Они снова учатся жить вместе. Понемногу, медленно, напряженно. Иронично — если посчитать, то вместе они в целом живут дольше, чем порознь, так что опыта как бы и не занимать, вот только сейчас… Оказывается, пули серьезно осложняют семейную жизнь. Сергей бледной тенью просиживает спортивки на диване и прочих мягких поверхностях, а Олег в ответ на каждый шорох и резкое движение готовится к нападению. Вполне обоснованно, между прочим. Что бы сейчас Сергей из себя ни представлял, шоу в Венеции все еще отвратительно четко стоит перед глазами. Да, беды с головой, да, пока притих, да, Олег принимает одно идиотское решение за другим, но повод ли это расслабляться? Абсолютно нет. Жить еще, несмотря ни на что, хочется. Сергею, очевидно, тоже. Резких движений он не делает, вообще подает признаки жизни только когда страницы книг переворачивает, и то слишком редко для того, чтобы действительно читать. Они оба замечают это как минимум потому, что спустя столько лет знают друг друга как облупленных. Олег чувствует взгляд между лопаток и сам сверлит рыжую макушку глазами, стоит Сергею уткнуться в книгу, а лицо спрятать за волосами. Они играют в какие-то изощренные гляделки, и Олег жалеет, что не удосужился ознакомиться с правилами до начала раунда. От одной мысли о правилах сводит зубы, но что поделать. Какие-никакие приходится установить если не в гляделках, то хотя бы в жизни и исключительно ради безопасности, в первую очередь, самого Разумовского: из дома носа не высовывать, режим питания не нарушать, таблетки пить, глупостей не делать, ничего острого-тяжелого-колюще-режуще-потенциально-опасного в руки не брать, оставаться в поле зрения. Сергей на немудреный список молча кивает как заправский китайский болванчик. Олегу от этого совершенно не легче, даже несмотря на то, что Сергей не просто симулирует смирение, но действительно делает, как сказано.
Двери демонстративно игнорирует, только иногда поднимает глаза на окна, если шторы не задернуты.
Есть пытается, но сначала кое-как — не справляется даже с тарелкой супа. Сваренного, между прочим, непосильным трудом. Олег вообще не знает, чего ради заморачивается с готовкой — по привычке, наверное, себя занять. Кусок в горло лезет еле-еле, а у Разумовского вообще нет аппетита. Третья ложка супа побеждает его уже не первый раз, и это уже повод для беспокойства. Олег серьезно думает, насколько безопасно — для них и окружающих — будет все же отвезти его к врачу, да и к какому вообще.
От тяжелых мыслей отвлекает попытка получить на обед что-то кроме сомнительного варева, именуемого «супом», но исключительно с большой натяжкой. Олег почти без жертв проворачивает смертельный номер чистки картошки практически одной рукой, кое-как жарит, зато ест с удовольствием. Спасибо таблеткам, спасибо времени, спасибо, что болячки заживают как на собаке? Черт знает, но хоть какая-то радость в жизни.
На родную картошку неожиданно оживляется и Сергей — заинтересованно принюхивается с дивана.
Олег откладывает вилку, трет переносицу и все равно открывает рот спросить «хочешь?», но голос не поддается. Сергей косится на него, но отводит взгляд, стоит закашляться. Олег демонстративно громко двигает тарелку в его сторону. Каждый день новые сюрпризы. Или хорошо забытые старые.
Сергей гипнотизирует картошку с дивана. Олег, раз ничего полезного сказать не может, просто всем своим видом выражает «ну ешь, пока не остыло». А еще думает, как хорошо, что у всей этой пантомимы хотя бы свидетелей нет. Цирк на выезде, не иначе. Ну, по крайней мере Разумовский больше продукты не переводит, ест почти с аппетитом и даже цвета в процессе не меняет.
Олег хочет злиться, но не может.
Очевидно, как на собаке заживают болячки не только на Волкове — а может и спасибо проклятому Кутху — Сергей ест и не цепляется за стены во время короткой прогулки гостиная-ванная, а Олег не утруждает себя бессмысленными, в общем-то, «а как», и просто вычеркивает одну головную боль из мысленного списка длиной в бесконечность.

