Холодный воздух лезвием проходится по горлу, и Вэй Ин наконец-то полностью просыпается. Вокруг цзинши стоит почти полная тишина — все адепты клана Гусу Лань до смешного строго соблюдают распорядок дня, а его собственное тяжёлое дыхание явно выбивается из общей спокойной картины. Он прикрывает глаза и опускается прямо на пол, опираясь спиной на стену. В Гусу по ночам прохладно, но тело Вэй Ина горит, а его владелец раз за разом мысленно возвращается в тот сон, который снился ему так часто, что утомил сильнее, чем все правила клана Лань вместе взятые.

Отвратительные прикосновения мертвецов, руки зажимающие ему рот, то ощущение, которое он не забудет, переродись хоть сотню раз, — ощущение, что ты умираешь, — и белые одежды, которых почти не видно за потоком мертвецов. Только теперь этих одежд почему-то больше. Больше людей, которых он не хотел бы снова потерять. Голос Лань Чжаня доносится будто издалека, но его Вэй Ин узнаёт сразу — чаще, чем во снах, он слышал его только наяву — но рядом с ним раздаётся ещё один, тоже до боли знакомый, но не такой, каким он его помнит. Более низкий. Повзрослевший.

— Вэй Ин.

Они звучат то тише, то громче, но второй голос заметно ослабевает, Вэй Усянь пытается дотянуться до его обладателя, но мертвецы хватают его за протянутую руку, утаскивая всё дальше.

— Вэй Ин.

Первый голос звучит громко, будто над самым ухом, а второй — почти что шёпотом, и он не выдерживает.

— А-Юань.

— Вэй Ин!

Он снова открывает глаза, сидя всё там же, на полу у цзинши, но теперь его аккуратно обнимают чужие тёплые руки, и Вэй Ин, не думая, обнимает в ответ и кладёт голову Лань Чжаню на плечо.

— Извини, что разбудил.

Тот только качает головой и запускает руку в чужие волосы, начиная нежно массировать кожу головы, и Вэй Ин не сдерживает довольной улыбки, потому что Лань Чжань знает, что это всегда работает. Напряжение действительно уходит из его плеч, а в голове остаётся только спокойное лицо Лань Ванцзи в лунном свете, обрамлённое распущенными волосами.

И его сердце будто раскалывается на несколько частей от того, сколько нежности и заботы в этих прикосновениях, насколько сосредоточен взгляд. Вэй Ин не говорит ему ни слова, но тот понимает и без них, и это так правильно. Словно он наконец-то на своём месте, словно его сердце в нужных руках. Слишком правильно. Настолько правильно, что кажется, будто он этого не заслужил.

Он греется о прикосновения Лань Чжаня и чувствует себя невероятно уязвимым.

Он всегда вырывал уязвимость с корнем и втаптывал туда же, куда страхи и переживания. Неловко прятал за ширмой громкой, показушной уверенности и напускного высокомерия, звонко смеялся ей в лицо, надеясь, что хоть так перекричит этот тихий внутренний голос, не замолкающий ни на секунду.

Он смотрел только вперёд, потому что то, что оставалось позади, приносило слишком много боли. Он шёл дальше, не останавливаясь ни на мгновение, потому что секундная задержка — и его уже душит прошлое, сжимая горло и обхватывая поперёк груди так же, как обхватывали мертвецы холодными безжизненными руками.

Рука, обнимающая его сейчас — горячая. Вэй Ин переплетает свои пальцы с чужими и встречается с Лань Чжанем взглядом, не сдерживая улыбку.

Каждое объятие, каждый, даже самый быстрый, поцелуй, каждое признание, скрытое за шутками, которыми уже никого не обманешь — а он и не хочет, наобманывался, просто чувственные и откровенные слова, сказанные вот так, напрямую, — это для него слишком. Слишком прямо, слишком открыто, слишком без путей отступления и возможности свести всё в шутку, и он совершенно по-глупому боится, что с каждым словом преподнося своё сердце будто на раскрытых ладонях, он совсем лишится своей привычной брони.

Лань Чжань — его главная уязвимость, а сейчас, будто Вэй Ину было мало, в его жизни появилась ещё одна.

