бумажное сердце

Панси Паркинсон ненавидела эти глупые открытки и каждый год, начиная с четвёртого курса, сметала их с необычайно яркого в этот день слизеринского стола взмахом палочки.

И никто не смел ей перечить: ни слизеринская принцесса Гринграсс, ни особенно популярный четырнадцатого февраля красавчик Блейз, ни Флинт, после завтрака украдкой подбирающий с пола своё единственное сердце с ленточками гриффиндорских цветов. Ни даже чёртов Драко Малфой, из-за которого и началась нелюбовь Панси к этим дурацким бумажным проявлениям чувств.

***

Четвёртый курс

— Смотрите, у Драко на шестнадцать открыток больше, чем в том году! — Астория Гринграсс наклоняется к ним через стол, откидывая назад длинные каштановые локоны.

Паркинсон хмурится, глядя на слегка покрасневшего друга. Впрочем, Малфой быстро справляется со смущением, самодовольно ухмыльнувшись.

— Эти поклонницы... — лишь одна Панси замечает его быстрый взгляд в сторону Поттера и то, насколько громко он это произносит для него, и морщит носик.

Шум со стороны гриффиндорцев, и раздаётся замечание золотого мальчика:

— Уж не сам ли ты их себе пишешь, хорёк?

Драко опять неуловимо краснеет и хватает со стола первую попавшуюся открытку.

Он никогда не умел справляться с гневом. Такой ребёнок.

—  Твои глаза прекрасны... так-так, — Драко начинает зачитывать, и Паркинсон бросает в жар, — ...волосы мягкие, словно шёлк, — все в зале замолкают, — ...а мои чувства огненно-красны к тому, кто выращен в семье Малфой.

Студенты смеются: даже Поттер не может сдержать улыбки; и Малфой дочитывает:

— ...так-так, погодите, тут ещё и подпись! Твоя Панси Паркин...сон.

Кажется, она никогда не забудет ту смесь удивления, жалости и ужаса на его лице. Как и это делающее ещё больнее «прости», руки Блейза, пытающиеся её остановить, и солёные слёзы, застилающие глаза, пока она бежит к выходу из Большого зала, стыдливо закрывшись от всех руками.

***

Панси понимает, что он направляется к ней раньше, чем оборачивается, потому что снег хрустит под подошвами его высоких ботинок.

— Слушай, я...

— Да, знаю. Не хотел, не думал, погорячился,  — Панси выдыхает, и горячий воздух вылетает на мороз в виде пара. — Иди, куда шёл, Малфой.

Драко подходит сзади, накидывая ей на плечи зелёный шарф, понимает, что никого нет, оглядываясь, и тёплыми пальцами смахивает с её щёк слезинки. 

— Ты достойна кого-то лучшего, чем я, — он обнимает её. — Пошли, твой нос совсем красный, заболеешь...

Паркинсон горько усмехается.

Только друзья. Глупо было ожидать от него чего-то большего. Заботливый Малфой, надо же. Надо Поттеру рассказать, вдруг поймёт, кого упускает.

***

Ещё при входе в Большой зал Панси понимает, что что-то не так, потому что Драко не умеет врать, даже когда молчит. 

— Что случилось? — Паркинсон хмурится, обращаясь к Блейзу.

— О чём ты, mia cara? — Забини широко улыбается, обнажая крупные белоснежные зубы. — У нас всё чудесно, — взмах его волшебной палочки, и почти все валентинки исчезают с их части стола, впрочем, оказавшись в тарелках пятикурсников.

Он лжёт так искусно, что Панси расслабилась бы, не знай она его с самого детства. 

— Не ври, красавчик, — Паркинсон наклоняется к уху Блейза, впившись ногтями в его предплечье. — Кому угодно, но только не мне. 

Забини морщится: волосы Панси щекочат шею, а длинные пальцы грубо сжимают его руку, не давая ни малейшего шанса её освободить.

— Что с ним, отвечай! Он весь светится, — голос Паркинсон слегка дрожит, она боится, потому что словно знает причину воодушевления друга, и её она категорически не устраивает, — последний раз он был таким на пятом курсе!

— Это Поттер, idiota, ты довольна? — Блейз шипит, вырывая своё запястье из ладони в миг расслабившейся подруги. — Он предложил ему встречаться через эту дурацкую открытку! И мы пытались скрыть от тебя хотя бы способ, но тебе же необходимо знать всё на свете, — Забини проводит пальцами по царапинам, оставшимся на предплечье от её ногтей.

