Удивительно, как сильно можно возненавидеть ворон. А если конкретно, то их карканье. Противное, скрежещущее, словно смеющееся над парализованной девушкой в громоздком шлеме и с повязкой на глазах. Больше Сииойля ненавидела только эту темноту, неспособность даже смотреть на колышущийся над головой балдахин, хоть она и сомневалась, что у ее кровати есть такая роскошь. Еще она ненавидела, что все, что ей осталось — это звуки. Визг ветра, шелест деревьев и смех ворон. Стук дверей, железных мисок по тумбочке, причитание каких-то женщин. Вкус однообразной еды. Она ненавидела все. Даже их страх перед ней.

А они боялись, жалкие людишки тряслись даже при виде ее искалеченного тела. Сиделки подходили к ней с молитвами на устах, к обездвиженной тан с завязанными глазами. Никто из них не был уверен, что девушка не притворяется. Однажды ей удалось пошевелить пальцем на руке. Это стало событием, подарившим ей надежду. Нет, совсем не на выздоровление, без своевременной помощи опытного феррита на это не стоило и рассчитывать, не говоря уже о прошедших месяцах после получения травмы.

После того случая молитвы стал произносить один и тот же голос. Сиделки перестали меняться, а значит у нее появился хоть какой-то шанс. Нужно всего лишь снять этот проклятый ферритский шлем.

— Помог ли твоей дочери отвар из бурецвета? — тихим и таинственным голосом начала Сииойля свою обычную беседу.

Понадобилось много дней, чтобы добиться от сиделки хоть какого-то ответа, и все равно она не назвала ей даже своего имени. Так сильны были суеверия среди простого народа. Но в итоге она ответила на те крохи, которые удалось разузнать тан из движений, голоса и запаха. Научиться наблюдательности оказалось очень просто, когда ей все же наскучили мысли о своей несладкой участи. Просто было нечем заняться.

— Да, Заточенная, ей стало лучше, благодарю.

Сииойле хотелось кричать от своего нового прозвища, но она держалась. Сейчас ей нельзя допустить ошибку.

— Мне не нужны благодарности, ты знаешь, какова цена. Если ты не выполнишь свою часть, никогда не узнаешь второго составляющего.

Тан услышала, как тяжело вздохнула ее сиделка. Их договор был прост: Сииойля предоставляет ей часть решения, потом та выполняет свою часть сделки и получает заключительный элемент. Первый совет девушка дала сиделке бесплатно, потом второй, оба помогли крестьянке с ее делами. В следующий раз Сииойля попросила в качестве оплаты принести ей сладкую булочку. Сиделка, как и ожидалось, воспользовавшись советом, не принесла платы. Тан покорно ждала, даже не вспоминая, что что-то должно было быть. Благо, у крестьян бывает много проблем, а образование и великолепная память позволяли девушке справляться со всем: от огорода до дел сердечных.

Когда сиделка снова попросила совета, Сииойля предупредила ее, что если в этот раз она не получит свою плату за помощь, то все обратится лишь во вред. Но и в этот раз не дождалась она своей булочки. Тогда растения, которых до этого доставали жуки, завяли. Не было вредителей, но не вернулась и жизнь к ее помидорам. Крестьянка, глотая горькие слезы по потерянному урожаю, принесла треклятую булочку и получила правильный совет. Так у них и наладились в итоге отношения.

И наконец-то на прошлой неделе Сииойля дождалась чего-то действительно крупного, за что можно попросить большую награду. Заболела дочь крестьянки, не серьезно, зато эффектно. Змеиная лихорадка — явление редкое и, по сути, проходит само, не требуя какого-то специфического лечения. Но знать об этом крестьянам в Родчии не положено, змей тут немного, в отличие от родины Сииойли. Когда сиделка описала красные волнистые полоски по всему телу девочки и непроходящую дрожь, тан уже все поняла. Описала рецепты безобидных настоек для общего укрепления и стала ждать. Девочка и так была уже наверняка здорова, но крестьянка думала иначе. Иногда хорошо обладать печальной славой.

