Фридесвида быстро стала сенсацией — её упрашивали поприсутствовать на юбилеях, днях рождения и даже на свадьбах. Господа учтиво спрашивали у миссис Аддерли, приедет ли умное существо к ним погостить. Существом Фридесвиду прозвали, потому что посчитали не очень вежливым обращение "уродина" (которое ни в коем случае не смущало их, когда речь шла о других экспонатах музея уродов). А существо — это, пожалуй, слово, созданное для Фриды. Она уже и сама себя так называла, часто — в шутку, высмеивая неискреннее, учтивое, показушное поведение господ. Девушка всё чаще запиралась у себя в комнате, лежала на кровати часами и думала о том, что она, может быть, и правда никакой не человек. Существо — как точно и как верно подмечено! Фридесвида стала существом тогда, в тот день, когда навсегда лишилась своих сестёр. Раньше она осознанно выбирала жить ради них, сейчас же была вынуждена радовать глаз миссис Аддерли.

— Фридесвида, моя девочка, — подходила Марлей к своей кормилице после каждого её удачного выступления. Сегодня Фрида снова доказывала теории древних философов, разговаривала на латыни, добавляя жизни в ныне мёртвый язык, пустивший глубокие корни в древнюю, застывшую землю; и, конечно, пела на каком-то древнем индейском языке, который был якобы известен странной женщине, подарившей Фридесвиде немыслимую сумму денег только ради того, чтобы существо пело.

— Существо, попрошу, — что больше всего трогало девушку, так это отвратительно лицемерные высказывания Марлей. Она сидела на кровати с чувством растоптанного достоинства, но хуже всего было то, что над растерзанной её честью ещё и смели заново надругаться. Фридесвида слышала о том, каково это — жить, когда твоим телом управляет кто-то другой в собственных интересах, но ей казалось, что она бы сотню раз отказалась от каждой клеточки своего тела, лишь бы её перестали унижать.

Эми, узнав о том, что у Фридесвиды есть какой-то дар, сразу переменилась в лице. В глазах девушки будто бы расцвел интерес, но не скромный, а самый настоящий, детский, трепетный, живой, чувствительный. Она бегала за Фридесвидой так, будто была влюблена в идею того, что Фрида стала умной. Ей стало казаться, что бывшей кухарке неслыханно повезло. Теперь к ней, наверно, относятся гораздо более уважительно, чем к уродам, которые не представляют из себя ничего. Так думали, пожалуй, все слуги миссис Аддерли — они радовались за Фридесвиду и немного за себя, потому что теперь с них требовали меньшего, а давали большее. Все поправились за прошедшие несколько месяцев, у Эми даже проступил лёгкий румянец; миссис Аддерли сияла, как полярная звезда, озаряя поместье своим ярким, тёплым светом.

Лишь Амфибрахий разглядывал убийственную тоску в глазах Фридесвиды. Если бы это был дар, он бы не так её выматывал; но девушкой откровенно пользовались, не давая ей спать, но требуя идеального представления. К чему ей было тратить больше времени на наряды и поездки, чем на сон? Амфибрахий ездил сопровождающим, хотя ненавидел это, ненавидел смотреть на изнемогающие лица людей, которые в жизни не слышали ничего приятнее, чем своё имя. А для каждого из уродов почему-то было важно иметь своё имя. Им нравилось, когда к ним обращались напрямую. И так было вовсе не только у экспонатов, но и у тех, кто их сопровождал. Амфибрахий был здесь ради того, чтобы вовремя, прежде чем рука Фридесвиды сомкнётся в крепкий предобморочный кулак, закончить шоу. Мужчина выучил её особенности — каждый раз, когда она падала, изнемогая от боли, она крепко смыкала кулак; наверно, рефлекторно, пока в её подсознании текла мысль о сёстрах. На фоне постоянных нервных потрясений Фридесвида всегда была готова идти в бой, в голове вынашивая страшные мысли о том, что вот-вот приключится какая-то беда.

— У Софии было что-то подобное, когда в семье особенно обострялись конфликты, — проговорил Амфибрахий, снова помогая Фридесвиде добраться до её комнаты. — А потом... — он резко остановился. — Только ты не уходи.

— Миссис Аддерли говорила.. что отпустит меня к сёстрам, если я достаточно заработаю.. — откинув голову на жёсткую спинку хлипкой кровати, проговорила Фридесвида, еле приоткрыв рот.

— Веришь? — хмылкнул Амфибрахий, и стыд вдруг обрушился на него, когда он понял, что это, пожалуй, очень грубо — насмехаться над наивными надеждами отчаявшегося человека. Он испуганно повернулся к девушке, но та ничего не услышала. Она вновь погрузилась в тяжёлые раздумья, умерла для мира на следующие часов пять.

— Засыпай, — прошептал мужчина, покидая комнату бывшей кухарки. Послышался резкий крик.

