Вроде бы все в этот день было таким же, как и в предыдущий, и до него, и так далее — начиная с того момента, как их всех нарисовали. Их История, как и всегда, закончилась падением судьи Фролло с Собора, счастливыми объятьями Эсмеральды и Феба и чествованием Квазимодо парижанами. Как обычно, поехали финальные Титры, и народ начал расходиться по своим делам. Феб и Клопен заговорщицки перемигнулись и направились в ближайшую таверну — отдохнуть после всей этой суеты и беготни. 
Квазимодо сбежал обратно на свою колокольню — ужинать в компании горгулий и Старого Архидьякона. Горбун предложил было Эсмеральде присоединиться, но она отказалась, хотя обычно с удовольствием принимала приглашение. Но не на этот раз.

Сегодня ей надо было побыть в уединении. Подумать кое о чем. Этот вопрос не давал ей покоя вот уже несколько дней. И причиной тому был судья Клод Фролло. Какой-то он был не такой в последнее время. Странный. Не похожий на себя. Это проявлялось в мелочах — заметить подобное было сложно, но у Эсмеральды получилось, и теперь мысли о судье не выходили у нее из головы.

И ведь вроде бы Фролло вел себя так же, как и с того момента, когда появилась их История. Он с воплем летел вниз в обнимку с горгульей, прямо в горящий ад. Затем появлялись Титры, и Фролло, чихая и кашляя, выходил из клубов дыма весь в копоти и саже, безуспешно пытаясь отряхнуться. После этого он, как и всегда, садился на своего коня, бросал презрительный взгляд сверху вниз на всех остальных и, с высокомерной брезгливостью вздернув свой длинный нос, отправлялся с площади восвояси. Его фигура так и излучала пренебрежение. Фролло создал вокруг себя такую атмосферу, что всех остальных от него просто отталкивало.

Впрочем, чего от него еще ожидать — он ведь Злодей. А пытаться дружить со Злодеями себе дороже. Потому что они такие… Злодеи. Мало ли что у них на уме — может, опять хотят подлость задумать, пусть даже и вне Истории. Может, это у них хобби такое. Злодеев надо сторониться и не глядеть в их сторону лишний раз, каких бы хороших они ни пытались из себя строить. Потому что соврут — недорого возьмут, такова их злодейская натура. Впрочем, ко Фролло это не относилось. Он не пытался никого из себя строить и совершенно откровенно был собой — надменным ублюдком, плюющим на всех с высокой колокольни.

И все-таки сегодня Эсмеральду черт дернул кинуть взгляд на судью. Именно в тот момент, когда на его лице промелькнуло выражение, которое ему было совершенно несвойственно. Его брови скорбно изломались, губы скривились, и весь он как-то перекосился в горькой гримасе, и по всему было видно, что Фролло с трудом подавил судорожный вздох. Впрочем, в ту же секунду его лицо вернуло себе прежнее высокомерие, и судья с брезгливой миной уехал с площади. Но вот Эсмеральда теперь вспоминала его лицо — оно так и стояло у нее перед глазами.

Поначалу-то она пыталась отмахнуться — мол, привиделось ей это, но потом сдалась. И теперь усиленно думала о том, почему на лице этого Злодея было такое выражение тоски и горечи, что ее даже покоробило слегка. Эсмеральде было неловко, что ее одолевают такие мысли. Она не сомневалась, что, скажи она об этом друзьям, они поднимут ее на смех. Потому что нашла, о ком и о чем думать — о судье Фролло, нелепица какая. Хватит и того, что он всем портит жизнь в Истории, чтобы еще и вне ее о нем задумываться. Не лезет ни к кому — и хорошо.

