Ляо Юань знал в жизни две вещи. Во-первых, он будет солдатом Небесного воинства. Во-вторых, он никогда не будет генералом.

С детства знал, с первого игрушечного деревянного меча, с первого звука барабанной дроби, с первого солнечного блика, проскользнувшего по рядам сияющих доспехов на марше - он захотел быть частью этого. Он захотел чувствовать в себе силу, защищать и служить. Захотел быть похожим на отца, когда генерал Ляо с рассеченной щекой вошел в зал Императрицы и объявил, что Небесный дворец отбит. И в тоже время не хотел быть на него похожим ни в коем случае. С того момента, как отец умер, как кровь его оттерли со стен. С того момента, как матушкины рыдания на пороге в тихие всхлипы превратились, когда Ляо Юань меч взял - отцовский, с выгравированными камелиями на лезвии - и ушел. Он знал, что никогда не окажется на вершине. Потому что если окажется - вершина его сожрет.

В казармах наслушался всякой дряни. И о войне, и о Его Высочестве Сюй Фэне. Не хотел запоминать, но запомнил, как щенок породистой гончей запоминает запах оленя - что Повелитель Пламени не знает меры в вине и женщинах, как и его отец Император, и падок на похвалу и внимание, но при этом строг к своим людям, и в его личную гвардию не попасть, а в Небесной армии в генералы производит чуть ли не по сиюминутному хотению. Ляо Юань наслушался и постарался забыть, постарался заткнуть того дурака, который распускает слухи, получил в ответ плевком в лицо "тебе все равно на вершину не взлезть" и усмехнулся. Перед глазами стоял отец, его окровавленный меч и распоротое горло, и его слова - нельзя честно победить в большой игре - звенели в ушах, и Ляо Юань знал, что никогда не станет генералом. Никогда не войдет в мутные воды императорского двора, никогда не станет лезть в то, что отец называл "большой игрой". Его сила - от огня и от металла, ему нечего делать в полных зыбкого ила и хищных рыб политических водоворотах. Потому что если даже отца перемололо, то его поглотит тем более.

А потом пришла война, и было уже не до пустых размышлений. Парнишка, который говорил, что Ляо Юаню не влезть на вершину, погиб в первом же бою, а сам Ляо Юань даже царапины потом не нашел на теле. Ему везло. И всей армии везло просто безбожно, потому что с ними был Повелитель Пламени. Они рвались вперед, а враг отступал, и даже если приходилось ступать по выжженной земле, это не казалось трагедией. Ляо Юань никогда не впадал в боевой азарт, никогда не горел боем, не любил битвы ради битвы. Смотреть, как кто-то в пьяном угаре сражения мажет чужую кровь по лицу, было мерзко и непонятно, потому что сам Ляо Юань не ощущал ничего, кроме механического действия. Он исполнял долг, но не упивался кровью. Он был частью этой великой всепобеждающей силы, но никогда не лез на рожон, никогда не делал глупостей. А Его Высочество делал. Его Высочество расправлял крылья Феникса и парил над полем боя, и воздух наполнялся запахом гари и нагретого металла. Воздух наполнялся свистом пламенеющих стрел, звенел, будто сквозь пространство были натянуты струны, и становилось до смешного тревожно, становилось восторженно страшно. Повелитель Пламени умел производить впечатление, и одного взгляда хватило, чтобы понять - все байки о Сюй Фэне правдивы. И это прекрасно. И это было просто ужасом, потому что Ляо Юань был сыном прославленного военачальника, он знал войну и знал военных. Нельзя быть героем битвы и в то же время быть великим стратегом. Нельзя командующему рисковать собой, потому что он так же рискует и своей армией, дисциплиной и победой. Нельзя подставлять живое сердце под меч, потому что погибший даже самой прекрасной смертью командир уже не сможет остановить паническое бегство. Это был древний закон, традиция, старая, как мир, которую Повелитель Пламени игнорировал. Сюй Фэн был дерзким и решительным, он не отступал, он шел напролом, он сам всегда был на острие атаки. Он был окружен сияющим ореолом воинской удачи, даже будучи эмоциональным и вздорным. Он был капризным и резким, и все же он был Богом Войны, и в этом прозвище не было ни единого лживого звука. Его любили солдаты, и Ляо Юань, даже напрягаясь от необходимости служить под началом такого порывистого и неспокойного человека, все равно поддавался общему единому порыву и совсем немного его любил. Усмехался, понимая, что солдатская любовь не требует многого - удача и капля милосердия - и вот о тебе уже слагают песни, но все равно поддавался, позволял эйфории очередной победы себя захватить, улыбался и весь сиял.

А ночью у костра затягивал песню.

Петь у Ляо Юаня получалось хорошо, уж точно лучше, чем дипломатично играть словами. И он втыкал меч в землю, вешал шлем на рукоять, как иногда смертные делают на могилах своих павших, кого не смогли вернуть домой, и заводил что-то протяжное, отдающее выгоревшей степью и засушенными камелиями. Он пел о доме, о небе и о земле, но чаще все же о любви, и даже когда кто-нибудь обязательно пытался перебить - натыкался лишь на струящийся бархатный голос, как на водопад, и замолкал. Пламя костра играло на лицах теплыми рыжими всполохами, словно касалось мягким лисьим хвостом, принимало причудливые формы, послушное чужому голосу, обещая только счастье впереди. И жизнь просвечивала сквозь жизнь, опьяненная и потрясенная, поврежденная постоянной боевой тревогой, и все же чудесная.

Иногда огонь вспыхивал сильнее и ярче, разражаясь искрами, как грозовое небо молниями, и Ляо Юань знал - задолго до того, как в переменчивом свете покажется статная фигура - Второй принц бродит по лагерю, общается со своими людьми, хохочет и пьет вино, передавая кувшин из рук в руки по кругу. Сам Ляо Юань не пил вина, не выносил приторной сладости, но в чужие дела деликатно не лез. Сюй Фэн был хорошим воином, и хотелось верить, что опыт придет к нему раньше, чем смерть от демонской стрелы, и вино здесь будет просто допустимой мелочью чтобы снять напряжение. Но Ляо Юань не верил ему. Ляо Юань не мог доверять ему. А потом Сюй Фэн появлялся лично, подходил близко, прерывая наконец чужую песню, и говорил что-то, какую-то простую и приятную несуразицу, и Ляо Юань мог видеть в глазах Второго принца отблески костра. Мог видеть незалеченные ссадины на лице Повелителя Пламени. И каждый раз выбирал промолчать вместо того, чтобы указать на них.