— Адель! Что ты.. — вскрикнув, Амфибрахий резко понизил тон. — Забыла..

— Прости! Прости, — быстро-быстро зашептала Адель. На глазах её были слёзы. — Мне очень нужна Фридесвида.

— Что случилось? Кто-то обидел тебя, Аделли?

— Миссис Аддерли за ужином сказала, что собирается продать меня.

Через некоторое время Адель перестала плакать. Она сидела в гостиной на старом кресле, и милое её личико, освещённое тусклым огоньком нескольких горящих свечек, ранее источающее только радость и свет, горело пламенем то злости, то горького отчаяния. Амфибрахий Порфеевич сидел рядом с девочкой. Он знал, что миссис Аддерли не может так шутить, даже если находится не в совсем добром расположении духа, но надежда на то, что эта глупая, совершенно идиотская, несопоставимая с правдой фраза совершенно случайно вылетела с её уст, не давала мужчине отчаяться окончательно. Он любил Аделли, может быть, не так, как Софию, которую он считал дочерью или младшей сестрой, а иногда даже наставницей, но всё равно достаточно крепко. Да и как можно было не любить этот вечноцветущий одуванчик, вечнопылающее солнце, сошедшее с небес? Кто бы окутал поместье Аддерли нежностью, если бы здесь не было милой Адель? И горела бы луна в этот вечер так сильно, если бы вместо Адель на неё смотрел сквозь слёзы кто-нибудь другой? Слышали бы небеса чью-нибудь молитву, если бы Адель не проносила её через свои уста?

— Но кому? Кому может достаться наше солнце? — думал Амфибрахий, про себя вспоминая историю бедной Софии, свет которой озарял, верно, совсем чужие незнакомые края.

— Миссис Аддерли.. — Адель шумно втянула воздух. — Была совершенно серьёзна, я в этом уверена; но о том, кем будут мои новые господа, она ничего не говорила.

— Милая Аделли, но как бы тебе помогла Фридесвида?

— Я знаю, у неё доброе сердце, — всхлипывая, пробормотала девочка. — А ещё я знаю, что Уокеры покупают её. Точнее, глава семейства хотел видеть её у себя... А потом предложил огромную сумму за неё.

— Навряд ли она сможет забрать тебя с собой.

— Я хотела попросить её о страшной вещи... Очень страшной, непозволительно страшной вещи...

— О чём же?

— Чтобы она уступила мне место, — Адель покраснела и прикрыла лицо ручками. Амфибрахий нахмурился, но, расслабившись, тяжело вздохнул. — Я знаю, знаю, это очень... глупая просьба, и она не согласится, но...

— Я не знаю, как она отреагирует на это, но думаю, что Фридесвида могла бы понять тебя, не находясь она в таком отчаянии, — начал было Амфибрахий, но его тут же прервал резкий скрежет за спиной. Девочка и мужчина резко обернулись.

Из-за угла вышла бледная, как смерть, босая Фридесвида, закутанная во что-то вроде тонкого пледа, дрожа, как промокший котёнок.

— Я слышала, тебе нужно что-то от меня, — ласково, хриплым голосом прошептала девушка, опустившись к Адель и взяв её за мокрый от слёз подбородок. Проведя пальцем нежно от заплаканных глаз до щёк, как бы утирая остатки слёз, впитывая грусть девочки в себя, Фридесвида присела рядом с Амфибрахием и вопросительно, любопытно посмотрела на собравшихся в комнате людей. После непродолжительного сна она чувствовала себя отчего-то бодрее и даже пыталась внушить себе необходимость с кем-нибудь поговорить, поинтересоваться тем, что происходит в поместье, пока она его кормит, выжимая из себя последние соки.

— Уокеры хотят купить тебя за большие деньги. А миссис Аддерли.. грозится продать и меня, только не им, а к отвратительным Гутам, которые, по слухам, не делают ничего хорошего с такими, как я... — снова всхлипнув, Адель протянула руки к Фридесвиде. В комнате повисло молчание.

— Адель, — прервала тишину задумчивая Фридесвида, — моё милое дитя! Какой хаос хочет устроить эта ведьма!.. — говорила она о миссис Аддерли. — Я помогу тебе, помогу, только чем? И.. неужели у Уокеров во владении мои сёстры... — последнюю фразу она произнесла шёпотом, то ли радуясь, то ли удивляясь. Миссис Аддерли невзначай говорила ей, что продаст Фридесвиду за хорошие деньги только в ту семью, которой служат сёстры Меррик, иначе на чём бы держалась их сделка?.. Но не было ли странным то, что властная миссис Аддерли вдруг пойдёт навстречу обычному уроду, служащему ей?! Это было неслыханно, но Марлей говорила настолько убедительно, что Фридесвида всё же таила надежду глубоко внутри. Она встретит сестёр, чего бы ей это не стоило... Но сейчас она действительно переживала за судьбу маленькой Адель.