И все же Эсмеральда решила понаблюдать за судьей тайком ото всех. Первым же, что она заметила, было очень трепетное отношение судьи к своему коню. Она еще в Истории заметила, как Фролло беспокоится за это животное — не зря ведь он прокричал те слова тогда, возле мельницы, когда капитан Феб пытался сбежать от судьи: «Стреляйте в него! Только не попадите в моего коня!» И вот сейчас до Эсмеральды вдруг дошло, что со своим конем Фролло себя ведет совершенно не по-злодейски. По представлениям Эсмеральды, да и всех остальных тоже, Фролло должен был себя вести со Снежком — так звали его лошадь — примерно так же, как с Квазимодо. То есть это должна была быть жесткая дрессура, безжалостность и холодная расчетливость. Но голос Фролло был нежен, когда судья разговаривал со своим конем, и Снежок совершенно не боялся кнута — видно, его ни разу им не били. И выражение лица судьи, когда он смотрел на Снежка, было очень мягким, расслабленным, ни капли ненависти не было на нем, ни хотя бы самой малой толики презрения. И этот страшный жеребец отвечал судье полной взаимностью: ходил за Фролло, как привязанный, ласково хватал его за плечо своими зубами, слушался его свиста и знаков, так что судья практически не пользовался поводьями, позволяя им свободно повиснуть на луке седла. Когда Фролло ехал верхом, то казалось, что он и его конь — это один целый организм.

Эсмеральде, однако, доводилось видеть, как суровые и жестокие мужчины, у которых вдруг появлялся какой-нибудь питомец, начинали испытывать к нему сильную привязанность, и то, что Фролло был добр со своим конем, не вызвало у нее особого удивления. Эсмеральда продолжила наблюдать за судьей дальше. Она заметила, что стражники, которые в их Истории обычно шарахались от Фролло во все стороны и трепетали от одного его вида, вне ее испытывают к нему глубочайшее почтение и уважение, но страха в их глазах Эсмеральда не видела. Да и сами эти солдаты оказались, в сущности, не такими сволочами, как она о них думала. Особенно те двое, толстый и высокий, которые пытались отобрать у нее деньги, когда они все Работали. Даже наоборот.

Толстый оказался балагуром и насмешником, частенько закрывающим глаза на мелкие людские проделки, вроде безобидных шуток над каким-нибудь подвыпившим монахом. Он обычно просто разгонял шутников — как правило, ими были мальчишки-озорники, и со смехом доводил монаха до его обители. Эсмеральда выяснила, что толстяк, оказывается, имел плохое зрение. Она видела, как на посту иной раз он усаживался на какой-нибудь уступ или ступеньку, водружал на нос очки и доставал из-за пазухи книжку. Ее это поразило. Именно этого стражника она считала тупым, как пробка, но, когда тот утыкался в пожелтевшие страницы, вид у него был задумчивый и глубокомысленный. При этом он время от времени отрывался от чтения и зыркал глазами вокруг, проверяя, все ли в порядке.

Высокий стражник, которому Феб все время отрезал один из его длинных усов, в отличие от толстяка выглядел молчаливым и суровым, но в уголках его глаз сбегались веселые морщинки, да и сами глаза его были добрыми. Вокруг усача часто можно было увидеть детей, которые буквально липли к нему.

— Ну, что вы тут опять сгрудились, мелкота?! Не положено! — сердито говорил он им тогда, а дети радостно вопили:

— А сделайте лодочку, дяденька!

— Нет, лошадку!

— А можно рыцаря?!

И тогда усач усмехался и вздыхал:

— И что с вами, озорниками, делать? Несите чурочку или полено, что-нибудь придумаю.

У кого-нибудь из детей обязательно оказывалась с собой деревяшка — видно, нарочно приберегали, и стражник, ловко орудуя ножом, вырезал какую-нибудь игрушку. Получалось не хуже, чем у Квазимодо. Малышня получала свой подарок и со звонкими воплями стайкой уносилась играть.