Чужие ссадины не были его делом. Как и чужие страхи, как и чужие раны, и чужая хромота, и чужая кровь, и чужая магия. Это не касалось Ляо Юаня, это не было частью его службы, но это ею стало в тот момент, когда армия оказалась в кольце. Когда сомкнулись тиски, и начала затягиваться удавка на горле Небесного воинства, все что Ляо Юань знал - нельзя поддаваться отчаянью. Нельзя впадать в панику и бежать, нельзя кидаться в рассыпную, потому что тогда армия будет просто перебита, как сборище обезумевших животных. Ляо Юань держался, исполнял свой долг, отбивал атаки, и по рукам текло омерзительно теплое, липкое, алое. Ляо Юань держался, пока доспехи казались от движения к движению все тяжелее, а вороненая сталь демонического оружия все ближе подбиралась к горлу. Когда духовная сила от страха закипала в меридианах, и становилось больно от каждой сорвавшейся с кончиков пальцев искры. Когда становилось страшно, что сил недостаточно. Врожденная болезнь - металл и огонь в крови - изнутри разрушающая, вдруг дала о себе знать, и Ляо Юань чувствовал себя совершенно беззубым, безоружным и слабым. Когда дрался, оскалившись по-тигриному, а глаза заливало кровью из рассеченного лба. Когда оказался едва не слеп, словно накрыт алым свадебным покрывалом. Когда чувствовал - трупы под ногами, ожоги на лице, тянущую боль в запястье. Чувствовал - как подсекли, толкнули, почти сбили с ног. Чувствовал - по спине мурашки, по шее холодок, словно Бай Учан притворно ласково коснулся кожи - вот-вот, сейчас. Ударил кого-то, отбился, а сзади тоже чье-то тело грузно рухнуло, и оказалось, что из груди злого духа торчит знакомый клинок с вязью на искривленном лезвии. Враг сполз на грунт, марая кровью чужой меч, а Его Высочество будто не заметил слов благодарности, выпорхнувших птицами изо рта Ляо Юаня. Его Высочество прикрыл спину и тут же затерялся в лязгающей толпе, выкрикивая команды обезумевшим, огрубевшим от ярости голосом, и Ляо Юань теперь знал, за что бьется здесь. Ляо Юань всю жизнь слушал только про службу и преданность, а еще про склоки и желчь Небесного Престола. Ляо Юань знал битву и не хотел знать политику. Ляо Юань видел в Повелителе Пламени стихию, чувствовал, как в нем безудержно все кипит и клокочет, и толкает на глупости, которым нет предела. Все раны Повелителя Пламени были делом только Повелителя Пламени, но теперь в Ляо Юане взыграла благодарность. Он сомневался в Сюй Фэне, но знал, что чужая героическая придурь и желание красоваться, приведшие их всех в это окружение, в одну конкретную минуту спасли Ляо Юаню жизнь.

Истинная форма Ляо Юаня была кошачья - бархатная полосатой шкурой, когтистая и сереброглазая. Из всего тигриного рода Ляо только ему достался огненный элемент, и только ему было суждено стоять рядом с Фениксом. У Белого Тигра с птицами были счеты, о которых уже и позабыли все давно, но традицию соблюдали с пчелиной скрупулезностью. Генерал Ляо не выносил ни Императрицу, ни ее родню, пока был жив, то всегда из Небесного дворца возвращался злым и измотанным, и силой его злобы трофейные мечи превращались в уродливые стальные цветы. Генерал Ляо ненавидел Императрицу и говорил (пусть и за закрытыми дверями) много дурного о её маленьком птенце, а потом Ляо Юань нашел отца с мечом у горла и ломанными следами искажения ци на коже, и понял только, что на каком-то глубинном подсознательном уровне не хочет иметь ничего общего с фениксами. Ничего общего с императорской семьей, которая, как оказалось, умеет закрывать рты. И вот теперь ему спину прикрывал молодой Феникс, Второй принц, Повелитель Пламени. Огненный элемент в духовном ядре Ляо Юаня отзывался на чужие всплески, и это, конечно, не стало главной причиной принятого решения, но все же являлось одной из. У Сюй Фэна можно было учиться. Можно было взять под контроль оба элемента и прийти к какому-то миру внутри себя, и больше не знать этой болезненной слабости на поле боя. А еще он был обязан Фениксу жизнью. И он пришел к нему, уставшему, потрепанному, еле-еле выкрутившемуся с помощью Небес из ужасной западни, выловил эту огненную венценосную птицу, когда та была в настроении, и предложил помощь. Любую. И Сюй Фэн махнул рукой, стянутой подсыхающей кровяной пленкой, и дал назначение.

Эта служба легла печатью на лоб. Ляо Юань кланялся в пол в минуты перемирья и прикрывал Его Высочество в бою. Ляо Юань стоял с ним у карты, касаясь плечом его плеча, расстегивал на нем доспехи и не переставал петь у костров. Он словно создан был вынимать ножи из чужой спины и латать сердца песнями. Сюй Фэн теперь был рядом постоянно, и Ляо Юань потерял счет убитым врагам и чудесным спасениям. Сюй Фэн прикрыл его, а потом он сам вскрыл горло лучнику, целящему в киноварные крылья Бога Войны. Защищать вошло в привычку, превратилось в замкнутый круг, и Ляо Юань уже не смог вспомнить в какой момент Сюй Фэн стал обращаться к нему как к другу, а не как к слуге. Той крови, которой они стали повязаны, хватило на преодоление - разумеется, только здесь и сейчас, в походном шатре под бездонным небом - условностей происхождения. Как все солдаты однажды становятся братьями, потому что ничто так не сближает как близкая смерть, так и они стали почти друзьями. Ляо Юань соблюдал приличия и продолжал кланяться, но когда пел у костра, то знал, что Повелитель Пламени стоит где-то недалеко и вслушивается в каждое слово. Он пел про птиц и тигров, но больше не про вражду. Он пел про хризантемы и пионы. Он пел про преданность, и пламя разгоралось почти до небес.