— Только если ты позволишь мне уйти к Уокерам вместо тебя, если ты уговоришь миссис Аддерли.. — Адель снова покраснела. Ей было стыдно, дико стыдно осознавать, что она просит не просто о чужом месте в хорошей семье, а о чужом счастье. Она прикрывала красное лицо руками, но через пальцы всё равно, как есть, вытекало глубокое её чувство стыда. Адель боялась гнева Фридесвиды, боялась показаться попрошайкой и наглой девочкой, хотя и знала, что Фридесвида никогда не обидит её. Все снова затихли. Амфибрахий резко встал и вышел из комнаты, оставив Адель и Фриду наедине.

— Милая Адель.. — шептала бывшая кухарка, прижав плачущего ребёнка к своей груди. — Прости меня, милая Адель! Но я так не могу... — покраснела Фридесвида. Ей тоже было стыдно перед девочкой, и в первую очередь потому, что ей казалось наглым то, что она ставит свои желания выше свободы Адель. — Однажды я уже оставила своих сестёр, но не смогу допустить ту же ошибку через много лет... Как они там без меня? В благом ли здравии единственные родные мне люди, то единственное сокровище, что у меня есть? Мне ничего не нужно более, чем их объятия, их улыбки... О, Джорджина! О, Жаклин!.. Милая Адель, я молюсь о нашей встрече целыми днями. Я готова сделать всё ради тебя, потому что ты действительно замечательный ребёнок, но это очень тяжёлый выбор. Я готова помочь тебе бежать...

— Нет! Я не могу бежать, меня будут искать, — воскликнула Адель. — Моя мечта — это жить с Уокерами. Они стали мне родными людьми, особенно Сандра и Дилан... Я давно не видела их, но мне многое нужно сказать. Хотя бы на прощание, — тяжело вздохнула девочка. — Я понимаю тебя, моя Фридесвида, и не хочу осуждать тебя. Любящее сердце не может осуждать. Оно этому не научено. А если и научено, то скорее поможет, чем осудит.

— Ты по-настоящему мудра и никогда не пропадёшь, Адель.

Девочка молча сильнее прижалась к груди Фридесвиды и, всхлипывая, в скором времени погрузилась в глубокий сон в весьма неестественной позе. Губы её, солёные от слёз и почти синие от холода, подчинившего себе поместье, содрогались от горя даже во сне. Фридесвида думала, что давно уже всё решила, но никак не могла простить себе это решение после того, как узнала об Уокерах от Адель. Неужели миссис Аддерли хватит ненависти и глупости, чтобы отдать ребёнка Гутам, которые мучают людей?! Хотя Фридесвиде ещё не было известно, кто менее кровожаден — Гуты или Аддерли. Смотря на спящую заплаканную Адель, Фридесвида плакала сама от боли, которая переполняла её сердце. Незваный голос вторил, что она поступает правильно, выбирая своих сестёр, но голосу не хватало сил, чтобы перекричать рой мыслей в голове девушки.

На следующее утро, после весьма непродолжительного сна, Фридесвида чувствовала себя гораздо хуже, чем когда-либо. Всю ночь её тревожили мысли то о сёстрах, то об Адель, а тогда, когда ей наконец удалось уснуть, мозг решил спроецировать пару снов о злосчастном пожаре. В комнату, как обычно, забежала весёлая Марлей, приказавшая Фридесвиде немедленно одеваться, поскольку они тотчас должны выезжать в цирк. Потирая руки и почти что хихикая от предвкушения денег за выступление, миссис Аддерли внимательно следила за тем, как наряжают главный экспонат. Несколько служанок окружили Фридесвиду и начали запихивать в её завивающиеся волосы мёртвые цветы, на шею вешали подделку под жемчуг, старательно выделяли шрамы на лице всеми способами, которые только находились у них в головах, и, наконец, принесли огромное платье болотного оттенка из самой дешёвой ткани. Впрочем, Марлей подразумевала, что в результате образ Фридесвиды будет смотреться дорого, но это смотрелось отвратительно. Миссис Аддерли не придала этому значения, велев собирать экипаж.

Амфибрахий снова поехал вместе с миссис Аддерли и Фридесвидой. Остальные уроды, в особенности — Эми, махали им вслед, искренне радуясь за бывшую кухарку. Отвернувшись ото всех, Фридесвида упала в быстротечный сон, который был прерван строгим возгласом миссис Аддерли. Тем не менее, несмотря на свою строгость и суровость, Марлей была навеселе. Всю дорогу она отвлекала кучера бессмысленными разговорами и часто говорила о мистере Линдсее и о том, как она, внезапно для неё самой, по нему соскучилась. Действительно, ей ведь было теперь, кого ему показать. Была у этих господ странная скрытая борьба — кто из них более отвратительный человек и как заставит плясать своих уродов, над кем ещё он надругается и посмеётся.

