Ночью улицы выглядят намного привлекательнее, чем днем, вне зависимости от того, что это за улица и где она находится. Даже заброшенная деревушка, хранящая в себе фантомы своих жителей, ночью обладает особой красотой. Словно с луной на землю опускается тонкая пелена, что разрывает покрывало времени и пространства, являя миру давно забытые события или скрытое от глаз. С каждым шагом по этой глухой ночной полутьме любая тень принимает очертания монстров, выбирающихся прямо из недр фантазий и страхов. Они оживают в серебристых лучах, сходят со стен, поднимаясь с колен и преследуют по пятам. С каждым ударом сердца дыхание замирает. Слух обостряется, потому что в полумраке глазам никто не верит. По коже ползут мурашки, сами боясь взбираться выше и замирая на теле. Каждый шорох заставляет вздрагивать, а сердце клокотать в груди все сильнее. Тщетные попытки успокоиться, ведь от стука сердца не слышно округи, каждый раз обрывается с новым шорохом. И шаг замедляется. Инстинктивное желание сжаться в калачик где-нибудь в углу или под одеялом заставляет прижиматься к любой стене, ведь тогда шанс напасть со спины и застать врасплох нулевой. Тем не менее, прижаться к стене нет возможности — дома слишком далеко или же и вовсе открытая местность. И за спиной, собираясь в огромного монстра, тени-страхи сгущаются и гонят вперед. Желание бежать столь велико, как в детстве, когда боялся пройтись до туалета по темному коридору и приходилось будить кого-то или звать. Но становясь старше, все чаще понимаешь, что все эти тени не причиняют никакой боли. Они часть тебя, ты без них не существуешь, и они всегда находятся там, позади. Просто с восходом солнца они скрываются в тени поменьше, ожидая своего времени. Ожидая, когда их позовут и сделают частью силы.

В отличие от людей. Люди вокруг ранят сильнее, чем монстры. От монстров можно ожидать атаки, и потому готовишься к ней заранее. С людьми же никогда нельзя быть уверенным наверняка, в какой момент те нанесут удар и будет ли он смертельным или же просто жалящим, пронзающим, но лишь причиняющим мучительную боль. И именно поэтому Драко влюблен в ночь. В ее тишину, в ее непредсказуемость и открытость. В ней нет скрытого, она всегда готова принять в свои пугающие когтями объятья. И в ней можно быть уверенным — она скроет и спрячет, позволив выпустить то, что срыто глубоко. Никогда не обвинит и не станет осуждать. Ночь принимает всех такими, какие они есть. Со всеми кинжалами в спине, отросшими когтями и клыками, как средство самозащиты и нападения при необходимости. Ночь никогда не перестанет любить, но и не станет обещать вечную верность, чем и прекрасна. И она заставляет расслабиться, успокоить рвущиеся душу и мысли, подарит минуты блаженства и легкости. Обдаст легким ветерком прохлады или закружит в метели, расскажет правдивую со скрытым смыслом сказку и заставит задуматься о столь многом, прекрасном и вечном. Ночь — вечная любовница и неверная жена, способная растопить в страсти и утопить в нежности. Но куда больше Драко хотел бы сейчас растаять в поцелуе. Прихватить клыками пухлую нижнюю губу Гарри, провести по ней кончиком языка, но не дать себя поцеловать. Отстраниться и нагло улыбнувшись, прильнуть губами к его ушку. Нежному и чувствительному. Прикусить мочку и провести рукой по его животу, с удовольствием ощущая, как напрягаются мышцы. Как разгорается жар в его теле с каждым дразнящим прикосновением. Вон он, совсем рядом, только руку протяни — и коснешься. И все же сегодня им точно не суждено раствориться в этих чувствах.

Они уже стоят у дверей обветшалого дома Паучьего тупика. Здесь когда-то жила мать Гарри, встретилась со Снейпом и безжалостно от него отвернулась. Добрая ли она, Лили Эванс? Драко сомневается, но ковыряться в чужом белье не слишком разумно.

— С-северус? Почему так поздно? — заикаясь, в дверях ветхого домишки в конце Паучьего тупика стоит Питер Питтегрю и кутается в безразмерный выцветший халат. Он встречает их у двери, что уже само по себе странно.

— Я должен отчитываться перед тобой, когда хочу прийти к себе домой? — Снейп изумленно вздергивает бровь, глядя на того сверху вниз, никак не ожидая столкнуться с тем в дверях собственного дома.

— Н-нет, конечно же, нет! — быстро лепечет тот, отскакивая от двери внутрь дома. — Но почему ты не трансгрессировал сразу в дом? — задает он вполне резонный вопрос и тут же осекается, когда видит, как Снейп пропускает вперед себя Драко.

— Доброй ночи, мистер Питтегрю, — Малфой проходит внутрь дома и безошибочно направляется в гостиную.

— Добрый, мистер Малфой, — широко распахнутые глаза Питтегрю провожают Драко взглядом и потому он упускает тот момент, что Снейп заходит не сразу же за Драко, а чуть погодя.

— Профессор Снейп, простите за наглость, но мне придется зайти во все комнаты, — тот допивает остатки из флакона, в котором было приготовленное специально для него зелье, быстро снимающие последствия порталов, полетов и трансгрессий. Снейп постарался.

— Разумеется. Хвост пока приготовит нам чай. Да, Питер? — чуть жестче обращается Снейп к Питтегрю, впервые назвав его по имени, отчего тот пискнув, уносится на кухню.

Снейпу определенно доставляет удовольствие помыкать им. Впрочем, Гарри это тоже радует. Своеобразная месть за предательство и косвенное убийство. Драко чуть качает головой, мысленно усмехаясь тому, как оказывается, они похожи — Снейп и Поттер. В своей какой-то детской шаловливости и повадках.