— А-Юань считает тебя очень близким человеком, — тихо начинает Лань Чжань, и Вэй Усянь давит тяжёлый вздох. Не думал же он, что они так просто уйдут от этой темы.

Лань Ванцзи, кажется, совершенно не волнует то, что они всё так же сидят на холодном полу у цзинши, прямо на улице, бессовестно нарушая комендантский час, — Вэй Ину, конечно, не впервой, у него и смерть не отбила желание нарушать все правила в Гусу, а вот Лань Чжань…

Лань Чжань нарушил бы ради него все правила по очереди. Как будто Вэй Ин этого не знал.

— Тебя он считает отцом. А я был мёртв для него тринадцать лет, это время не так просто наверстать, — даже для тихой непроглядной ночи эти слова — слишком искренние, их так и хочется прикрыть глупой шуткой, но шутки на ум в кои-то веки не идут. Поэтому Вэй Ин продолжает. — И я совершенно не умею ладить с детьми.

— Он не ребёнок. Но и не взрослый. Он не забывал тебя все эти тринадцать лет, и ты для него — семья. Сделай первый шаг.

— Ты учишь меня общаться с детьми? — Вэй Ин притворно возмущается, и Лань Чжань в ответ сцеловывает улыбку с его губ.

И лишь когда чужие тёплые ладони обхватывают его лицо, он перестаёт бояться. Потому что он чувствует себя уязвимым и беззащитным, так искренне и отчаянно в ком-то нуждаясь, но, к счастью, Лань Чжань с самого первого «поехали со мной в Гусу» желал его защищать.

И неужели он сам не справится с общением с подростком?

— Хорошо.

***

— Что? Нет!

Лань Чжань заботливо хлопает его по спине, когда Вэй Ин одновременно выражает всё своё возмущение и пытается не задохнуться. Его завтрак всегда проходит прямо в цзинши и намного позже, чем положено, и приносит ему его сам Ханьгуан-цзюнь. И все советники клана Лань, включая Лань Цижэня в первых рядах, либо совсем слепые, либо старательно делают вид, что ничего не замечают, потому что Вэй Усянь умудряется раздражать их, не выходя из дома.

— Лань Чжань, Лань-гэгэ, любовь моя, ты ведь сейчас шутишь? — тот в ответ только приподнимает брови, и Вэй Ин мысленно соглашается. Да, если бы Лань Чжань шутил, он бы это заметил, такое не пропустишь.

Окончательно восстановив дыхание, он решительно откладывает от себя еду и ложится на колени Лань Чжаня, тут же начиная вертеть в руках конец его налобной ленты. По его собственным словам, ему так лучше думается. Если уж быть совсем честным, то, возможно, видеть, как замирает Лань Чжань, провожая взглядом движения его пальцев, и не способствовало его мыслительному процессу, но явно того стоило.

— Ты хочешь, чтобы я учил детей, — не вопрос, утверждение. — Ты хочешь, чтобы я учил А-Юаня и его одногодок.

Лань Чжань кивает.

Вэй Ин пытается на корню душить ещё не до конца возникшую в сердце надежду и терпит в этом полный провал.

Быть учителем это… не то, кем он видел себя после воскрешения. И одно дело дать несколько советов по орудованию мечом и показать, как рисовать пару новых талисманов, и совсем другое — полностью взять на себя чужое обучение. Слишком большая ответственность.

Последнее предложение он произносит вслух и резко дёргает рукой, срывая ленту с чужой головы, когда слышит ответ Лань Чжаня.

— Тебе нужно о ком-то заботиться.

«Ты хочешь быть ближе к А-Юаню» он не произносит, но Вэй Ин читает это в его взгляде и трижды проклинает свои кошмары, которые привели к этому моменту.

— Я забочусь о тебе.

— Ты знаешь, что я не об этом.

Он знает. И это то знание, которое он планировал игнорировать, пока всё как-то само не решится, потому что он Старейшина Илин, заклинатель, отринувший путь меча, тот, чьё имя произносили как ругательство, и кого боялись одновременно. Он в жизни — ни в той, ни в этой — не признает, что не может начать общение с подростком. Вот только Лань Чжаню его признания были не нужны.

— Лань Чжань, моим именем пугают детей.

— Я уверен, А-Юань не испугается.