Первые несколько выступлений прошли неплохо. Фридесвида пыталась отвечать быстро и бодро, уверенно и свободно, но при этом настолько точно, чтобы попасть в голову без прицела каждому из господ, находящихся в зале. Про остальных уродов, как это полагается, все забыли: и даже четырёхногий мужчина в паре с сиамскими близнецами-женщинами привлекали не такое внимание, как умная безликая девушка. Шрамы Фридесвиды даже намазали чем-то ярко-красным, чтобы посильнее выделить её изъяны, и люди, подходящие к ней, то и дело охали из-за такого ужасного зрелища. "Господи, да у неё же нет лица!" — восклицал кто-то в толпе, и стремительно находились люди, соглашающиеся с ним и начинающие так же громко охать.

— Помилуйте, как может всё это знать один человек?

— Помилуйте, как может всё это знать человек без лица?! — говорил кто-то другой. Со всех сторон сыпались деньги, высказывающие удивление людей. Миссис Аддерли с упоением наблюдала за процессом унижения Фридесвиды, приговаривая, мол, да-да! Это сенсация — умный урод! А если заплатить немного больше, то она может и станцевать.

И Фридесвида танцевала. Она срывала с себя жемчуг по просьбе платящих господ, портила платье, выжигая его свечой, и то горело, оставляя после себя запах резины. Господа фукали, прикрывали носы и платили ещё больше, потому что хотели зрелища более отвратительного, но зато — какого захватывающего! И чем больше людей с помутнённым разумом, прикрывая рты, чтобы их не стошнило, платили втридорога, тем больше и Фридесвиде хотелось прикрыть рот и выбежать отсюда. В голове была одна мысль — сёстры. И тогда, когда она снова отвечала на отвратительный идиотский вопрос, мысль не исчезала. И даже тогда, когда миссис Аддерли всё-таки согласилась переночевать с мистером Линдсеем, Фридесвида чувствовала тошноту. И тошнило душу. Но сёстры...

Фридесвида упала. Неожиданно для всех. Толпа обернулась, но никто не помог ей встать. Она, помяв остатки своего изгаженного платья, вернулась на место с опустошёнными глазами. Миссис Аддерли незаметно приблизилась к ней, шепнув что-то строгое на ухо, но девушка помотала головой.

— Я хочу увидеть моих сестёр. Вы обещали. Давно.

— Что за неслыханная дерзость! Делай, что тебе велено. Поговорим позже.

— Я хочу сейчас. Я кормлю Вас, миссис Аддерли, а Вы не можете исполнить простое моё желание?! — нахмурилась Фридесвида. Толпа зафукала, по всей видимости, заскучав. Никому не хотелось слушать разборки госпожи с её слугой. Миссис Аддерли вышла из себя. Резко взяв Фридесвиду за руку, она увела её из зала и бросила в экипаж.

Ехали они в молчании. Амфибрахий легонько поддерживал вымотанную Фридесвиду, чтобы миссис Аддерли не заметила этого, но она, наклонившись к спинке сидения, быстро уснула. "Что она может скрывать и неужто она действительно не собирается познакомить меня с моими сёстрами?" — думала бывшая кухарка. Девушка, наклонившись к Амфибрахию, устремила пустой взгляд куда-то далеко к небу. Она молилась каждый день, но, кажется, молитва её не доходила из-за туч, которыми был заволочен небосклон над поместьем Аддерли. Сейчас небо было кристально чистым, и Фридесвида, едва приподнявшись со своего места, взмолилась, устремив взгляд навстречу слабому свету едва проявившихся на небе малышек-звёзд. Ей невольно почудилось, что три звезды, собравшиеся на небе, это три сестры — она, Джорджина и Жаклин. Слабая улыбка озарила измученное лицо Фридесвиды, и она, последовав примеру своей госпожи, совсем выбившись из сил, уснула на плече Амфибрахия. Ей снова чудились отвратительные, страшные вещи, но, между тем, она чувствовала слабое течение маленького ручейка у себя в душе. Это была надежда. И надежду Фридесвиды никак нельзя было убить: так думала девушка сама, воспитав её ещё в самом детстве глубоко в недрах своей души.

Когда же поместье Аддерли показалось совсем неподалёку, Фрида вдруг разочаровалась. Ей казалось, что до него осталось много — как минимум, ещё один земной шар. Но судьба была непреклонна, расположив поместье именно здесь.

— Нужно поговорить о том цирке, что ты устроила сегодня, — не успел экипаж остановиться, как Фридесвида почувствовала, что её вытряхивают оттуда. Миссис Аддерли, положив деньги в укромное место, затолкала девушку в самую глубь дома — в свою неприметную комнатку, больше напоминающую чердак, набитый всяким драгоценным и не очень хламом.