И словно сквозь пелену Панси слышит голос Астории Гринграсс:

— Прямо как этой грязнокровке Грейнджер.

— Замолчи, — губы дрожат, но Паркинсон лишь поджимает их и улыбается через силу. — Она подружка его парня, и ты обязана с ней смириться, малышка.

До этого притихший Малфой поднимает на неё взгляд.

— Ты…

Панси встречается с ним взглядом. По её щекам опять текут слёзы.

— Принцессы не плачут, малышка.

— Я никогда не была принцессой, мама.

— Да, я, Драко, — она улыбается сквозь слёзы. — И я поддержу любое твоё решение, даже если... даже если мне будет очень больно.

Астория Гринграсс ухмыляется ей, когда после войны открывает очередной благотворительный приём под ручку с Драко.

— Принц и принцесса Слизерина, — говорит она после бала. — Мы отлично смотримся, правда, Паркинсон? Хотела бы быть на моём месте?

Панси смотрит на неё с неприязнью.

— Когда это королева хотела быть на месте принцессы, а, Гринграсс?

Драко обнимает её так резко и крепко, что все в Большом зале оборачиваются на них. Блейз свистит. 

— Ты достойна каждого из сотен этих бумажных сердец, — шепчет Малфой ей на ухо, и настоящее сердце Паркинсон вновь отзывается болью: она нуждалась только в его открытке и ненавидела все остальные.

***

Да, никогда прежде Панси не думала, что пойдёт в Хогсмид, сопровождая Драко на свидание с Поттером. 

Он смотрит на неё с сожалением, когда объявляет друзьям о том, что Гарри хочет погулять компанией, и ему тоже следует взять их с собой.

— Но я пойму... если ты не пойдёшь, Панс, прости! — Драко так потрясающе красив в этом тёмно-изумрудном костюме.

— Я пойду, — Паркинсон выдавливает улыбку, потому что, чёрт возьми, должна быть рада за друга, который так долго добивался внимания Поттера, — всё нормально, правда!.. — она врёт, и Малфой это видит.

Он обнимает её перед выходом из гостиной и тепло трепет по волосам с высоты своего роста.

***

Панси словно отпускает, когда она видит их влюблённые взгляды друг на друга и нежность, с которой Драко крепко держит смуглые пальцы Поттера, будто всё ещё не может поверить.

«Он счастлив, и это стоит моей боли», — Паркинсон отворачивается от идущей рядом Грейнджер, чтобы та не заметила, насколько влажными стали её глаза.

Но та замечает, хоть и не подаёт виду.

***

Они сидят в Трёх метлах. Все вместе, потому что это инициатива самих Гарри и Драко, придвинувших свои высокие стулья максимально близко и словно надеявшихся, что друзья не обратят на это внимания.

Рон хихикает в кулак, глядя на них, и делает большие глаза, когда видит ладонь Поттера на обтянутом костюмной тканью остром колене Малфоя.

Гарри испуганно дёргается, когда Блейз наконец не выдерживает:

— Прекратите этот цирк, — он закатывает глаза. — Мы не слепые, и будет гораздо менее неловко, если вы будете лизаться в открытую, а не трогать друг друга исподтишка.

Панси замечает, что Уизли смотрит на него потрясающе благодарным и восхищённым взглядом, и она хмыкает, поворачиваясь в сторону Грейнджер.

— Иногда мне не кажется, что Валентинов день вовсе не соединяет сердца, а лишь даёт нам ту чрезвычайно необходимую каплю смелости, чтобы признаться в чувствах тем, в кого мы всё это время были влюблены, — произносит Гермиона в пустоту, но уже через пару секунд, глядя прямо в глаза Паркинсон, добавляет: 

— И часто признаться надо в первую очередь себе.

Панси смотрит в её темные с янтарными искорками глаза, и впервые за долгое время ей становится действительно хорошо. Грейнджер с грустью улыбается ей и взглядом указывает на Рона и Блейза. Забини, словно сам того не замечая, поглаживает обветренные костяшки пальцев смущённого и ошарашенного Уизли.

— Нам уйти, парни? — Панси ухмыляется, делая вид, что очень увлечена своим маникюром.