Время от времени этих двоих стражников заставал на месте «преступления» Фролло. Такое бывало, когда они стояли на посту возле Дворца Правосудия, откуда выходил судья. Те сразу прерывали свои занятия, вскакивая на ноги и вытягиваясь перед ним во фрунт, а Фролло внимательно их оглядывал, слегка морщась. Он замечал сползшие на кончик носа очки толстяка и кучку стружек возле усатого и брюзжал:

— Опять занимаетесь черт знает чем на посту, болваны! Вы дождетесь, кончится мое терпение, и я постараюсь, чтобы вас вышибли из стражи с треском!

Они стояли понурившись и сопели носами.

— Простите, ваша честь, мы больше не будем… — бормотали они, и судья вздыхал.

— Сдались вы на мою голову… Детский сад, а не стража, — бурчал он, отходя от них.

Эсмеральда сделала вывод, что это повторялось довольно часто. Но она никогда не видела, чтобы Фролло как-то серьезно наказывал их. Да, он не поощрял такое поведение, но не более того. Стражники все так же несли службу, иногда отвлекаясь на свои дела. Если бы это происходило в Истории, то — Эсмеральда не сомневалась — он бы наверняка приказал выпороть их, но вне Работы Фролло реагировал весьма спокойно на их проступки. И от раза к разу Эсмеральде это казалось все более странным. Фролло определенно вел себя не как Злодей.

Но больше всего ее поразило отношение ко всему этому Старого Архидьякона. Близилась очередная Годовщина их Истории, и Эсмеральда пришла к Архидьякону в собор, чтобы обсудить с ним какие-то приготовления для ее празднования. Они поговорили о том и о сем, и тут Архидьякон задал вопрос, от которого она пришла в ступор.

— А когда ты собираешься сказать о празднике судье Клоду Фролло? — он спросил это, весело блестя глазами. — Его ведь тоже надо позвать, как считаешь?

Эсмеральда в полной прострации некоторое время смотрела на него, потеряв дар речи.

— Что?! Но, святой отец, он же Злодей! — она наконец отмерла от шока. — Разве будет правильным приглашать на наше торжество Злодея? Он же нам все испортит своим кислым видом! И как бы он там не натворил чего!

— Ну-ну, дочь моя! — Архидьякон строго на нее посмотрел. — Он — такой же полноправный участник нашей Истории. Тебе никогда не приходило в голову, что без него ее бы просто не было?

Эсмеральда, приоткрыв рот, в панике смотрела на святого отца. Грешным делом ей поначалу показалось, что он сошел с ума, но взгляд у священника был ясным и твердым.

— Но как я скажу об этом остальным?! — простонала она. — Они ведь наверняка будут против!

— Так убеди их, — он был до чрезвычайности настойчив. — Разве тебе не кажется это несправедливым, что один из главных участников постоянно остается в стороне? А ведь это и его праздник. Хотя бы подумай об этом!

— А если он сам откажется? Он ведь вроде как ненавидит праздники! — сомнения были весьма сильными.

— Ну, если откажется, тогда и говорить не о чем, — священник развел руками. — Попытка — не пытка.

Эсмеральда несколько дней ходила в раздумье. Все же она решилась и пригласила всех на разговор на колокольню к Квазимодо.

— И зачем ты нас позвала, Эсмеральда? — Клопен упер руки в боки. — У меня дел невпроворот, а ты меня дергаешь!

— Ну… понимаешь… — она замялась. — Я тут подумала… Может, на этот раз нам все-таки стоит позвать на торжество судью Фролло?

Они все, чрезвычайно скандализированные ее предложением, молча смотрели на нее. Гюго припрыгал к Эсмеральде и положил свое каменное копытце ей на лоб.

— Вроде, горячки нет, — заключил он. — А то я подумал, что ты бредишь.

Эсмеральда убрала его копытце со своего лба и решительно сказала:

— Нет, я не брежу! Он — один из нас! И то, что мы каждый раз забываем о его существовании, когда празднуем нашу Историю — это… неправильно!

