Кровь капает на белую кафельную плитку. Питбуль с самым спокойным выражением на морде садится возле рыдающей хозяйки. Будто это не с него хлещет на белую плитку алая кровь. В моей голове мелькают мысли - одна краше другой, заставляя мозг думать, а руки - действовать. Я даже не отдаю себе отчёт в том, что в этот момент моё сердце колотится о грудную клетку в панике и в ужасе от происходящего.

"Блять!" - первая мысль в голове, и я сажусь на колено возле собаки, не заботясь о том, что тёмно-синяя форма окрасится в алый. Пёс спокоен, позволяет себя погладить меж ушей, торчащих прямо, с весельем заглядывает в глаза, но не двигается с места. Я улыбаюсь ему, скрывая страх. Глаза метаются по туловищу, ищут колото-ножевые раны. Он даёт себя осмотреть так, будто осмотр у ветеринара проходит каждый день.

Шея.

Грудь.

Лопатка.

Снова шея, но уже ближе к гортани.

Стык шеи и головы.

Кровь хлещет. Питбуль спокоен. Хозяйка пытается между рыданиями рассказать, что произошло. Сердце внутри стучит от понимания, что, как бы четвероногий друг не был спокоен сейчас, зашить раны наживую он мне не даст. Ему девять лет. Приступ тошноты подкатывает к горлу. Я одна на смене, и некогда давать страху волю. Я положила свои ладони поверх кровавых ладоней женщины.

- Потом. Подпишите документы, а я забираю его на операцию.

Я и хозяйка понимаем все риски. Девять лет. Питбуль. Колото-ножевые раны. В мыслях прошла вечность, а на деле не больше пяти минут с момента, как переступили двери ветеринарного кабинета. Мне кажется, что я медленная, но тело и холодный разум действуют быстрее меня, берут ситуацию под контроль. Кровь шумит в ушах, когда я отправляю собаку на весы. Его зовут Боня. Я обязана сделать всё, чтобы он носил это имя дальше.

Сердце готово выскочить из груди, когда я начинаю рассчитывать дозу наркоза и антигистаминного.

- Держите его, - голос будто не мой - вежливый приказ, который хозяйка выполняет, обнимая Боню. Он даже не двинулся - не рыкнул даже, - когда я поставила первый укол. Я снова погладила его. - Что случилось?

- На... на меня напал мужчина. С ножом, - женщина тяжело дышит, а моё сердце сжимается от ужаса и боли за неё. - Он кинулся с ножом... Боня... А Боня защитил... принял удар на себя... - её слова тонут в всхлипе. Девять минут. Встав, рванула в ординаторскую за водой. Баба Люся вчера принесла зефирки. Я их не ем, но испуганной девушке заесть стресс подойдёт. Четвероногий герой заинтересованно смотрит на зефирки сразу, как возвращаюсь в приёмный кабинет, но я мотаю головой. Нельзя. - С-спасибо... А ему? Можно? - и надежда в карих глазах. Я сглатываю, чувствуя, как леденеют кончики пальцев.

- Нет. Питбули - аллергики, лучше не рисковать.

- Ах да... конечно... простите, - лепечет она, выпивая воду.

Время одновременно летит быстро, и ползёт медленно, как улитка, что не вышла у меня с зимней спячки. Второй укол. Я позволяю хозяйке побыть с Боней, пока он не ляжет поспать. После прошу выйти. Пока она плачет и разговаривает с ним, обнимая аккуратно за шею, трепя между ушей, я готовлю всё необходимое для операции.

Инструменты.

Пелёнки.

Салфетки. Много-много салфеток.

Нитки.

Иглы.

Антисептик.

Йод.

Перчатки.

И ещё что-то я донесла позже.

В регистратуре пусто, женщина уходит туда сразу, как я говорю, что пора. Там её ждут горячий чай и зефирки. Боня лежит на кафельном полу, и под ним постепенно расплывается кровавая лужа. Картина, достойная хоррор-истории. Все друзья спрашивают меня о том, почему я не смотрю фильмы ужасов? Ответ вот. Мне хватает работы. Я могу рассказать сотню другую историй, которые по жестокости и человеческих бессердечности и безалаберности переплюнут книги Стивена Кинга.

"Блятьблятьблять!" - матерюсь я, приступая сразу к зачистке операционных полей - ран - самых страшных и опасных, на мой взгляд, ран. Стык шеи и головы. Рядом аорта. Оттуда кровь хлещет так ,что страшно самой. Задета аорта или нет? Уверенный надрез кожи ножницами, даю себе более широкий доступ к ране. Кровь запекается так быстро, и это надо убирать срочно. Стоит убрать - бежит новая. И так по кругу полчаса. Кровоточат разрезанные ножом мышцы. Рана обширная, глубокая. Ещё раз с фонариком на лбу просматриваю на наличие сосудов - нет ли разрезанного? Нет. Я выдыхаю, приступая зашивать мышцы. Это ещё полчаса, так как кровь прибывает и прибывает. Пока не затянула мышцы, кровь идти не перестала. К сожалению, синяк будет.