Селянка принялась приподнимать ее тело, чтобы покормить, но Сииойля перебила:

— Нет, поверни меня к окну. И сначала сними с меня повязку и шлем.

Девушка чувствовала, как дрожат руки крестьянки. О чем та думала? Что выпустит сейчас на свободу могущественное зло? Вполне возможно так и будет, но злу сначала надо найти свою вторую половинку.

— Потом я замолчу навсегда. Ты должна будешь вернуть на место шлем и сделать вид, что ничего не было, что я с тобой никогда не говорила, ясно?

Сначала ответом ей была тишина — сиделка кивала, Сииойля уже привыкла к этому, потом та опомнилась и ответила: «Да».

Голову медленно освободили от ужасной тяжести, с глаз слетела повязка. Девушка сильно зажмурилась. Так ярко, боги, как давно она не видела света. Им залито все вокруг. Его так много, что глаза вот-вот вытекут из глазниц, не выдержав и расплавившись. Но ей нужно было увидеть хоть одну треклятую ворону, нужно было прыгнуть, вырваться из этой темницы.

И она открыла глаза.

За окном от порыва ветра слетали вниз с деревьев золотые и медные листья, а на деревьях сидели крупные черные птицы. Почему ее не заперли в подвале, в темнице? Кому она обязана этим чудесным шансом на спасение? Но даже лучшие допускают ошибки. Пусть Круратар и рос среди крестьян какое-то время, он не был одним из них. Для него религия и суеверия — лишь очередное оружие и способ воздействия, он не познал на себе их силу. Он не думал, что кто-то осмелится снять шлем, не думал, что она вообще предпримет попытку сбежать. Он был слишком самоуверен и Сииойля позаботится, чтобы он больше никогда не посмел недооценивать своих противников.

Толчок, легкий импульс сознания и все приходит в действие. Невозможно разучиться это делать, невозможно не ощущать этот восторг снова и снова.

Сииойля взмахнула несуществующими руками, рассмеялась лишь волнами своей души. На секунду позволила себе взлететь выше, отклониться от пути перехода. Это риск, для менее способных — смертельная опасность, но девушке было все равно. Она хотела ощутить это лишь на секунду. Как целый мир простирается под ее ногами. Увидеть каждую душу, почувствовать то, что чувствуют они. Рутину работы, счастье первого поцелуя, боль первого вдоха, горе потери, радость от взошедших посевов. Пропустить через себя боль и счастье целого мира, окинуть взглядом тысячи и тысячи душ.

Но нить тянет назад, нельзя оставаться дольше. Не может существовать душа без тела. Пора обрести форму и ее ограничения. На несколько дней стать птицей, но потом придется ее покинуть, ведь энергия тела не безгранична, она не сможет долго питать паразита. Нельзя допустить иссушения или смерти тела, нужно будет уйти раньше, чем ее энергия опустится ниже положенного уровня. Иначе она застрянет, не способная самостоятельно порвать связь с этим телом и образовать новую с другим. Придется ждать, пока тело умрет само, отторгнет чужеродную душу. Она снова станет на секунду свободной, но потом ее сдавит нить собственного тела, а во второй раз сбежать будет наверняка сложнее.

Можно распрощаться с той великой мощью, что была в родном теле. Хорошо, если сможет мысли читать да скрывать свое присутствие от других. Свобода получится ужасно ограниченной, но зато она сможет двигаться. Тело больше не будет тюрьмой, всего лишь временным пристанищем.

Оказавшись в теле ворона, Сииойля переступила лапками по ветке, позволяя инстинктам самим удерживать равновесие. Взмахнула крыльями, мысленно передала сиделке, которая уже трясла ее тело и махала перед невидящими глазами рукой, последний ингредиент, не стала сильно заморачиваться, настойка из белолета никому еще не вредила.