Второй принц назначил его своим помощником, и в жизнь Ляо Юаня тут же плотно вошла магия огня, алкоголь и чужие воспоминания. Он не любил вина, но в его обязанности входило быть рядом с Фениксом, заботиться о нем, беречь его от яда и от клинка, и он присутствовал на всех его посиделках у костров и провожал внимательным цепким взглядом каждый глоток, расслаблялся лишь когда Сюй Фэн вставал, обводя своих солдат мутным взглядом, сердечно прощался и уходил к себе. В какой-то момент оказалось, что во Втором Принце нет ни капли дешевых уловок. Он мог красоваться в бою, но со своими людьми он был настолько простым, насколько позволяет неизбежная иерархия. Он не играл в милосердие, он таким и был. Он помнил всех, кто защитил его, он практически никогда не запоминал тех, кого защитил сам, хотя мутную историю про укрощение сбежавшей из Небесного дворца птицы Дафэн пересказывал сотни раз. Он был вспыльчив, мгновенно закипал, как штормовой океан, поднимая со дна песок, но успокаивался тоже быстро. Он был хорош собой, его любили девушки, но когда Второй принц злился, в его внешности всегда появлялись какие-то птичьи фениксовы черты. Горящие глаза, когти вместо ногтей... Стоило лишь один раз увидеть его в гневе, и стало ясно - летать на живых крыльях своей истинной формы это тоже не показательное выступление. Это потребность. Это то, что вырывается против его воли, как отчаянный крик. Это то, что Сюй Фэн не в состоянии сдерживать, потому что сила его раздирает изнутри. Азарт и ярость в нем вспыхивают порохом и выплескиваются в мир опаляющим жаром фениксовых золотых крыльев, и Повелитель Пламени - весь искренность стихии и деликатность разбойника. Он нуждался в балансире, и, вероятно, для Ляо Юаня это была судьба - однажды стать тем, кто будет приглядывать за молодым Фениксом. Хотя в полной мере что это значит, Ляо Юань осознал лишь тогда, когда Феникс потянул за собой всю свою венценосную жизнь. Так одна упавшая карта тащит за собой весь домик. Так один дурной мертвец перетягивает за собой всю семью. Ляо Юань был доволен судьбой, а потом вдруг на него свалилась вся императорская семья, все те слухи и капающая с языков отрава, которых он всю жизнь сторонился. Сюй Фэн метался между Царством Духов и Царством Небожителей почти неделю, а потом притащил в полевой лагерь Повелителя Ночей. Ляо Юань не знал Первого принца, но помнил, как видел его незадолго до окружения - мельком и совершенно случайно - а потом Повелитель Пламени чуть не спалил собственный шатер в ярости. Но тогда он с и Сюй Фэном еще толком не был знаком, не было ни братства, ни волнения, ни личной преданности. Ляо Юань видел в нем удачливого командира, но не того, кого нужно уберечь от грязи и смерти. Теперь Сюй Фэн стоял на опаленной земле, усыпанной белесым пеплом выжженных ковылей, и держал за предплечье (удивительно мягко держал, не сдавливал, не сжимал, словно горло врага) другого бессмертного, и Ляо Юань сам не заметил, как в голове отложилось - они близки. Они доверяют друг другу. Принц Сюй Фэн доверяет. Ни к кому не ходит за советами, а Повелителя Ночей привел в свою армейскую вотчину, предлагал выпить вина и взглянуть на схему битвы. Предлагал остаться с ним в шатре на ночь, хотя обычно никого не пускал, а значит мнение Повелителя Ночей ему ценно и дорого. А еще значит, что раз даже удачливый Бог Войны к Первому принцу пришел, значит слухи о слабости Повелителя Ночей в вопросах военного искусства - не более чем очередная ложь императорской семьи.

Из всего окружения Сюй Фэна Повелитель Ночей был самой загадочной фигурой. Сюй Фэн любил тех, кто попроще, тех, кто поет у походных костров, совершает подвиги и травит байки. Сюй Фэн любил тех, кто может совершать прекрасные глупости. Тех, кто смотрит на него самого с беспредельным восхищением. Тех, рядом с кем он мог чувствовать себя еще более сияющим и великолепным, соединившей в себе девять солнц благовещей птицей. Тех, у кого лицо дорогое, а глаза дешевые - у Повелителя Ночей все было ровно наоборот. Его глаза были почти беззрачковые, бездонные и цепкие, манеры безупречные и голос тихий. Повелитель Ночей проводил дни при Сюй Фэне, а уходил с закатом, но неизменно возвращался чуть позже полуночи и снова был рядом с Сюй Фэном, как драгоценная любовница, отлучающаяся лишь чтобы сменить наряд и макияж. Он вел себя подчеркнуто вежливо. Кланялся Повелителю Пламени в ноги, как кланяется прислуга, касаясь лбом пыльной земли, называл по титулу - никогда по имени, и в этом было что-то... Холодное и сырое, как кожа лягушки. Смотреть противно. И Ляо Юань старался не смотреть, не обращать внимания, не оставаться с Первым принцем наедине, держать ту дистанцию, которая больше походит на игнорирование. И все же он был рядом с Повелителем Пламени в бою и в шатре у карты, он видел, как тот таскает Жунь Юя за собой, и как Первый принц перебирает свой браслет голубых жемчужин и прикусывает губу, когда собирается высказать свое мнение. Он слышал этот шелестящий тихий голос, похожий на речное течение, и думал о природе змей и драконов. О том, что по слухам чешуя твердая, как сталь, и лишь бы только не порезаться об нее Сюй Фэну.

А на закате Повелитель Ночей Жунь Юй уходил, Повелитель Пламени доставал вино, пил без меры, засыпал на ходу. Ляо Юаню это не нравилось. Повелитель Пламени менялся слишком резко, словно в нем жила какая-то очень древняя неутолимая жажда, какая-то первозданная тоска по несбывшемуся, которой он скармливал минуты, проведенные рядом с братом. Ляо Юань не осуждал. Чужая душа была для него темной комнатой, полной натянутых паучьих сетей, один неверный шаг - и вляпаешься лицом в липкую паутину, и возможно, если бы ему выпало родиться в императорской семье, он тоже был бы привязан к старшему брату до трясущихся ладоней. Но у Ляо Юаня не было короны на голове и не было братьев, зато был Сюй Фэн, который вполне мог сойти за племянника, которого Ляо Юань никогда не хотел, но полюбил в итоге всей душой. Сюй Фэна, казалось, необходимо было беречь - в первую очередь от него самого. Ляо Юань берег. От Жунь Юя бы берег тоже, но на попытку ненавязчиво что-то выяснить про их отношения с братом, Повелитель Пламени встрепенулся, как птица, защищающая свое гнездо, ощетинился весь, инстинктивно хватаясь за меч, словами подавился, но посмотрел настолько красноречиво, что Ляо Юань эту тему трогать не стал. Больное значит больное.

Но вовсе не перестал смотреть.

Смотреть вскользь и мельком, как Повелитель Пламени украдкой касается чужого запястья, путается пальцами в складках белоснежного шелка, находя под ними тонкое и изящное почти-искусство. Как сжимает в руке, поглаживает и едва-едва подтягивает ткань вверх, оголяя кончики пальцев, узкие ногти, четко выраженные суставы. Как ищуще заглядывает в беспросветные глаза Повелителя Ночей, пытается что-то по ним понять, но явно так ничего и не находит в них. Как сам Повелитель Ночей окатывает таким холодом и молчаливым недовольством, что даже случайному свидетелю хочется жаться к огню и греться, а Повелителю Пламени хоть бы что - перехватывает бесконечные слои тюля, шелка и вышивки и касается кожи, бледной почти в болезненность, и расплывается в довольной разбойничьей ухмылке.

Смотреть с удивлением и непониманием, как Сюй Фэн, растрепанный и взбудораженный победой, весь трясущийся от кипящей в жилах крови, вдруг замирает, стоит услышать знакомый голос, словно разом бушующий океан застывает и превращается в ледяные горы. Как в глазах появляется что-то темное, родственное полярной ночи и морской глубине, очень противоречивое, очень злое. Как он смотрит в глаза Повелителя Ночей - ловит его ускользающий лживо-застенчивый взгляд, захватывает и уже не отпускает - перекидывается парой слов о плане битвы, не больше и не меньше, а потом требует от Ляо Юаня уйти.

- Ваше Высочество, вам нужно помочь расстегнуть доспехи...

- Повелитель Ночей поможет мне, - с нажимом отвечает Второй принц, не отвлекаясь от Жунь Юя ни на мгновение, словно тот может исчезнуть, словно в руках его натянутый лук, а цель между глаз у Повелителя Ночей. - Иди, Ляо Юань.