— Миссис Аддерли.. — начала было Фридесвида, но речь её была прервана диким возгласом Марлей.

— Послушай меня внимательно! — разозлилась она. — Послушай, — более мягким тоном произнесла миссис Аддерли. — Я тебя обманула. Ты должна понимать.

Фридесвида покачала головой.

— Обманули? — она не расслышала; или не хотела знать о том, что расслышала.

— Обманула. Именно так. Впредь даже не говори об этом.

— Но..

— Я сказала достаточно. Уходи. Мы не заключали никаких сделок. Кто бы мог подумать, что я вообще могу заключить что-то с тобой! — всплеснула она руками.

— Что это значит? Вы.. обманули меня?

— Неужто я сильно ударила тебя по лицу тогда, что ты перестала слышать? Повторяю: выметайся! Я тебя обманула. Никаких сестёр у тебя нет и не будет.

— Я не понимаю, миссис Аддерли... — Фридесвида нахмурилась; голос её дрожал.

— Что здесь понимать! — выпалила миссис Аддерли.

— Где мои.. сёстры? — неуверенно прошептала девушка, не понимая, очередной ли это сон, либо реальность.

Миссис Аддерли окинула Фридесвиду огненным злым взглядом, и, подойдя к ней вплотную, резко схватила её за подбородок.

— Твои никчёмные сёстры, если ты хочешь знать, жили в поместье Линдсея. Не напомнишь мне, чем болел Линдсей в прошлом году?

— Брю.. — Фридесвида затряслась.

— Всё поместье его, все уроды прогорели из-за брюшного тифа! И твои сёстры, твои никчёмные сёстры умерли, даже не пытаясь сразиться со страшной болезнью. Они слабачки, и жизнь у них была слабой, и сами они умерли, как слабаки, не осмелившиеся полезть в драку с жестокой судьбой. Они умерли, Фридесвида! Умерли, умерли! Год назад! — кричала миссис Аддерли, заливаясь слюной. Фридесвида упала в судорогах. — Выметайся! Или повторишь их судьбу, — грозно проговорила Марлей. На подкашивающихся ногах девушка вышла из комнаты миссис Аддерли и еле дошла до своей комнаты. В душе её ничего не было. В голове не было мыслей. В глазах не было ничего, кроме всепоглощающей пустоты. Ей хотелось завыть, закричать, убежать и спрятаться, но она не могла спрятаться от своей судьбы, точно так же, как не смогли спрятаться её младшие сёстры.

Фридесвида упала на кровать. Здесь же, казалось, стонали от боли придушенные надежды девушки, заглушая плач сердца Фридесвиды. Она взвыла, потому что не было в её груди больше ничего, что могло бы заставить её замолчать. Всё стало размытым, и девушка чувствовала, будто бы ныряет в штормящие морские воды, находясь на совсем разрушенном корабле. Руки и ноги её ослабли. Шрам загорел болью и кровью. В лихорадке Фридесвида провалилась в сон, который снился ей каждую ночь в течение многих лет.

Маленький деревянный домик. Со стороны и не скажешь, что только здесь помещаются три семьи, каждая из которых, кроме Меррик, состоит из как минимум десяти человек. На улице жара. Фридесвида — красивая девушка с приятными чертами лица, выразительным взглядом, роскошными вьющимися волосами, в дешёвеньком зеленоватом сарафане на тонкую блузку грязно-белого цвета; выбежав на улицу, она ловит руками ветер. Не получается — машет рукой и подбегает к любимым цветам. Она не знает их правильных названий, поскольку все называет по ассоциациям: вон те — пушистые и жёлтые, как... шмели, пожалуй. А те — ярко-красные с маленькими лепестками! Это... "жаклины". Фридесвида называет их так, потому что её младшая сестра, маленькая Жаклин, постоянно просит ей их сорвать. Да и они похожи на неё: Жаклин — весёлая, задорная, порой непослушная девочка с кудрявыми ярко-рыжими волосами, в отличие от Джорджины — носительницы спокойных, как она сама, почти прямых каштановых локонов. Они живут в месте, где почти всегда стоит хорошая погода. И почти всегда в этом саду цветут прелестные растения. А ещё — здесь рукой подать до моря, и девушка любит бегать до него вместе с юношей, которого любит больше всего на свете. И он готов раствориться в ней, только бы Фридесвида позволила!

Фридесвида совсем молода, в ней играют юность, красота и наивность. Она не гонится за знаниями, но знает не так уж и мало для своих лет. Будто кто-то свыше наделил её мудростью, проявляющейся, может быть, не в искромётных изречениях и изобретениях, а в излечивающих фразах, словах, действиях, которые будто бы энергетически влияют на общее состояние не то что одного человека, но и всего мира. Фридесвида красива и любит шить, а ещё... А ещё — больше всего на свете она любит своих родных и готова отдать за них жизнь.