Сииойля еще немного посидела на дереве, привыкая к маленькому вместилищу ее души и большому миру вокруг. Она старалась не смотреть, как укладывает сиделка ее беспомощное тело обратно в кровать. Лучше не думать о нем. Сейчас нужно разыскать короля, узнать, что стало с ее бесстрашным князем. Спасти его, если он так и не собрался с силами, чтобы сделать это сам.

***

Против воли Сав щурился и улыбался, позволяя солнцу освещать свое лицо. Поздней осенью оно уже перестало согревать, но было приятно само его существование, танец пылинок в его лучах. После месяцев под землей было просто приятно снова ощущать себя живым, как бы тому ни противилась новая натура.

Сав вдыхал свежий воздух, пытался напиться им, пусть он и ощущал примесь тюремной вони и своего тела, это все равно было лучше того спертого воздуха во чреве горы.

Воздух, солнце, звуки, свободное место, где можно вытянуться в полный рост и даже сделать несколько шагов от стены к решетке. Он почти ощутил себя в раю.

— Еда не пришлась по вкусу? — неожиданно прервал витания Сава в облаках холодный голос.

Круратар легонько пнул носком ботинка деревянный поднос, на котором стояла миска с картошкой и жареным мясом. О том, что его истощенного длительной голодовкой брата такая еда могла убить он, видимо, не подумал. Сав не ответил, смерил короля взглядом, источавшим, как он сам надеялся, ненависть и презрение. Они встречались до этого еще два раза. В первый Круратар просто около часа сидел рядом и смотрел на брата, так не произнеся ни слова. Во второй раз диалога тоже не состоялось, а материал для монолога у короля исчерпался очень быстро. Но сегодня он вел себя как-то не так, словно на эмоциях, если у него такие вообще были, постоянно вертел в руках маленький нож для вскрытия писем. Сав решил присесть, чтобы Круратар не задумал, это продлиться достаточно долго, он не сможет выстоять на своих ослабших ногах, не говоря о том, что тяжелые наручники больно впивались в запястья и тянули вниз.

Король тем временем пододвинул табуретку охранника ближе к решетке, сцепил руки и задумался. Вздохнул, поправил свой плащ и посмотрел на брата.

— Дерьмово выглядишь.

Сав мог бы злобно усмехнуться, но решил, что заточивший его не достоин даже этого.

— Если хочешь знать, дела с Бардарийской Империей улажены. У нас теперь мир, не говоря о том, что мы отвоевали в два раза большую территорию, чем потеряли тогда при замке Айсл. Некриты действительно оказались намного полезнее, чем кровняки. Солдаты сбегают с поля боя от одного вида того, как их павшие товарищи поднимаются снова. А как такие трупы полезны против вражеских магов! Ни один кровняк не хочет превращаться в некрита, а значит они не могут взять под контроль поднявшихся. Битвы превращаются в детские игры, тебе нужно было это видеть!

Сав даже удивился, с каким вдохновением рассказывал Круратар. Он действительно был похож на ребенка, которому подарили настоящий меч вместо деревянного. Однако, заметив, что брат совсем не разделяет его радости, Круратар снова сник и замолчал еще на несколько минут.

— Да, я не за этим сюда пришел, — его взгляд рассредоточился, словно он что-то вспоминал или просто собирался с силами.

Несколько заинтригованный, Сав не шевелился, в ожидании продолжения.

— Кидхар наверняка тебе еще тогда рассказал, что ты нужен был мне живым. Это правда, Савитар, мне нужен брат, — Круратар пытался поймать взгляд Сава, но тот принципиально смотрел в сторону на стену из осточертевшего камня. — Не какой-нибудь бастард, мне нужен ты. Не просто как правая рука, как равный. Я хочу, чтобы мы были как Апахар и Экипар, но лучше, понимаешь? Более решительные, бесстрашные, величественные. Без тебя не получится того идеального равновесия, ведь в Родчии еще с древности власть делили братья, но это больше, чем какая-то традиция, это уже у нас в крови, ты просто не можешь воспротивиться этому, Савитар. Нам суждено править вместе. Даже народ этого требует. Они скучают по тебе. Их пугает, что ты пустился в самоволку на поиски убийцы своего отца и сестры и оставил все хозяйство без присмотра.

