Когда в [ДАННЫЕ УДАЛЕНЫ] году на планете [ДАННЫЕ УДАЛЕНЫ] нашли руины, не поддающиеся классификации и не подпадающие под описание ни одних обнаруженных ранее осколков инопланетных цивилизаций, живых или мёртвых, о находке немедленно сообщили в Новоканадский научно-исследовательский институт. О находке было известно ровно ничего, а описание руин, их фото и видеозаписи с места обнаружения, полученные кафедрой ксенологической археологии и культурологии, поставили учёных в тупик.
Смех из-под земли.
Часть I «Вавилон»
Эти записи я веду на случай, если в этой экспедиции со мной случится что-либо, включая смерть — ? — или любые другие неприятности. Признаться честно, я с самого начала был не в восторге как от этих самых руин, так и от идеи лезть к ним. Но ассоциация маститых республиканских учёных ни за что не примет во внимание слова и мнение кого-либо не располагающего учёной степенью не ниже докторской.
И на опасения простого аспиранта Дерека Уинтерса им, ровным счётом, тоже было наплевать.
Особым рвением к изучению таинственных руин отличился мой отец, доктор Дуглас Уинтерс, автор множества научных трудов об истории и культуре инопланетных народов в скоплении Язэ. Меня это нисколечко не смутило и даже не удивило — мой отец был самым, что ни есть, фанатиком своих трудов, порой шедшим к своим лаврам по чужим головам. И в возможность возглавить экспедицию на [ДАННЫЕ УДАЛЕНЫ] он, я могу поспорить, вцепился зубами, как настоящий шакал.
Если бы мне было не наплевать, я бы осудил его за такой подход к карьере и жизни в целом, но он предпочёл свои научные достижения семье, а как отец и вовсе облажался. Для него я был не сыном, а одним из его студентов и аспирантов.
В тот день — вечер, на часах было почти шесть по планетарному времени, — я как обычно принял свои антидепрессанты и сел за свою кандидатскую диссертацию, в надежде, что удача лететь на другой конец земского сектора Галактики меня минует. Однако к моему вящему разочарованию, едва препараты начали действовать, на мой омникомпакт поступил звонок.
— Мистер Уинтерс, — голос отца холодный и сухой, таким он обычно сообщает плохие новости.
— Да, доктор Уинтерс, я слушаю, — я поджал губы и, перехватив омникомпакт левой рукой, достал из ящика датапад-ежедневник. — Если вы по поводу ка'х'лдайнийских костей, результаты химанализа и масспектрограмм я отправил на ваш...
— Я звоню по другому делу. Вы назначены в состав экспедиции к [ДАННЫЕ УДАЛЕНЫ] руинам.
"Нечестно!" — я нервно захихикал мимо микрофона и бросил пад обратно в ящик. А вслух добавил:
— Я могу отказаться?
— Это не обсуждается, — отрезал отец и сбросил канал связи.
Я не знал, смеяться мне, плакать или злиться. В любом случае, выбора у меня нет, спорить с научным руководством чревато отчислением и кучей дерьма в личной характеристике. В тот момент я был готов пойти и написать заявление об уходе из института по личным обстоятельствам, бросить его уже подписанным на стол отцу и высказать ему все свои накопившиеся "фи" прямо в лицо, но всё же понимал, что это воодушевление навеяно моей депрессией, не желавшей уступать ингибиторам моноаминоксидазы.
Я же сделал глубокий вдох, медленный и полный безысходности выдох и открыл электронный мультимейл. Отец не шутил — на мой "рабочий" почтовый ящик пришёл пакет данных.
Просматривая его содержимое, я задался вопросом, что насторожило меня больше — само его решение или его категоричность. В любой другой случай он предпочитал сначала объявить набор в экспедицию, принять заявки от студентов и выбрать из числа согласившихся, среди которых меня зачастую не было. Я предпочитал работать с образцами, находясь в уютных стенах институтских лабораторий, и он об этом отлично знал. Я мог бы побиться об заклад, что он мне таким образом за что-то мстит, но так и не мог вспомнить, где и чем я перед ним провинился.
