Некоторое время колонна еще стояла, замерев, словно ожидая чего-то. В действительности, Менельтор не отдавал приказа выступать по одной причине – Арандиль еще не объявился. Еще утром он отправился к окраинам Карас-Галадона по невероятно важному делу, суть которого никто не торопился раскрыть эльфам Менельтора и эльфам – их попутчикам. Солнце торопилось к ложиться на закатный заход у горизонта, и всё плотнее подступали и гуще становились вечерние сумерки. День, - и без того короткий, осенний, - заканчивался, и он почти закончился, когда к повозкам быстрый, как тень, приблизился уставший, запыханный Арандиль. Его встретили недовольным ворчанием и нетерпеливыми взглядами, но он только улыбался, стараясь выглядеть невозмутимо и бодро. Он, впрочем, действительно был весел и бодр, каким и хотел казаться. Он порывом влетел в фургон Хоука и быстро обвел присутствующих взглядом. Последние часы здесь ничего не менялось, все застыло в немом трагическом ожидании непонятно чего. Фенрис, склонившись на коленях над возлюбленным, вглядывался в его лицо и периодически шмыгал носом, думая о чем-то. Мерриль была рядом, но она уже устала скорбеть – она сидела подле эльфа, облокотившись плечом о его плечо и дремала, прикрыв заплаканные глаза. Они оба даже вздрогнули от неожиданности. Своим появлением, казалось, Арандиль осветил сумрак фургона, будто бы копна его взъерошенных русых волос сама из себя излучала теплый свет. Он, еще не отдышавшись, заговорил: 

- О, вы тут уже. Чудно-чу… уф, чудно. Классно. Подержите мне тут, поможете. Ну-ка, расступитесь, ему нужен воздух, а мне места побольше. Ну, чего-чего, кашеварить буду. Тайнам эльфийской медицины делиться, да простят меня Валары. Давайте уже, сгруппируйтесь где-нибудь в сторонке. Далеко не уходите, серьезно, мне помощь понадобится. 

 Фенрис удивленно смотрел на него и молчал, в тишине перебравшись в сторону. Мерриль, - вымотанная и совершенно не отдохнувшая, - тоже отошла и села за Хоуком и его постелью, подальше от суетящегося у входа в фургон Арандиля. Она рухнула грудью на соломенное ложе, сладко вздохнув, и, кажется, теперь уже совершенно заснула.

 Темень окончательно объяла их, когда зазвучал звучный менельторов возглас, смысл которого остался для Фенриса загадкой, но, вероятно, значащий сигнал к отправлению. Грохнули деревянные колеса фургонов, щелкнули поводья, все затряслось, заскрипело, задвигалось. Качнулась и поехала в сторону непроглядная темень за брезентом фургона. Тихо зазвучали голоса, слова, которых эльф снова не понимал. 

Рядом суетился Арандиль. Фенрис смотрел на него, сонно хлопая ресницами и не скрывая своей утомленности. Он мог при нужде пробежать в таком состоянии много миль, мог сражаться или убегать от преследователей много дней. Но только если того требовала бы в данным момент ситуация. Но вокруг него были спокойные, дружественно настроенные эльфы, мерно покачивающийся в такт всему фургону подвешенный над их головами светильник. Тихо стучали по относительно ровной дороге колёса. А еще рядом с ним был Хоук, хоть и бывший в болезненном забытьи, и эльф чувствовал, что что-то важное встало на место в его душе, когда он, наконец, нашел его. Он отправился в другой мир, прошел через дикие невозможности, какие в Тедасе даже представить себе не мог, и вот – он, Хоук. Живой. Самое главное, что живой. «Арандиль точно вытащит его, - думал Фенрис, не сводя глаз с его быстрых рук, порхающих с какими-то травами и жидкостями над небольшим сосудом с чистой теплой водой. – Он хороший парень, хороший целитель. Хоук обязательно очнется. Конечно. Он очнется и обязательно расскажет мне, почему он ушел, почему бросил меня. Может быть, он придумает какие-то глупые оправдания, скажет, что ему пришлось опять кого-то спасать, наплетет ахинею про Андерса. Попросит не обижаться. И я сразу же его прощу. Он же простил меня, когда я кинулся на него в «Висельнике». И я его прощу. Я его уже простил. Пусть он только очнется. Хоук, пожалуйста. Очнись, чтобы я мог сказать, что прощаю тебя». 