Сердце Сава пропустило удар. Так вот, что он сказал людям. Отправился на поиски убийцы. В каком-то смысле он даже был прав. Все это время Сав искал внутри себя будущего убийцу Круратара.

— Но я не могу представить народу тебя таким. Нет-нет-нет, ни в коем случае. После стольких лет упадка наши люди заслуживают только лучшего. Они заслуживают свободы, Савитар, как и ты. Я не могу выпустить тебя, пока ты скован.

Сав не выдержал и нахмурился. «Не могу выпустить, пока ты скован?» Это что еще за бред? Так освободи меня, придурок, дай меч и посмотрим, кто станет королем к вечеру", — мысленно прошипел Сав, сжал кулаки, но более никак не показал бушующую внутри ненависть.

Круратар заметил, что его слова ничего не прояснили для брата и поспешил объясниться, но не сказать, чтобы это что-то изменило для Сава.

— Хочу сказать, что тебя сковывает твоя слабость. Та же, которая не позволила твоему отцу сражаться. Если мы хотим быть лучше их, нам нужно преодолеть себя, стать чище, Савитар, ты понимаешь? Я долгое время считал эталоном чистоты магов, ведь они не испытывают привязанностей, они вообще что-то испытывают исключительно в отношении своей магии и убийств. Они казались мне такими великолепными, но... Я узнал, что они тоже несовершенны. И к сожалению, узнал я это на том, кем больше всего восхищался. Пиро оказался разочарованием, но я исправил его насколько мог. Со временем он будет готов сбросить оковы, нужно лишь подождать, когда ему надоест истязать самого себя и он попросит об освобождении. К сожалению, у нас с тобой нет этого времени. Савитар, мне тяжело править в одиночку.

Круратар продолжал пытаться наладить зрительный контакт, а Сав жмурился, подставляя лицо солнцу, старался не выглядеть слишком эмоциональным и сломанным. Он хотел бы и вовсе не слушать, что бубнит там король, но уж больно соскучился по звучанию человеческого голоса, пусть и своего врага. Круратар вздохнул, звякнули ключи от камеры, и вот уже брат сидит на грязном тюремном полу напротив брата. Король в очередной раз глубоко вздохнул, сейчас он собирался сказать что-то невероятно важное, предположил Сав и тут же определился, что ему совершенно все равно. Жаль только не получится этими тощими руками сдавить мощную шею брата.

— Савитар, ты не можешь отрицать, что твоя слабость — Сииойля. Стоит тебе от нее избавиться, и ты наконец-то почувствуешь это, — Круратар взмахнул дрожащими от чего-то руками и торжественно продолжил: — свобода, — а потом он заговорил очень быстро. — Да, я знаю, что это может звучать дико, когда-то я тоже так думал, но ты поймешь. Когда ты освободишься, то будешь благодарен мне. Только избавившись от слабости, мы можем нести настоящую справедливость, — он на секунду замер, его взгляд рассредоточился, смотря куда-то в прошлое. — Да, я помню это словно вчера. Крестьянские домишки всегда были такими грязными, а я так давно не был дома, не жил полной жизнью. Я понял, что она меня ограничивала, только когда она умерла. Я не мог ничего сделать с угнетателями, пока она не умерла. Вот я держу ее маленькое тельце в своих руках и понимаю: теперь могу все. Я мог рассказать отцу, нет, даже больше, я все мог сделать сам. У меня был Кидхар и у меня была свобода. Я даже был благодарен этим ублюдкам. Конечно, это никак не помешало мне их убить.

