Над Денеримом снова бушует гроза. Из окон королевского дворца заметно, как ослепительные сполохи изредка прорезают низкое небо. Запоздалые раскаты сотрясают мир, почти полностью скрытый за пеленой ливня. В такие бессонные ночи — впрочем, сна он теперь не знает практически никогда, — Логейн Мак-Тир, герой реки Дейн, особенно мучительно не находит себе места.
Именно в подобную грозовую ночь он когда-то (так давно...) встретил человека, изменившего всю его жизнь. Именно с этим человеком, с Мэриком Тейрином, были связаны почти все горячие клятвы, коими Логейн по юности разбрасывался немало.
Вначале он ярился, что убьёт юношу, навлёкшего беду на лагерь изгоев, — как будто и без него им бед было мало! Затем, когда Гарет Мак-Тир самоотверженно отвлёк врагов на себя, чтобы спасти принца, Логейн смирился с решением отца, пусть и не был с ним согласен. Он увёл Мэрика, что напуганным встрёпанным птенцом послушно тащился за ним под ливнем через ночной лес, прочь от врагов. И прочь от тех, кого знал достаточно долго, чтобы дорожить этими людьми гораздо больше, нежели едва знакомым потомком опальной династии. В ту ночь Логейн поклялся себе, что расправится с этим глупым щенком королевских кровей, если поймёт, что жертва эта была напрасной. Кто сказал, что Ферелдену будет лучше с таким, казалось бы, никчёмным правителем? Дурной союзник порой не лучше доброго врага.
Однако Логейн отчего-то не нашёл в себе сил бросить юного Тейрина в лесу посреди Диких Земель, когда имел такую возможность. В конце концов, Ферелден был в и без того незавидном положении, и почему-то не давала покоя мысль, что без потомка Каленхада у родной страны вовсе не останется шансов сбросить с себя орлейский гнёт.
Да и смешливость и беспрерывная болтовня Мэрика, поначалу вызывавшие лишь глухое раздражение, стали практически необходимы Логейну, стоило принцу примолкнуть и замкнуться в себе из-за тяжких воспоминаний. Может, и не так он был беспечен и глуп, как казалось: чтобы не терять лица после всего пережитого и продолжать дарить миру улыбку, невзирая на беды, нужно обладать немалой душевной силой. Возможно, большей, нежели было у вечно мрачного младшего Мак-Тира — последнего Мак-Тира теперь, после событий той страшной ночи.
Эта сила, эта поистине королевская обманчивая лёгкость, с которой Мэрик нёс своё бремя, и подкупила Логейна. Только это, пожалуй, и могло бы подкупить: сын изгоя не был тщеславен и не желал вновь лезть в политику, от которой уже навидался горя, однако понимал, что только Тейрин способен вернуть Ферелдену независимость. И Логейн, раз уж взялся помогать, решил быть рядом… Если Мэрику это будет нужно.
Неугасимый энтузиазм сына Мятежной королевы заражал и его поначалу немногочисленных последователей. Будь Мэрик, не приведи Создатель, магом — и армия, необходимая для успешного восстания, появилась бы сама, собралась хоть из оживших комьев земли и камней, от одной только силы его желания и жгучей жажды деятельности, — так Логейну порой казалось. Но, увы, на деле для успеха их замысла одного только желания было мало.
Однако постепенно под ферелденскими знамёнами и вправду стали собираться внушительные полчища. Первая победа, вырванная из рук узурпатора, пьянила, и тогда Логейн окончательно поверил в то, что у Мэрика всё получится.
Но в какой момент он перестал отдавать себе отчёт в том, как глядит на своего короля — тогда ещё только мятежного принца, — и что при этом чувствует? Когда мысли о Мэрике стали для него сладостной, не утихающей ни на миг болью на грани сознания?
Ответа на этот вопрос Логейн дать не может до сих пор. Но точно знает, что тогда, ранним гваренским утром, когда он был исполнен решимости уйти, только ответное неравнодушие Мэрика его и остановило.