Малфой стягивает с рук перчатки и снимает с себя пальто, аккуратно повесив его на спинку дивана в небольшой гостиной. Впрочем, по сравнении с гостиной в его доме, все гостиные обычных домишек будут маленькими. Но если вспоминать, в каких каморках ему приходилось ютиться за все время его жизни, эта гостиная очень даже приличная.

Снейп пройдя следом, зажигает лампу. Драко нет нужды в свете, он прекрасно видит и без него. Одно из преимуществ магического глаза — видеть сквозь стены и в темноте лучше, чем на свету. Хотя цвета не такие яркие и насыщенные, но вот контуры четче, словно черный показывает все свои оттенки. И даже тьма в полностью закрытой от любого света комнате имеет свой переход от черно-серого к непроглядно-черному. Своеобразный градиент тьмы. Чертовски прекрасно. Правда, бывает, что Драко видит сквозь предметы и стены, и это частенько заставляло его спотыкаться. Научиться контролировать резкость зрения оказалось весьма сложно. Есть и своя плата за это зрение — он стал светочувствительным. Резкий или яркий свет, и глаза прошивает такая жгучая боль, как будто ему прокалывают глаза раскаленным прутом, пронзая голову насквозь. Весьма неприятно.

Драко обходит каждую комнату, касаясь руками стен. Старый и ветхий домишко, служивший своим владельцам годами, готов вот-вот разрушиться и осыпаться. Но не в этот раз. Он простоит еще долго. Очень долго. Нетронутым — и даже под градом искр не рухнет. Магия, льющаяся с рук Драко, пронизывает каждую стену насквозь, опускаясь вниз и медленно поднимаясь вверх. Одновременно восстанавливая структуру дерева и кирпича, из которого сделаны стены. Обойдя весь первый этаж, Драко спускается на цокольный, где с неким отвращением обнаруживает крысиное гнездо. Первая пролетевшая в голове мысль: «Похоже, Питтегрю нашел себе друзей», но в следующий миг Драко на некоторое время задумывается, что с ними делать. Убивать или нет, хотя ни в убийстве, ни в сохранении им жизни нет никакого смысла. Если только не выместить на них свое отвращение, потому что на языке вкус крысиного мяса еще отчетлив, хотя это тело ни разу его не пробовало. Ну или потому, что кормить крыс собой еще более мерзко. Но тут он вспоминает об огромной змее, прокормить которую затруднительно, и в голову приходит странная мысль. Почему бы не скармливать крыс Бэз?

Соорудив из щепок, видимо, осыпавшихся с потолка, клетку, Драко скрывает себя магией и без труда подходит к крысиному улью, за один удар прижимая их воздушным прессом к полу. Остается только собрать. Удобно еще и то, что, когда он себя скрывает, его не видно и не слышно, пока он этого не захочет. Поттер же тихим может быть, только если охотится. Как сегодня.

— Профессор Снейп, у вас тут подселенцы, — хмыкает Драко, вернувшись на первый этаж, и ставит на пол возле кресла клетку, набитую крысами.

— Ты завел себе друзей, Хвост? — усмехается Снейп, взглянув на стоящего поодаль от него Питтегрю. И Драко сдавленно усмехается, потому что их мысли оказались схожи.

— Н-нет! Я не спускаюсь с чердака… только за едой и по твоим поручениям, — пытается защищаться Питер, что выглядит еще более отвратительно, чем свора грязных крыс.

Вздохнув, Драко оставляет разборки на Снейпа и поднимается наверх. Ему нужно закончить с этим заклинанием. Закрыть дом Снейпа от лишних проблем. Это не такая же защита, как в школе или Фиделиус; защита Драко, пожалуй, куда больше защитит владельца от нападения изнутри и снаружи. Не даст навредить. Таким же заклинанием он бы скрыл собственный дом, но пока там Реддл, это может навредить, и Драко остается уповать на благоразумие матери. А пока энергия льется по его телу, как прохладная горная река, заполняя всего и плавно стекая легким потоком с кончиков пальцев, Драко рассматривает стены буквально насквозь. На мгновение даже кажется, как со стен сходят запечатленные ими образы прошлого. Родителей Снейпа, его бабушки и дедушки по отцу. Дом пропитан насквозь угасанием и гниением жизни. Держится, он, похоже, только благодаря тому, что Снейп все это время считал своей обязанностью защищать Гарри. А Поттер так безжалостно лишил его этой миссии, подарив надежду.

Драко постепенно чувствует, как устает, хотя у них есть еще планы на эту ночь. И именно поэтому выбраны выходные, чтобы не ощущать себя раздавлено на занятиях. Хотя они еще дотянули по времени до конца октября. Поттер хотел раньше, но из-за наблюдающих за ними Дамблдора и авроров пришлось прекратить даже ночные вылазки. Сна это не прибавляло. Его снова мучили кошмары.

Каждый шаг в этом едва стоящем доме вызывает в Драко воспоминания, возвращающиеся во снах, как бумеранг, который невозможно поймать руками. Он вспоминает, как, стискивая зубы, терпел не столько физическую боль, сколько унижения. А потом еще и благодарил за «доставленное удовольствие». В какой-то момент Драко перестал считать, что было, а чего еще нет. Просто старался не запоминать, но тем сильнее это врезалось в память. Каждый пинок, каждое окунание лицом в тарелку с горячей едой или в разлитый на полу суп. Гордость ломается быстро. От гордости, самоуверенности и просто человека в условиях рабства не остается ничего. Гордые умирают первыми. Это доказала Грейнджер, когда Уизли отказался от нее ради своей семьи. Отказался и поклялся в верности, став псом Волдеморта. И какая же глупая смерть — вздернуть нос, глотая слезы, пожелать своему убийце гореть в аду — настигла горделивую Гермиону Грейнджер. В тот момент Драко понял, что гордость не спасет его. Как и трусость, потому что песик Уизли пал смертью храбрых, пока его семья сбегала из страны. Глупая смерть. Очень глупая смерть. И этот дом пропах смертью. Будто она устроила тут себе пристанище, но не копит тут трупы, а просто живет, как Снейп, уходя на работу и возвращаясь только на выходные.