— Что? — Блейз словно просыпается, но всё же не спешит отдёргивать руку.

— Кажется, у вас намечается двойное свидание? — она делает невинные глаза. — Или я ошибаюсь?

— Которое в любой момент могло бы стать тройным, — отрешённо произносит Гермиона так тихо, что слышит только Паркинсон. — Ты не против действительно прогуляться? — уже чуть громче, будто наконец на что-то решившись.

Панси недоумённо кивает и, облизывая губы, смотрит на девушку перед собой, не понимая, что та задумала. Они берут тыквенный латте с собой, чтобы не замёрзнуть слишком сильно, и выходят из бара. 

— Я так люблю это место, — Грейнджер неловко глядит на неё, заставляя вновь погрязнуть в своих искристых глазах, ещё больше сверкающих на уже почти весеннем февральском солнце.

— Да, — Паркинсон встряхивает головой, пытаясь избавиться от наваждения, и отхлёбывает горячий ароматный кофе, — тут... э-э-э... мило.

Кудри Грейнджер серебрятся на морозе, уже покрывшись лёгким инеем, и смешно торчат из-под яркой вязаной шапки.

— Мило, — она улыбается, подходя ближе, — это слово удивительно подходит! — покрасневшими пальцами она вынимает у Панси из рук пустой бумажный стаканчик и расстворяет его в воздухе движением запястья.

Паркинсон вздрагивает от её прикосновения и на миг замирает, прерывисто выдыхая.

А в следующую секунду в неё летит снежок.

— Ах ты ж!.. — она пытается злиться, но восклицание получается восхищённым.

Гермиона заливается смехом, отойдя на более-менее безопасное расстояние. 

Панси хмурится, надевая перчатки и делая вид, что не замечает Грейнджер, которая решила приблизиться, осмелев. Но взмах руки, и в гриффиндорку летит целая стая снежных комков. Та, кажется, не на шутку пугается и даже пытается убежать куда-то в сугроб.

— Да стой же ты, чертовка! — Паркинсон останавливает лавину снежков и бежит к ней. — Что случилось? Хей, Грейнджер! — она подходит ближе, но та не спешит оборачиваться, вдруг застыв на месте.

— И-ии.. флип! 

Панси вдруг оказывается в снегу с сидящей у неё на бёдрах Гермионой. 

— По-моему, я победила, — она смеётся, отряхивая варежки.

— Это нечестно!

— Ты так считаешь? — гриффиндорка слегка наклоняется к ней.

И Паркинсон понимает, что её цветная шапка застряла где-то в снегу, а румянец на щеках выглядит так, будто появился вовсе не от мороза.

— Нет, — Панси машинально облизывает губы, — не считаю.

Грейнджер отводит глаза и, сняв перчатку, проводит пальцами по линии её покрасневших скул. Слизеринка задыхается от восторга.

— Можно?.. — Гермиона прикусывает нижнюю губу.

— Да... — с чувством выдыхает Паркинсон.

И их губы встречаются.

Целоваться в снегу — не самое приятное, что может быть, так скажет любой, но целовались ли вы в сугробе хоть раз с тем, в кого были влюблены до дрожи в коленях, хоть и отнекивались до последнего? Гермиона целовалась.

А целовались ли вы в сугробе с самой лучшей волшебницей своего поколения? Панси целовалась.

Взмах руки Грейнджер, даже не оторвавшейся от её губ, и становится не так мокро и холодно. Паркинсон слегка прикусывает её губу, недовольная, что гриффиндорка позволяет себе отвлекаться на такие мелочи. Гермиона охает и зарывается рукой в тёмные волосы.

Если Панси спросят, что такое счастье, она ответит, не сомневаясь.

Язык Грейнджер зализывает ранки на её сухих губах и проникает внутрь, задевая дёсны. 

— Ты потрясающая, — шепчет она, наконец отрываясь, и смеётся.

А Паркинсон лишь завороженно наблюдает за, кажется, уже своей девушкой, не в силах в это поверить.

— Кажется, нам пора вставать, — Гермиона пытается отдышаться. — Мои чары не настолько долговечны.

Она поднимается и протягивает ей свою слегка влажную от снега ладонь.

Через пять минут они находят в сугробе свои перчатки и шапку Гермионы. Округлив глаза, Панси смотрит, как быстро гриффиндорка справляется с чарами и сушит вещи.

