Никто из моего скудного окружения так и не знает до конца, почему я до смерти боюсь любого веселья. Им и не стоит знать. Друзья и родные отвернулись от меня, едва узнав о том, что мне пришлось пережить, через что пройти, и как, по каким причинам я убил собственного отца.

Дурман, история первая

Смех из-под земли

Пролог

Рождество и Пасха — те единственные дни в году, когда я могу позволить себе хотя бы улыбнуться. Любой другой праздник пугает меня, любые публичные гуляния ввергают мою душу в ледяной и липкий ужас, доводя до истерики. Смеющийся человек мне подобен бешеной собаке, готовой наброситься на меня и перегрызть мне глотку, а сама улыбка — хищному оскалу.

Общество повесило на меня ярлык душевнобольного затворника, но так даже лучше. Лишь те, кто стал жертвой и невольным свидетелем тех богомерзких празднеств, могут составить мне приятную компанию за бутылкой крепкого спиртного и унынием.

... Меня нет. Пусть я и живу, дышу и порчу мир своим существованием, бремя, которое я волоку за собой подобно мешку с дерьмом, очерняет и оскверняет его своим потусторонним зловонием греховных песен и богомерзких ритуалов, и каждый, чёрт возьми, день я слышу голос своего отца, зовущий меня присоединиться к нечестивому празднику.

Я жив, но я мёртв, вернее сказать — ни жив ни мёртв. Я хожу по земле, но мои руки и ноги перевязаны верёвками с рук и ног покойника, и не дай Бог, чтобы хоть одна из них развязалась. Когда я умру, надо мной не будет литургии, потому что я уже отпет и отмолен, и похоронят меня вместе с моим бременем там, где спит мой палач, моё наказание.

Эту хронику я пишу в назидание всем, кто осмелится пробудить его и снова начать этот кровавый праздник.