И приходится пожать плечами и уйти. И смотреть - случайно и без умысла - как Жунь Юй подходит к Повелителю Пламени деревянной ломанной походкой и останавливается напротив на расстоянии меньше вытянутой руки. В отражении на лезвии меча - смотреть, как совершается один маленький шаг, и расстояние становится с локоть. В щелку в пестром крашеном войлоке шатра - смотреть, как узкая ладонь ложится на опаленный металл нагрудника, мажется в саже и запекшейся чужой крови. Как рука в тяжелых наручах дергается, пальцы смыкаются волчьей хваткой на плече. А дальше ничего. Что в шатре происходит, то там и остается.

Ляо Юаню остается смотреть с волнением и страхом, как Сюй Фэн бледнеет, мрачнеет, как желваки гуляют по его лицу - стоит Повелителю Ночей только заикнуться о том, чтобы быть переговорщиком. Как он злится до плавящегося вокруг металла в ответ на все правильные и очень тихие слова. Жунь Юй говорит, словно приручает дикую кошку, глядит в пол, будто боится спровоцировать Второго принца, но в его словах столько непреклонности и твердости, что сразу ясно - он все решил для себя, и дозволение командующего не более чем формальность. Ляо Юаню - смотреть, как на знаменах парят драконы и тигры, а на подолах ханьфу цветут хризантемы. Как на лезвиях добела раскаляется грубая вязь. Как на полных губах мажется медь. Как под подошвами сапог умирают маки. Жунь Юй уходит - ускользающий, белоснежный силуэт. Скрывается за воротами крепости города Пламени, и в лагере время застывает в звенящем напряжении. Ляо Юаню - смотреть, как Сюй Фэн мечется, будто зверь в клетке, места себе не находит, приказывает готовиться к штурму задолго до обещанного времени и держится, кажется, одной лишь верой в силу шелестящих слов своего старшего брата. Ляо Юаню - смотреть, меч Повелителя Пламени превращается в лук и огненные стрелы Феникса, как иллюзорные крылья мерцают рыжим жарким туманом за спиной Сюй Фэна, как он повторяет раз за разом "Жунь-гэ справится", и тут же сразу - "надо идти на штурм", но все равно держится до конца, до последней капли. А после появляется Повелитель Ночей, уставший и спокойный, чем-то похожий на шелкопряда, и Сюй Фэну очевидно только и хватает выдержки, чтобы не подхватить его на руки, а всего лишь обнять. И стоять рядом с ним. Победитель и миротворец. И Ляо Юань рад за обоих.

На том должно было закончиться, потому что закончилась война. Повелитель Пламени вернулся в Небесное Царство сияющим героем, а Повелитель Ночей - преданной его тенью. Ляо Юань хотел остаться в Небесной армии, и в личную гвардию Сюй Фэна не собирался попадать. Но попал. Выхваченным их сотни других солдат за руку, пойманным, застигнутым врасплох при таком количестве свидетелей, что отказать нельзя. Ему предложили (приказали, потому что императорские наследники приказывают) возглавить гарнизон Дворца в Ветвях Платана, и он согласился. И в тот же день облачился в золото. И Ляо Юаню пошли алые ленты и серебряные заколки, белые шелка и золотые драпировки, тигры на поясе и хризантемы на рукавах. Он принял командование личной гвардией Повелителя Пламени, и сам удивился насколько на своем месте себя почувствовал.

Иллюзий не строил. Знал, что за ним придут. И на восьмой день его службы пришли. Две служанки Её Величества вошли в комнату с тихим перетекающим шорохом, не предвещающим ничего кроме беды, чинно поклонились и, не поднимая глаз, сообщили, что Императрица желает видеть Ляо Юаня. Сперва удивился, что не Император, а потом решил, что разница не велика. Он знал, что нового человека при дворе Второго принца никто не оставит в покое, и знал, что все, что о нем могли рассказать другие, Императрице уже известно. Никогда не умел убедительно врать, краснел, бледнел, волновался. Отец говорил: "У тебя, А-Юань, по глазам все видно" - и в этот раз тоже не стал. Упал на колени перед Императрицей, едва-едва успев её лицо разглядеть - хищное, высокомерное и какое-то изнуренное под тенью от бесчисленных жемчужных подвесок - и с порога заявил, что вся его жизнь - в руках Её Величества. Рассказал честно о битве и о Сюй Фэне, и о том, как собственная духовная сила его подвела, и как Повелитель Пламени был благороден, и что долги существуют, чтобы их отдавать, а враги - чтобы их убивать, и что за Его Высочество Ляо Юань отдаст свою жизнь. Старался не думать, поверила ли она, не смотрел в её глаза, не вслушивался в скептическое фырканье и щелканье веера, но его отпустили очень скоро. Едва ли с миром, но... Пусть. Он не планировал влезать в интриги и политическую игру. Он был всего лишь командиром одного небольшого гарнизона. С хорошей родословной, но без великих запросов. Едва ли его сочли бы опасным.

Служба была отлаженной и спокойной, как идеальный механизм. Ляо Юань лишь иногда нажимал на рычаги, разбирая редкие случаи нарушения дисциплины, но по большей части шестеренки крутились с привычным звонким звуком оружия на тренировочном поле. Здесь не было боевого азарта. Здесь была мирная жизнь рядом с Его Высочеством. Сперва казалось, что Сюй Фэну будет тяжело - он был неудержимой стихией по природе своей, он нуждался в битве, нуждался в маневрах и атаках, он сходил с ума от длительного ожидания, и Ляо Юань думал, что мирная жизнь в Платановом дворце его измучает сильнее, чем самое тяжелое сражение. А оказалось, что стихия могла быть не только беснующимся пожаром, но и костром.

Оказалось, что Его Высочество живет совершенствованием, стрельбой из лука и фехтованием.

Да! В яблочко! Ляо Юань, подай стрелу, сейчас я хочу с закрытыми глазами.

Сюй Фэну нужны были свидетели, Сюй Фэну нужно было, чтобы кто-то завязывал плотную шелковую лету у него на глазах, чтобы его возносили и возвеличивали, когда он попадает в цель. Он любил похвалы, когда мишень становится дальше, когда на тетиву ложатся две стрелы, три стрелы... Ему нравилось играть в вэйцы и побеждать. Он двигал камни на доске, не умолкая ни мгновение, и он мог играть часами, постоянно повторяя, что поверг уже всех в своем дворце, и интересно теперь только с Ляо Юанем. Играл Повелитель Пламени и вправду хорошо. Играл так же, как и воевал, дерзко и отчаянно, ошибался часто, но почти всегда одерживал верх. Ухмылялся, сверкал глазами, радуясь победе, и кусал губы, когда Ляо Юаню удавалось свести в ничью. И его хотелось потрепать по макушке, как ребенка, как любимого племянника и младшего братца, дать ему конфет и снисходительно улыбнуться на его "Ляо Юань, не смей поддаваться!". И если по началу Ляо Юань тревожился о том, как себя вести и стоит ли подыгрывать и прогибаться, то теперь понимал - нет. Все хорошо, пока Повелителю Пламени не скучно, потому что потом начинались похождения с вином и женщинами. Потом - начинались сомнительные и грубоватые заигрывания со служанками, на которые девушки краснели и образцово отводили взгляд, но всегда велись, а Ляо Юаню приходилось организовывать чужое алиби и объясняться с Ее Величеством. Во Дворце в Ветвях Платана Ляо Юань быстро научился не видеть того, что видеть не должен. Буквально. Заходить в комнату Второго принца и тут же переводить взгляд к какой-нибудь картине на стене, заметив под одеялом очертания еще одного тела. Говорить об оружии и поворачиваться спиной ровно тогда, когда Сюй Фэн отправлял очередную полуголую девицу за ширму приводить себя в порядок. Закатывать глаза к потолку и говорить:

- Вообще-то это не очень добродетельно, Ваше Высочество. Если вы понимаете, о чем я.