С этими мыслями я предпочёл свернуть все насущные дела и взяться за них уже на свежую голову.
... Что-то с этими руинами не так. Вот только что?
Рассматривая фото и видеозаписи с таинственных руин, я невольно ловил себя на скверном предчувствии.
Их обнаружению способствовала сейсмическая активность, приведшая к обвалу карстовой пещеры. Согласно записям, включавшим рассказы очевидцев, целая парковая площадь в центре города провалилась под землю, образовав воронку с полмили диаметром. Руины, вернее сказать — какая-то их часть, появилась из-под провалившейся земли "словно зубы хтонического червя, пытающегося прогрызться на поверхность". На рукотворный характер происхождения "зубов", как и их принадлежность к древней, неизвестной доныне цивилизации, населявший планету [ДАННЫЕ УДАЛЕНЫ] задолго до её колонизации людьми,указывали рельефные рисунки и письмена, высеченные на поверхности. Также меня смутила некая незакономерность, неоднородность стиля исполнения и оформления: на одних барельефах был ярко выражен профессионализм тогдашних мастеров, филигранная, геометрически точная работа, на других - неприкрытая власть декаданса, неаккуратное исполнение, третьи поражали воображение изяществом, четвёртые наоборот — подавляли своей строгостью. Ни один барельеф не был похож на другой, словно бы...
— Вавилонская, чёрт возьми, башня, — эту мысль я не постеснялся пробубнить себе под нос, чем привлёк к себе внимание. На меня, казалось, посмотрели как на идиота. И лишь один из членов нашей экспедиционной группы, должно быть, посчитал моё предположение достойной гипотезой.
Шаттл, зафрахтованный институтом ради этой экспедиции, вышел из космопорта Новой Канады поздно вечером. Две с половиной недели подготовки остались позади, моим коллегам по аспирантуре, я могу поспорить, не терпелось приступить к раскопкам. За последнюю неделю я наслушался самых разных догадок о назначении и предназначении этих строений от почти банальных до самых абсурдных. Я же склонялся к гипотезе об их принадлежности к какому-нибудь культу, подобному верованиям майя в Шибальбу.
Вавилон и Шибальба. Шибальба и Вавилон.
Эти два слова вертелись у меня на языке, выдавая мой внутренний диссонанс, испытываемый касательно этих руин.
Пока другие участники экспедиции спали, убаюканные мерным гудением аппаратуры шаттла и своими грёзами о "настоящих, мать их, раскопках", я делал заметки, перерисовывать отдельные, часто повторяющиеся на полученных снимках рисунки и символы.
— Ты упоминал Вавилон на последнем совещании. Не поделишься догадкой?
Профессор Квентин Найтгант. Порой он пугает меня до мурашек.
Он старше моего отца, а выглядит ненамного старше меня самого, очень тихо двигается, его мимика и жесты отличаются несвойственной человеку плавностью. И что изумляет меня в нём более всего — это его непонятная то ли аура, то ли энергетика: пусть я не верю в эту эзотерическую чушь, но рядом с Найтгантом люди волей-неволей успокаиваются и приходят в душевное равновесие.
А ещё с его лица никогда не сходит его равнодушное, словно бы отсутствующее или даже сонное выражение, уж никак не вяжущееся с его порой чрезмерной тактильностью.
Я даже не заметил, как он подсел ко мне, не почувствовал, как он положил руку на моё плечо. Обнаружив его возле себя , я несколько изумился, но мой испуг тут же улетучился в никуда. А он лишь заглянул мельком в мои записи и открытые на датападе фотографии барельефов, пожал плечами и равнодушным тоном изрёк:
— Мне кажется, ты прав. Над этими постройками трудился не один народ, и, смею предположить, не одна раса, жившая на той планете.