Таблетки Сергей пьет с видом мученика, хоть и без комментариев.
Глупостей тоже не делает и вообще кроме книжек из облюбованного шкафа не трогает, в принципе, ничего, пока Олег сам не вручит — вилку и ту берет из рук.
Олегу остается только закатывать глаза на его показательно-скрупулезное исполнение инструкций и ждать подвоха. Все это смахивало бы на театр одного актера ради одного-единственного зрителя, если бы каждое второе из редких слов Сергея не было «прости». Между прочим, насколько Олег может судить, вполне себе такое искреннее. Олег не знает, кому из них оно нужнее. Не спрашивает, пока ни морально не готов к откровению, ни физически — к разговору, а Сергей не торопится пояснять и страдает преимущественно молча: сверлит взглядом то спину Олега, то елки за окном, таскается из комнаты в комнату следом, стоит бросить короткое «за мной», тщательно следует всем правилам и даже в ванне отмокает с открытой дверью. Олег созерцает его торчащие из пены колени раз, другой, третий. Сергей, кажется, задался целью отрастить жабры.
Олег, насмотревшись на лохматую, влажную макушку, закрывает дверь сам, пока страдальца не продуло окончательно. Садится на кровать. Сверлит темное дерево взглядом и тут же жалеет. Стоит Сергею пропасть из поля зрения, как в голове тут же воет сирена — где он, что задумал? Олег как бы и знает, что вот там, но легче ли от этого? Ничуть. Сергей дверь распахивает сам, наплававшись сегодня в рекордные сроки, и аккурат тогда, когда Олег уже готов признать поражение в неравной схватке дверь — расшатанные нервы. Разумовский выплывает вместе с клубами пара, накинув халат на бледные плечи, рыскает по ящикам дубового шкафа в поисках расчески, а потом возвращается обратно в ванную. Протирает ладонью запотевшее зеркало, опирается о раковину, вглядывается в отражение. Это просто не может быть добрым знаком, но Олег не успевает ничего предпринять — Сергей отмирает сам и принимается за волосы. Олег остается лежать и слушает, как Сергей матерится сквозь зубы. Сомнительное развлечение Разумовский прерывает только чтобы в порыве раздражения поскрести основательно отросшую щетину на щеках. Олег, дабы не думать о всякой ерунде, думает о том, что Сергея с щетиной видел в последний раз когда? Где-то там в студенчестве, во время самой первой сессии, когда он забывал и поесть, и поспать, и побриться. Это ведь святое и в пирамиде жизненно необходимых действий, возможно, даже выше еды. Интересно, что даже в Сибири, помятый, лохматый, давно не стриженный, после тюрьмы, похищения, культа и древнего бога он и тогда был выбритый. Кто только озаботился такой мелочью? Мысль до конца додумать Олег не успевает. Сергей в ванной бросает расческу на полочку, а волосы собирает в спутанный влажный хвост, снова чешет лицо и переключает свой гнев на полупустой тюбик зубной пасты. Видеть у Сергея какие-то эмоции кроме показательного смирения… интересное разнообразие.
Олег наблюдает за его страданиями без злорадства, в раздумьях.

— Хочешь побриться? — хрипло спрашивает он. Сергей так и замирает с зубной щеткой во рту. Поднимает брови, ожидая подвоха, но когда Олег просто смотрит в ожидании, кивает.

Олег выдает ему безопасную бритву: обычный дешевый кусок пластика, потенциально, как подчеркивает название, безопасный. Сергей принимает настороженно, чуть задевает чужие пальцы своими, и быстро, пока Олег не передумал, мылит щеки. Олег возвращается на кровать, думает, во сколько нервных клеток и седых волос ему обойдется — очередная — сентиментальная глупость, но успокаивает себя тем, что, объективно, на той же кухне острых и тяжелых предметов просто завались, да и вообще, не то чтобы для массовых разрушений Разумовскому нужны были подручные средства.
Вот поэтому вокруг предусмотрительно только лес. Ну, еще Олег, но он сам во все это ввязался, поздно жалеть. Пока он думает о всех сомнительных жизненных решениях, Сергей успевает побриться, отложить бритву на самое видное место, погасить в ванной свет, сменить халат на спортивки и забраться под свое одеяло.

— Спасибо, — вырывает из мыслей голос. — Чувствую себя снова человеком.

Олег косится украдкой в полумраке — Сергей наконец-то кажется кем-то знакомым. Не сумасшедшим из Венеции, не потрепанным жалким телом из Сибири, а просто собой, несмотря на запавшие щеки, заострившиеся скулы и морщинку между бровей.
Олег думает, что принял правильное решение: сейчас, в подвале, в Сибири, в больнице, в детдоме.