И не то чтобы Вэй Ин не хотел, совсем наоборот, ему нравилось выбираться с детьми на ночную охоту, нравилось, как они слушали его, открыв рты, даже если он нёс полнейшую чушь, но ведь в том классе были не только Сычжуй, Цзинъи и Цзинь Лин, — хотя только наличие последнего делало ситуацию намного сложнее — там были и дети из других кланов, приехавшие в Гусу на обучение, как и во все годы до этого. И узнай они, что их учителем будет Старейшина Илин… Пускай его имя и очищено, память о его деяниях осталась в головах людей, и он даже сам не уверен, что доверился бы себе.

— Да Лань Цижэнь меня одним взглядом проклянёт, заикнись я об этом, — начинает Вэй Ин, но его тут же обрывают.

— Он уже согласился. Учитель Лань уезжает в Башню Кои, уладить некоторые проблемы, и будет отсутствовать не меньше месяца. И ему в любом случае нужен был кто-то на замену. Я его уговорил, — Вэй Ин в удивлении приподнимается на локтях, но Лань Чжань мягко укладывает его обратно на свои колени. Они смотрят друг на друга долгие несколько секунд, пока Вэй Усянь отстранённо размышляет, давно ли его муж стал настолько прекрасным, мысленно приходит к выводу, что, да, давно, но так и не находит, что сказать.

К счастью, Лань Чжань говорит всё за него.

— Если ты действительно не хочешь, то не заставляй себя, но… — на этом «но» Вэй Ин прячет лицо в сгибе локтя, потому что сил нет смотреть в эти понимающие, видящие его насквозь глаза. — Но А-Юань и остальные были бы рады. Я был бы рад видеть тебя учителем в месте, где я вырос.

Вэй Ин сминает налобную ленту в руке, а губы Лань Чжаня — в поцелуе и думает, что тот знает его слишком хорошо.

***

Он вертит в руках флейту, подходя к тому зданию, около которого его уже должны ждать ученики, и почти не чувствует паники. Почти.

С утра он проснулся вместе с Лань Чжанем — неслыханное событие, все оценили, даже сам Лань Чжань с удивлением смотрел на него, заспанного и растрёпанного, прежде чем подойти и поцеловать — и планировал всё время до утренних занятий провести, нервно ходя по комнате кругами, но Ванцзи остановил его уже после четвёртого круга, вручив завтрак прямо в руки.

Вэй Ин сыпал в него специи так отчаянно, будто в последний раз.

И подъём по чудовищному режиму Гусу Лань — не единственное, чем сегодня не пренебрёг Вэй Усянь. Он даже налобную ленту повязал. На волосы, правда, и даже не свою, а Лань Чжаня, потому что его собственная, которую ему выдали, когда он официально вступил в клан, была повязана на голове Ванцзи. Она была намного проще, не такая искусная — он, всё-таки, не Второй Нефрит — но когда он повязывал её на голову Лань Чжаню, трясущимися руками пытаясь сделать узел, тот смотрел так, будто ему отдали самую большую драгоценность в мире. И смотрел он не на ленту.

Но сейчас ему бы, конечно, подумать о занятии. Он с заметными усилиями перестаёт вертеть Чэньцин, засовывает её за пояс и так и замирает за углом того здания, у которого его ждут ученики.

— Нас будет учить Старейшина Илин? Это нормально? Я слышал, он даже мечом своим не может орудовать, а эти его талисманы…

— Да он же пишет их прямо кровью! Что если он начнёт учить нас этим своим…

Два неизвестных ему голоса резко стихают, когда их прерывают другие:

— Не стоит отзываться так об Учителе Вэе.

— Попридержи язык о том, чего не знаешь!

Вэй Усянь выглядывает из-за угла и быстро обводит взглядом двор, в котором его ждут ученики. Ждут, судя по всему, с большим нетерпением, потому что одного взгляда на открывшуюся картину хватает, чтобы понять — сближение с А-Юанем не главная его проблема.

Лань Сычжуй и Цзинь Лин — ну конечно, без этого ребёнка в первых рядах действительно никак не обойтись — стоят перед неизвестными Вэй Ину учениками и выглядят так, будто вот-вот начнут драку.

