Заботитесь ли вы сами о себе? Наверно, многие сейчас ответят "да". Ведь давать своему организму пищу, спать некоторое время, пусть и не всегда достаточно, это же то, что нужно? Иногда заскакивать в спортзал, выпивать хотя бы литр воды в день и еще, еще… Вот только разговор сейчас идет не про базовые потребности человеческого организма. Конечно, многие не следят даже за ними, но вопрос в другом. Часто ли вы остаетесь дома, когда просто нет сил выйти в свет? Часто ли покупаете себе тот или иной напиток в кофейне напротив не потому, что он имеет самое маленькое количество калорий из всего меню, а просто потому, что вкусно? Часто ли даете себе поваляться лишний час в кровати, просто потому что тепло, хорошо и до жути уютно? И нет, раз в пару недель — это не часто. 
Мидория Изуку, студент первого курса лучшего медицинского университета Японии, даже не задумывался над такими мелочами. Нет, конечно, периодически в статьях он видел советы, медленно перетекающие в рекламу по типу: "Всем иногда нужно полежать в ванне подольше, а с солью от Чие, нашей легендарной исцеляющей девочки, это становится в разы полезнее для вашей кожи!" И прочий подобный бред, после которого он решался на немного более долгий сон предстоящей ночью, и все равно подрываясь в обычное время на следующий день из-за грызущего чувства, зарождающего где-то в желудке. Оно заставляло испытывать дискомфорт от вещей, которые должны были, по идее, этот самый комфорт приносить, заставляло учить правила и писать конспекты до полуобморочного состояния, чтобы поздно ночью отрубаться без любых мыслей, без чувств и пальцев рук, забывая обо всем оставшемся мире. Но вот только даже во сне оно продолжало требовать скорейшего пробуждения, чтобы продолжать вечную работу, забивая уже и на базовые потребности своего тела.
Серьёзно, Мидория — это чертов трудоголик, зависимый от чувства занятости, от измотанности и кругов под глазами. В какой-то момент он даже начал считать, что они идут его лицу. Вроде как делают глаза выразительнее… Только мать волнуется, поэтому в шестнадцать лет ему пришлось познакомится с таким гениальным изобретением человечества, как консилер. А в девятнадцать периодически начать попивать энергетики, пытаясь отвязаться от мыслей, предлагающих добавить туда еще немножко кофе. Для лучшего эффекта. 
Тошинори Яги потребовал прекратить энергетическую наркоманию после первого же занятия, где Мидория вместо водички попытался хлебнуть «живительной влаги». Что ж, похоже, уважение к гениальнейшему хирургу реально способно отучить от зависимости, но далеко не всей. На смену энергетикам пришло тройное эспрессо с утра пораньше, а потом еще парочка в течение дня. Серьезно, Изуку не мог вспомнить, когда он в последний раз спал больше 6 часов. И то, 6 часов — это выходной, когда его уже вырубило и он проспал первых три будильника. Мда… Бывают же такие люди. Когда он был совсем маленьким, ему казались смешными дядечки и тетечки в строгих костюмах, засыпающие на бордюре, поджав под себя ноги. Сейчас же Изуку понимал их, как никто другой. Периодически он еле удерживал свою голову от падения прямо в миску с едой, и то только по причине того, что там Кацудон, а еду богов расплескивать своей рожей нельзя. Естественно, больше же причин в этом мире не засыпать в горяченной тарелке полной еды совсем нет… 
Собственно, его привычки в студенческой общаге совсем не изменились. Все также подъем в 5:30 утра, легкая, все лишь пару десятков кругов, пробежка, а потом зарядка уже студенческая, а то есть штудирование конспектов перед парами и попытка вспомнить латынь. А после уже набег на банки с кофе на кухне, потому что засыпать, утыкаясь носом прямо в изображение человеческой клетки в конспекте — уже совсем не норма, и надо бы взбодрить истощенный организм. И так изо дня в день…
Даже недавно начавшиеся отношения с Тодороки Шото, изначально местным красавчиком, а теперь уже просто уставшим и вымотанным студентом, особо ничего не поменяли. Просто около часа в день были теперь посвящены только ему. Но откуда они возьмутся? Неужто в днях теперь 25 часов? Вовсе нет. Он был собран из тех одиноких минуток, посвящённых прокрастинации и перезарядке мозгов, то есть теперь Мидория Изуку вообще не делал перерывов. Времени и так дико не хватало, зачем тратить их на какую-то там медитацию или просто отдых? Вот именно. Незачем. 
