Таша смеется

Когда Барнс швыряет в нее подушку, Таша хохочет. Она просто не может успокоиться, потому что у Баки Барнса — Зимнего Солдата, между прочим — такое лицо, будто он смиряется с жестокостью судьбы, и это выглядит одновременно мило и до того уморительно, что перестать смеяться ну никак невозможно.

— Старк, — устало говорит Барнс, — будь человеком, дай поспать.

— Да спи, я не против, — заверяет Таша, всё ещё хихикая и обнимая подушку.

Она, кстати, действительно не против того, что Барнс собирается устроиться в их со Стивом кровати и выспаться. Ну, хотя бы потому, что ее самой в этой самой кровати не будет — ей давно пора собираться на Совет Директоров, в котором Пеппс опять всех построит, а Таше останется только подтвердить, что все проекты будут сданы вовремя.

— Выметайся уже из кровати, — устало просит Барнс.

Таша удивительно послушно выбирается из вороха одеял и с каким-то странным любопытством смотрит на то, как Барнс просто падает на кровать, стонет блаженно, обхватывает подушку, а потом как-то странно и хитро сворачивается так, что оказывается полностью закутан в одеяла.

Таша хочет его что-то спросить, но вместо этого уходит в ванную — ей всё ещё нельзя опаздывать.

На общей кухне встречается хмурящийся и баюкающий в ладонях кружку с кофе Брюс.

— Я так и знала, что тут будет уже готовый кофе, — говорит Таша, подбираясь к кофеварке. — Всё еще не получается? Ты же делал какой-то невероятный прорыв?

— Который обернулся анафилактическим шоком Барнса, — кивает Брюс, разглядывая свою кружку. — Мне пришлось вставлять ему чертову разобранную ручку в гортань. И знаешь, что я понял?

— Что суперсолдаты быстро исцеляются? — уточняет Таша, отпивая кофе.

— Что никаких больше экспериментов без доктора, которому я могу доверять! — отрезает Брюс. — Таш, он мог умереть.

— Не думаю, — хмурится Таша.

— Он мог умереть, — в упор смотрит на нее Брюс и снова смотрит в кружку. — Я ввязался в это, чтобы… помочь… А выходит, что я могу стать тем, кто несет смерть даже суперсолдатам.

Таша хмурится, кивая, и предлагает:

— Если нужно, ищи врача. Перестраховывайся, отбрасывай все варианты, что тебя не устроят. У тебя есть время на это.

— Барнс меня задергает из-за своего недосыпа, — вздыхает Брюс.

— Барнс спит в моей кровати, — хмыкает Таша. — У тебя есть время, пока мы с ним не решим, что оба достаточно не любим Стива, чтобы поубивать друг друга.

— Прости? — смаргивает Брюс. — А при чем тут Стив?

— Ну, — пожимает плечами Таша, отпивает кофе и поясняет: — Стив расстроится. А мы не хотим расстраивать Стива.

Брюс смотрит на Ташу так, будто она говорит на марсианском, а она только снова пожимает плечами и допивает кофе. Впереди у нее — Совет Директоров.

А, да, о Барнсе в своей кровати она успевает забыть, так что, когда падает спиной в кровать, совсем не ждет, что ее тут же утащат под одеяла, нависнут сверху, разглядывая сонно и растерянно.

— Спать или кофе? — через миг уточняет Барнс.

— Убить Совет Директоров, — сообщает Таша.

— Принято, — кивает Барнс, начиная подниматься.

— Эй! — виснет на его руке Таша. — Я же пошутила! Это не заказ.

— Ты уверена? — уточняет Барнс, поднимая руку так, чтобы их лица были примерно на одном уровне.

Таша начинает смеяться до того, как понимает, почему она вообще смеется, а Барнс улыбается, глядя на нее, и, осторожно отпустив Ташу, решает:

— Спать. Стив вернется когда?

— Завтра, — вздыхает Таша, спинывая туфли и стаскивая пиджак. — Я переоденусь и вернусь. И… Барнс, ты остаешься?

— Если ты не против, — чуть смущается Барнс.

— У нас много одеял, и кровать такого размера, что мы можем и не пересечься, — пожимает плечами Таша.

Она переодевается в футболку Стива, устраивается в кровати, думая, что два часа сна этой ночью были мизером, которого ей больше не хватает. Барнс уже, кажется, задремал — его дыхание спокойное и размеренное, почти как у Стива, засыпать под него легко, но…

— Эй, Барнс.

— М?

— Ты же не собирался со мной спать.

— Ммм…

— Нет, оставайся, оставайся. Просто у меня появились поводы для размышлений.

— Старк.

— Что?

— Спи уже.

Таша даже не спорит, только смеется — тихо-тихо, но почему-то очень довольно.