оказанной помощи?
Нет, нет. Конечно, всё было не так. Джоэл умер, но совершенно иначе и гораздо раньше.
Двадцать лет назад, в ночь перед своим днём рождения. С маленькой девочкой на руках, которая до последнего верила, что отец и его брат защитят её во что бы то ни стало.
Он погиб тогда вместе с Сарой, хоть и ходит до сих пор, дышит, разговаривает. Он погиб и не знал, почему до сих пор существует. Не понимал, как протянул эти два десятка лет. И зачем.
Такое существование немногим лучше превращения в омерзительное неуправляемое создание, которыми кишат окрестности за карантинными периметрами.
Он и сам не смог бы сказать, почему до сих пор не покончил со всем этим, почему всё ещё барахтался в этом потоке дел, рутины, неизбежно наваливающейся на человека, стоит лишь ему обрести хоть немного устойчивой земли под ногами. Да, пожалуй, "рутина" людей, выживших в глобальной катастрофе, разбредшихся по карантинным зонам или собственным укрытиям, ставших контрабандистами, выглядела бы ужасающе для них самих до эпидемии. А теперь ежедневное выживание кажется нормальным.
Гораздо хуже становится в дни затишья, когда вопли полуживых мертвецов и грохот выстрелов не заглушают его собственных мыслей.
Джоэлу не раз после катастрофы говорили — он, впрочем, и сам это прекрасно знал, — что в нём удивительным образом уживаются полнейшее равнодушие к жизни, если не сказать нежелание жить, и вместе с тем поразительное умение выживать. Выпутываться из любой ситуации, бороться до последнего и всегда возвращаться не то чтобы целёхоньким — на его теле полно шрамов самого разного происхождения, — но живым. И здоровым. Не переносчиком грибковой заразы.
Как бы он хотел обменять всю свою нынешнюю удачу на то, чтобы её хватило тогда, два десятка лет назад…
Порой, впрочем, его посещают размышления о том, как бы повернулась его жизнь за эти двадцать лет, если бы судьба не отняла у него Сару в самом начале. Она ведь почти не успела увидеть ужасов эпидемии. И, может, гораздо страшнее было бы печься о каждом её шаге и в итоге всё равно потерять её из-за ещё одной шальной пули или чёртовых спор кордицепса. При нападении обезумевших заражённых. От любой нелепой случайности, не менее фатальной, чем та, что в итоге унесла жизнь его малышки…
Дурацкие мысли. Любому родителю ясно, что потерять дитя в любом случае кошмарно, какой бы ни оказалась причина.
И Джоэл привык существовать в мёртвом равнодушии, отстранившись от тёплых чувств к кому-либо. И он вовсе не ждал, что на его пути вновь встретится что-то, что вернёт его к жизни, ворвётся в его существование с шорохом поблекших страниц комиксов, нарисованных ещё в прежнем, беззаботном мире. Но всё же это произошло.
Он не представляет сейчас, как много потерял бы, откажись он тогда помогать Марлин доставить Элли к Цикадам. Он действительно мог и не соглашаться, и река судьбы повернула бы в иное русло. Было бы спокойнее так жить, возможно. Безопаснее, насколько вообще реальна безопасность в мире, где сама природа взялась уничтожить своё чрезмерно амбициозное детище, избрав для этого весьма эффективный метод.
А ещё Тесс осталась бы жива. По крайней мере на какое-то время.
Но они оба согласились — а может, не оставалось и вариантов. И тем самым Джоэл подписался на то, что происходило дальше. На боль, лишения и потери. Но также и на обретение чего-то нового (такого старого на самом деле, ты просто успел уже забыть, каково это), страшившего его поначалу, но такого необходимого.
Человек, переживший одну из бесчисленных трагедий, последовавших за распространением эпидемии, и перенёсший так много даже для своего возраста… он действительно боялся. Боялся снова позволять кому-то стать чуть ближе. Ближе, чем просто временная подзащитная — чем безликий неодушевлённый груз, который нужно лишь доставить из пункта А в пункт Б, пусть последний и вечно перемещается по карте.
