Корво приходит в сознание резко, словно от пощёчины. Открывает глаза — и морщится от неприкрытой бездности сегодняшнего сна. Сизый, неживой свет заливает комнатушку под крышей паба, очертания мебели в нём напоминают остовы затонувших кораблей, а руки самого лорда-защитника, стоит на них взглянуть, из-за холодных бликов кажутся руками мертвеца. Метка на одной из них — будто чёрная морская звезда, присосавшаяся к добыче.
Корво знает, что Бездна никогда не является просто так и что лучший способ поскорее прервать эти холодные видения — двигаться вперёд и найти их виновника. Вот только движения его скованы, как будто и вправду сверху давит многокилометровая толща океана. До двери он добирается непомерно долго, ощущая, как с каждым шагом сил становится всё меньше и меньше. Ещё и ручка такая скользкая и неподатливая, никак не ложится в ладонь…
Во время возни с капризной дверью он ловит себя вдруг на том, что мысли разбредаются и теряют содержательность. Что-то беспокоит, будто шёпот руны или шипение заевшего аудиографа на грани сознания. Корво пытается вспомнить, что происходило до того, как он уснул, и не может. Всё смешивается в отвлекающе яркий вихрь впечатлений: покушение, предательство Бэрроуза, Колдридж, лоялисты, Эмили, и крысы, нескончаемые потоки крыс на улицах, словно прорвало трубу с нечистотами, которые вдруг ожили, оформились в крохотные живые комочки, несущие гибель. Упрямо мотнув головой — медленно, словно кто-то или что-то мешает это сделать, — Аттано наконец наваливается на ручку всем весом и вкладывает последние силы в то, чтобы высадить дверь плечом.
Бездна никогда не отличалась логичностью в сотворяемых ею образах: вместо лестничной площадки с оконцем во двор паба за дверью открывается головокружительный вид на весь Дануолл. Как будто Корво вышел на крышу Башни или того же Колдриджа. Только в реальности на такой высоте у него бы свистело в ушах от ветра, а здесь единственный звук, который доносит до него течение — пронзительный китовий плач, притёкший издалека и пробирающий до дрожи в позвоночнике. Защитник щурится и замечает громадные тени, что проплывают над городом медленно и степенно, лишь изредка ударяя хвостами для ускорения. И правда, чего им бояться здесь?
— Вот и он — город, который ты не спас, мой дорогой Корво, — раздаётся над ухом так ожидаемо, что он даже не вздрагивает. Будь Чужой человеком — и можно было бы сказать, что его дыхание касалось уха лорда-защитника, но Аттано не уверен, что Чужой дышит — или что колебания воды способны сообщить об этом.
Ему вдруг становится смешно от мысли, что божеству Бездны пришлось воспарить над его плечом, чтобы дотянуться до уха, ведь лорд-защитник куда выше тщедушного человеческого тела, в которое заключён юный бог. Эта мысль так увлекает, что Корво не может сдержать смешок — и тот почему-то вырывается из его рта непослушным пузырём воздуха.
Нельзя сказать, что лорд-защитник медленно соображает: тугодум бы никогда не дослужился до его должности, — так что он тут же зажимает свой рот ладонью и лишь пытается понять, как вообще обходился без дыхания с самого момента пробуждения. Но что ему известно о течении времени внутри Бездны? Он невольно прослеживает путь воздушного пузыря наверх, пока тот не теряется из виду, а затем опускает полный нарастающей паники взгляд — и заглядывает в глаза цвета самых глубоких океанских впадин.
Чужой глядит сочувственно и слегка снисходительно, как будто Корво детской шалостью испортил ему тщательно отрепетированную сцену. Его по-детски длинные ресницы опускаются, затем поднимаются вновь, — для Аттано, уже начинающего ощущать звон в ушах и давление воды на грудь, это выглядит нечеловечески медленным, — а бледные губы размыкаются. Ему, в отличие от Корво, говорить не составляет труда.