Справедливость восторжествовала, я был просто в восторге, пока не понял, что они отчасти были правы. Они уже тогда пытались подарить мне свободу, понимали, что будущему королю нужно быть чистым, непредвзятым, справедливым, а эта девочка могла лишить меня всего. И я снова ощутил порыв благодарности, — Круратар вдруг подался вперед, желая взять Сава за руки, но парень вовремя отпрянул. — Это было так чудесно! И я хочу, чтобы ты тоже стал свободным, брат, нам тогда покориться весь мир. Я думал, что смогу ждать, сколько нужно, пока ты не будешь готов, но у нас просто нет столько времени. Поэтому говорю это тебе сейчас. Но я, конечно, буду держать маленькую тан живой, пока ты не придешь ко мне и не скажешь, что готов освободиться, принять мой подарок. Тогда мы сделаем это вместе. Как братья. А после мы станем выше крови, выше всех предрассудков. Мы будем править как Апахар и Экипар, но мы будем лучше. Совершеннее. Савитар, мы подчиним себе весь этот континент, никто не сможет устоять перед нами. Одно твое слово — и мы начнем наш путь к совершенству.

Круратар был так близко, что чувствительный после заточения нос Сава смог уловить его запах. Такой специфический, резкий и ужасно неприятный. Запах опасности и смерти. Саву захотелось оказаться как можно дальше от короля, но слиться со стеной у него никак не получалось. Что еще хуже, он не мог его убить, даже находясь так близко. Тело было слишком истощено.

— Просто скажи, что готов убить Сииойлю.

Сав замер, отстранился от стены и заглянул Круратару прямо в глаза. Голубые, как и его самого, как и многих других родчийцев, но какого-то ужасного, отвратительного оттенка. Пустые, больные, фанатичные.

Сав плюнул королю в лицо.

И ему было жалко потраченной слюны в преддверии последующего заточения.

— Вот так, значит. Ты еще не готов к очищению. Я понимаю, брат, понимаю. Придется еще подождать, но однажды я приду, и ты встретишь меня с объятьями. Так и будет. Я в тебя верю, Савитар.

Сав хотел сделать больше, причинить настоящую боль королю, но был так слаб. Вдруг ему пришла в голову одна мысль. Ведь Круратар считает себя нормальным, возможно, в нем осталось еще что-то, что можно задеть.

— Что... — Сав попробовал начать, но пришлось прокашляться, прежде чем горло было готово функционировать. — Что стало с той девочкой? Как ее звали?

Круратар, который уже закрывал дверь клетки, вдруг замер, его руки стали двигаться очень медленно, словно он боролся со всплывшими воспоминаниями.

— Никак. Это уже не имеет значения. Главное, что благодаря ей я свободен. И что ты можешь так же освободиться благодаря Сииойле. Нужно лишь оборвать ее жизнь. Знаешь, я заходил к ней в башню. Она, кажется, стала еще меньше. Одни кости. Очень хрупкие кости. Она ничего не чувствует. Не говорит. Ее глаза завязаны, на голове огромный ферритский шлем. Могу поспорить, если бы она заговорила, то это были бы мольбы о прекращении ее страданий. Единственное, что ты можешь для нее сделать — это убить. Подумай, последний акт любви и милосердия на пути к очищению. Размышляй об этом, брат. Увидимся через месяц.

Круратар решительно закрыл замок и, не оборачиваясь, ушел. Туда, где его ждала вкусная еда, теплая кровать, чьи-то притворно-ласковые руки, свита придворных, желающих всем ему угодить. Сав снова остался один, осознавая, что королю все равно удалось ранить его сильнее. Его маленькая тан все еще жива, и она страдает. А он не может даже расплакаться.

Сав протянул руку вверх, ловя последние лучи солнца, скрывающегося за темной грозовой тучей.

Он заставит Круратара плакать кровью. Рано или поздно, ему удастся выбраться. Зло не может торжествовать вечно.

Сав зашептал придуманную молитву, в которой старался упомянуть и задобрить всех богов, какие только могли ему помочь.

Были люди, которые утверждали, что боги действительно отвечают им, кто-то говорил, что видел их во плоти и даже заимел ребенка после контакта. Сав не верил в это даже сейчас, читая семнадцатую молитву убывающей луне, но хлюпающий вскрик охранника, донесшийся из коридора, вдруг всколыхнул ту суеверную часть, о которой он даже не подозревал.