Взгляд на полуразрушенную крышу, и Драко воспоминает, как ломался. Как гордость крошилась в песок, как высокомерие втаптывали в каменный заблеванный им же пол. Помнит в деталях, как его мольбы разбивались о громкий смех и безумную радость. Помнит и тот момент, когда переступает через себя, неосознанно начиная втайне помогать Гарри. Сначала просто приносил ему еду, потом помогал хотя бы немного облегчить боль и залечить раны. С каждым днем истошных воя и криков он все ближе подступал к Поттеру. Без очков он не видел, кто это был, и это могло бы продлиться до бесконечности, пока Драко не сдал себя сам. Как-то, после очередных игр с обезумевшими Пожирателями, когда на теле Гарри не осталось ни одного уголка, не замаранного ими, Драко пришел к нему и просто лег рядом, прижавшись. До сих пор Драко помнит, как хрипло звучал голос Гарри, произнесший его имя. Одно имя, и сдерживаться просто не было больше сил. Впервые Драко дрожал от слез, как замерзающий в январскую стужу никому не нужный щенок, побитый камнями и палками разыгравшимися детьми. И так глупо было слышать в этом аду от Поттера «Все будет хорошо», уверенное и спокойное. Тщетная надежда, тщетная, вульгарная и отвратительная, но она заставила собраться с силами, стиснуть зубы и начать стараться выжить. И не просто выжить, а выбраться из этого ада. Просто пара слов заставили Драко постараться встать с колен хотя бы морально.

А сколько раз Северус Снейп хотел сбежать отсюда, из своего личного ада? Не счесть! Стены помнят каждую ночь, когда он стоял у окна и смотрел на улицу, размышляя о том, что лучше умереть там, на улице, чем в этом доме. Видимо, именно поэтому он еще жив. Вернее, жив он потому, что сначала у него была мать, потом появилась Лили Эванс, а после нее смыслом жизни стал Гарри Поттер. Нет, не смыслом жизни, он стал причиной для жизни. Драко смешно и горько осознавать это, потому что и сам такой же.

Шагая по чердаку, где обосновался Питтегрю, Драко останавливается возле небольшого окна, открывающего вид на старую ткацкую фабрику. Когда-то этот район процветал, но сейчас он пуст и медленно умирает. Печальная история. Полюбовавшись открывающимся видом на мертвое здание, в свете луны над котором еще ощущается истлевающие призраки жизни, Драко встает посередине комнаты и закрывает на мгновение глаза. Энергия, которой он наполняет стены дома, сейчас его глаза и уши. И он прекрасно видит и слышит, что происходит внизу.

— Я никогда тебя не спрашивал, Хвост, но мне всегда было интересно, — Снейп опускается в кресло, после того, как собрал в сумку все необходимые ему ингредиенты. — Почему ты предал Поттера?

— П-почему, спрашиваешь, — гадко ухмыляется тот, пытаясь оставаться в тени, держась подальше от света лампы, под которой и сидит Снейп. — Решил найти причину для мести мне? — отвечая вопросом на вопрос, Питтегрю пытается найти пути к отступлению.

— Я? Мстить тебе? — почти смеется Снейп. — С тем же успехом я должен мстить сам себе, ведь это я рассказал о пророчестве. Меня лишь гложет любопытство. Но если не хочешь, можешь не говорить, — отмахивается он, пожав плечами и открывая завалявшийся номер «Пророка», что до этого читал Питтегрю. Она просто пестрит беспределом, поднявшимся больше по вине таких людей, как Питтегрю, нежели из-за происков Волдеморта. В прочем, люди сами по себе твари, каких поискать, если развязать им руки.

— Ты же знаешь, каким был С-сохатый, — произносить имена бывших друзей Питтегрю страшно даже больше, чем имя Реддла. — Если бы я не вписался в их компанию, меня бы затоптали так же, как тебя.

Снейп окидывает его скептическим взглядом, хмыкая на такое заявление. От Поттера же уже несет азартом так, что, даже находясь на расстоянии, Драко ощущает его тягу поиграть в кошки-мышки. Загонять в угол, прижимать лапкой и отпускать, гоняться и играться до тех пор, пока мышка сама не сдохнет, а потом уже растерзать ее тушку.

— Я… Я просто не хотел быть никем! — восклицает Питтегрю, заламывая руки, видя, как на его слова реагирует Снейп. Он ему не верит.

— Никем? — эхом разносится голос Поттера по гостиной. — А ты был кем-то в компании Джеймса, Сириуса и Римуса? Ты был подпевалой, боящимся просто отстоять свое мнение. И переметнулся к тому, кто якобы считает тебя лучшим, чем они?

— Северус! Прекрати это, — Хвост от разносящегося голоса Гарри оглядывается по сторонам, не понимая, откуда исходит звук и кто это говорит.

— Прекратить что? — мягко так интересуется Снейп, делая вид, что не слышит голоса Гарри. Хвост от этого еще сильнее дрожит.

— Кто ты? П-по-покажись! — вскрикивает он, заикаясь и махая палочкой, но не зная, куда бить и что делать.

— А сейчас ты кто? Питер Питтегрю, отрезавший себе палец, чтобы обвинить во всем Сириуса Блэка, а самому сбежать. Отдавший руку Волдеморту, но так и не сыскавший должного уважения. Так кто ты, Питер? — спрашивает Гарри и скидывает капюшон с головы, стоя прямо напротив Питтегрю на расстоянии вытянутой руки. Тот издает скрипучий звук и падает в обморок, расстелившись под ногами Гарри ковриком. — Хомяк, что ли? — удрученно спрашивает Поттер, никак не ожидая такой реакции.