Вот только такой принцип почему-то распространялся только на самого Мидорию. Его же друзья постоянно получали просьбы, в которых их просили не перетруждаться, делать те самые перерывы, давать себе побыть с самим собой наедине, заботиться о себе. Нет, ну серьезно, не зная Изуку поближе, слишком просто поддаться впечатлению, что он тот самый гуру заботы о себе из видео на ютубе, рассказывающий о пользе селфкера. Но вот только, похоже, он восполнял отсутствие банальных перерывов знанием того, что все остальные его имеют. Возможно, это определенная форма мазохизма, но точно сказать сложно, да и, в целом, что это поменяет?
То утро субботы ничем не отличалось от предыдущих дней. Разве что засохший тюбик с консилером, который он благополучно забыл закрыть вчера, стал неприятным сюрпризом. «Надо бы сгонять в ближайший 24 часовой гипермаркет, там всегда есть парочка дешевых», — вот примерно с такими мыслями Изуку, больше напоминавший панду, чем девятнадцатилетнего человека, зашел в кухню за порцией кофейка, прекрасно понимая, что никого не встретит на кухне в такую рань. 
Но… Похоже, сегодня не только засохший тюбик маскирующего крема его расстроит. На кухне стоял Тодороки Шото собственной персоной. И, отвлекшись от приготовления очередной чашечки зеленого чая, крайне недовольно на него уставился. 
«Доброе утро. Сколько ты сегодня спал?» — в мягком голосе четко проступали нотки беспокойства.
«Около семи часов, а что...?» — наглая ложь. Когда же он привык добавлять около трех часов сна к своему отдыху? Пожалуй, довольно давно. И ведь не один мускул на лице не дёрнулся. 
А Шото ведь поверил. Он ведь всегда верил, верно? Боже, когда, когда он в последний раз спорил с Изуку? Когда в последний раз говорил что-то поперек? Он ведь всегда доверял Мидории, верно? Да, определенно. Всегда слепо соглашался ведь… Если он не может довериться своей любви, то кому еще? Кому еще он мог верить на слово, не проверяя, не опасаясь лжи? Наверно, даже самому себе открыться так, как Изуку, было страшно и непонятно. 
Ночь выдалась трудная. «Не стыдно?», — в очередной раз этот вопрос подняла совесть. «Ты ведь каждый раз предаешь его доверие, ты же это понимаешь. Лжец, мерзкий, мерзкий лжец. И как ты потом смотришь ему в глаза?» А Изуку не знал. Зачем спрашивать, если тот же противный хриплый голосок заставляет его подниматься с постели ровно в полшестого утра, медленно убивая себя, лишая последних крупиц отдыха. А после кусок за кусочком ест его грудную клетку за очередную ложь, сказанную любимому человеку. Чертов круг. 
Мидория сгорал. Медленно и заживо. Выгорали сердце и душа, сгорали тело и эмоции. Чувства следовали за ними. Пропавший огонек в глазах, вечно грязные волосы, помятые рубашка и заляпанный свитер — вот все, что начали ежедневно видеть друзья паренька. Сколько раз Урарака спрашивала, все ли в порядке? Сколько раз Иида интересовался его состоянием — столько же Изуку отвечал, что все в порядке, улыбался совсем неискренней улыбкой, будто натягивая маску, похоже, даже не стараясь скрыть ее неподлинность. Похоже, где-то в глубине души надеялся, что они сделают что-то. Нет, не увидят, тут было сложно не заметить. Пожалеют? Да, скорее всего пожалеют. 
И только Шото не делал вообще ничего. Кратко интересовался продолжительностью сна, кивал, получая ответ, уходил к себе с чашкой чая. Будто бы абстрагируясь от Мидории. Серьезно, даже тот малейший гребаный час, который они проводили вместе, он все время переносил, отодвигая куда-то, отмахиваясь курсовой работой, которую он все не успевал доделать. Будто бы не желая видеть и слышать. Будто бы разочаровавшись. Будто бы разлюбил. 
Да уж. Можете поздравить Мидорию. Он заработал себе бессонницу переживаниями, что он разонравился Шото, ведь он не уделял партнеру достаточно времени, врал, юлил, уходил, недостаточно поддерживал. Не был рядом, когда это было необходимо. Не давал столько, сколько было нужно. Чувство вины определенно причиняло боль. А она… Она была безумной. Хотелось рвать на себе волосы, кричать, реветь и бежать куда-то. Совсем не важно куда, главное бежать. Подальше отсюда.