Он всё ещё помнит исполненный мольбы взгляд светлых глаз и то, как принц опустился на колени посреди грязной конюшни — потому что остановить Логейна ему было важнее собственной чести. Игнорируя вновь выступившую из раны под повязкой на боку кровь, Мэрик коленопреклонённо ждал решения своего друга — и казалось, готов был прождать так целую вечность, лишь бы добиться желаемого. И, зная его упрямство, Логейн в тот момент усомнился, что это лишь фигура речи.
Именно тогда Мэрик впервые назвал его своим генералом, и именно тогда Логейн (генерал Логейн Мак-Тир, шутка ли) впервые задумался, не путается ли он в том, что испытывает к Роуэн и Мэрику. Так любить он не мог себе позволить ни друга, ни его наречённую, и всё же бороться с привязанностью было выше его сил.
В тот день он принёс ещё одну клятву — важнейшую в его жизни, гласящую, что он будет предан Ферелдену и своему королю, что пожертвует всем ради их блага, если так будет нужно. И ещё одну, только самому себе: что сделает всё, лишь бы услышанное им предсказание старой ведьмы из Диких земель не сбылось. То самое, в котором говорилось, будто он предаст Мэрика, если станет к нему слишком близок.
Дальше было многое: горькое поражение у Западного холма, тяжёлый переход по Глубинным тропам, оборона Гварена и долгожданное освобождение родных земель. А ещё — спровоцированная Логейном смерть Катриэль, в раздумьях о которой он мучается до сих пор, сам не зная, что же двигало им, когда он позволил Мэрику убить свою тогдашнюю любовницу: стремление покарать за шпионаж или же банальная, низменная ревность.
Но прошло и это, и жизнь потекла своим чередом. С уходом Роуэн, угасавшей мучительно долго, Логейн и Мэрик отдалились друг от друга, но Логейн знал: привязанность его никуда не исчезла. Возможно, напротив, лишь усилилась, когда остался только один человек, которому можно было её адресовать.
Мэрик всегда говорил, что глаза у Логейна — словно острые льдинки, да и сам он будто выточен изо льда. Логейн молчал в ответ на это, но понимал, что сравнение верное. И что из-за этой своей вечной льдистости он никогда не сможет — или не посмеет, — выразить то, что на самом деле чувствует к своему королю.
Скрывать привязанность было несложно, он привык к этому, хоть и до сих пор иногда сомневался в её природе. Однако когда Мэрик покинул дворец вместе с Серыми Стражами, странный сон напомнил Логейну, что, как бы глубоко он ни прятал эти крамольные мысли, в покое они его не оставят.
Поначалу это казалось обычным утренним пробуждением, подозрение вызвало лишь хорошее самочувствие: из-за выходки Мэрика Логейн плохо спал последнее время и просыпался разбитым. Тогда же он открыл глаза с мыслью, будто выспался лучше, чем когда-либо за последние десять лет. Проведя ещё не совсем осмысленным взглядом по комнате, Логейн узнал убранство королевской спальни во дворце Денерима и замер от этого осознания, не решаясь пошевелиться. Как он здесь оказался?
В своих раздумьях Логейн отметил вдруг ощущение чего-то тяжёлого и тёплого, прижимающегося к его спине. Осторожно, стараясь избегать резких движений, он оглянулся через плечо и наткнулся взглядом на золотистую макушку.
Сам король Ферелдена безмятежно сопел ему в лопатку, и Логейн не представлял, как они оба оказались в таком положении. И хуже того: в этом не ощущалось ничего неправильного. Напротив, он будто только сейчас очнулся от тяжёлого сна – и вернулся в тот мир, где сбылось всё, чего ему втайне желалось.
А может, это и было правдой?
Когда Логейн развернулся, Мэрик тоже зашевелился, распахнул небесно-голубые глаза, сел на постели и сонно уставился на него. Губы короля тронула робкая улыбка.
— Доброе утро, мой генерал.
Даже это обращение, произнесённое в таких обстоятельствах, не вызвало отторжения. Логейн перебрал в мыслях события ближайшего прошлого и, стараясь не позволять взгляду блуждать по обнажённому телу короля, решился сказать:
— Я не помню, как мы здесь оказались. Помню, что ты ушёл с Серыми Стражами, но как возвращался…
Взгляд Мэрика поначалу был растерянным, но затем король нахмурился; его широкие плечи, на которых беспорядочно лежали длинные золотые пряди, поникли.