И ловить довольную хитрую ухмылку.

- О, да! Я понимаю.

Беда пришла, когда не ждали. Войны Повелителю Пламени не хватало. Он словно был постоянно голоден до какого-то напряжения. Он плохо спал, бродил ночами, срывал тут же рассыпающиеся в пыль иллюзорные ветки глицинии, вздыхал и бросал камни в пруд, и Ляо Юань почему-то чувствовал, что не нужно Его Высочество беспокоить. В те ночи, когда Ляо Юань совершал обход, он часто натыкался на Повелителя Пламени. Видел его босым и простоволосым, сидящим за столом под деревом у пруда и напряженно растирающим виски. Ляо Юань знал, что сны у Второго принца тревожные, хоть тот и выставлял мыслимые и немыслимые барьеры, но и знал, что не нужно это трогать. Не нужно к нему выходить, хлопать по плечам, подбирать слова - не подберет. Ляо Юаню снились огонь и кровь, разорванное знамя и чей-то оскал разрубленного рта, и даже если Его Высочество видит во снах то же самое, то... Ляо Юань помнил, каким подавленным он был после окружения и как огрызался на весь свет глухим орлиным клекотом, едва ли Повелитель Пламени принял бы чью-то помощь. И Ляо Юань отступал в тень мягким тигриным шагом, не показывался, не навязывался. Повелитель Пламени сам скажет, если что-то ему понадобится.

Но и не помочь Ляо Юань не мог. Не выдержал звона бьющейся керамики по ночам. Долго решал, разглядывал лицо Повелителя Пламени с глубокими тенями у глаз и спину, непривычно сгорбленную над Книгой Перемен, думал, что может обойдется. Его Высочество сильный, Его Высочество - само пламя, животворящее и губящее, мощное и безрассудное. Огонь горит ровно только если это свеча, а Сюй Фэн был чем угодно, но не свечой. Ляо Юань думал, что пройдет, но пролетело две луны, полные какой-то смутной тревоги и шелестящих тростниковыми зарослями воспоминаний. Две луны, полных беспокойства о Втором принце. Ляо Юань думал о том, каково было прикрывать его в бою и обмениваться с ним энергией - духовная сила в Сюй Фэне лилась через край - каково было петь у костров и знать, что он слушает, каково было выходить из шатра, оставляя Повелителя Пламени с Жунь Юем наедине, и знать, что Сюй Фэн будет счастлив провести время с Первым принцем. Решение пришло после которого по счету дня, проведенного рядом с Повелителем Пламени. Ляо Юань едва ли представлял внутренние порядки Дворца Небесных Сфер, явился туда среди бела дня и ждал до самого часа сюй, пока Повелитель Ночей сможет его принять. Удивился тому, что где-то бывает такая оглушительная тишина - Дворец в Ветвях Платана всегда был полон шепчущейся прислуги и криков огненных чудесных птиц, которых Повелитель Пламени держал на тонких золотых цепочках, как охотничьих соколов - а здесь было тихо, как на дне стоячего озера. Во Дворце Небесных Сфер Ляо Юань осознал, как сильно ненавидит следящие выпученные глаза нефритовых статуй и как на самом деле любит капризные окрики Сюй Фэна "учись играть на цине, в моем дворце все обязаны уметь играть". Повелитель Ночей его встретил обволакивающей мягкостью метели. Нежный, как смерть от холода, и глядящий своими глазами непереносимыми и бездонными - Ляо Юаню дышать было нечем под кротким взглядом этих глаз - выслушал ту краткую выжимку, которую Ляо Юань ему предоставил, предельно сглаженную версию его собственных домыслов и муторной реальности, ответил что-то вежливое и исчез за барьером Балкона Звездной Россыпи.

Ударить его хотелось за такое равнодушие. Сюй Фэн был как дитя, наивный и взбалмошный. Жунь Юй был из тех, кто больно кусается и убивает не мечом, а словом. Ляо Юань видел таких с детства. Такие люди приходят к тебе в дом, кланяются тебе, делят с тобой хлеб, вино и музыку, а потом стоят и безразлично смотрят, как тебя корчит от искажения ци. Сюй Фэн ценил не того человека. Сюй Фэн постоянно увлекался не теми, но спорить с ним было все равно что спорить с морем и ветром. Хотя Жунь Юй потом, правда, пришел. Принес персиковое вино и до поздней ночи с Повелителем Пламени его пил, а Ляо Юань стоял в карауле. Не знал, что там, за закрытыми дверями происходит, но слышал, как звенели пиалы и приглушенные голоса, а потом вдруг резко все смолкло. Забеспокоился, хотел уже ворваться с мечом наголо и вопросами, все ли в порядке, как заметил крадущуюся тень. Потянулся за оружием, оголил камелии на лезвии, цветущие, сияющие, полные его духовной силы, а тень сделала несколько резвых движений, выскочила на свет и оказалась олененком с лазуритовыми рогами и пятнистой шкурой, похожей на молочный туман. Таких оленей Ляо Юань не видел в жизни. И чтоб олени хватали из воздуха мерцающие шарики чужих снов - тоже. Наблюдал за зверем, едва дыша, а когда олененок взгляд поднял, то понял, что глаза у животного точь-в-точь как у Повелителя Ночей - глубокие и темные. И рожками маленькими, недоросшими олень на него ощетинился, как копьями, тоже совсем как Первый принц, когда его Повелитель Пламени за руки хватал. Хотел кого-нибудь позвать, но не успел. Дверь распахнулась, и проскочил мимо Ляо Юаня перетекающей бесшумной походкой Повелитель Ночей.

- Отойдите! Это же зверь сновидений!

И не подумал отойти, а потом заметил Сюй Фэна, опирающегося на балку, красноречиво глядящего на своего командира гвардии, и подчинился с каким-то горьким привкусом во рту. Стал смотреть, как Повелитель Ночей на цыпочках к животному подходит - к оленю, как к тигру, расставив раскрытые ладони в миротворческом жесте. Как достает из рукава светящийся небесно-голубой шарик и протягивает зверю сновидений, словно подношение на алтарь, и как животное то тянется к кормящей худощавой руке, то назад отскакивает, но в итоге принимает решение и берет угощение с рук Жунь Юя.