 Сквозь усталость и эти беспокойные мысли Фенрис нескоро заметил, что соленые капли опять текут из его огромных глаз и капают на деревянные половицы. Арандиль увидел это, но сделал вид, что целиком и полностью погружен в свое дело. Но на душе у него от этой картины было волнительно и даже скверно. Он ощутил, что у него у самого от жалости к ним двоим к горлу подступает ком.

*** 

Разумеется, Фенрис уснул в тот вечер, и Арандилю пришлось справляться со своими загадочными травами и экстрактами самостоятельно. На самом деле, эльф и эльфийка стали в этом походе спать много и часто, потому что, во-первых, сильно устали в ходе всех последних событий, да и никто особенно не мешал им, и, во-вторых, среди неразговорчивых и вечно занятых попутчиков им было скучно. Глядеть на их постные физиономии, со слов самого тевинтерца, у него не было никакого желания, а потому он все больше был в своем фургоне, рядом с Хоуком. Рядом то и дело возился заметно помрачневший Арандиль. Он помалкивал, не глядя ни на Мерриль, ни на Фенриса, и у последнего возникли подозрения, что их целитель держит при себе некоторые плохие новости, которые никак не решается им провозгласить. Фенрис, впрочем, и сам не давил, словно сам боялся и не хотел этих новостей слышать. Настроение у всей этой троицы, к слову сказать, было паршивейшим. Вскоре еще и ударили привычные для этого времени года ливни, и эльфы совершенно скисли. Скисли (а точнее, раскисли) и дороги, а потому движение их колонны замедлилось, но не остановилось. Зеленые лесистые опушки и овраги всего через день закончились и началась необжитая, изрезанная речушками и поросшая высокой травой низина. Слева уже отчетливо высились неприступные горы, и Мерриль отчаянно не хотелось представлять, как они будут на повозках «с этими ужасными огромными колесами», преодолевать их. Словом, все вокруг было совершенно не так, как хотелось бы, но и решительно никоим образом неизменно. Нужно было продолжать путь и терпеливо ждать. 

 Едва закончился лес Лотлориэн, на первом же привале к Фенрису, смиренно помогающему эльфам задавать лошадям фураж, подошел Менельтор. В руке у него был тот же самый тяжелый сверток, бывший у него перед самым их отправлением. Эльф уверенно протянул этот сверток тевинтерцу, глядя на него тем же сохранившимся с того дня взглядом, передающим уважение к собеседнику и всяческий благоприятный к нему настрой. Фенрис, удивленно вскинув брови, подчинился и взял сверток, и поспешно стянул суконную ткань. Его удивленное лицо быстро преобразилось в довольное и благодарное. 

- Я возвращаю вам ваше оружие, - сказал Менельтор, после чего, помолчав, добавил. – Ненавидь имя Саурона. Ненавидь его так же, как и я, и мы оба не дрогнем, когда придет наш час. 

 Эльфы поклонились друг другу: Менельтор уверенно и низко, Фенрис – порывисто, смущенно, не скрывая эмоций на лице. Последний даже поймал себя на мысли, что рад, что он и этот суровый пограничник с жестким взглядом, вечно серьезно сжатыми губами и горбатым носом гордеца, наконец, нашли хоть какой-то общий язык. 