Девушка танцует на поле, полном цветов. Работа на сегодня окончена; солнце мягко садится за горизонт. К Фридесвиде, полной радости, подбегают маленькие Жаклин и Джорджина. Она присаживается на корточки, чтобы поцеловать каждую из них за проделанную работу. Они несут венки из "жаклинов" и вьюнков. Вокруг царит весна, и на душе Фридесвиды тоже расцветают целые сады.

— Идите, посмотрите, не приготовила ли Сесилия обед? Она обещала, — подмигнула Фридесвида. Девочки визжат от радости и бегут в дом. Они любят свою сестру всем сердцем — почти так же, как любят стряпню Сесилии, мудрой старшей кухарки.

Вспышка. Кто-то кричит: "Аддерли здесь! Что им нужно?", но крик быстро поглощается всеобщим визгом. Кажется, будто кричит земля. Фридесвида бежит по задымленной комнате, переступая через дырки в полу, и тревожно выглядывает из-за стен, чтобы выглядеть своих сестёр. Она оступается; кубарем скатившись по лестнице, Фридесвида оказывается на полу. Раньше на этом моменте во сне она чувствует, как сильно огонь обжигает её лицо, но неведомая сила направляет её вглубь дома, чтобы вытянуть сестёр. Девушка рефлекторно протягивает руку к месту, где она на самом деле нашла сестёр; но там никого не находит.

Фридесвида плачет. Она кричит так же, как кричала наяву, и рушится не только деревянный дом, но и весь мир вокруг Фридесвиды. Она видит, как тает небо, как стекает ручьями по земле грязное облако пыли. Огонь жжёт всё: и её лицо, и зелёный сарафан, и целую жизнь без остатка, без пепла. Она выбирает остаться здесь, в этом жарком аду, чтобы огонь захватил её тело. Фридесвида сгорает внутри, она рушится, будто хлипкая древесина, глаза её будто бы тлеют. В отчаянии девушка зажимает себе рот, но даже не чувствует губ; всё это для того, чтобы её не нашли, чтобы никто её не спас. Ей незачем бежать отсюда. Она потеряла главное своё сокровище — своих родных сестёр. Фридесвида знала, что это единственная её ответственность.

Склоняясь к земле, девушка, не выдержав толчка, падает на пол. Гнилые доски стучат. Фридесвида закрывает глаза, но сквозь сон чувствует запах гари — и чью-то руку. Кто-то резко выдёргивает её.

Девушка проснулась. Перед ней сидела заплаканная Адель.

— Фридесвида, ты так кричала...

Бывшая кухарка, замкнувшись в себе, отвернулась и замолчала. Глаза её источали боль. Она не хотела просыпаться. Она не хочет отвечать на слова Адель, хоть и понимает, что та волнуется.

— Я слышала... Я слышала, что случилось с твоими сёстрами. Мне жаль. Мне жаль, очень жаль, милая Фрида! — заплакала девочка. — Прости... Я что-то уже несколько дней только плачу. Я не могу поверить, что всё это происходит со мной. Но сейчас, когда плохо тебе, я понимаю, что мне стало ещё больнее. Пожалуйста, выпей воды, — Адель подала Фриде стакан. Девушка, опустив глаза, отпила немного и снова посмотрела на девочку. На некоторое время снова настала тишина, но Фридесвида разбавила её, прижав к себе ребёнка.

— Прости, что заставляю волноваться. Я люблю волноваться о других людях, но мне совсем не нравится, когда обо мне волнуются мои близкие, — девушка прижала к себе Адель. Та сильно шмыгнула носом и немного отстранилась, придерживая Фридесвиду.

— Я не слышала почти ничего из того, что говорила миссис Аддерли, но, кажется, вы говорили о твоих сёстрах?.. — увидев свежие слёзы на лице Фридесвиды, Адель еле сдержалась, чтобы не ударить себя по губам. — Прости... Прости. Мне не нужно было об этом говорить. Я всё понимаю.

Некоторое время они обнимались, то и дело поглаживая друг друга по спине. Фридесвида невольно улыбнулась, поняв, какое важное значение на самом деле она имеет в глазах маленькой Адель.

— Я люблю тебя, Адель. Мне очень нужно сейчас это кому-нибудь сказать, чтобы мою любовь приняли.

— И я люблю тебя, Фридесвида. Мы все любим тебя за твою заботу и любовь. Прости меня за тот разговор.

