– Я как пакетик чая, который выжали семь раз. – Изуку валяется на кровати в комнате Бакуго, пока тот учит английских за двоих сразу.

 – Как Дилмах хоть? – Хмурится Бакуго и закатывает глаза.

  – Бля, не, скорее как Тесс. – Хихикает Деку и снимает свою майку, отправляя ее в полет на другой конец комнаты. И Катсуки почти уверен, что сейчас встанет и забьет его этой же футболкой за то, что тот разбрасывает вещи. Но его останавливает поток внутренней слабости. Слабости, что не дает смотреть Мидории в глаза и заставляет краснеть при виде таких же пылающих щек. Что-то, что не дает зайти дальше робких поцелуев и обжиманий по углам, прогуливая последние уроки. 

  – Тесс сосет. – кидает он и погружается в английский.

   Конечно, легко обещать и клясться выебать друг друга во все щели, другое дело – стоять рядом и нервно теребить край футболки, потому что оба смущены настолько, что через силу могут держаться за руки. Но они все еще упорно ходят друг за другом и шныряются то в одну, до в другую комнату. Они обещают себе, что вот-вот и сейчас все начнется, только дайте им набраться храбрости и еще чуть-чуть, еще пять минуточек, еще секундочку. Ощущения такие как утром, когда обещаешь себе встать на час раньше обычного, но в шесть часов утра на все всегда немного похую.

  Прошла уже ровно неделя после того, как Катсуки вышел со справкой по болезни и это поистине чудо, что они еще не успели никуда никому присунуть. Тогда они ругались, смеясь, кто кому что куда засунет первым делом. Тогда было ощущение, что если они не прикоснуться друг к другу – вселенная разрушится на бесконечные осколки и в груди у них селилась такая всепоглощающая грусть, что ляг и плачь. А сейчас они расселись по разным углам и боятся даже пискнуть, молясь о том, что кто-то другой сделает первый шаг на встречу взрослой, официально взрослой жизни.

  Мидория сидит так тихо, что Бакуго удается полностью погрузится в домашнее задание, прокручивая в голове мысль о том, как прекрасно они будут выглядеть, когда Деку будет скакать на его световом мече с таким усердием и экстазом, будто это волшебная палочка и сейчас она исполнит три самых сокровенных желания.  Бакуго не хочет поворачиваться, потому что тогда кучерявый сразу поймет о чем он думает. И тогда это будет неизбежно. Дайте еще тридцать секунд, только бы взять откуда-то смелость.

  Деку прямо за его спиной. Его прямоугольная комната обставлена так, что окно напротив двери. Справа – вход на балкон, слева – кровать. На которой и лежит полуголый от накатившей на Японию знойной летней жары Мидория. А рабочий стол – возле балкона. Бакуго не видит ничего, что связано с кроватью, повернут спиной. Руки у него не держат ручку, выскальзывая под неуправляемым потоком нитроглицерина. По телу идут мурашки – Деку не может так долго молчать. Разве он не должен сейчас что-то сказать? Говори? Говори, Изуку, перебей молчание. 

  – Блять, тихо, как в морге, ты чт-

  – Я думал уже, что ты не повернешься. 

  И во рту скапливается густая слюна, которую нельзя сглотнуть чисто физически. И у Бакуго подкашиваются колени, хорошо, он хоть сидит, так бы упал. Но у него не падает, только встает. Он лишь подумал о том, как шикарно Деку будет смотреться, пока насаживается на него, как тут картина маслом. И Катсуки даже кажется, что чертов задрот умеет читать мысли, ведь когда он успел. Очередная причуда одного за всех? Бакуго тянется к телефону, неотрывно достает с зарядки и перед тем как Деку успевает разочарованно вздохнуть и закатить глаза, откинувшись головой на подушку, раздаются три щелчка камеры. Это останется на память а чуть смазанная фотка – на обоях. И пускай Денки только попробует разблокировать его телефон. Когда ‘Зуку успел?

 – Когда ты успел стать такой сучкой? – и он встает, на ватных ногах бредет к кровати, где Изуку хрипло смеется, закрывая одной рукой рот, а другой впихивает в себя пальцы по самые костяшки. И Бакуго приближается, выкручивая слуховой аппарат на максимум просто что-бы услышать как хлюпает его зад и какое у него прерывистое дыхание. И как его пальцы пропадают в обхватывающей узкой дырке, обязательно тесной и влажной, ведь у Мидории никогда никого не было. Ему шестнадцать, а Бакуго скоро семнадцать и они оба слишком хорни и слишком неопытные. Они читают мангу и смотрят порно, но никогда друг друга не трогают.  На Изуку его красные эйрджорданы и высокие белые гольфы, а у Бакуго, возможно, вагон и маленькая тележка кинков и фетишей. Кросы оставляют пыльный след на белом покрывале его кровати.