***

И так по безлюдным пустошам, необжитым полям и бесконечной ленте грязной, изрытой сапогами и колесами, дороги прошла первоначальная часть их пути. Чуть меньше недели они пересекали Ирисную низину, сопровождаемые только тихими шепотами и звуками копыт, взрывающими комья земли. Ветер с гор дул ледяной, и продрогшие путники замечали, что ночью грязь сильно примораживает, а днем она снова разливается во всю ширь своей красы, заполняя собой все возможные тропы и дороги. Менельтор выбрал для путешествия к Карроку самый короткий, но и самый надежный путь – напрямик через порыжевшие (а где-то и почерневшие, оголившиеся сбросившими листву деревьями) балки, а затем и через камышовые заросли, где хлюпало, чавкало и квакало, кажется, все, куда ступала нога или через что переезжало колесо. В завершение всего этого над головами их нескончаемо висели тяжелые, говорливые ворчащим где-то далеко громом. Эльфы, стиснув зубы, упрямо перебирались через всё это безобразие. Их подгоняло играющее против них время, и сокрушаться о тяжкой дороге, выпавшей им, было решительно некогда. 

*** 

Фенрис впервые потерял счет времени, проведенному в путешествии, тогда, когда их компания, наконец, вышла к Карроку, - огромной скале, возвышающейся каменным столпом-клыком над островком прямо посередине спокойного в этом месте своего течения Андуина. Тогда эльф, проснувшись внезапно посреди бела дня и увидев, что вне повозки, на чистом небе светит ясное солнце, совершенно растерялся, не понимая, сколько он умудрился проспать, и когда еще умудрился заснуть. Их колонна встала на короткий привал под сенью окраин соседствующего с долиной реки леса, в прямой видимости Каррока, и рядом с ними проходила с запада на восток вполне приличная мощёная битым булыжником дорога. Именно по ней когда-то проходил тракт, соединяющий Ривенделл и Лесное королевство. И проходил он по Мглистому хребту через Высокий перевал.

 Здесь эльф и заметил за Мерриль более чем подозрительные странности, похожие на те, что были с ней, когда они приближались к Дол-Гулдуру. Фенрис стал вдруг отчего-то пристально бдить свою боевую подругу, словно бы ощутив перед ней после истории в той страшной крепости какую-то отцовскую или братскую ответственность. Сейчас лицо долийки, - обыкновенно оливковое, здоровое и улыбающееся, - было серым и весьма безрадостным. Плечи её были сильно опущены книзу, а сама она даже не думала выползать из повозки, в отличие от того же Фенриса. Эльф, заметив это и кое-что обмозговав, решил нанести ей визит. 

 Она лежала так же недвижимо, как и в тот момент, когда Фенрис её покидал. Сложно было сказать, спит она или бодрствует: хоть глаза её были приоткрыты, глядела она ими куда-то в пустоту, в воздух перед собой. Она сидела, облокотившись спиной на доски фургона. Хоук лежал рядом. Как и всегда. За неделю эльфу стало казаться, что он всегда, всю его жизнь лежал именно так, именно здесь, а он всю жизнь любил его тихое, неподвижное тело. 

Фенрис на мгновение стало страшно от этой мысли, и он усилием воли отогнал её. 

- Эй, ты как? – прочистив горло, заговорил он. Голос он постарался сделать наиболее похожий на сострадающий и участвующий, что, как даже сам Хоук иногда про себя отмечал, получалось у него одновременно и нелепо, и до неприличия очаровательно. 

 Взгляд Мерриль, обращенный в никуда, сфокусировался на лице эльфа нескоро, и Фенрису стало не по себе наблюдать эльфийку такой, казалось бы, беспричинно изможденной. 

- Я? Оу, я бодрячком, - она улыбнулась. Эльфу стало еще более не по себе от её выглядевшей, как оскал мертвеца, улыбки. – Просто малость устала. Мало ем, скорее всего. Надо бы доедать свою порцию, а не оставлять половину этим славным лошадкам.

- Принести поесть? 

- Нет-нет, я не голодна. 

 Фенрис обреченно вздохнул. «Совершенно безнадёжный случай. Впрочем, может быть, причина в том же, что и в прошлый раз? Магия?». Он сел напротив неё. Расстояния между ними было не так много, так что рукой он мог легко дотянуться до её лица.