Ну, все, кроме Сычжуя. Он держится спокойно, как и подобает образцовому ученику клана Лань, но по его напряжённым плечам и плотно сжатым губам — Вэй Усянь даже знает, у кого он перенял эту привычку, так ведь и не скажешь, что они не кровные родственники, — можно догадаться, что он в нескольких секундах от того, чтобы нарушить какое-то из тысяч правил.

И вот за такое прямо на первом уроке Лань Цижэнь его точно проклянёт.

Цзинъи стоит за их спинами, крепко сжимая плечо Сычжуя и держа руку на запястье Цзинь Лина, чтобы не дать ему обнажить меч. Они втроём на удивление хорошо сработались, и Вэй Ин отстранённо отмечает, что надо дать им несколько совместных тренировок, но это всё позже, а пока…

— В Облачных Глубинах запрещён шум, — он выходит из-за угла, и, видят боги, он никогда не думал, что скажет кому-то эти слова, — и драки, — многозначительно добавляет Вэй Усянь, кивая обнажившим мечи ученикам.

— Учитель Вэй! — голоса Сычжуя и Цзинъи звучат радостно, они тут же отвешивают ему поклоны. Цзинь Лин кивает в знак приветствия, не удостаивая его такой вежливостью, пока остальные ученики до смешного неловко мнутся, не зная, что делать.

— Кажется, я опоздал, — с ухмылкой говорит Вэй Ин, ловко уводя разговор от темы спора. В конце концов, о нём говорили вещи и похуже. — Что ж, тогда не будем медлить…

— Опоздания в Облачных Глубинах тоже запрещены, — раздаётся откуда-то из толпы, и он только приподнимает брови, обводя класс взглядом в поисках того, кто это сказал.

Что ж, несомненно радует, что они не относятся к нему с тем тошнотворным почтением, как к Лань Цижэню, но он всё-таки их учитель, даже если сам не до конца в это верит.

— О, не переживайте, — отвечает он, так и не найдя смельчака, — вечером Ханьгуан-цзюнь лично отчитает меня за все нарушения правил.

Никто не находит, что на это ответить, только Лань Цзинъи прячет смешки за кашлем, и Вэй Усянь, махнув рукой, уводит класс со двора. А-Юань идёт прямо за ним, и не обращать внимание на два десятка любопытных глаз, смотрящих ему в спину, становится немного легче.

С приятным удивлением он обнаруживает, что враждебных взглядов в классе совсем не много, явно меньше, чем он предполагал. И это несомненно радует — не так сильно, конечно, как гордость в глазах идущего рядом с ним Сычжуя, но тоже ничего — нервозность отступает, освобождая месту воодушевлению, и улыбки уже совсем не вымученные.

— Мы направляемся в библиотеку, — говорит он, слегка повернув голову, и какая-то девочка тут же переспрашивает.

— То есть урок сегодня будет в виде лекции? — она звучит совсем немного разочарованно, и Вэй Ин с улыбкой качает головой.

На днях он просматривал журналы Лань Цижэня, изучая его планы уроков, и уже тогда попросил Лань Чжаня наложить на него заклятие молчания, если он когда-то решит провести эти скучнейшие лекции, от которых даже лютые мертвецы упокоятся, что уж говорить о детях. Лань Чжань тогда кивал с серьёзным видом, позволяя ему драматизировать, будто они оба не знали, что он никогда не заставит Вэй Ина замолчать против его воли, что бы он там не рассказывал.

— Нет, занятие будет практическое. Я уже всё приготовил, — он уверен, что ученики сейчас недоумённо переглядываются, потому что практическое занятие? В библиотеке? Среди огромных шкафов, в которых негде развернуться? Но во-первых, сам Вэй Усянь среди этих шкафов сражался на мечах, а во-вторых, то, чем они будут заниматься, не требует активных действий.

Конечно, эта сфера была не совсем его специализацией, и он с большей уверенностью бы обучил детей рисованию пары новых талисманов, но это был их первый совместный урок, а рисованием талисманов класс не узнаешь, так что…

Он, возможно слегка драматично, открывает двери библиотеки и с улыбкой оборачивается на застывших дверях учеников.

На нескольких столах лежат десятки музыкальных инструментов: самые разнообразные духовые, гуцини, двухструнные скрипки, несколько видов лютень, суоны и даже несколько барабанов, которыми явно пользовались нечасто.