— Я крута, да? — Грейнджер смущённо улыбается.

— Ага. И у тебя на лице моя помада, — кажется, Паркинсон готова отдать всё, лишь бы видеть такую Гермиону каждый день.

— Где? — она смешно морщится.

— Вот тут, — лёгкий поцелуй в щёку, — и тут, — в подбородок, — а тут больше всего, — Панси дразняще прикасается к её губам.

— Ты не думаешь, что так помады будет ещё больше? — Грейнджер опять смеётся.

— Думаю, и что? Тебе идёт, — слизеринка хватает её за руку, пытаясь выбраться из сугроба.

***

Уже рядом с баром Гермиона вновь останавливает её.

— Слушай, я знаю, что... — она опускает глаза, — но, в общем... смотри!

На ладонь Паркинсон опускается тёмно-красная открытка. И в сердце ёкает.

— Я, конечно, понимаю, банальщина — бумажное сердце, да ещё и определенные ассоциации, но... прости!

Панси смотрит в её глаза, в которых появляются слёзы, готовая разреветься сама. Но, кажется, уже не от всепоглощающей боли, а от... счастья? Да, пожалуй, так будет верно. 

Грейнджер обнимает её, утыкаясь носом в горячую шею.

— Прости... — опять шепчет она осипшим голосом.

Неловко поглаживая её по голове, Паркинсон поднимает вверх руку с зажатым в ней блестящем сердечком и раскрывает маленькую открытку.

«Будешь моей девушкой?»

И в этот миг переворачивается всё. Среди пары очередных снежинок на бумажное сердце капает слезинка.

— Буду, — щебечет Панси куда-то ей в макушку, — моя милая, дорогая, буду... буду! 

Кажется, Гермиону уже начинает потрясывать от слёз.

— Будешь даже несмотря на... эту г-глупую открытку? — спрашивает она, чуть заикаясь.

— Я буду с тобой ради каждого бумажного сердца, подаренного мне тобой на Валентинов день, — Паркинсон опять забывает, наверное, обо всём, глядя в её глаза: о своей нелюбви к валентинкам, о Драко и об этом чёртовом мире.

До самого бара они идут в обнимку.

***

Когда девушки вваливаются в «Три метлы» друзья всё ещё сидят за прежним столиком, переговариваясь. Блейз замечает их первым и, судя по его хитрому взгляду, сразу всё понимает. 

— Что ж, тройное свидание? — он ухмыляется, приподняв брови, и Грейнджер краснеет. — Но, думаю, всё же в следующий раз, — он указывает на почти спящих в обнимку Гарри и Драко.

***

Празднование дня святого Валентина вместе уже который год становилось для трёх уже бывших гриффиндорцев и трёх, несомненно тоже бывших, слизеринцев, традицией, потому что в их жизни эта дата изменила, пожалуй, всё. Как сказала когда-то Гермиона, не соединила любящие сердца, но придала смелости сделать первый шаг.

Вот им по двадцать. Они опять сидят в Трёх метлах, и Драко высказывает мысль, что в следующий раз стоит пойти куда-нибудь ещё.

Им тридцать. И за этот десяток лет они, наверное, были везде, успели сыграть три (самые чудесные во всём мире) свадьбы, а у кого-то даже появились дети. Маленькая Роуз Забини-Уизли сегодня сидит со своей бабушкой Молли. Вместе с Валентиновым днём они отмечают избрание Гермионы на пост министра магии.

Им сорок пять. И уже все их дети учатся в Хогвартсе, что очень пугает директрису Макгонагалл. Рон хихикает и делает ставки, как долго продержится новый парень дочери, которая сегодня идёт на свидание. 

Им шестьдесят. И Гермиона не может поверить, что время пролетело так быстро. Сегодня с ними собрались и их дети с внуками. Иногда кажется, что эти сорванцы с двойными и тройными фамилиями заполнили всю Британию. 

— Иди сюда, Грейнджер! — доносится возглас с кухни.

— И я уже сорок... семь лет Грейнджер-Паркинсон, дорогая, — привычно отвечает Гермиона, поднимаясь с кресла.

Им восемьдесят. И Панси в очередной раз открывает свою шкатулку, чтобы в горе красно-розовых сердечек, которые получала от любимой каждый год, вновь отыскать то, с которого всё началось.