— Для меня было честью следить, как ты борешься за свою честь, — в глубинах чёрных глаз пляшут озорные подводные огоньки, а Корво с ужасом чувствует, как по щекам холодными жемчужными нитями бегут вверх пузырьки от неосторожного выдоха носом.
Виски сдавливает всё сильнее, и ему просто интересно, собирается ли глумливый божок до последнего наблюдать за его гибелью. Впрочем, с этим можно и не затягивать…
Чужой, отвернувшийся было к городу, вновь оборачивается, когда Корво убирает руку и серебристым потоком выпускает изо рта весь оставшийся воздух. На этот раз изумление в глазах бога несомненное и неподдельно человеческое. Он даже делает порывистый, неустойчивый шаг навстречу, — и Аттано мутнеющим разумом понимает, что это самое человеческое проявление Чужого, свидетелем которому он когда-либо был.
Поле зрения быстро сужается и темнеет, как при погружении, и в последние секунды осознанности Корво снова слышит этот голос, и впервые он звучит не бархатисто, и не вкрадчиво, и не холодно, а напряжённо и беспокойно — почти совсем по-человечески.
— Эта партия для тебя не окончена, мой дорогой Корво, не спеши убирать свою фигуру с доски.
Сложно описать, каковы на ощупь и вкус губы Чужого, но, пожалуй, для существа, кто и колыбельная, и хруст костей под зубами, они слишком… осязаемые? Корво всегда был уверен, что тощий черноглазый мальчишка — это лишь образ, чтобы меченым было к кому обращаться. Не отметал он и теорий, что каждый из отмеченных Бездной видит Чужого по-своему. И всё же оказалось, что юноша с чёрными глазами и унизанными перстнями пальцами вполне ощутим. Впрочем, стоит ли верить всему, в чём тебя пытается убедить Бездна?
Солоноватое влажное касание остаётся мягким и деликатным недолго: пару мгновений спустя Чужой впивается в его губы сильнее, и Корво чувствует, как его лёгкие наполняются воздухом, разворачиваются, и впору сравнивать это со вторым рождением, но прояснившийся разум тут же хмелеет от облегчения и отказывается соображать. Кажется, теперь он плывёт ещё сильнее, чем от отсутствия кислорода за десяток мгновений до этого. Он успевает лишь невероятным усилием воли приподнять веки, чтобы снова поймать чёрный взгляд, и…
***
...глядит в низкое, грязное дануолльское небо, которое рябит, будто водная гладь от ветра, но, тем не менее, точно является именно небом, а не океанской толщей. Корво страшно мутит, в животе словно прогрызла дыру минога, а ещё у него раскалывается голова и никуда не делось ощущение, будто он плывёт, а не лежит на месте. Последнему, впрочем, довольно быстро находится объяснение: он в лодке, которая медленно дрейфует в мутной воде. Скосив взгляд вниз, он видит собственную левую руку, свешенную с борта. Она рассекает воду, и метка от этого пляшет, словно причудливый морской цветок от прибоя. Борясь с дурнотой, Корво тупо глядит на отражённый Дануолл, и ему кажется, будто в перевёрнутой версии города над остроконечными крышами Радшора проплывает израненный кит.
Когда на лодку перемещаются убийцы в китобойных масках, он закрывает глаза и не слушает их диалога. Он вспоминает о предательстве лоялистов и догадывается, что оказался здесь лишь благодаря доброму сердцу Сэмюэля. По версии для живых.
А ещё Корво думает о том, что Чужой всё-таки более человек, чем создание Бездны. Она хотя бы всегда честна в своих намерениях, а вот черноглазый мальчик нагло врал, говоря, что не выбирает любимчиков. Хотя грех жаловаться на этот фаворитизм, который только что дал династии Колдуин и всей Империи ещё один шанс.
Ветер доносит с моря ехидный китовий стон, и губ лорда-защитника касается слабая кривая улыбка.