— Эсмеральда, он — Злодей! — Феб постарался быть как можно более убедительным. — Ты представляешь, что он там нам может устроить?! Злодеям не место среди нас! Они опасны и непредсказуемы!

— До сих пор лютовал он только в Работе! — в Эсмеральде вдруг вспыхнул смутный протест. — Разве он делал что-нибудь… такое… когда наша История заканчивалась? — она перевела негодующий взгляд на Квазимодо, который съежился на своем табурете. — Квази, ты из нас ближе к нему, чем кто-либо другой. Так скажи мне, творил ли судья что-то кошмарное, помимо того, что ему было положено?

Квазимодо подумал. Он силился вспомнить что-нибудь такое, но не мог. Фролло определенно ничего такого не делал, находясь вне Истории.

— Н-нет… — смущаясь, пролепетал он. — Все остальное время он ведет себя очень тихо.

— Что и требовалось доказать! — Эсмеральда торжествующе выпрямилась.

Лаверн со скрежетом почесала подбородок.

— Ох, не нравится мне это… — она покачала головой.

Виктор не сказал ничего — он просто забился в уголок, тихо грыз свои когти, и каменная крошка с еле слышным стуком сыпалась на дощатый пол. Феб, хмуря брови, смотрел на Эсмеральду, которая, с полным осознанием своей правоты, даже и не подумала отвести свой взгляд.

— Я вижу, ты уже все решила, так? — наконец, сказал он.

Она упрямо вздернула свой подбородок и сверкнула глазами.

— Ну, что ж, спасибо, что хоть нас оповестила, — буркнул Феб. — Но смотри, Эсмеральда, если что-нибудь случится на этом празднике, то это будет полностью твоя вина. Мы тебя предупреждали. Фролло — Злодей, и никогда не перестанет им быть.

— Вот-вот, — Клопен вторил ему с жаром. — Черного кобеля не отмоешь добела. И хоть приглашать гостей — это моя обязанность, к Фролло я не пойду. Еще не хватало соваться в его логово! И никто из нас не пойдет! Да, Квазимодо?

Горбун вдруг сильно покраснел и отвернулся. Эсмеральда встала, аккуратно оправила свои юбки и сказала:

— Я сама к нему пойду! Раз уж вы все так его боитесь, я схожу к нему и приглашу его! — она так и сочилась ехидством.

— Флаг тебе в руки, барабан на шею! — Феб фыркнул. — Как бы тебе не пожалеть потом… Не боишься, что он заточит тебя в темницы, как увидит?

— Ну, он ведь до сих пор этого не сделал, правда? — Эсмеральда сладко ему улыбнулась.

Однако, когда они спустились с колокольни, и все остальные разошлись по домам, Эсмеральда вдруг обмякла и обхватила себя за плечи. Ее слегка трясло от напряжения. «И во что я ввязалась?! — на нее находила паника. — И ведь я не могу теперь пойти на попятную — сама себя в это все втравила!» Она с трудом взяла себя в руки и направилась в свой шатер. Там Эсмеральда скромно поужинала — кусок не шел ей в горло, и приготовилась ко сну. Но заснуть не смогла еще очень долго — ее так и пожирало беспокойство. Пустят ли ее стражники к Фролло? А вдруг он действительно с ней что-нибудь сделает? Что-то такое кошмарное… Наконец, она все-таки заснула, и сон у нее был до крайности беспокойный.

Эсмеральда собиралась с духом несколько дней. Наконец, она решила, что перед смертью не надышишься, собрала всю свою волю в кулак и одним вечером направилась к Дворцу Правосудия, где и обитал судья Фролло. Вход на этот раз охраняли знакомые ей стражники: толстый и усатый. Эсмеральда взошла по ступеням, и стражники загородили ей дорогу своими алебардами.

— К кому идешь и по какому делу, цыганка?! — строго вопросил ее толстяк.