Нет, этот "груз" оказался чертовски своенравен, что вносило свои коррективы в путешествие. Четырнадцать лет — такой гадкий возраст… Однако Джоэл довольно быстро напомнил себе, что по возрасту судить — дело гиблое, ведь опыт каждого человека индивидуален. Особенно в такое безумное, мрачное время. Дети становятся взрослыми слишком быстро, а взрослые не успевают состариться. Принудительное возвращение к истокам. Техногенный каменный век.
Элли быстро и с лёгкостью доказала, что чем-чем, а обузой и беспомощным грузом она не является: за хладнокровным отношением к бою и её продуманностью крылся не то чтобы великий, но морально чудовищный опыт, и можно было только догадываться, что же сделало её так рано маленькой машиной для убийства. Впрочем, практически у каждого выжившего за плечами была своя история, вряд ли слишком отличная от других, но которую всё равно не расскажешь первому встречному.
Они все скрывали в своих душах такие похожие по своей сути секреты.
Элли держалась молодцом, и Джоэл признавал это: сперва неохотно, вежливо отдавая дань её выдержке, чуть погодя — ворча, но со скрытым одобрением, когда обнаружился её опыт в стрельбе. А ещё позже — с глубокой, невыразимой благодарностью. Отнюдь не каждый справился бы с тем, через что прошла она — не всякий даже взялся бы. Гораздо проще было бы сбежать одной, воспользовавшись своим преимуществом: она, маленькая и юркая, успела бы незаметно добраться до лошади и быть уже достаточно далеко, пока бандиты добивали бы её и так смертельно раненого компаньона.
Джоэл помнил этот эпизод достаточно смутно, но отдельные обрывки воспоминаний остались яркими, словно стёклышки в калейдоскопе. Он до сих пор не знает, что удивило его больше: собственная выносливость, на которой он умудрился доковылять до дороги, будучи продырявленным, как редкое насекомое в коллекции энтомолога, или поддержка Элли. Элли, которая за пять минут до этого казалась обычным беззаботным ребёнком ("Э-эй, Цикады, лекарство само пришло-о-о!") — и вдруг под давлением обстоятельств мгновенно стала собранной и пугающе взрослой, пусть и явно чертовски паникующей.
Элли, которая могла бы сбежать, спасаясь сама, но предпочла потерять время и подвергнуть себя опасности, по сути в одиночку пробиваясь к выходу, стоя одна против безжалостных и опытных бандитов и ещё успевая не давать свалиться мёртвым грузом ему, истекающему кровью.
Все последующие дни, бродя по грани того и этого света в горячечном бреду, он слышал только её голос в те моменты.
— Что мне делать?! — перепуганно, с по-детски отчаянной жалостью в голосе.
— Джоэл, как дела? С окном справишься? — уже более сдержанно и деловито, хоть и с напряжённым звоном тревоги, с которой она звала его.
— Нормально? Нет, Джоэл, ни хрена не нормально! Пошли! — с колючей подростковой злостью на мир, на бандитов, на ту чёртову арматуру и на него самого, не сберёгшего себя, хотя так оберегал её саму. Перестарался, защитничек. — Давай, опирайся на меня. Идти можешь? Тогда иди, мать твою!
— Клянусь богом, я тебя вытащу. Ты мне ещё споёшь… — с жгучей болью, плохо скрываемой за отчаянным возгласом, который должен был звучать ободряющим.
И последнее перед долгим провалом в небытие воспоминание, необычайно яркое и светлое, будто кадр на подсвеченной фотоплёнке: ощущение твёрдой земли под спиной и колких касаний снежинок, подтаивающих на холодеющей коже, и наполненный паникой взгляд серо-зелёных глаз. Последняя попытка вырвать его из темноты, в которую он проваливался:
— Скажи, что делать! Джоэл!