- Вы почти приручили его, Ваше Высочество!

- Зачем он тебе, Жунь-гэ?

В ответ - молчание. Новый сон, на этот раз золотой и яркий, оказывается слизан с пальцев Первого принца. Третий сон - опять синий, тусклый, но светлый почти в белизну. Жунь Юй садится на землю, своими белоснежными драпировками ледяной тафты на влажный песок, и раскрытые ладони свои позволяет нюхать и пробовать языком на вкус. Следующий сон похож на полярное сияние, голубой с сиреневым отливом, будто перья зимородка. Зверь сновидений трется о руки Повелителя Ночей своей туманной мордочкой и довольно жмурит огромные глаза.

- Звери сновидений редкие. Не ожидал такого встретить здесь. - Жунь Юй гладит олененка меж рогов подушечкой пальца и шепчет едва слышно. Но Ляо Юань слышит. И даже видит со своего угла какой-то недобрый интерес в утонченном лице. И видит последний сон, вынимаемый из рукава особенно медленно и с опаской, золотой, переливчатый, темный, как расплавленная медь. Видит, как Жунь Юй дает этот сверкающий шарик зверю сновидений и довольно улыбается, стоит небесному олененку проглотить сон. - Я хочу забрать его к себе во дворец.

Конечно, Повелитель Пламени не стал препятствовать. Хмыкнул, махнул рукой и сказал "на здоровье". А Ляо Юань чувствовал, что произошло нечто особенное. Словно время застыло, и об него можно было расквасить лицо, и в воздухе повис запах стужи и ледяной крупы. Жунь Юй наглаживал зверя сновидений, и животное ему покорялось, ластилось к его рукам. Как Сюй Фэн тогда, перед боем хватал Повелителя Ночей за руку и играючи подставлялся под объятие. Потом, правда, выяснилось, что Повелителя Пламени зверюга сильно невзлюбила. За Повелителем Ночей зверь сновидений ходил хвостом, а завидев Сюй Фэна, выставлял рожки в защитном жесте. А самого Ляо Юаня как будто выскомерно не замечал. И оставалось только давиться смехом, глядя ка Второй принц делает вид, что не очень-то и хотелось оленьего признания.

Прошло полсотни лет. Сюй Фэн перестал бродить по ночам, но начал пропадать из дворца. Возвращался по утру, довольный и сонный, пропахший грозой и шалфеем, заваливался в постель прямо в одежде и постоянно упоминал, что хочет живых цветов. Перестал водить к себе девиц, но стал еще ожесточеннее на тренировочном поле, словно опять готовился к войне, словно появилось у Второго принца что-то, что отчаянно надо было защитить, спасти любой ценой. Ляо Юаня он выматывал до боли в руках и ногах, и если начиналось всегда в рамках приличия, то заканчивалось тем, что Ляо Юань, задыхаясь от жара и утомления, сбрасывал верхний халат и пояс с бронзовыми подвесками и нефритовыми жетонами прямо на землю и продолжал отражать чужие выпады как есть.

- Ваше Высочество, Небесное Царство планирует боевые действия? - "Ваше высочество, что с вами происходит?" повисает в воздухе холодным туманом недомолвок.

- Нет.

От прямого разговора Повелитель Пламени уходит, скрывает что-то очень важное за звоном стали. Ляо Юань не настаивает, но это не значит, что он пускает все на самотек. Проследить за Его Высочеством и узнать, что ночами он пропадает на Балконе Звездной Россыпи в компании Повелителя Ночей не так уж трудно. Труднее - выдержать грозный взгляд, плавящийся от удушливого жара воздух и чужой неожиданный выпад.

- Ляо Юань! - Его Высочество рычит сквозь стиснутые зубы его имя, но больше не говорит ничего. "Не смей за мной шпионить" написано на лице Повелителя Пламени крупными иероглифами. "Не смей обращаться со мной как с ребенком" воображаемым кайшу расчерчивает пространство всплеском духовной силы, и у Ляо Юаня нечего противопоставить. Он остается лежать на земле, сбитый с ног ударом ручной печати, в очередной раз вспоминая, что стихия не терпит ограничений.

Ставший случайным свидетелем этой сцены Лунный Дух заходится переливчатым смехом и распушает все девять своих хвостов.

- У Фэн-эра наконец-то приключилась любовь!

Ляо Юань давится кашлем и ругательствами. Его Высочество таскает на ложе кого ни попадя, не зная стыда. Его Высочество может быть предан войне, но не женщине. Его Высочество любит оружие и медовую пьянящую сладость победы, но едва ли может всерьез влюбиться в человека. Последнее, что он бы предположил о поведении Повелителя Пламени - любовное томление.

В голос Ляо Юань начинает ругаться, когда Сюй Фэн однажды не возвращается. Уходит к брату во Дворец Небесных Сфер, а утром не приходит, и Ляо Юань решает - пусть. Сюй Фэн ненавидит слежку и попытки ограничения его свободы, но в конце концов он Второй принц Небесного Царства, он Бог Войны, он сияющий Феникс, на которого смотрят не иначе как с восхищением. На Небесах никто не причинит ему зла. Что может случиться? Страх подкрадывается, когда солнце уже в зените, а о Повелителе Пламени ни единой весточки. Ляо Юань считает вдохи-выдохи, буквально силой успокивает сумасшедшее сердце и идет во Дворец Небесных Сфер. Успевает сто раз проклясть эти раздражающие выпученные глаза нефритовых драконьих сыновей, дуреет от звенящей тишины, возвращается, не найдя Сюй Фэна, и поднимает тревогу. Гарнизон перетряхивает весь Платановый Дворец, а потом и весь Дворец Небесных Сфер с деликатностью разбойников, оставляя после себя лишь бардак и разбросанные вещи, но на это плевать. Ляо Юань докладывает Императору об исчезновении обоих его сыновей, чуть не разбивает лоб в поклонах перед разгневанной Императрицей, все Небесное Царство с ног на голову переворачивает в безуспешных поисках Его Высочества, и к концу второго дня уже сам не знает, чего боится больше - своего наказания или смерти Сюй Фэна. Ляо Юань поднимает Небесную армию, чтобы перерыть, если необходимо, все Шесть Царств, замечает дрожь в своих пальцах, вспоминает войну с Царством Духов в сотый раз за день и понимает, что тогда не было и в половину так напряженно, как сейчас. Тогда был Повелитель Пламени на пьедестале, сейчас есть (нет) - его друг Сюй Фэн, который любит османтусовое вино, вэйцы и ночевать на Балконе Звездной Россыпи.

А к исходу четвертой ночи Повелитель Пламени объявляется сам. Ляо Юань обнаруживает его, какого-то растерянного и будто бы чем-то смертельно обиженного, стоящего посреди развороченной солдатами спальни с видом брошенного щенка, и сердце пропускает удар. Четыре дня паники, поисков и почти отчаяния, четыре дня на грани разрыва сердца оседают пеплом на плечах. Десять лучших бойцов охраны Повелителя Пламени вместе с Ляо Юанем в едином порыве рушатся на пол в жесте почтения, но перед глазами все еще Его Высочество с изрезанным печальными морщинками лбом, и Ляо Юань успевает - буквально за мгновение до того как Второй принц потеряет лицо - взять на себя ответственность и рявкнуть:

- Выйдите все! И доложите кто-нибудь Императору, что Повелитель Пламени вернулся!