— Выбирайте инструменты, которые вам по душе, и садитесь, — взмахивает рукой Вэй Усянь, пропуская детей в комнату, и в библиотеке тут же воцаряется совершенно не гусуланьский шум. Он даже не пытается их успокоить — одного слетевшего с его губ правила ордена с головой достаточно, до сих пор не отошёл, кому расскажешь — не поверят. Дети обступают столы, выбирая себе инструменты, и Вэй Ин не без гордости думает, что не зря тащил это всё из музыкального класса, по пути объясняя шокированным старейшинам, что это всё будет использовано исключительно в образовательных целях.

Ученики из клана Лань обучались музыке с детства, и если не в совершенстве, то очень хорошо владели хотя бы одним инструментом, но дети из других кланов чаще всего знали только основы. Но со всем этим можно было работать.

Нельзя не заметить того, как Сычжуй уверенно берёт в руки гуцинь, — он явно стал лучше владеть инструментом с той игры в городе И, хотя и тогда придраться к его игре было сложно, но всё же было видно скованность в движениях и лёгкую неуверенность. Сейчас он проводит рукой по струнам, и на его лице только лёгкая улыбка. Вэй Ин чувствует такую гордость, будто лично обучал его игре на гуцине, а не сидел завороженный, когда они с Лань Чжанем играли вместе.

Он как раз наблюдает за Цзинь Лином, который с сомнением вертит в руках сяо, когда кто-то из класса задаёт вопрос.

— Мы будем изучать новые боевые мелодии?

— Не совсем, — тут же отвечает Вэй Усянь, хотя оторваться от того, как Цзинь Лин на пробу дует в сяо, выводя какую-то совершенно невозможную ноту, действительно сложно, — будете импровизировать.

— Импровизировать? — с удивлением повторяет А-Юань, и Вэй Ин снова не сдерживает улыбки.

— Я задам вам мелодию, а вы в группах по по два-три человека придумаете ей продолжение.

Ему никто не отвечает, и Вэй Ин давит тяжёлый вздох. Очевидно, все, кроме А-Юаня, Цзинъи и Цзинь Лина, относятся к нему если не со страхом, то с осторожностью, но он был к этому готов. Не самая плохая реакция, если сравнивать с тем, что было в прошлом.

Он глубоко вздыхает и берёт себя в руки. Он учитель. Груз этой ответственности непривычно давит на плечи, но это совсем не та пугающая ответственность, какую он испытывал перед кланом Вэнь. Возможно, он совсем не тот человек, которому бы стоило доверить обучение детей, но он совершенно точно намерен им стать.

— Я не просто так решил начать первый урок с музыки — я видел многих из вас на ночных охотах и имею примерное представление об учениках клана Лань. Слишком сильное ориентирование на правила. Слишком мало свободы. Если вы хотите стать заклинателями выше среднего, вам нужно научиться балансировать между привычным и новым. Вы можете выучить хоть все боевые мелодии из этой библиотеки и стать мастерами, но умение создать свою мелодию, изменить под себя существующую, вложить духовные силы в разные её части и посмотреть, что это изменит, даст вам совершенно новый результат.

И так молчавший во время его речи класс, кажется, совсем задерживает дыхание, когда Вэй Ин достаёт из-за пояса Чэньцин, легко ею взмахивая. Он не может их винить — каждый раз, когда он играл на флейте, проливалась кровь. Старейшиной Илин с его демонической флейтой пугали детей, и он сам не пользовался ей в последнее время, в попытках подальше сбежать от своего прошлого. Но сейчас он намерен это всё исправить.

— А сейчас, — и пускай ученикам об этом знать не обязательно, он сам будто учится играть на Чэньцин заново, — сыграем.

Занятие растягивается на весь день — сначала он даёт им время, чтобы придумать продолжение мелодии и хотя бы слегка его отрепетировать, позже, ближе к обеду, ученики начинают выступать небольшими группками, и каждой он старается дать какой-то совет.