— Стражи, ну конечно… Мы с ними попали в ловушку. — Он посмотрел на Логейна с глубокой печалью. — Я мог бы сразу догадаться, что лишь здесь мы с тобой можем быть вместе.
Мэрик попытался встать с постели, но Логейн, не до конца понявший его слова, быстро схватил его за руку.
— Если здесь мы можем быть вместе, почему ты хочешь уйти? — не дожидаясь ответа, он продолжил: — Если здесь мы можем не скрывать свои чувства и нас никто не осудит, зачем тебе уходить?
Глядя в глаза Мэрика, Логейн ощущал, как рушится ледяная крепость его сдержанности, которую он возводил годами.
— Логейн… — Мэрик покачал головой, но не попытался вырвать руку из крепкой хватки. — Мы не можем остаться здесь. Как же Ферелден? Я должен остановить Мор.
Логейн тяжело вздохнул и отвернулся, пряча боль в льдисто-голубых глазах. Однако руку опустил.
— Ты прав. Но ты нужен и здесь, в Денериме. И если вдруг... если когда-нибудь... — тэйрн сделал паузу, собираясь с силами, и вдруг решительно прорычал: — Я найду тебя. Клянусь, в Тени найду. Чего бы мне этого ни стоило.
Мэрик кивнул, не спеша вставать:
— Мой генерал всегда меня находит. Отыщет и в этот раз.
Снова глянув на Мэрика, Логейн поймал его взгляд, полный ласковой грусти, и сделал то, о чём не смел и помыслить в реальности.
Рука его легла на запястье короля, скользнула выше, к крепкому плечу, которое он сжал, заставляя Мэрика наклониться ближе. От жара торопливого поцелуя виски сдавило сладкой тяжестью, по телу пробежала тугая горячая волна. Не осознавая, находится он во сне или в реальности, Логейн наслаждался этим кратким моментом близости, которая была прежде ему недоступна. Тем, как Мэрик Тейрин, король Ферелдена, невольно смутивший ледяное сердце своего генерала и лучшего друга, отвечает на его поцелуй с взаимным обожанием, выразить которое раньше казалось немыслимым.
Увы, как и всё хорошее, этот миг запретной ласки был краток, и на прощание Мэрик одарил Логейна своей неповторимой улыбкой — обыкновенно задорной, но в этот раз скорее горькой.
По пробуждении Логейн не придал значения этому сну и попытался его забыть. Снова вспомнил он об этом полуночном видении гораздо позже, когда Мэрик, уже возвращённый в Денерим, пересказывал ему свои злоключения в компании Стражей. После слов о ловушке демона желания память услужливо подсказала, что он прежде уже слышал подобные слова, и Логейн в смятении отвёл глаза.
— Не буду спрашивать, что демон показал тебе, — покачал он головой и осёкся, поймав глубокий взгляд потемневших, словно штормовое море, глаз.
Этот краткий взгляд, полный затаённой боли и нежности, сказал ему всё и напомнил о каждой секунде того странного сна. А потому от слов, услышанных после него, Логейн вздрогнул, как от ножевого удара:
— Я видел там Катриэль.
Выходит, Мэрик посчитал его видением, что наслал демон, и не пожелал говорить об этом. Не был готов признать, что его чувства выходят за пределы дружеской привязанности. Впрочем, признал бы это сам Логейн, не попади он в тот странный сон?
Кто знает, как на самом деле устроена проклятая Тень и мог ли спящий человек попасть в чужое видение, когда демон искал, чем соблазнить свою жертву?
Гроза за окном утихает, за облаками занимается блёклый рассвет, а генерал всё так же коротает время без сна. Он не хочет вспоминать о том, что было дальше. Он отказывается верить, что его король пропал навсегда и отыскать его не выйдет.
Ранним утром Логейн Мак-Тир покидает дворец и вновь упрямо отправляется на поиски единственного дорогого ему человека. Своего короля. Своего Мэрика.