— Я уже говорил, но повторюсь, что вы очень похожи на своего отца, — Снейп тщетно пытается скрыть полученное удовольствие от данной сцены. — А одна голова в воздухе — уже пугающее зрелище. Особенно если это голова друга, которого предал, — он переворачивает страницу, стараясь не улыбаться, но его выдают тонкие морщинки в уголках глаз.

— Да? А я только настроился на игру, — расстроенно вздыхает Поттер, присев на корточки и тыкая Питтегрю пальцем в щеку.

Усмехнувшись, Драко открывает глаза и поднимает руку вверх. Магия спрыгивает с его ладони парой пульсирующих потоков, врезаясь в потолок и рассеиваясь, оседает в стенах дома. Теперь в этот дом невозможно будет зайти без разрешения хозяина. Плюс в такой защите от Драко в том, что его теперь нельзя уничтожить, как и навредить магией в целом. Защита Драко просто будет поглощать подобные атаки. Драко прикрывает глаза, и головокружение заставляет его пошатнуться назад. Но, устояв, Драко лишь на шаг сдвигает ногу. Эта защита — магический изъян, с которым смог совладать Драко.

После того, как на тринадцатый раз, второй, если считать от случая в Новой Зеландии, Поттер едва не умер, его магия вошла в резонанс с крестражем в его голове, и это вызвало бойню. Как потом объяснял Гарри, он сражался за собственное тело внутри себя. Пять месяцев комы. Это было даже хуже, чем десятилетие в аду Волдеморта. Драко бросил школу, послал к чертям родителям и был даже рад, что все это происходило в девяносто четвертом, до возрождения Реддла, иначе было бы туго. Но те пять месяцев Драко никогда не забудет. Он буквально жил и угасал вместе с ним, в одной палате, пользуясь магией для того, чтобы не дать никому вытащить себя из палаты или навредить Поттеру. И когда сил ждать уже не оставалось, когда он перепробовал уже почти все известные ему методы, Драко пошел на крайние меры. Малфой стал делиться с ним собственной жизнью. Им повезло, этот шаг Драко помог Поттеру победить Реддла в своей голове, и вот тогда-то они и узнали о магическом изъяне.

Весь мир состоит из формул, образующих тот или иной объект. Будь это атмосфера и ее составные, сама планета, животное или даже стол, созданный человеком. Сама формула состоит из составных частей. К примеру, тот же стол. Его формула будет содержать весьма простую и в то же время сложную форму. Из «Проектной документации» вычитается частное двух скобок. В первой будет сумма «Биохимического материала» и «Обработки и переработки биохимического материала», делящаяся на вторую скобку, где «Инструменты для работы с биохимическим материалом» складываются с «Процессом сборки биохимического материала». Все это будет равняться «Объекту», то есть, столу. Где «Проектная документация» — функционально-технологические, конструктивные и инженерно-технические документы, в которых уже должна содержаться информация о биохимической составной того или иного дерева, из которого создают стол, и список необходимых инструментов, как и пошаговый процесс от выбора дерева до финальной сборки. «Биохимическим материалом» будет дерево, а в скобках список необходимых инструментов и средств для работы с данным видом дерева. Притом, надо учитывать, что из ветки ножку для стола не сделаешь, так же, как и не из всех поваленных деревьев можно сделать столешницу. Учитываются размеры и функциональность стола. Разумеется, обычный журнальный столик сделать намного проще, нежели рабочий стол. К тому же, в «Инструменты» кроме средств для сруба самого дерева и каких-то станков или же орудий для выпилки, так же будет входить средства для сборки стола: гвозди, шурупы, чопики и сопутствующие им молотки, отвертки и прочее. А в «Обработку и переработку» войдут не только средства для защиты древесины от быстрого изнашивания и защиты от вредителей: лак, краска, олифа и прочие подобные; но и клей или смола при необходимости прессования опилок для столешницы и более прочного скрепления самих деталей стола.

Что весьма забавно, так эта формула выходит уже из имеющегося опыта прошлого. То есть, до того, как человечество изобрело куда более усовершенствованные способы работы с материалами и инструменты для этого, чаще функцию стола мог выполнять любой валун или же грубо обрубленный пень. А уж если совсем повезет, то это будет что-то колченогое и состоящее из необработанных должным образом грубо обструганных материалов. Потому почти все составные формулы стола будут содержать свои формулы, все зависит от того, какие материалы, средства и инструменты используется. Это все первое время напоминало алхимию в чистом виде, но чем дальше они углублялись в изучение, тем сильнее понимали, как мало они знают даже о магии, в которой даже простой Петрификус Тоталус оказался намного сложнее, чем было раньше. Для действенной работы Петрификуса без палочки, в которую уже заложены готовые формулы, нужно знать, что именно нужно сделать, чтобы заставить человека перестать двигаться, не убив при этом. А магический изъян является тем, что любой сильный маг может по своему разумению изменять эту формулу, изменяя тем самым и сам объект, либо создавая свои формулы, либо уничтожая уже существующее. Однако с палочкой создавать что-то весьма проблематично, ведь у палочки есть свои законы и принципы работы, наверное, именно поэтому в мире слишком мало заклинаний используются в общем обиходе, а большинство является узкопрофильными. И все чаще Драко задумывается о том, что незнание может быть большим благом, чем знание. Просто потому, что знание, как и сила, накладывает свою ответственность, которую приходится нести на плечах. И это не так легко, как кажется. Ведь, когда в твоих руках возможность не просто что-то изменить, а уничтожить так, что никто и не вспомнит через пару лет, уже довольно жуткое ощущение.