И подорваться с места, и кинуться навстречу Его Высочеству, нарушить все мыслимые и немыслимые правила и обнять его, как брата по оружию, которого увидеть уже не ждал.

- Где же вы были? Что с вами произошло, Ваше Высочество?

И удивиться, что все, на что наглого и обычно разговорчивого Сюй Фэна хватает - обнять в ответ, стискивая пальцами ткань чужих одежд. Ляо Юань понимает - что-то не так. Что-то настолько страшно и мучительно не так, что у Повелителя Пламени даже нет сил придумывать хоть сколько-то вразумительное объяснение для родителей. Он является Императору и просит прощения за беспокойство, и делает все положенные формальности настолько пусто и неубедительно, что даже наивный и ничего не понимающий во лжи Ляо Юань видит его насквозь. За его чинными поклонами и виноватым взглядом в пол стоят бесконечные минуты подготовки, когда Ляо Юань встряхивал Повелителя Пламени за плечи и лихорадочно повторял "держитесь, Ваше Высочество", словно убаюкивал тяжело раненного. Императрица требует кары для Ляо Юаня, сотню палок за то, что позволил Сюй Фэну исчезнуть, а у него тем временем сердце не на месте, ладони горят, в висках звон от мысли, что даже в худшие времена Сюй Фэн не бывал таким подавленным. Ляо Юань доводит Второго принца до его покоев в Платановом Дворце - палки так палки, но все потом. Беспорядок уже убран. Сюй Фэн валится на постель и замирает, глядя в потолок, а Ляо Юань принимает сознательное взвешенное решение второй раз в своей долгой бессмертной жизни напиться до беспамятства.

Следующие сто лет проходят под знаменами голода и безумия. Сюй Фэн уходит в аскезу, начинает готовиться к медитации в Нирване, облачается в грубые ткани, отказывается от вина и женщин, а командир его личной гвардии старательно строит скорбное лицо и делает вид, что ему не надоело закрывать глаза в нужный момент. Ляо Юань получает обещанные Императрицей сотню палок и три дня не встает с постели, умирая от скуки, пока Сюй Фэн читает ему наизусть и так всем известные сутры. Повелитель Пламени в роль монаха-аскета вживается с поразительной быстротой, даже ходить начинает более спокойно и степенно, но шутки у него те же, искрящийся огонек в глазах тот же, азартный и яростно веселый, и Ляо Юань понимает, что это снова не более чем игра и затишье перед бурей. Стихию не заковать цепями. Ляо Юань понимает - все это лишь ради ритуала, а после будут битвы и чьи-то тела в постели Его Высочества. Ни слова упрека, но лицо само собой кривится, потому что для Ляо Юаня это уже перебор. Ляо Юань не спрашивает, что стало с той любовью, о которой говорил Лунный Дух, но видит, что Второй принц убивается не долго, переключается, весь с головой уходит в медитации и изучение древних манускриптов и как будто бы забывает о том моменте их жизни, который оставил Ляо Юаню три кривых шрама на спине, стойкую ненависть к рисовому вину и глубокое недоверие Повелителю Ночей. Ляо Юань не спрашивает. Но когда Сюй Фэн просит его достать цветы - живые ветки мэйхуа, цветущие рубиновые капли, трепетные кровавые лепестки, можно даже заледеневшие, даже лучше, наверное, если заледеневшие - вздыхает и бросается на поиски в тот же день.

- Мог бы переодеться из солидарности! То же мне командир гвардии! - с беззлобной усмешкой фыркает Повелитель Пламени, глядя на Ляо Юаня, облаченного в привычные белые шелка и золотые драпировки. Три ветки сливы, расцветшей, киноварной, залитой водой и замерзшей в лед, словно застывшей в стекле, сохраненной одной лишь духовной силой от губительного тепла, придирчиво перебирает в пальцах.

- Ну если таков приказ Вашего Высочества... - Ляо Юань закатывает глаза и демонстративно кланяется, и замирает в ожидании, пока Повелитель Пламени что-то пишет золотом на торжественной алой бумаге. Что-то внутри обрывается, холодеет и зарастает инеем. Что-то внутри превращается стрелы и копья, когда Сюй Фэн отдает Ляо Юаню сверток с зачарованными ветками и просит. Действительно просит, не словами, но взглядом, не голосом, но мягким жестом.

- Отнеси во Дворец Небесных Сфер.

Во рту остается приторная горечь и желание откашляться. Сюй Фэн уходит медитировать на сорок дней, а ведет себя так, будто уходит умирать. И Ляо Юань думает, что Его Высочество, конечно, волнуется, но явно перегибает с драматизмом, как в те минуты, когда симпатичную юную служанку разводил на поцелуй лихорадочно-печальным взглядом и словами "мне так больно". Ляо Юань думает, что Сюй Фэн слишком очевидно зачем-то пытается произвести впечатление на Повелителя Ночей, и осознает, что не понимает в их отношениях абсолютно ничего, потому что сам бы никогда не сделал ничего подобного. Потому что сам бы никогда не послал брату символ одиночества в свадебной обертке.

- Ваше Высочество?

- А в прочем, нет, - волосы Второго принца на резком развороте Ляо Юаня хлещут, вынуждая невольно отшатнуться, руки его выдергивают цветы из ладоней по-штормовому порывисто и голодно, словно нищий свою краюху хлеба добывает с боем, - Я сам отнесу.

И срывается сияющей звездочкой, уносящейся в неизвестность, исчезает по взмаху ладони. Стихия как она есть. Пламя от пламени. И это уже не спишешь на волнение перед ритуалом. Это уже отдает знакомой паникой, преступной халатностью и опасными маневрами. Это уже не волнение. Ляо Юань знает - взволнованный Сюй Фэн хватается за оружие, натирает лезвия, начищает ножны сам, без слуг. Взволнованный Сюй Фэн крушит все вокруг себя, бессознательно поджигает землю под своими ногами, оставляет пепельные отпечатки ладоней на всем, к чему прикасается, но не бежит в неизвестность за пять минут до самого важного события в своей жизни. И Ляо Юань бросается за Его Высочеством, по энергетическому следу его находя, потому что никто не знает, что на уме у Повелителя Пламени, но Ляо Юаню известно, как ему необходим балансир. Как необходимо его бывает остановить от глупостей, от ненужной битвы и от лишней чарки.

Ляо Юань идет за ним, захлебывается воздухом, раскрывает рот от удивления и проклинает свою службу у Повелителя Пламени. Потому что такое уже не забыть и не скрыть. Потому что находит его во Дворце Небесных Сфер, и сломанные ветки мэйхуа, с таким трудом добытые, валяются у его ног бесполезной трухой, истекая тающим льдом. Потому что Сюй Фэн говорит, задыхающимся хриплым голосом: "Я буду с тобой. Когда закончится медитация в Нирване, я буду с тобой!" - и целует со всей первобытной стихийной страстью Повелителя Ночей Жунь Юя.