 - Мерриль, ты разговаривала с Галадриэль перед отъездом, - прямо заговорил он. – Она тебе сказала что-то важное? 

 Эльфийка нахмурилась, и лицу её в этот момент окончательно вернулась осознанность. Она непонимающе взглянула на него, словно бы не понимала, откуда такой вопрос мог взяться у её приятеля. 

- Почему ты спрашиваешь? – ответила она. В голосе её было уже больше настороженности, оживленности, чем утомлённости. 

- Я ведь беспокоюсь за тебя, - ответил Фенрис и сразу же отвел взгляд от её глаз. Он внезапно и слишком поздно понял, что сказал нечто, как он полагал, глупое и нелепое, но, однако, вполне правдивое. – Я, думаю, имею право знать, мы ведь… скажем так, мы теперь не очень-то чужие. И вдруг это важно. 

- Ничего важного! И ничего тебе не нужно знать! Это… это личный разговор, и нечего тебе в это лезть! И вообще, что тебе надо от меня?!

Глаза Мерриль жутко вспыхнули, когда она, вскипев, прокричала это. Эльф отшатнулся, удивленно захлопав глазами, и уж было подумав, что в гневе долийка набросится на него. Он вскочила со своего места и, чуть ли не перешагнув через Фенриса, выскочила из фургона. А тот еще долго сидел там же, рядом с соломенным ложем, перебирая безумно разбросавшиеся по голове мысли, совершенно не понимая, что нашло на взбалмошную, еще секунду назад практически погибающую на его глазах Мерриль. 

 «Что такого, тьма её возьми, Галадриэль сказала этой сумасшедшей?». 

*** 

Выбежав в ярости из фургона, Мерриль понеслась в сторону своей родной стихии – в сторону леса. Её никто не посмел остановить, да и не подумал никто из эльфов-сторожей, что она запропастится так надолго. Закатная тень уже накрыла их с головой, на востоке уже давно ясно горели первые, - а за ними и вторые, - звёзды, а долийки не было, точно та в воду канула. Первоначально, Менельтор и послал разведать к воде, не вернулась ли она тишком к руслу Андуина, где её никто не ищет и не ждет. Реку в итоге обыскали на две мили выше и ниже лагеря, но ничего, кроме ракушек и гальки не нашли. Затем уже начали прочесывать лес, и Менельтор уже было начал непритворно волноваться, когда та вернулась назад, как ни в чем не бывало. Она подошла к Менельтору сухо ответила, что просит прощения за такую длительную задержку и молча, не услышав ответа, прощена она или нет, удалилась в фургон. Фенрис наблюдал за этим со стороны, но не решился, побоялся подойти к ним, а лишь покачал головой. 

 Колонна снова двинулась, сильно торопясь, по ухабистой извилистой дороге, идущей вверх по склону, на запад. Мерриль заночевала на своем месте, справа от Хоука. И лишь эльф всю ночь не спал, угрюмо шагая рядом с повозкой, слушая спокойное сонное сопение своей приятельницы, натужный стук колес и нескончаемый гул холодного ветра.

- Дурно это все, Фенрис, - одернул вдруг эльфа голос Арандиля. Он, как и всегда, и как то было очень нужно в ту секунду, был теплым и живым, как мирувор, который пьют эльфы для поддержания своих сил. Тот взглянул на лориэнца, как на старого, желанного друга, тихо и незаметно пристроившегося рядом с ним и осторожно бредущего по его левую руку. – Дурно, - повторил тот, а потом добавил. – Я о Мерриль. 

- Да, я знаю, что о ней, - кивнул Фенрис. – Только я не понимаю. 

- И я не понимаю, - согласился Арандиль. – Я вообще-то мало смыслю в магии, а у магов вся жизнь с нею связана. Милосердней будь с ней, что ли, вот и всё. У магов тяжкое бремя на плечах, ко всему прочему. Они ежесекундно борются со Злом, что нас окружает. 