Когда он спускается вниз, Поттер, насупившись, сидит в кресле и пьет чай. Он настолько разочарован в реакции Питтегрю, что его недовольство скоро сформируется в тучу над его головой. А Снейп безразлично читая газету, лучится довольством, пока на полу лежит связанный и бессознательный Питтегрю. Драко подходит к Поттеру и забирается к тому на колени, удобно устраиваясь, как на ручках у родителя, обхватив его руками и положив голову на плечо. Не то чтобы он сильно устал, просто закрытие защитой столь крупного объекта требует колоссальных затрат энергии. И пусть Драко может набираться сил просто из воздуха, это все еще не отменяет того, что ощущения от таких затрат ровно такие же, как если бы весь день рубить дрова или стоять у плиты, ни разу не присев и даже не поев.

— Меня едят, — хихикает Поттер, прижав Драко за плечи к себе и чувствуя, как тот тянет из него силы, вдыхая его эмоции вместе с каждым вздохом.

— Жаль, не буквально, — как-то машинально отзывается Снейп.

— Могу и буквально, — лениво зевает Драко, уткнувшись носом в шею Поттера. — Он вкусный, даже если его не жарить.

— Эй! — возмущается Поттер, но скорее потому, что не согласен стать чьим-то ужином.

— Мистер Малфой, — а вот Снейп подумал еще и о чем-то крайне пошлом, что повеселило Драко, потому что заставить смущаться Снейпа дорогого стоит. — Вы закончили? Можем теперь вернуться в школу, пока нас не хватились?

— Не, не хватятся, пока мы не переступим порог здания школы. Вместо нас там пока спят наши копии, — самодовольно ухмыляется Поттер, подсовывая Драко чашку с горячим чаем. — Да и у нас есть еще пара дел.

Снейп едва не давится чаем от такого заявления Поттера. Видимо, он совсем забыл о том, с какими фокусами они его сопроводили до Тайной комнаты. Драко тихо хохочет в кружку, ощущая аромат бергамота. Сделав пару глотков, он отдает кружку Поттеру, а сам удобно устраивается на его руках, улегшись едва не как в колыбели. Закрывает глаза и погружается в дрему. Тонкий аромат шалфея от кондиционера для белья и сандала, исходящий от тела Поттера, расслабляет и успокаивает. Сейчас этот дом — самое безопасное место из всех. Отсюда их никто не вытащит, не приложив максимум усилий или не стребовав со Снейпа разрешение войти. Даже Реддлу придется потрудиться, чтобы войти. И потому отчасти ни он, ни Поттер не хотят уходить отсюда так скоро. Ночь только началась.

— Профессор, надеюсь, вы не торопитесь, — тихо произнес Гарри, аккуратно убрав упавшие на лицо Драко пряди волос. Его пальцы скользят по скуле и лбу с такой нежностью и заботой, что это не укрывается даже от Снейпа. — Мы ужасно устали, а тут сейчас лучше всего. Дайте нам час, — Гарри кладет ладонь на подлокотник и, влив в него немного магии, модернизирует до полулежащего кресла. — Я все верну обратно! Просто… часик, — почти умоляюще взглянув на Снейпа, Поттер на мгновение видится ему тем же мальчишкой, что он был раньше.

Снейп молча отмахивается и возвращается к чтению газеты, прекрасно понимая, что он больше не вправе решать что-то за них. Гарри улыбнувшись, укладывает Драко к себе на грудь удобнее, стараясь не разбудить того. Впрочем, Малфой еще не спит, дремлет, слыша и чувствуя, что они говорят, и все еще видя из-за магии, которой он пропитал стены. Поттер связал магией Питтегрю, и тот не очнется еще долгое время. Останется только перенести его отсюда в школу. Крысы должны жить в подвалах. Но сейчас Драко был искренне благодарен Поттеру за внимательность и, прильнув к его шее губами, чуть нежится на его плече, как котенок. Горячие, но не обжигающие, скорее согревающие, как утреннее весеннее солнце, руки Поттера обхватывают его покрепче, и сам Гарри едва не мурчит от их близости.

Истинное блаженство: чувствовать, слышать и видеть самого дорогого человека, находящегося в безопасности! Разумеется, они не расслабляются до конца, но крайне давно не могли позволить себе секундную передышку. В какой-то момент они все же погружаются в дрему. Снейп накрывает их пледом. Становится холоднее, а в его доме никогда особо не топится камин. И, кем бы они ни были, для Снейпа сложно перестать считать их мальчишками. Гарри сквозь сон бурчит «спасибо», тут же засыпает обратно, чем едва не пугает Снейпа. Он никак не ожидал услышать когда-нибудь от Поттера «спасибо», ведь в его представлении Гарри не может быть благодарным. Однако, теперь его представления и знания потерпели изрядную бойню с памятью Гарри и Драко. Его мир вряд ли станет прежним, но, по крайней мере, он единственный, кто способен стойко вынести все то, что пережили они с Гарри. И все же, для него трудно видеть в них тех, кого он видел в своем крайне долгом сне.

Спустя час Драко впервые будит Гарри легким поцелуем в уголок губ. Едва открыв глаза, Поттер тут же сгребает Малфоя в охапку и прижимает к себе, бурча что-то о том, что совершенно не хочет вставать. Драко его понимает и не торопит, потому что знает, что Гарри сам спустя мгновение отпустит его и соберется с силами. Что и происходит. Он сам сгребает для Малфоя пару флаконов с зельем, распихав по карманам, первым обнаруживая, что Снейп тоже решил вздремнуть, поставив себе будильник. Отключив будильник и укрыв Снейпа, они с Гарри направляются дальше. Этой ночью им нужно успеть совершить еще одно небольшое дело, чтобы продолжить начатое.

Они выходят из дома, Поттер без промедления прижимает Драко к себе, и они трансгрессируют. К слову, формула трансгрессии тоже весьма забавная, и в действительности, если не знать местности, крайне опасная. Но даже если ты бывал когда-то уже в том месте, куда переносишься, нужно быть уверенным, что там не произошло масштабных перемен, иначе можно оказаться не в самой приятной ситуации. В чем-то магглы правы со своей телепортацией: стать частью стены просто из-за малейшей ошибки или лишиться части тела — так себе удовольствие.