Она так отчаянно цеплялась за его имя, будто оно было тем единственным, что могло удержать в сознании не только его раненого обладателя, но и её саму. Будто с каждым нервным выкриком и полученным слабым ответом на него было проще делать новый шаг, целиться в новых врагов остатками запаса патронов и стараться не думать, что будет дальше, ещё через пару шагов, ещё после нескольких выстрелов.
Что она может не получить ответа на очередной оклик.
Но теперь пришлось наконец столкнуться и с этим.
Бедная девочка. Это он пролежал последующие дни в бреду, а с чем пришлось справляться и бороться ей… Он так до сих пор и не услышал всех подробностей. Но уже слишком хорошо знает свою юную спасительницу, чтобы не сомневаться: пусть ей наверняка пришлось несладко, она бы справилась и с худшим. Такая уж она, Элли: если решила что-то, будет идти до победного.
Он слишком легко стал думать о ней как о родной дочери. Как будто вновь включился в воспитание Сары, пропустив несколько лет. Конечно, вполне ожидаемо… Учитывая, как затянулось их путешествие, которое должно было окончиться гораздо быстрее, в стенах Капитолия.
В тот день он ещё смог бы оставить её. Передать Цикадам, махнуть рукой на прощание (Удачи, Элли. Пойдём, Тесс…) и не думать о том, что будет дальше с маленькой ходячей надеждой человечества.
Может, и дальше, после того, как им удалось жертвой Тесс и собственными усилиями прорваться и сбежать, расстаться было бы не так тяжело, хоть Джоэл уже и перестал тогда относиться к девочке обезличенно, как требовала работа. И он не знает конкретного момента, когда его отношение к ней перешагнуло некую весьма личную грань. Но в тот миг, когда он, ослабевший от раны, но живой только благодаря ей в горящем здании ресторана оттаскивал всхлипывающую, трясущуюся Элли от тела её обидчика, когда вёл её, ещё едва верящую в то, что это действительно он, через заснеженный городок — вот тогда он уже точно знал, что никогда и никому не позволит её обидеть.
Подростки не приемлют нежностей, как отвык от них и Джоэл с тех пор, как не к кому стало выражать свои чувства. Но пару раз он позволил себе обратиться к Элли ласково, сам не зная, что на него нашло.
— Элли, солнышко, — именно в тот момент, когда пришлось приложить немало усилий, чтобы оторвать её от тела ненавистного Дэвида, которое она продолжала уродовать его собственным тесаком; когда нужно было скорее заставить её прийти в себя и осознать, что самое страшное позади.
И… Элли, малышка, я унесу тебя отсюда, — когда уже понял, что плевать ему на благо человечества, особенно такого, каким оно стало сейчас. Когда нёс её, безмятежно спящую и беззащитную — можно сказать, что никогда прежде её такой не видел, — по коридорам госпиталя Цикад.
То, что должно было стать простой подработкой, к которой его практически принудили, в результате так сильно повлияло на него.
Благодаря Элли Джоэл ожил. Ожил постепенно, нехотя и страшась того, что это может за собой повлечь, но всё же выбрался из кокона равнодушия, которое только и держало его формально в числе живых всё это время. Он уже не станет прежним — а может, напротив, эта девочка именно что вернула его к чему-то такому глубинному и личному, чему не даёшь выхода в обычной жизни. Прячешь, уверенный, что если тебе зададут провокационный вопрос о твоих возможных поступках в подобных щекотливых ситуациях, ты ответишь именно так, как было бы правильно. Как одобрило бы общество. Но одно дело — праздные рассуждения о спасении мира, и совсем иное — настоящие решения, когда из стороннего наблюдателя превращаешься в заинтересованную сторону.
И знаете что? К чёрту такую жертвенность, из-за которой юной девочке нужно отдать свою жизнь за тех, кто в большинстве своём этого не оценит, тем более не зная, поможет ли это вообще.
И вроде бы кто он такой, чтобы принимать такие решения… Но он счастлив, что выбор в тот момент был в его руках.