Тем ученикам, которые играли на духовых инструментах, он уделял особое внимание, даже несколько раз сам играл несколько отрывков — и не мог не заметить, что со временем дети перестали в ужасе шататься от Чэньцин, что помогало ему продолжать внимательно слушать чужую игру, несмотря на усталость, — остальным ученикам он указывал на слабые или неудачные моменты. В целом, мелодии у всех вышли неплохие. Конечно, пока слабые и неотработанные, вкладывать духовную энергию в них было рано, но спустя неделю тренировки с этим явно уже можно будет что-то сделать.

Вэй Ин ходит по библиотеке, ловко обходя небольшие группки учеников, и то и дело бросает взгляды на А-Юаня, каждый раз восхищаясь его выдержкой. Сидящие рядом с ним Цзинь Лин и Цзинъи переругиваются агрессивным шёпотом, очевидно, активно обсуждая игру на сяо, а Сычжуй рядом с ними сидит с таким спокойным лицом, на какое способны только в клане Лань.

Вэй Усянь ничем не может помочь ему в игре на цине, но когда он проходит мимо, Цзинъи и Цзинь Лин тут же замолкают, демонстративно отвернувшись друг от друга, но продолжая держать в руках одну сяо, и кажется, только за это А-Юань готов его благодарить.

— На сегодня всё, — говорит Вэй Ин, когда время медленно приближается к ужину. Он чувствует себя невероятно уставшим, проснувшись в пять утра и весь день проведя на ногах, но глядя на воодушевлённые лица учеников напротив, не может не улыбаться. — Оставьте инструменты на столах, мы продолжим в следующий раз.

Он устало проводит ладонью по лицу, когда остаётся в библиотеке один, и решительно подходит к одному из шкафов, доставая один свиток за другим. Он с уверенностью мог сказать, что занятие прошло хорошо, но это не значит, что нельзя лучше.

— Занятие прошло отлично. Я рад, что ты нас учишь, — раздаётся за его спиной, и Вэй Усянь едва ли не роняет все свитки, быстро разворачиваясь. Его плечи расслабленно опускаются, а рука отпускает флейту, только когда он видит перед собой А-Юаня. — Ты не пойдёшь на ужин?

В сердце подозрительно теплеет от чужих слов, и будто даже усталость отступает. Что ж, не зря он вместо заслуженного отдыха таскал по Облачным Глубинам барабаны.

— Ребёнок, у кого ты научился так скрывать своё присутствие? — Сычжуй только улыбается, потому что ответ Вэй Усянь явно знает сам. — Чуть позже, мне нужно просмотреть музыкальные свитки к завтрашнему занятию. Всё-таки я хорош в этом только на практике. И ещё… — он неопределённо взмахивает рукой, думая, что даже если со своим сыном он и может быть откровенным, то произносить это всё равно не легче, — хочу прочитать ещё кое-что о золотом ядре. Нужно что-то сделать с тем, что оставил мне Мо Сюаньюй.

Он старательно отводит глаза и возвращается к полкам со свитками, чтобы не видеть лица А-Юаня. Он не чувствует рядом с ним неловкости, но ему не нравятся чужие лица, когда он говорит о своём золотом ядре. Ему не нужна их жалость. Он создал десятки полезных для заклинателей вещей, он оживил мертвеца, неужели он не справится с каким-то золотым ядром? Ему просто нужно ещё немного времени.

— Я помогу, — голос Сычжуя звучит теперь совсем рядом, и он уверенно забирает из чужих рук несколько свитков, когда Вэй Ин смотрит на него так удивлённо, что разжимает пальцы. — Так мы справимся быстрее.

— Ты пропустишь ужин, — запоздало реагирует Вэй Усянь, когда из его рук забирают ещё пару бумаг, но Сычжуй в ответ только с улыбкой качает головой. — А-Юань, ты такой упёртый, сразу видно, что тебя воспитывал Лань Чжань.

— Ты тоже меня воспитывал, — говорит Сычжуй, относя стопку бумаг на стол. И Вэй Ин на секунду замирает, глядя ему в спину и осмысливая слова.

Он стал таким взрослым. Таким уверенным. Таким надёжным, что, возможно, только возможно, Вэй Ин может позволить себе положиться на него. Хотя бы сейчас.

Он становится слишком сентиментальным. Должно быть, возраст.

— Так где искать записи о золотом ядре? — поворачивается к нему А-Юань, так и не дождавшись ответа, и Вэй Усянь резко приходит в себя, а на его лице появляется привычная ухмылка, которая ещё никогда не предвещала ничего хорошего.