- И с тем Злом, что обитает в них самих, - глухо отозвался Фенрис. Арандиль только кивнул. Хоть они говорили о разном, ибо по-разному видели и понимали магов и магию, но все же они прекрасно поняли друг друга. 

Еще некоторое время они молча брели сквозь холодную темноту, освещаемую слабым светом эльфийских светильников, подвешенных по бокам каждой повозки. 

- Ты смотри, все же поосторожней с ней, - проговорил Арандиль, глядя вперед себя. – Не спускай с неё глаз, ладно? Я понимаю, что она дорога тебе, но она опасна, как ни крути. 

- Не спущу, - отрезал тот, явно желая переменить тему с одной неприятной, на другую, еще более неприятную. – Арандиль, расскажи мне, что с Хоуком? 

 Эльф, как и полагается лекарю, готовящемуся сообщить плохие новости о своем пациенте, весомо и сочувственно посмотрел на Фенриса. Тот старался выглядеть так же, как и всегда – холодно и безразлично, но сквозь тьму галадрим заметил, как лихорадочно блестят глаза его собеседника, и как он незаметно для себя самого покусывает губы. 

- Он жив и вполне себе здоров, - медленно проговорил Арандиль, и Фенрис вздрогнул, когда он начал говорить. – И он уже давно должен был очнуться. Понимаешь, в таких случаях, когда мы выхаживаем тех, кто попал по действие такой страшной магии, обычно случаются два варианта: либо несчастный быстро и скоропостижно умирает с предварительной шумной предсмертной агонией, либо он так же быстро идет на поправку благодаря моим чудесным припаркам. А вот с этим человеком ни первого, ни второго не произошло. И я, откровенно говоря, просто не знаю, как дальше действовать. Я даю ему все то же самое, что и раньше, но мне кажется, что нужно что-то еще. А что именно – я не знаю, потому что раньше таких случаев у меня не было. 

- Выходит, ты не можешь его выходить, тогда почему Галадриэль.., - Фенрис было начал мелко дрожащим, отчаявшимся голосом, все так же не поднимая глаз на собеседника, но Арандиль перебил его. 

- В том-то и беда, что и она не знает. У неё тоже раньше такого не было – все делаешь правильно, правильно выхаживаешь, а он у тебя и не умирает, и в сознание не приходит. Отчасти и поэтому она отправила вас к Элронду в Имладрис. Не факт, конечно, что Владыка сведущ в этом больше, чем наша Владычица, но… может быть, хотя бы теплый воздух Ривенделла на него подействует. 

 Арандиль улыбнулся, тепло посмотрев в глаза Фенрису. Тот лишь промолчал, отведя смущенно взгляд в сторону. Дальше они шли молча, пока эльф таки не поддался уговорам галадрима отдохнуть оставшуюся часть ночи в фургоне. Там он и заснул беспокойным сном без сновидений, иногда просыпаясь и снова смутно засыпая. 

*** 

Когда мощеный камень дороги вдруг закончился и началось сплошное заснеженное ранним снегом бездорожье между крутыми скалистыми склонами, Менельтор совсем не удивился, а лишь усерднее и бодрее погнал своих лошадей дальше. Фургоны, натужно скрипя и подпрыгивая, переваливаясь и грозя опрокинуться, преодолевали неприступный перевал. Лошади, со вспотевшими даже на холоде боками, эльфы с непробиваемыми, но напряженными чуть более обычного лицами, даже сам Менельтор – все устали и всем хотелось как можно скорее оставить несносный перевал позади, а потому и поторапливались. К тому же, скоро могли грянуть настоящие морозы и метели, а преодолена была едва ли половина всего пути до выхода на той стороне Мглистых гор. А метели в горах – вещь не то что опасная, а даже смертельная. 