— Нет, не извиняйся. Главное, что мы всё решили. Ты можешь бежать отсюда, моя девочка. И больше того: ты должна это сделать. Теперь совесть позволит тебе прийти под крыло к Уокерам. Я буду счастлива, если ты будешь жить вместе с Сандрой и Диланом. Я знаю, что Уокеры замечательные люди, — всхлипнула Фридесвида. — Послушай, — она заглянула в глаза Адель, перестав плакать, — ты не должна ломать себе жизнь. Ты должна любить, смеяться, иногда — надрывисто плакать, но не более, чем пару раз в год, — они засмеялись, — и... Ты должна, обязана влюбиться. Это обязательное условие молодости. И нет, не обязательно в мальчика... Это может быть кто угодно, это может быть что угодно: небо, цветы, поместье Уокеров. Ты должна чувствовать, что земля уходит из-под твоих ног не потому, что ты перестаёшь контролировать ситуацию, а лишь потому, что ты умеешь летать. Ты же знаешь, что все мы по молодости имеем крылья? Их можно оборвать или обрезать в любой момент, но лучше бы, чтобы он наступил как можно позже, потому что падать с такой высоты не только опасно, но и очень больно. Особенно морально. Я упала очень рано. Я очень рано лишилась крыльев, Адель. Пожалуйста, не иди по моим стопам. Мне хотелось бы, чтобы ты прожила счастливую, насыщенную яркими событиями жизнь. В моей голове только одно воспоминание — там есть и цветы, и красота, и юность, и любимый человек. Но я не могу назвать его счастливым, потому что я потеряла всё это в один день. Ты сильная, храбрая сердцем девочка и я знаю, чтобы ни случилось в твоей жизни, ты справишься с этим. Но если ты вдруг почувствуешь, что не можешь больше так жить... Я рядом. У тебя всегда есть я. Слышишь? Мне очень важно, чтобы кто-нибудь сейчас слышал меня, — Фридесвида вздохнула. Адель улыбнулась, и, кратко кивнув, обняла её. Они плакали в объятиях друг друга ещё много времени.

Когда Фридесвида уснула, совсем потеряв силы, Адель почувствовала, что действительно может летать. Ей бы очень хотелось сейчас долететь до центра всей её жизни: до поместья Уокеров. Встав с постели, девочка незаметно прошмыгнула в коридор и вышла на улицу. Погода заметно испортилась. Повсюду воинственно выл ветер, срывая нежные цветы. Однако девочку совершенно не заботило состояние природы, хоть оно и отражало её внутренние терзания: Адель поспешила выбраться через уже известную ей лазейку в сад, который был полон воспоминаний. Уже несколько дней девочка не слышала и не видела ни Сандру, ни Дилана, хотя они и обещали, что остаются здесь надолго.

Сад приветливо встретил маленькую Адель. Её золотистые локоны были чем-то похожи на маленькие цветочки, растущие в саду Сандры. Девочка было оглянулась, чтобы найти владелицу цветов, но её нигде не было. "Может быть, погода настолько плоха, что Сандра даже не хочет выходить на улицу?" — подумала Адель. Ветер ревел с характерным свистом, почти сбивая девочку с ног.

— Есть кто дома? — закричала девочка. Никто ей не отвечал. В кронах деревьев будто бы застрял бушующий ветер, то и дело рычащий из-за того, что никто не мог вызволить его из темницы. Адель испугалась. Обычно в ответ на её возгласы из дома выбегали Сандра или Дилан, предлагающие ей тёплый плед и вкусное какао, привезённое из какой-то далёкой страны.

Конечно, маленькой Адель не нужны были ни какао, ни плед, ни даже, как ни странно, прелестные цветы в саду. Ей хотелось прыгнуть в объятия к своим старым друзьям, потому что за всё то время, которое они проводили вместе, она полюбила их так крепко, что не могла представить себе свою жизнь, в которой не было бы уверенной, бойкой Сандры, похожей на неприступную красную розу, и надёжного, ответственного Дилана, в котором Адель видела своего защитника.

— Ау?.. — растерянно произнесла Адель. — Это не смешно! Выходите, мне страшно... — никто по-прежнему не отвечал. Страх сковал девочку. Она упала на землю и заплакала.

Между троицей существовала клятва о том, что они ни при каких обстоятельствах не бросят друг друга. Сандра, хоть и была довольно упрямой и старалась никогда не давать обещаний, первая предложила поклясться перед небом. Она находила нечто потрясающее в самых настоящих клятвах, какими бы они не были: любовные, дружественные, или.. Впрочем, всех видов клятв Сандра не знала. Маленькая Уокер и сама была таинственной, как обряд или ритуал: со временем она расцветала, как алая роза, но была неприступной, выпуская яркие зелёные шипы. Её брат не переставал быть таким же открытым и весёлым парнем, но Адель замечала, как меняется его взгляд. Он становился серьёзнее и даже строже, особенно тогда, когда Дилан хмурил брови. Стоило ему это сделать, как Адель тут же начинала придумывать шутки для того, чтобы рассмешить парня. Они с Сандрой, бывало, даже разыгрывали сценки, чтобы раззадорить Уокера, и тот, хоть и держался до победного, пытаясь скрыть улыбку, в конце хохотал, как младенец.