— Ты когда-нибудь был в закрытом отделе вашей библиотеки?

***

— Спокойно. Слегка расслабь руки, не тряси ими. Прицелься и… Да, вот так, — Вэй Ин легко хлопает Цзинъи по плечу, пока тот смотрит на выпущенную стрелу так, будто это первая в его жизни стрела, попавшая в цель, и улыбается. — У тебя отлично получается, потренируйся пока, в конце покажешь мне, как успехи. Что? — он оборачивается к окликнувшему его ученику. — Да, сейчас, а… А-Юань!

Лань Сычжуй стоит немного в стороне, и Вэй Ин тут же переводит на него всё своё внимание. Он крепко сжимает лук в руке, а на его лбу даже выступил пот от усердия — А-Юань быстро утирает его, даже не заметив, как съехала налобная лента, и Вэй Усянь делает мысленное замечание, что, да, уроки стрельбы из лука были явно не лишними.

Спустя неделю отрабатывания мелодий, когда ученики учились концентрировать духовную энергию в определённых её частях, он решил перейти к более активным урокам, на ходу обещая, что после они перейдут к тренировкам на мечах.

— Учитель Вэй, вы и этому можете обучить? Мы думали, вы не пользуетесь мечом?

Вэй Ин притворно возмущается, потому что не думали же они, что он месяц будет с ними духовную энергию концентрировать, и вообще, где уважение к старшим?

Но сначала он позволяет себе небольшую ностальгию — и ближайшие несколько часов они тратят на то, чтобы каждый нарисовал себе воздушного змея под его чутким руководством. Очень важный процесс, незаменимая часть обучения — когда он рассказывает об этом Лань Чжаню, тот смотрит на него уж слишком понимающе, и Вэй Ин спешит поцеловать его, только бы не видеть этот чересчур нежный и слегка грустный взгляд.

Он может позволить себе несколько часов, чтобы предаться воспоминаниям. И стрелять из лука в любом случае надо уметь.

В Гусу стрельбе уделяют не так много внимания, как другим наукам, и сейчас, когда в классе собрались ученики из самых разных орденов, это особенно заметно. Сычжуй очень старается, но сказывается недостаток практики, а Цзинъи и вовсе в первые минуты выглядел так, будто боялся, что лук развалится прямо в его руках. Вэй Ин переводит взгляд на небо, где прямо под солнцем летают десятки цветных воздушных змеев, и давит ещё один вздох.

Совсем не то же, что в Пристани Лотоса.

— Думаю, лук всё-таки не моё оружие.

Цзинь Лин рядом с ними фыркает. Вот у кого точно не было проблем со попаданием по змеям — он орудовал луком не хуже, чем мечом, и Вэй Усянь с грустной улыбкой узнаёт в его движениях стиль стрельбы Цзян Чэна. Совсем не изменился.

— Ты превратил урок в детскую игру, — возмущается Цзинь Лин, отбросив вежливость, но Вэй Ин и глазом не ведёт, разве что мысленно называет А-Лина «несносным дитём», но это уже почти ритуал.

— Я превратил детскую игру в урок, — говорит он таким тоном, будто произносит самую большую мудрость в мире, и А-Юань за его спиной давится смешком. Возможно, он уделяет этим двоим немного больше внимания, но он здесь главный и может себе это простить.

Лёгким движением развернувшись к Сычжую, он берёт его руки в свои и помогает натянуть тетиву, возвращаясь к уроку, будто его и не отвлекали.

— А-Юань, тебе нужно знать хотя бы азы, — Сычжуй слушает внимательно, ловя каждое его слово и действие, и Вэй Ин вздрагивает, вспоминая что-то похожее в своём собственном прошлом. О прошлом он думать не любит, но это воспоминание отдаётся чем-то тёплым в душе, и, глубоко вздыхая, он сдвигает руки А-Юаня в нужную позицию так аккуратно, будто боится сделать ему хоть немного больно. Слова начинают литься сами, и с каждым предложением он будто выпускает из себя что-то болезненное, заменяя новым, целым. — Лучник… сгибает дерево и натягивает тетиву, чтобы пустить стрелу. Опусти плечи, подними локоть… Да, вот так. Дождись момента. Помни, стрелу нельзя пускать без цели…

Они разжимают руки одновременно, и пущенная стрела попадает точно в воздушный змей, ярко выделяющийся на небе. А-Юань поворачивается к нему с горящими глазами, и только то, что они находятся в Облачных Глубинах, где над ними невидимым грузом висит огромный свод правил, останавливает его от активного выражения радости. Он ограничивается быстрым поклоном и яркой улыбкой.