— К судье Фролло, — она спокойно смотрела в его лицо, хотя внутри у нее все сжалось.

— Надо же! — толстяк широко распахнул глаза, а его напарник дернул усом, скрывая замешательство — от судьи Фролло все предпочитали держаться подальше, а тут девчонка сама пришла, да еще какая — та самая, которую Фролло тиранил на протяжении всей Истории. — И чего тебе от него надо?

— На праздник пригласить хочу, — ее голос все-таки дрогнул.

— На праздник?! — удивлению стражников не было предела, и на этот раз они даже не постарались его скрыть. Тем не менее, они отвели свои алебарды в стороны.

— Ну, проходи, — кивнул толстяк.

Эсмеральда робко замялась на пороге. Толстяк вдруг хихикнул.

— Чего застряла? Боишься, что он тебя укусит? — его глаза весело заблестели, а Эсмеральда закусила губу, не зная, что ему ответить. — Или ты сама хочешь укусить его, но боишься отравиться? — стражник с трудом сдерживал смех.

— Ну хватит тебе, Матье, — подал голос усач. — Иди, девонька. Даже если ты его укусишь, то не отравишься. Он не ядовитый. Правда, его это может разозлить.

Толстяк всхлипнул и заржал во весь голос. Эсмеральда, вздернув подбородок, вошла во Дворец Правосудия. Усач увязался за ней.

— Идем, провожу. Сама ты ни в жизнь дорогу не найдешь, уж больно ходы тут замороченные, — буркнул он.

— Спасибо, сударь, — Эсмеральда благодарно ему улыбнулась.

— Да не за что. Этьен меня зовут, без всяких «сударей», — стражник усмехнулся в усы.

Коридоры во Дворце Правосудия и вправду были запутанные. Но усач Этьен ориентировался в них великолепно. Он привел Эсмеральду к какой-то двери.

— Покои его милости туточки, — сказал он. — Я тут неподалеку буду. Удачи.

Он отошел подальше, в самый конец коридора, оставив Эсмеральду наедине с дверью. Дверь была дубовая, толстая, и Эсмеральда нерешительно замерла перед ней. Перед тем, как пойти во Дворец Правосудия, девушка тщательно репетировала, что она скажет, когда окажется перед судьей Фролло. Но сейчас все мысли вдруг начисто испарились из ее головы, и теперь там было так пусто, что Эсмеральде показалось, что эта пустота слегка звенит. Эсмеральду снова пробрала дрожь, и она покрылась противными мурашками, но все же постаралась взять себя в руки, выдохнула и постучалась. С той стороны двери раздался недовольный низкий голос:

— Войдите! — верно, судье не понравилось, что его сейчас беспокоят.

Эсмеральда, стиснув зубы, открыла дверь и вошла в большую комнату. Явно это была спальня судьи — там стояла роскошная кровать на высоких столбиках и с парчовым, искусно вышитым балдахином. Сам Фролло сидел в кресле перед горящим камином, и в свете яркого пламени был отчетливо виден его хищный профиль. Эсмеральда в очередной раз поразилась форме носа судьи, когда Фролло чуть повернул голову в ее сторону и кинул на нее надменно-равнодушный взгляд. Эсмеральду это даже слегка обидело. Она вспомнила, какими были его глаза в их Истории — горящие, словно уголья в костре, и такие же обжигающие. Сейчас от судьи веяло холодом с легкой ноткой удивления. Он приподнял свою тонкую бровь и сказал:

— Ты?! — в его голосе явно прозвучала насмешка. — И как же ты осмелилась сюда прийти, девчонка? Ты ведь попала в самое логово Злодея. Не боишься, что я с тобой что-нибудь сделаю?

Эсмеральда подавила судорожный вздох, и ее голова вдруг заработала так, что мысли в ней мелькали со скоростью молнии.

— Если бы вы хотели что-то сделать, то уже сделали бы, судья, — она даже позволила себе легкую улыбку.