Так прошло около пары дней, пока Изуку, которого окончательно покинули силы, не упал в обморок. Истощение, переутомление на почве постоянного стресса — диагноз медсестры в больнице был неутешительным. Где-то на фоне плакала Урарака, винившая во всем себя. Ее приобнимал Иида, понимая, насколько уязвимой себя она сейчас чувствует, поддерживая подругу. Нависшая вокруг гнетущая атмосфера вгоняла в тоску всех. Вот только Тодороки Шото так и не появился в палате. Ни на первый день, ни на второй, и даже когда Изуку очнулся, его все еще не был рядом. Он будто бы забыл о нем. Будто бы не желал вспоминать. А Изуку ведь ждал. Ждал, чтобы извиниться, покаяться, наобещать кучу всего, что он обязательно выполнит. Чтобы взять за бледную руку, прижимая ее к лицу, касаться губами длинных пальцев. Чтобы целовать мраморное лицо, проводя подушечками по шраму. Чтобы наконец-таки сказать своему Шото, что любит его, что исправится, что Шото больше не будет один. Что они сходят в то кафе, где до жути вкусно делают собу, что в парных юкатах развлекутся на фестивале, что вместе посмотрят на фейерверк. Что ему больше не придется ждать. 
Но вот только Шото не приходил. А Изуку все продолжал ждать. 
И вот, долгожданный день выписки. Он выходит из кабинета той самой пухленькой медсестрички, клятвенно заверив ее, что будет лучше следить за собой. Прихватив нужные медикаменты и пару смен одежды, которые принес ему Иида из общежития, Изуку направился к выходу. 
Сейчас он определенно выглядел лучше. Лицо перестало отливать зеленым, на щеках появился румянец, руки перестало холодить от любого ветерка. Но вот только глаза были матовыми, а веснушки бледными. Мидория бы похож на старую дорогую фарфоровую куклу — прелестную, но полностью потерявшую живой вид. А ведь похоже…
Солнечные лучи больно били в глаза, а свежий воздух после запаха больницы был особенно непривычен. Изуку шел, наслаждаясь атмосферой вокруг. Ранняя осень, слегка прохладное время, но самое то, чтобы прогуливаться, не изнывая от жары. Идти по небольшому парку, раскинувшемуся на пути от больницы до студенческого общежития, было слишком приятно. Думать не хотелось абсолютно, что уж говорить о противных мыслях, не дающих покоя не первую неделю. Что ж, пожалуй, благодаря атмосфере, царящей вокруг, Изуку мог думать более трезво. 
Вдох. А может, зря это все? Возможно, нет смысла быть вместе, держать друг друга возле себя. Это тратит нервы. Ведь стоит лишь вспомнить те уставшие, непонимающие, потерянные глаза Тодороки, и сердце пропускает болезненный удар. Тодороки ведь не тот человек, который просто забьет. Он реально волнуется, действительно переживает, винит себя. 
Выдох. Он помнит руки Шото. Они такие… Такие спокойные. Других слов не подобрать. То умиротворение, которое дают ему его ладони, пока легко прикасаются к лицу, не передать словами.  Они вовсе не теплые и не холодные. Они горячие и ледяные на концах — именно это успокаивает лучше любых снотворных и лекарств. Особенно, когда длинные пальцы мягко перебирают кудри, отделяя каждый завиток, перекладывая пряди со стороны на сторону. 
Вдох…Но ведь он не может ничего дать Тодороки взамен. Зачем он нужен? Зачем Тодороки тратить время, силы и нервы на него? Он не хочет доставлять проблем. Не хочет быть обузой. Не хочет больше видеть волнения в водянистых глазах. Не хочет…  
Выдох… Он ведь и правда помнит грустные глаза Шото. Помнит, как тот, прижавшись к его боку темной ночью, сжимал в руках край футболки Изуку, будто бы боясь, что лежащий рядом уйдет. Что снова его оставят одного в темноте и страхе. 
— Изуку, — мягкий голос коснулся уха. Мидория дёрнулся, чуть не выронив пакет из-за неожиданности. Перед ним стоял, собственно, объект размышлений. 
— Тодоро.. Шото, — и на этом моменте оба замолчали. Что говорить? Пожалуй, не знает никто. 
Стоит извиниться? Пожалуй, стоит. Но как и когда? Узнать о самочувствии? Возможно, подойти поближе… И прикоснуться? А возможно…
— Изуку. Посмотри на меня, — и снова голос выводит из раздумий. Несмело, но изумрудные глаза все-таки поднимаются, прекращая гипнотизировать асфальт — Я... Я скучал. 