— Миссис Парсон? Позвольте руку? — смеялась Сандра.

— М.. не всё так сразу, мистер.. Куинн, — кивнула Адель, сдерживая смех.

— Почему это миссис Парсон? Она что, уже замужем? — Дилан улыбался, скрестив руки на груди.

— А это мы сейчас и узнаем! — Сандра, притворяясь галантным джентльменом, то и дело крутила Адель в танце. Все смеялись.

И девочка смеялась сейчас сквозь слёзы, вспоминая тот день. Они не могли её бросить.. Нет. Уокеры никогда и никого не бросают.

"Может, они в доме... И просто меня не слышат?" — подумала она, утирая слёзы. Подойдя к дому, девочка заглянула в окна. Ни единой души не было рядом; в доме будто бы никогда никто не жил. Адель испугалась. Сердце её билось словно со скоростью бушующего ветра; да что уж словно — так оно и было. Ей резко захотелось вернуться домой и выпить горячего чаю, поговорить с Фридесвидой и забыть обо всём, как о страшном сне... Но мысли не давали ей покоя. Адель стучалась во все двери и окна, ругалась, кричала, звала, но ответом ей был лишь суровый ветер. Ветер... и ничего больше.

Девочка вновь заплакала, но руки её вдруг нащупали какую-то бумажку. Она, видимо, лежала здесь, принесённая ветром с крыльца. На развороте было криво написано: "САНДРА. АДЕЛЬ, ПРОЧИТАЙ!". Адель смахнула слёзы и развернула листок полностью.

"Здравствуй, Адель!

Моя мама решила зачем-то снова отправиться в Ирландию. Она делает это уже на протяжении долгих лет, сколько я себя помню, несколько раз в год. Всё это под предлогом того, что Дилану нужно привыкать к тому, что он в скором времени станет настоящим моряком. Мой папа уехал домой, а я отправилась с Диланом и мамой в порт. Я вернусь сюда со своей няней через неделю, может быть, больше. Прости, что уехала совсем без предупреждения. Мама всегда учила меня тому, что нужно предупреждать, если ты куда-то уезжаешь. Особенно близких тебе людей. Ты мне очень близка, Адель, поэтому я пишу только тебе.

С любовью, Сандра Уокер.

Для тебя просто Сандра. Или Королева Роз. Как больше нравится.

P.S. Мне больше нравится второе.

P.P.S. Мама гонит меня собирать вещи и говорит, чтобы я не занималась глупостями. Но чем же мне ещё заниматься всю мою жизнь? Пока! Увидимся!"

Дочитав письмо, Адель засмеялась. "Вот я глупая! Как же Сандра и Дилан могли меня бросить? Мы ведь так любим друг друга!", — с этими мыслями девочка горячо поцеловала письмо от Сандры, больше напоминающее смятый лист бумаги. Она решила непременно взять его с собой и направилась обратно в поместье Аддерли, по пути нарвав немного цветов.

Проверив, спит ли Фридесвида, Адель вспомнила, что где-то видела ещё одно письмо. Оно лежало в глубине старого кабинета мистера Аддерли, запылившееся, и, кажется, никем не тронутое. Девочка до жути обожала письма, но ей их никогда не писали, кроме того, что оставила Сандра. Поэтому, однажды, убираясь в поместье, Адель очень обрадовалась, увидев странный конвертик на старой полке. А ещё... А ещё на нём была пометка... Пометка, которая встретилась ей в письме Сандры. Девочка быстро развернула письмо снова.

Ирландия.

Побежав вверх по лестнице буквально меньше метра, Адель вдруг оступилась и поняла, что бежать ей опасно — на втором этаже мирно посапывала миссис Аддерли. Девочка медленно прошла по лестнице, прежде чем завернуть в очень редко открывавшуюся комнату Бенедикта. Войдя внутрь, Адель чуть ли не задохнулась от пыли, поэтому ей пришлось откашляться, придерживая рот рукой, чтобы не разбудить Марлей. Адель помнила, где примерно находилось то письмо, но сейчас его не было — зато внимание девочки привлекла коробка с огромным количеством писем.

Адель ахнула. Все они были из Ирландии. Что такого было в Ирландии, что туда ездила каждый год миссис Уокер? Что такого в Ирландии, что в поместье Аддерли хранятся несколько коробок, полностью набитые письмами из этой страны? Девочка медленно достала запылённый конверт с потрёпанной маркой и подула на письмо, чтобы убрать с него липкую пыль. Оно явно лежало здесь не один год, о чём говорила бумага, ставшая чуть ли не тёмно-коричневого цвета. Попытавшись легонько приоткрыть письмо, девочка заметила, что оно уже было распечатано давным-давно. По телу её прошла дрожь. Что ж, это было логично, не могло же оно лежать здесь просто так?.. Адель быстро вытянула коричневую бумагу и раскрыла её.

Писала София Ширли.