Боня рычит. Я нервно выдыхаю. Наркоз я дала ему на половину меньше необходимой дозы. Я боюсь - возраст, шок и раны играют свою роль. Что из этого может выстрелить? Слежу за дыханием краем глаза, а иной раз и вовсе смотрю во все глаза - широко распахнув, - боясь непоправимого. В голове шум отдаёт болью, или это уже толпа в регистратуре? Рана на шее возле гортани не лучше. Такая же глубокая. Как не задел тот ублюдок трахею - никому неизвестно. Страшно переворачивать и держать в такой позиции на спине. Может захлебнуться слюнями, может завалиться язык... Я вся в крови, спина отваливается, держу коленями, зашиваю быстрее. Тут не так много крови - к счастью! - но кожи много, отчего цепляю лишнее инструментами и натягиваю. Лишь бы помогло, лишь бы получилось!

Снова рык.

- Потерпи, милый, хорошо? Немного осталось, - шепчу я ему, или себя успокаиваю? Руки не дрожат, хотя голос меня предал. Сорвался до тихого шёпота. С щеки сорвался пот или слеза?

Оставшиеся раны идут куда быстрее. Там не глубоко. Всего лишь кожа и подкожная клетчатка. Не страшно. Опасность вызывают именно две первые раны. Боня прикусил себе язык, отчего пасть выглядит немного жуткой. Кровь везде. Форма - единственная, и запасной нет! - в крови, собака в крови, пол, пелёнки в крови. На стол мы бы его не утащили, слишком тяжёлый. Постелив чистую пелёнку, я укладываю на неё и бегу за обезболивающим и антибиотиком. Вес помню наизусть. Набираю лекарства в шприцы и ставлю. Боня дышит. Физраствором оттираю кровь с шерсти.

В регистратуре шум из голосов, мяуканья и гавканья. Как всегда. Родные моим ушам звуки.

Регистратура резко встречает меня гробовой тишиной. Люди смотрят на меня во все глаза, а я молча киваю заметно успокоившейся девушке. Та подрывается и идёт за мной.

- Ваш парень будет жить, - я улыбаюсь, открывая дверь кабинета. Пёс спит, видя уже десятый сон. - Продержался молодцом. Сейчас ему надо поспать.

Я расположила его в углу, чтобы не мешал вести приёмы. Хозяйка падает рядом с ним на колени, аккуратно обнимая и перекладывая голову себе на колени. По её лицу бегут слёзы.

- Лучше бы... я. Почему он? - шепчет она, рассматривая швы. Не косметика, а обычные кожные швы. В случае Бони красота не стояла на первом месте.

- Может мои слова покажутся слишком жестокими, - выдыхаю я, падая на стул от боли в спине, - но лучше он, чем Вы. Получи Вы такие травмы, погибли бы или на месте, или в машине скорой помощи.

Её шея тоньше шеи питбуля. Нож достал бы до аорты. Женщина всхлипывает, вздрагивает и мотает головой.

- Вы правы, - шепчет она, а я вздыхаю, вставая. Я провела над Боней пять часов, как оказалось. Пропустила обед. Люди ждут. Больше не имею права задерживаться, хотя мне надо будет ещё с кассой разбираться.

- Антидот поставлю через час, как начнёт приходить в себя. Завтра обязательно покажитесь мне, - говорю и ухожу в регистратуру.

Оставшийся день я проработала в окровавленной форме, под косыми и любопытными взглядами людей, с дрожащими руками и колотящимся сердце. А если бы и вправду попал по аорте? Смогла бы зашить, спасти? Может хватит себя дразнить этими мыслями? Я выдыхаю - нервно, измученно, уставшее. Кусаю губы до крови и пью дома успокоительное, чтобы усмирить сердце и мысли, чтобы уснуть. Но адреналин гуляет в крови так, будто я в дополнение ему поставила себе кофеин. Уснуть не удаётся.

Вместо сна - книги.

В итоге включаю на ноутбуке Left 4 Dead 2, локация за локацией, рублю зомби катаной и ножом. Так удобнее и спокойнее, пока не замечаю, что нож в крови. Выдыхаю и прикрываю глаза, напоминая себе: я - не тот ублюдок, напавший на девушку утром. Я не могу вспомнить её лицо сейчас.

Глаза открываю со звоном заведённого будильника на телефоне. Уже утро?

Холодный душ бодрит. Кофе даёт сил. На работе оказываюсь вовремя.

Что принесёт новая смена?