Ляо Юань тратит на смирение двадцать дней. Выстраивает охрану вокруг Дворца в Ветвях Платана, ходит с отчетами к Императору и старается не смотреть в глаза Повелителю Ночей, когда случайно пересекается с ним в Небесном Дворце. Смотреть на Первого принца стыдно до горящих кончиков ушей, и Ляо Юань начинает носить с собой веер, чтобы хоть жарой объяснить красноту, расцветающую от неловкости грозьдьями рябины на щеках. У Ляо Юаня уходят двадцать дней чужой медитации в Нирване на то, чтобы картинка, выжженная на сетчатке - смятые цветы, разломанные ветки, чужие белые одежды и Его Высочество - затерлась и перестала быть такой навязчивой. Двадцать дней. Первые три дня хочется, как в детстве, заесть шок чем-нибудь сладким и забыть это, как безумный сон. Еще семь дней в голове будто вышивается полотно - стежок к стежку становится понятно и ясно, словно смотришь сквозь кристально чистую воду, все, что происходило с Сюй Фэном все эти годы. Все складывается в почти фантасмагорическую картину - объятия, задранные рукава, тревожные сны, вечно болезненно-бледное лицо Повелителя Ночей и беспутные бесстыдные похождения Повелителя Пламени. Становится ясно (Ляо Юань на мгновение даже поражается неуёмным аппетитам Его Высочества), что это Повелителя Ночей Сюй Фэн желает и что не хватает ему Жунь Юя до бешенства, и что все девушки, которых Сюй Фэн приводил к себе, странным образом на Первого принца похожи - белыми одеждами, длинными пальцами, бледной кожей, глазами феникса. И от этого осознания накрывает какой-то смесью отвращения и сочувствия. Потому что это мерзко - клясться в любви одному и ложиться с другими. Потому что чисто по-военному в глубине души Ляо Юань понимает жизнь в постоянном тактильном голоде. Ляо Юань знает, каково бывает желать и не получать, и каково глушить чем-то иным. И на это уходят еще пять дней. Последние пять дней из двадцати Ляо Юань учится не отворачиватся от проходящего мимо Жунь Юя. Краснеть при воспоминаниях перестает на десятый день, но чужое белое ханьфу и прыгающая фигурка зверя сновидений у ног становятся символом чего-то темного и запретного, словно оборотная сторона луны, чего-то, о чем, вероятно, ведают только лунные зайцы Чанъэ. Повелитель Ночей проходит мимо своей спокойной мягкой походкой, вежливо спрашивает о Сюй Фэне и о его медитации в Нирване, спрашивает о таинстве, происходящем с Фениксом за запечатанными дверями Платанового Дворца, а у Ляо Юаня в голове только таинства Дворца Небесных Сфер и выбивающая почву из-под ног неловкость. Но он находит в себе силы смотреть в глаза Первому принцу и отвечать, как положено. С Повелителем Пламени все в порядке. Критический момент еще впереди.

Критический момент на самом деле хочется оттянуть на подольше. Повелителя Ночей Ляо Юань видит хорошо если раз в пару дней (теперь, вероятно, придется чаще, верно?), но Повелитель Пламени рядом постоянно, и как смотреть в глаза ему Ляо Юань пока не решил. Повелитель Ночей похож на шелкопряда, хоть и по натуре дракон, но Ляо Юань видит в нем покладистую вежливость, и даже если Жунь Юй что-то заметил, то это белоснежное создание с бездонными глазами и само виду не подаст. А Сюй Фэн - пламя от пламени, и Ляо Юань впервые не представляет ни единого варианта, как может поступить Его Высочество. Разозлится? Рассмеется? Отпустит вульгарную солдатскую шутку? Вскроет командиру своей гвардии горло одним эффектным движением? Ляо Юань не знает, а время идет. Его дергают к Императору все чаще, а однажды вызывает и сама Императрица. В уже знакомом Дворце Пурпурных Облаков Ляо Юань в сотый раз пересказывает детали организации охраны Сюй Фэна и выслушивает наставления, которые по большей части угрозы, и замечает, что запугивания приедаются. Он удваивает охрану, не спит ночами, контролируя все лично. Близится последний день медитации Его Высочества, и от разлившейся в воздухе энергии становится душно. Ляо Юань предпочел бы оттянуть этот момент, но ночную тишину как ножом вспарывает отчаянный и торжественный птичий вопль, и тьма рассеивается золотым сиянием крыльев Феникса. И это чувство похоже на тот боевой азарт, когда в едином порыве армия влюбляется в своего победоносного командира, когда плевать на его ошибки, потому что важна только его удача и тот восторг, который накрывает всех.

И ужас, искрививший лица, и снова эта паника, когда в ночном небе отчетливо видно, как киноварная птица срывается и превращается в хвостатую комету, и падает. И снова страх, и повисшее в атмосфере гнетущее ощущение катастрофы, пахнущее пеплом и паленым мясом. И судорожность поисков, звон мечей и чьи-то сердитые окрики. Предощущение незапланированной смерти, потому что Сюй Фэн пропадает еще на несколько дней, но теперь уже нет ни единой догадки, где он, жив ли он. Обстановка накаляется, как железные шипцы добела раскаляются в печи, и Ляо Юань почти чувствует, как они смыкаются на горле - у него лично и у всего Небесного Царства в целом.

А когда Сюй Фэн возвращается, то возвращатся в блеске, с целым шлейфом облегченных выдохов за спиной, со славой героя, сумевшего без боя обратить в бегство армию Царства Злых Духов, Ляо Юань не может перестать волноваться. И дело уже даже не в Жунь Юе, не в Его Высочестве, не в их поцелуе и не в том, что случилось во время медитации в Нирване. Дело в смутном чувстве, что ещё не конец.

Еще не конец - сворачивается коралловоаспидным кольцом вокруг сердца и приоткрывает ядовитую пасть. Еще не конец - Ляо Юань осознает это в полной мере, когда Его Высочество приводит во дворец очередную девицу с заколкой из виноградной лозы в волосах и заявляет, что Цзинь Ми пока будет жить здесь. Еще не конец. Ляо Юань смотрит, как Его Высочество гоняет молодую служанку с поручениями, делится духовной силой и лечит от отравления огненной энергией яиц красной птицы Чжу-цюэ. Ляо Юань смотрит, как ей, глупой до смешного, наглой и своевольной, прощается то, за что Сюй Фэн иных карал. Ляо Юань смотрит и понимает, и снова раскрывает рот от удивления, и коралловый аспид тревоги впивается в сердце зубами - Сюй Фэн глядит на дурочку Цзинь Ми с нечеловеческим голодом. Сюй Фэн глядит на нее, и его взгляд искрящийся от желания возносить и присваивать. И Ляо Юаню это кажется знакомым, потому что Ляо Юань помнит ветки мэйхуа и белые одежды, и то, что на Повелителя

Ночей Его Высочество смотрел точно так же.

Еще не конец.