— Они опять разбежались, — вздыхает Поттер, провожая взглядом развевающиеся на ветру плащи дементоров, как только они оказываются на берегу острова в Северном море. — Как же они тебя боятся.

— Почему сразу меня? Может, это от тебя они в таком восторге, что не могут скрыть своего воодушевления и разбегаются в поисках приветственного подарка? — заворачивает Драко, едва проглотив противное зелье, помогающее ему успокоить желающий вывернуться наизнанку желудок и отняться ноги. — Я всем сердцем люблю неспешные пешие прогулки! — восклицает Малфой, как только зелье начинает действовать.

— У тебя есть сердце? — усмехается Поттер в ответ, решив вернуть Драко его шутку, аккуратно отпуская его из рук, потому что прекрасно знает, как на Малфоя действуют подобные переходы и даже простой полет на метле.

— Разумеется, есть. Твое, например, — не удерживается Малфой от ехидства, наблюдая, как Поттер сначала хмурится, а потом расплывается в довольной улыбке.

— Я весь твой, мой Дракон! — он пытается изобразить изящный поклон, но едва не спотыкается и вызывает у Драко безудержный смех.

Отсмеявшись, они все же направляются к огромному треугольному зданию. Охраны как таковой по ночам тут нет. Спящий и уставший, даже аврор может стать жертвой особо наглого дементора. Азкабан встречает их уже в который раз, но остается непоколебим. Слегка обваленный с одной стороны, он все еще впечатляет свой мощью.

В первый раз, когда сила в них едва зародилась, они прибыли сюда с целью проверить догадки. И с того раза Поттер не устает наслаждаться видом улепетывающих от них дементоров. В тот раз он предположил, что Драко их напугал, потому что обладает силой, схожей с той, что и у дементоров, только он питается не только страхом, но и множеством других эмоций и энергией. После чего какое-то время называл Драко энергетическим вампиром, полностью уверившись в той догадке, что они больше не люди, как таковые. Сейчас тоже не против так назвать, но шутка устарела и былых эмоций не вызывает. Уже потом Малфой узнал, почему тот так уверен, что боятся они именно Драко. Оказалось, Поттер до этого являлся сюда один за подтверждением другой теории и дементоры от него не разбегались, впрочем, и близко тоже не подходили. А вот теория оказалась правдивой. Камень, из которого сделано само здание, был пропитан кровью самых разных людей. Там были и магглы, и маги, в которых подозревали не просто в темной магии, а в «грязной». Азкабан стоит уже множество лет, являя собой неприступную крепость. Но лишь после того, как они соприкоснулись с ним, узнали правду...

Люди боятся таких, как они — обладающих неподконтрольной силой. «Грязной», потому что она считалась демонической. Таких людей называли «монстрами», «грязными», «уродами», «чертями» и даже «червями». Эпитетов было не счесть. Нападкам подвергались все хоть как-то заподозренные в такой магии, без палочек и посохов, без посредников, чистой, как ее называет Поттер. И нашли способ, как их уничтожать.

Едва стоило кому-то заподозрить в грязной магии любого, будь он двухнедельным младенцем или же престарелым магом, да хоть оборотнем, великаном или гоблином, а то и просто жертвой природной шутки, их моментально всячески вылавливали, сваливали в яму и забивали камнями. А если не получалось, то это только сильнее усиливало страх перед такими людьми. И каждый считал должным бросить камень в такого, притом причастность к магии проверяли весьма разными методами. Кто-то вкалывал раскаленные иглы в родинки и бородавки, кто-то надевал терновые венцы, а кому-то доставалось и того хуже. В сказках полно различных методов, хотя и не все сказки правдивы. Раньше такие рождались сплошь и рядом. Да и не особо разбирались, правда они «грязные» или нет. Их ловили и убивали, а камни же потом использовались, как обереги. Считалось, что заложить такой камень в фундамент дома — залог защиты от всякого зла и нечисти. А в результате такие дома горели вместе со своими хозяевами.

Но однажды появился один умелец и предложил собрать все эти камни в одном месте и выстроить из них здание, куда потом и будут запирать таких вот «грязных». Только камней хватило лишь на фундамент. Но умелец без труда нашел нужный камень, что будет впитывать в себя силу из фундамента и тем самым станет частью этих камней. Камень, из которого строили само здание, не только впитывал, но и удерживал эту энергию и силу, не выпуская ее за пределы самого здания. Правда, построили они огромный колодец треугольной формы подальше от людских поселений, куда все так же сбрасывали «грязных». А спустя десятки лет возле этого здания появились дементоры. Кто-то говорил, что это наполненные гневом и ненавистью души невинных, кто-то уверял, что это жаждущие мести души всех убитых. И способности дементоров лишь сильнее пугали и страшили народ. Правда, дементоры держались группами, их присутствие всегда можно было ощутить, поэтому люди потрудились и нашли способы защиты от них.

Шли года, текли реки, планета сбилась со счета оборотов вокруг собственной оси, и это здание приобрело славу лучшей тюрьмы в мире. Мир медленно приближался к тому, какой он ныне, старые страхи и легенды забылись, как забываются имена дальних предков. Но до сих пор это здание стоит крепче, чем все здания в мире. И до сих пор дементоры, да и само здание наводит ужас на простых людей. Даже сейчас, если маггла привести на остров, он и без дементоров будет чувствовать себя пойманным в лапы дикого зверя, страшнее которого в мире нет никого и ничего. Потому маги скрыли остров от глаз, ведь стали ходить слухи, что этот остров едва ли не проход в ад! Смешно, что этот ад выстроили сами люди. И Драко, как и Гарри, находиться рядом с этим зданием неприятно. Они оба ощущают исходящую от него вонь смерти, ужаса и боли, невольно окунаясь в глубины собственной памяти. Поттер даже как-то сказал, что не будь дементоров, заключенные бы все равно сходили с ума от долгого нахождения тут. Дементоры же живут за счет неугасающей здесь злобы. Питаются они хорошим? Вряд ли, скорее страхом, заставляя человека погружаться в самые пучины отчаяния и боли. Но ад у каждого свой, и не у всех есть рай, чтобы защититься.