Вэй Ин не думает, что мог бы чувствовать себя счастливее.

— Получилось! Спасибо… учитель Вэй.

Вэй Усянь с улыбкой кладёт руку ему на плечо, думая, что неплохо было бы уделить время и другим ученикам, как и без того тихие разговоры за их спинами стихают. Быстро обернувшись, он расплывается и ещё более широкой улыбке.

— Лань Чжань! Неужели сам Ханьгуан-цзюнь пришёл посмотреть, как метко я стреляю из лука? — стоящий рядом с ними Цзинь Лин явно хотел бы сказать, что сам Вэй Ин ещё не пустил ни одной стрелы, но внушительная фигура Лань Ванцзи, стоящего прямо в центре их тренировочной площадки, заставляет всех присутствующих вернуться к молчаливому натягиванию тетивы. Всех, кроме Сычжуя и Вэй Усяня, разумеется. Никто и не сомневался. — Или, возможно, ты хочешь пострелять сам?

— Я не стреляю из лука, — возражает Лань Чжань, даже не меняясь в лице, когда Вэй Ин привычным жестом вешается ему на плечо.

— Не может быть, Ханьгуан-цзюнь сам признаётся, что чего-то не может! Очень-очень жаль, Лань Чжань, мне кажется, с луком ты бы смотрелся просто восхитительно, а твои пальцы на тетиве…

Вэй Ин только смеётся, когда его награждают таким взглядом, что заставляет замолчать получше любого заклятия молчания. А-Юань рядом с ними рассматривает воздушных змеев в небе с таким сосредоточенным видом, будто никогда не видел ничего интереснее, и это заставляет его рассмеяться ещё сильнее.

— Я пришёл предупредить, чтобы занятия больше не затягивались до вечера, иначе ученики и учителя пропускают ужин.

— Это было всего один раз! — праведно возмущается Вэй Усянь.

Всего один раз, и тогда Лань Чжань принёс им с А-Юанем ужин прямо в цзинши, сразу после отбоя, пренебрегая всеми правилами. И если повторение того затянувшегося занятия в библиотеке означало, что они втроём снова будут сидеть в приглушённом свете, ужиная вместе, пока А-Юань с ужасом смотрит на количество специй, которые Вэй Ин добавляет в еду, то он готов проводить уроки до самого вечера хоть каждый день.

Но расстраивать Лань Чжаня, конечно, не хочется.

— Хорошо, — вздыхает он, — собирайте луки и стрелы! — он поворачивается к ученикам, которые, в свою очередь, всё это время смотрели куда угодно, но не на своего учителя с его мужем, и повышает голос. — Продолжим завтра!

Повернувшись обратно, он на секунду застывает, с широко раскрытыми глазами наблюдая, как Ванцзи поправляет сыну съехавшую ленту, а тот, не обращая внимания, тихо рассказывает ему об уроке.

Открывшаяся сцена кажется до странного интимной, хотя вокруг них пара десятков человек, и хотя Вэй Ин совершенно не чувствует себя лишним, он не решается подойти и на шаг, боясь прервать этот настолько семейный момент, что сердце подозрительно сжимается.

— Лань Чжань, — говорит он, старательно восстанавливая дыхание, — ты ведь позвал нас на ужин, не чтобы накормить этим вашим ужасным бульоном?

— Нет, — лаконично отвечает тот. Вэй Ин в ответ расплывается в улыбке. — Как закончишь, приходи в цзинши. А-Юань, поужинаешь с нами?

— Конечно, — улыбается Сычжуй, закидывая лук себе за плечи. Он бросает быстрый взгляд на те воздушные змеи, которые так и не успели сбить, и Вэй Усянь не может не проследить за его взглядом.

Совсем не как в Пристани Лотоса.

Но явно и не хуже.