И те самые руки прижимают к себе, те самые руки зарываются в волосы и тот самый голос шепчет: — Прости, я не хотел тревожить тебя, поэтому не приходил. Прости, что вовремя не заметил. Прости, что не успел, прости, прости… 
Так и стояли в парке два парня, прижимаясь к друг другу, шепча извинения в тихой перепалке, выясняя, кто виноват больше, и бесконечно признаваясь в любви, обещая стать лучшей парой друг другу.
Трудоголизм — это тоже болезнь. Часть психологической зависимости. Кто-то зависит от алкоголя, кто-то от сигарет, кто-то от веществ поинтереснее, кто-то идет на поводу своего животного начала. Мидория Изуку зависим от чувства занятости, кругов под глазами и усталости. Но больше всего этого он зависим от Тодороки Шото.
Хоть Изуку и поклялся пред врачами, друзьями и, естественно, Шото, что будет чуть больше заботиться о себе, выдержки и нервов хватило ровно на полторы недели, потому что голосок в голове, уже разрываясь, требовал: "Прекрати лениться. Ты совсем перестал работать. Ты никого не спасешь. Не станешь похожим на Всемогущего. Ты не достоин учиться здесь. Ты ничтожен". И так раз за разом, будто заезженная пластинка на повторе. Серьезно, даже фразы особо не менялись. Только перемешивались в воспаленной голове, не давая уснуть по ночам и проснуться по утрам. 
Что ж… Похоже, мы вернулись к тому, с чего начинали. Изуку, снова похожий на панду, идет в полшестого утра субботы заваривать себе первую, но, похоже, далеко не последнюю на сегодня чашку кофе. 
И, похоже, даже дураки не всегда учатся на своих ошибках, ведь Изу снова встретил на кухне Тодороки Шото с все той же чашкой зеленого чая в руках. 
Вот только в этот раз и Тодороки выглядел не лучшим образом. С идентичной Мидории синевой под красноватыми глазами, со взъерошенными, похожими на разноцветную крашенную швабру, волосами и с вымученно поднятыми глазами.
— Доброе… утро? — а что еще сказать в ситуации, в которой ты своего парня еще не видел, а он выглядит как чертов вампир? 
— Добро.. — и Шото, черт возьми, пошатывает, из-за чего он летит вниз, чуть не расплескивая весь чай на себя, от которого его спас мигом среагировавший Мидория, что, тихо ругнувшись, поднимает глаза и говорит: — Пойдем спать, а? 
— Да, сейчас, я протру пол и отведу тебя к твоей комна... — забубнивший себе под нос Мидория поставил Тодороки на ноги и схватил швабру, машинально протирая пол. — …те, если тебе нужна помощь, чтобы не…
— Ми... Изуку. Послушай. Я не могу спать, зная, что ты совсем не отдыхаешь. Думаешь, я слепой? — Тодороки, присев за стол, подперев лоб ладонью, продолжил: — Я волнуюсь, поэтому сейчас я и ты пойдем ко мне, я достану тебе второй футон, и спать ты будешь рядом со мной, — видя озадаченное, готовое сказать что-то в ответ лицо Мидории, Шото продолжил еще более раздраженным голосом: — Мне уже плевать, что ты думаешь. Я хочу выспаться. Пойдем. 
Сказав это, Тодороки буквально потащил парня по коридору, распахнул дверь, достал футон и, кинув его на пол, строго посмотрел на зеленоволосого паренька. — Прости. Но от своих слов я не откажусь, выспаться и правда хочется. Сегодня выходной. Если хочешь — отодвигайся подальше. Я пойму, если ты не захочешь спать рядом, но прошу... 
— Шото, я понимаю. Хорошо, — Мидория с немного виноватой мордашкой расправил футон на полу, максимально пододвигая его ближе к футону Тодороки. — Я буду здесь, рядом.
Уже спустя добрых пять минут, лежа на футоне и смотря на парня рядом, Изу тихо прошептал: — Знаешь, а ведь так могло бы быть всегда. 
Одобрительный кивок Тодороки положил начало маленькому и только их ритуалу. 
Собственно, спустя около недели, в комнату Шото перекочевала пижама, зубная щетка и, как не парадоксально с его волосами, расческа Мидории. А еще один футон отправился на верхнюю полку в шкафу, ибо зачем им два? Футон Тодороки вмещает двоих крепко обнявшихся парней, которым вполне хватает места. 
А спустя еще около месяца Изуку, мягко и нежно перебирая волосы Тодороки, смешивая двухцветные пряди между собой, тихо заговорил: — Знаешь, Шо-чан. А ты ведь действительно спас меня.