Спустившись вниз, они даже не особо скрываются, ступая в полной темноте по выстроенным ступеням вдоль камер. Им нет нужды скрывать свое присутствие, как и оповещать всех, кто нанес столь поздний визит. Лестницы, ведущие вниз кругами, обходят все три стены. За множество лет здание претерпело изменения, но все еще остается похожим на глубокий колодец треугольной формы. Вот форма осталась загадкой, почему треугольник, так никто и не понял, но это и не столь важно.

— Кто ходит… в гости… по утрам, — тихим, спокойным и пестрящим каким-то детским озорством голосом, Поттер запевает одну из любимых песенок. Вот только мотив у нее скорее вкрадчивый, словно вокруг сгущается туман, медленно подкрадываясь все ближе и ближе, скрывая в себе сотни опасных тварей. — Тот… поступает мудро! Известно всем. Тарам-парам. На то… оно и утро! — делая между словами паузу, как акцент, Поттер все тише ступает по ступеням, и даже у Драко сердце в груди трепещет от восторга. — Не даром… солнце в гости к нам. Всегда приходит… утром. Тарам-парам, тарам-парам. Ходите. В гости. По. — на долгих три удара сердца было тихо. — УТРАМ! — резко вскрикивает он, наполняя свой голос жуткими и хрипящими, как низкий звериный рык, нотками.

Вскрики от резкого звуках глохнут среди разносящегося эхом голоса Поттера.

Они останавливаются возле первой камеры в их списке. Амикус Кэрроу. Поттер хотел бы устроить представление, но они пришли с более изощренным планом. Драко разрушает замок, и дверь тихо скрипнув, открывается. Весь Азкабан замирает в ожидании, полностью обратившись в слух. Тьма и тусклый свет луны не позволит им разглядеть даже лиц их с Гарри, а потому для них останется тайной этот кошмар. Драко облизывает и закусывает клыками кончик языка, смотря на первую жертву.

Амикус Кэрроу, широко распахнув глаза, смотрит на стоящих перед собой, но не может видеть их лица. В не состоявшемся прошлом или будущем, смотря с какой стороны взглянуть, он был тем, кто первым покусился на того, кто не может ему сопротивляться. Малфой до сих пор помнит, как перекосило его рожу от блаженства, когда он насиловал Нарциссу. Драко набирает в легкие тяжелого от смрада воздуха и медленно выдыхает. Комнату, несмотря на открытое окно, в тот же миг заполняет льдом, покрывающим стены тонкой пленкой. Само здание отзывается на магию Малфоя, резонируя и усиливая ее. Кэрроу, поднявшись, пытается храбриться. Бессмысленно. Что он может без палочки? Маги. Все свалили на магию и руки пачкать не привыкли. В этом их самая большая ошибка. Но если сейчас он все еще может бороться со страхом, то, когда с противным металлическим скрежетом Поттер вырывает прут из решетки, он деревенеет от ужаса.

— Однажды десять негритят, — Драко разворачивается и выходит из камеры, начав читать давно приевшуюся ему считалочку. Он произносит слова мягко, словно читает его перед детьми, — уселись пообедать. Один из них закашлялся, — сквозь его голос по Азкабану пронесся тихий вскрик и звон металла о камень — Поттер с силой вонзает прут в голову Кэрроу. Запах крови тут же заполняет легкие. — И их осталось девять.

С каждым его выдохом стены здания покрываются изморосью, поднимающейся выше и выше. Постепенно захватывая в свой ледяной плен все здание. Он подходит к следующей камере, все так же разрушая замок в труху, и тихо толкает дверь. По Азкабану уже ползут тихие шепотки, попытки докричаться до них с Поттером, стребовать ответа, кто же они такие.

— Однажды! — вскрикивает Малфой, перекрывая гвалт поднявшихся голосов, и снова становится тихо. — Девять негритят уснули очень поздно, — он проходит в камеру и склоняется над дрыхнувшим без задних ног Джагсоном.

Этого мог поднять только толчок в плечо или любое другое прикосновение, что Драко и делает — легонько пинает того в бок. Джагсон вскакивает, уже намереваясь разразиться гневом и руганью, но замирает, видя в тусклом свете луны лицо Малфоя. Драко встает так специально, чтобы он смог узнать его.

— Ты?! — при виде Драко недоверие Джагсона сменяется озарением, и он уже думает, что тот пришел вызволить его, но…

— Один из них так и не встал, — продолжает Малфой, глядя на того с легкой ухмылкой, подойдя ближе и коснувшись его груди ладонью. — И их осталось восемь, — заканчивает он строку, и в следующий миг лицо Джагсона покрывается потом и ужасом.

Он начинает задыхаться, хватает Драко за руку, но силы из него уходят столь же быстро, как испаряется влага на солнце. Драко сжег его легкие до пепла прямо в его груди. Глаза краснеют, с уголка губ стекает ручеек крови.

— Джагсон? Кто это такие? Кто здесь?! — разносятся эхом голоса, пытающиеся противостоять страху, заполняющему и так свою вотчину.

Джагсон и хотел бы им ответить, только он и слова произнести не может. Легких для этого нет, а без воздуха, кричи не кричи, голосовые связки и звука не издадут. Мучительная смерть. Достойная для такого, как он. Даже кашлять не может. Драко смотрит на его искореженное непониманием и ужасом лицо и не чувствует ничего. Даже удовольствия. Разве что от его эмоций, но это словно подать голодающему месяцами крошку хлеба — ровным счетом ничего!