  Бакуго смачивает средний и безымянный пальцы в своей же слюне и приближается достаточно близко что-бы взяться рукой за разведенное колено и развести его еще шире, что-бы подтянуть шикарные, умопомрачительные и массивные бедра на свои, заставив зад оказаться выше головы. Он смотрит неотрывно, загипнотизированно на то, как бардового цвета Изуку устраивается под таким углом, где для Бакуго видно все и, о черт, это лучше мест в партере. И они оба не знают как так получилось, что тела двигаются сами, а от смущения остаются только красные щеки и закусанные губы. Изуку чувствует каменный стояк даже через ширинку скинни джинсов и это дает ему уверенность в том, что он делает все правильно. Поэтому он запрокидывает голову, когда шершавые и грубые, сухие пальцы Катсуки вытесняют его собственные. Голос срывается на первый протяжный стон и им двоим становится абсолютно все-равно, хоть даже если их поймают. Но их не поймают – двери закрыты на все три поворота защелки.

  И Изуку внутри такой же умопомрачительный, каким казался снаружи. И внутри него слишком много смазки, он весь скользкий и маслянисный, но невозможно-невозможно узкий, тесный, влажный и самый восхитительный и у Бакуго скоро закончатся похвальные епитеты, потому что словарный запас на лесные высказывание у него на миллион процентов меньше матюков. 

  И Мидория дает себя растянуть сразу тремя расслабляя пульсирующий анус самого прекрасного розового цвета, потому что он мальчик взрослый и часто играется с подручными предметами, он скинул для Бакуго как минимум три видео, где трахает себя в самых разных позах и мысль о том, что он мог реально все при видео отправил своему парню заставляет его сжаться в стыде и Катсуки мычит и складывает его пополам, утыкаясь в плече.

  – Давай ты сожмешь меня так еще раз, но когда я тебя натяну по самое горло, окей, придурок? – Деку гортанно стонет и кивает, хватая ртом воздух, когда в него добавляют четвертый палец.

  – Если ты собираешься вставить мне, то вставляй быстрее. – Он достает из переднего кармана штанов Катсуки презерватив, вслепую пытается расстегнуть ширинку и выражение его поистине выглядит так, будто умрет, если ему не вставят. Деку закусывает красную губу, жмурится, сжимается и вот-вот расплачется от перевозбуждения. Бакуго дрожащими руками спускает штаны и сбрасывает с себя майку.

  – Давай, блять, быстрее, Каччан, потому что если не сейчас, то я пойду к Каминари и Киришиме и прямо там – и Изуку стонет гортанно, почти по-животному, когда Бакуго слитно засаживает ему по самые яйца и это чертовски больно, и это чертовски приятно, и Деку готов кончить от одного только чувства заполненности. Бакуго засасывает кожу прям под кадыком, оглаживает натянутые мышцы пресса, задевает соски снова и снова и мокро выцеловывает каждую коричневую веснушку на усыпанных щеках и плечах, отчаянно втрахивая его в матрац до потери пульса, пока Изуку и вправду выглядит так, будто потеряет сознание. Он знает, что упоминание друзей Каччана раздражает его, а раздраженный Каччан толкается глубже.

  Бакуго никогда не думал, что Деку любит кусаться, он переворачивает его раком за секунду до разрядки, давит рукой на затылок, утыкая в одеяло лицом, Деку слишком громкий и если он еще раз застонет, то Катсуки кончит просто так, без рук. За несколько минут вся шею у блондина пульсирует волнами небольшой боли и завтра он весь будет в синяках и засосах. Деку недовольно мычит и тянется руками у ягодицами, разводит их в стороны, пока тот пытается перевести дух, выставляя напоказ пульсирующий растраханный анус и ему не хватает терпения что-бы не засадить снова, еще глубже, еще резче.

  – Ответь на свой же вопрос, Деку, – Он наклоняется к самому уху и рычит – Колется ли мой френум? Ты чувствуешь его внутри? Или, может, амппаланг?

 – Блять, Каччан, давай не сейчас. – Мидория отвечает не сразу, прерывисто и глухо, он еле слышит, полностью растворившись в толчках и подмахивании бедрами.

  – Почему? – Спрашивает Бакуго, пока чувствует, как скоро продырявит своего похоже-что-официально-парня вместе с матрацем.

  – Потому что если альберт проедется по простате еще раз, то я кончу без рук. – И Катсуки вбивается ровно по точке пять раз, прежде чем они одновременно изливаются.

  И Деку дрожит как осенний лист, а Катсуки наваливается сверху мертвым грузом и чувствует это лучше, чем кто-либо другой когда-либо почувствует в этом мире. Он выходит из Изуку на последних силах, завязывая трясущимися руками гандон и выкидывает его слепо, но точно в мусорку возле кровати, а потом Деку переворачивается и сам наваливается на него.

  Они оба – уставшие, довольные и красные.

  – Где ты взял смазку, гений? – Бакуго закуривает, глядя в потолок, пока Деку тычется ему холодным носом куда-то в щеку, как щенок.

 – Каччан, давай не надо. – Хнычет и мычит Деку, падает лицом в угол между плечом и шеей, закидывая бедро на ногу. – Она была во мне с самого начала. – И Катсуки почти семнадцать, у него в голове бьют гормоны и озабоченность, а еще он влюблен, и у него снова стоит. Но на этот раз он хочет посмотреть на то, как Изуку будет скакать на его световом мече как на волшебной палочке. Время разрушать барьеры смущения и Бакуго сжимает мясистый зад Мидории, заставляя выпрямиться и насадиться.