Фролло прикрыл глаза веками и издал звук, похожий на урчание. Затем оперся руками о подлокотники кресла и неспешно встал на ноги. Одет он был в свою обычную черную сутану, только без наплечников, и Эсмеральда мельком подумала, что в плечах судья так же широк, как и Феб, но тут же отмахнулась от этой мысли. Фролло медленно подошел к Эсмеральде, и в его взгляде вспыхнула слабенькая искра интереса.

— Надо же. А ты и вне Истории довольно дерзкая, — хмыкнул он. — Ну, и что же ты от меня хочешь, цыганка Эсмеральда?

— Пригласить вас на Годовщину Истории, судья.

Эти слова произвели на судью эффект разорвавшейся перед носом бомбы. Его карие глаза вдруг широко распахнулись, и Фролло уставился на Эсмеральду, приоткрыв рот. Он даже потерял дар речи на минуту-другую.

— Что?! — наконец выдавил из себя судья.

— Что? — Эсмеральда не совсем поняла, от чего он в таком шоке. Это ведь всего лишь приглашение на Годовщину.

— Я правильно тебя услышал, дитя, ты хочешь, чтобы я пришел на этот ваш праздник? — он все еще не верил своим ушам.

— Да! — твердо заявила Эсмеральда. — Это и ваш праздник тоже!

Кадык на шее судьи вдруг судорожно дернулся, венка на его виске вздулась и запульсировала, и на лице Фролло появилось выражение, которого Эсмеральда совершенно не поняла.

— Вот уж не думал, что когда-нибудь услышу это… — наконец пробормотал судья. — Твоя была идея, девочка? Впрочем, без сомнений — твоя, раз ты сама сюда пришла. Вероятно, остальные отказались наотрез…

Эсмеральда тихо скрипнула зубами: Фролло нельзя было отказать в уме, он все понял абсолютно правильно. И теперь она с трепетом ожидала, что он скажет в ответ. Обругает ее и велит выметаться? Позовет стражу и посадит ее в застенки? А может… Она с ужасом посмотрела на огромную кровать. Но судья подцепил своими длинными пальцами ее подбородок и заставил взглянуть себе в глаза, которые вдруг ярко вспыхнули, и в них заплясало что-то такое… Эсмеральда бы сказала, что это были чертенята.

— Пожалуй, это будет интересно… — прошептал Фролло. — Передай остальным, девочка, что я приду на ваш праздник. Да скажи им, чтобы они там не дергались особо. Никаких выкрутасов* с моей стороны не будет, это я тебе обещаю. Ну, разве что в качестве отпора, если ко мне полезут.

— А с чего бы им к вам лезть? — Эсмеральда искренне этого не понимала.

— Ну, как же… Я ведь Злодей, моя дорогая, — с ядовитой иронией промурлыкал судья. — Тот самый мерзавец, который затиранил весь Париж. Грех ведь такому не сказать правду в лицо после трех-четырех бокалов вина, как считаешь?

— Я считаю, что в таком случае эти пьянчужки будут вынуждены уйти домой! — она сердито нахмурилась.

Фролло усмехнулся.

— Домой, говоришь… — проурчал он. — Сейчас, однако, уже поздно, и тебе действительно пора домой. Свое слово я сказал.

Фролло подошел к двери, открыл ее и окликнул усатого стражника, который маялся в углу.

— Проводите девушку до ее дома! — велел судья. — Да чтоб ни одного волоска с ее головы не упало!

— Слушаюсь, ваша милость! Все будет сделано в лучшем виде! — солдат отдал ему честь и взял Эсмеральду под локоток. Дверь за судьей захлопнулась. Этьен и Эсмеральда молча поглазели друг на друга. Наконец Эсмеральда открыла рот.

— Я живу в…

— Да знаю я, где ты живешь! — мягко усмехнулся Этьен. — Идем.