 В этом году путникам повезло с зимой, ибо выдалась она поздняя, как и предшествовавшее этой зиме лето. Снега долгое время не было, а в дороге их застигали только редкие дожди, да и то редкие и весьма щадящие. Раз выпал град, и эльфы, сидящие на облучках телег и устроившиеся в открытых легких повозках, тихо заругались на своем языке, проклиная каким-то там Морготом и посылая к какой-то там Унголианте такую немилосердную погоду. Впрочем, то было совсем напрасно, однако, тем, кто долгое время находится в непростом путешествии и терпит лишения и, скажем честно, не самые приятные погодные условия вдали от дома, простительно некоторое брюзжание и ворчание. К тому же, переход через перевал скоро должен был закончиться, а за ним было совсем недалеко до долины Ривенделл и Имладриса, и потому многим просто нетерпелось ступить на эту благословенную землю. 

*** 

Мерриль на удивление сама захотела общества беловолосого эльфа. На очередном привале она нашла его, прислонившегося к голому одинокому дереву, вцепившемуся в крутую, мертвую скалу над расположившимся вокруг неё и под ней привалом. С черных, угрожающе раскинувшихся во все стороны, разлапистых веток тихо капало, словно слезами (всего час назад прошел очередной сильный дождь, окончательно смывший дальнейший проезд) и эльфийка невольно засмотрелась на темный ветвистый  силуэт и на Фенриса, преспокойно устроившегося на его жестких корнях и сонно прикрывшего глаза. Ей показалось, что для него не существовало в тот миг ни мира вокруг, ни Хоука, ни их недавней перепалки, а потому она даже пристыдила саму себя, что хочет нарушить его покой. И все же она присела рядом, сделав в мыслях заключение, что все же её попутчик слишком беспечен для происходящего с ним безобразия. 

 Эльф пошевелился и открыл сонные глаза. Он обратил на неё свое удивленное лицо, уже третьи сутки не знавшее спокойного сна.

- Мер… Кхм! – Фенрис прочистил горло. – Мерриль? 

 Она посмотрела на него взглядом пятилетней девчушки-проказницы, нашкодничавшей чем-нибудь незначительным, понимающей свою вину, но не знающей как правильно и без вреда для своей гордости сознаться. Долийка попыталась улыбнуться, и у неё бы получилось, если бы не возобновившееся её самочувствие, превращавшее лицо Мерриль в мученическую гримасу. 

- Прости меня, я совсем не хотела кричать на тебя, - выдавила она из себя, уже отвернувшись и вцепившись своими пальцами в пальцы другой руки, взволнованно их перебирая. – Ты был так добр ко мне и так… так старался защитить и спасти, а я так плохо тебе ответила. Мне стыдно, ужасно стыдно. 

- Не нужно, Мерриль, - Фенрис улыбнулся. Улыбаться ему, впрочем, совершенно не хотелось; он сделал это затем, чтобы ободрить и успокоить долийку. – Правда. Я все понимаю. Мы оба с ума сходим. Столько всего…

 Он покосился на их фургон, стоявший у подножия скалы метра на четыре-пять их ниже. Там, в фургоне, продолжал лежать Хоук, и эльф подумал о нем и о том, что этот человек – то обстоятельство, которое, наверное, сильно разделяет его и Мерриль. Что именно означали эти его смутные мысли, он полностью не понимал, а потому решил обдумать их позже, когда они спустятся с этих угрюмых, безрадостных гор. 

- Ты спрашивал о Галадриэль и о нашем разговоре, - вдруг произнесла долийка, и Фенрис тотчас переключился от своих размышлений к ней. – Не знаю, насколько это важно для тебя, но мы говорили обо мне, о моей магии. Ты понимаешь, что я имею ввиду? 

 Она прямо посмотрела на него, и эльф невольно отвел глаза. Ему не нравилась Мерриль, когда та начинала говорить серьезно о своем даре или о магии крови – слишком уж угрожающие нотки были в её голосе, слишком страшно сияли углями её прекрасные, наивные глаза. 

- Да, понимаю. И что она сказала тебе? 

 Она снова улыбнулась своей страшной улыбкой и отвернулась. Глаза её оставались печальны, а в их уголках стали появляться болезненные складочки, как будто она слегка щурилась от внутренней муки. Она заговорила: так, как будто каждое слово она выдавливала из себя с невероятным усилием:

- То угнетение… влияние, которое распространяет вокруг себя Саурон. Оно влияет на меня, резонирует с силой внутри меня. Сил у меня намного меньше, чем у него, поэтому я слабею, разрушаюсь изнутри. Эта сила… Которая внутри меня, магия крови – она хочет принадлежать ему. Понимаешь? Саурону. Она тянется к нему, тянется к его зову и зову его служителей. Галадриэль объяснила это так... (Мерриль помолчала, пытаясь припомнить) Как огоньки множества свечей силятся слиться в одно большое пламя, так и моя сила стремится слиться в нечто большое… могущественное и мне неподконтрольное. 

 Она снова посмотрела на него, и Фенрису в очередной раз стало не по себе от вида её лица и невыразимого света её глаз.

- Я боюсь этого, Фенрис. Мне кажется, что оно уже где-то здесь, где-то рядом. Оно скоро увидит меня и снова… снова утащит в мрачную башню, где нет ничего, кроме темноты и пламени… и Его. 

 Мерриль всхлипнула, отвела от эльфа совершенно обезумевший от страха взгляд и, утерев рукавом зеленой накидки мокрые глаза, уткнулась себе в колени. Фенрис лишь вздохнул, догадавшись, о чем она говорит, и прекрасно поняв, о чем таком ей сказала Галадриэль. 

«Она сказала ей, что она опасна, - подумал эльф и тихонько вздохнул. – А еще, что она слаба и не способна все контролировать. Что ж, ей не впервой говорят это, но, похоже, только слова Владычицы заставили эту наивную девчонку по-настоящему испугаться глупости, которую она сделала». 

 Он не слишком понимал, что именно он делает, и зачем он это делает, и хочет ли он вообще это делать. Но только когда он нежно, истинно по-отечески обнял её и спокойно принял, что она с жаром, горько расплакавшись, обняла его за шею в ответ, уткнувшись мокрым от слез носом в его шею, он обнаружил себя в положении, какое он от себя ранее никак от себя не ожидал. И все же этот запах, эти теплые, маленькие руки на его шее и волосах, этот тихий голос, шепчущий какие-то глупости и несуразности на эльфийском, которые он не понимал, - все это казалось ему таким понятным, обыкновенным и естественным в ту минуту, что он и не подумал сделать что-то другое, как прижать её крепче к груди, погладить по темным, ершистым от дорожной пыли волосам. Он молчал и лишь иногда печально вздыхал, вслушиваясь в утихающие всхлипы его подруги, гул дующего сразу отовсюду ветра, тяжкий скрип засыпающего зимним сном корявого черного дерева. И все было для этих двоих обыкновенным и понятным в этот миг: и ветер, и дерево, и они двое, и даже галдящие внизу вокруг своих повозок эльфы. 

*** 

 Совсем скоро, не задерживаясь ни на час, ни на полчаса, они двинулись вновь, завершая мучительный поход. Изнурены были все, и лишь Мерриль и Фенрис казались их попутчикам посвежевшими и отдохнувшими, скинувшими какой-то большой груз со своих плеч. И хотя долийку продолжало заметно прижимать к земле какой-то силой, она старалась выглядеть более бодрой и бойкой, чем ей чувствовалось на деле. Эльф пытался ей верить и даже некоторое время верил и улыбался ей в ответ на ее редкие неловкие шутки и комментарии, да и сам пытался не оставаться в долгу. 

 Горы и скалистые ущелья, припорошенные снегом, расступались перед ними. Эльфы все больше чихали, торопились и вглядывались в синюю дымку у горизонта, который уже, наконец-то, стал виден. Они вглядывались в него, пытаясь различить впереди стены и высокие изящные башни, вечноцветущие леса и плещущиеся бесконечными белыми лентами речки и ручейки. И вскоре они показались. 

 Их переход через Мглистые горы завершался.