Джагсон любил пытки. Всегда любил смотреть, как его жертва мучается в агонии, а потом ослаблял хватку на шее или доставал из воды, а то и просто убирал руку с лица и все повторял: «Я сохранил тебе жизнь, сохранил! Ты должен быть мне благодарен» с противной улыбкой на губах и возбуждением во взгляде. А сейчас в его глазах читается мольба о помощи и спасении. Но Драко просто разворачивается и выходит из камеры, когда тот уже теряет сознание в попытке дотянуться до него рукой.

— Потом восьмерка негритят по Девону бродила, — произносит он, когда они под гробовую тишину подходят к следующей камере.

За дверью их уже ждет Герберт Гойл, отец Грегори. Он без особого страха смотрит на вошедших, будто готовый кинуться на них в тот же миг, как только они поднимут палочки. И кидается, в попытке спастись и сбежать. Вот только Поттер отскакивает назад, не дав этим Драко даже подойти ближе, и закрывает камеру с хлопком. Гойл врезается в решетку, пытаясь схватить их. Свет на мгновение озаряет лицо Поттера, Гойл теряется, не веря тому, что видит. Поттер приветливо ему машет ручкой и со всей силы бьет по решетке, прилагая максимум магии. С жутким грохотом и содроганием решетку вырывает из стен с корнями и впечатывает в стену так, что Гойла нарезает на куски. Громкий хруст костей, как крошащиеся сухие листья под ногами, и разрывающейся плоти разносится эхом по всему зданию. В их сторону отлетают брызги крови, ошметки мозга и даже кожи. Поттер едва ли не душ принимает из всего этого, а, развернувшись со своей безумно счастливой улыбкой, может напугать кого угодно. Драко привычно стряхивает с его лица мусор и стирает кровь, чувствуя огромную разницу между тем, когда лицо Гарри заливает его же кровь или чужая. Сейчас Драко спокоен, несмотря на то, что от Поттера веет азартом, а вокруг них витает страх. Когда же Гарри истекает кровью, а не заляпан ей, внутри все переворачивается.

Поттер, чуть понежившись щекой в ладони Драко, оставляет легкий поцелуй на запястье и выскакивает из камеры.

— Один остался там совсем, и их осталось семь, — вздыхает Малфой, разворачиваясь и направляясь дальше, не испытывая к рубленому мясу никаких эмоций. — Семь развеселых негритят по тросточке купили. Один взмахнул — неловкий жест, — Драко взмахивает рукой, ледяная волна магии пролетает сквозь решетку, и Алистер Крэбб падает замертво от разрыва сердца. — И вот их стало шесть.

Старшие Гойл и Крэбб не поддавались страху по причине рожденной вперед них тупости. Потому убивать их было даже скучно. В других камерах тихо, словно никого не было. Притаились, как мыши, тихо молясь: не узнать, кто же там ходит. Драко вдыхает полной грудью, наслаждаясь этой какофонией страха, ужаса, любопытства и осколков смелости. Он словно сам стал дементором, чувствуя, как внутри все покрывается льдом, но не сковывающим и не обжигающим, а приятным. Он звенит в его крови, как горный хрусталь, лаская слух и разжигая в груди пламя лишь ярче. Поттер ускакивает вперед, разделываясь с теми, с кем хотел поквитаться сам. Хотя поквитаться — громко сказано. Они не преследуют цели мести. Вовсе нет. Они лишь жаждут покоя. А пока живы Пожиратели, покоя им не видать. Впрочем, убивать всех они так же не собираются.

— Теперь шестерка негритят на пасеку забралась, — Драко подходит к камере, в которой сидит тот, кого Драко не хочет видеть никогда.

Личный кошмар наяву — Родольфус Лестрейндж. Он стоит напротив двери и с наглой улыбкой смотрит вперед, словно готов встретить свою смерть. Драко на мгновение замирает напротив него и смотрит в глаза. В них плещутся адреналин и едва ли не экстаз. Странно, что Беллатрикс вышла замуж именно за него, видимо, брак был не просто по договоренности, но и против воли.

— Но одного ужалил шмель, — произносит Драко, подходя ближе, и позволяет Родольфусу схватить себя за шею.

Его потная и грязная рука сжимает все сильнее и сильнее, будто уверенный в том, что сможет убить. Драко едва не смеется, видя сейчас перед собой не более сильного и противного мужика, а просто мусор. Человека, что и человеком назвать нельзя. Зная, на что он способен, что может делать и как поступать. Драко поднимает руку и приставляет ему ко лбу пальцы, как пистолет.

— И пятеро остались, — тихо хрипит Малфой, но его голос эхом разносится по камере.

А в следующий миг Родольфус Лестрейндж мешком падает к его ногам. Драко брезгливо отталкивает его от себя и отряхивает руки, поправляя ворот водолазки. Он его не убил. Просто повредил рассудок, зародив процесс гниения его мозгов. Он будет умирать медленно, но не сможет объяснить никому, что с ним происходит. И даже если медики найдут причину, остановить процесс уже не смогут. Легче будет добить.

— Пять самых строгих негритят суровый суд вершили, — заполняя своим голосом тишину и редкие вскрики о помощи, Драко вышагивает к следующей камере, передвигаясь привычно бесшумно и тихо. Это в школе ему приходится специально ронять вес на пятки, чтобы чеканить шаг. Он останавливается возле двери, разрушает решетку целиком и шагает внутрь. — Приговорили одного — и стало их четыре.

Взмах руки, и кинувшийся на него Эйвери вспыхивает изнутри. Человек уже хранит в себе все необходимое для взрыва, остается только соединить нужные элементы и подорвать. Воздух тут же заполняется запахом горелого мяса, а в памяти всплывает неприятная картина, в которой им с Поттером не приходилось брезговать ничем. И единственное, что Драко понял из всей их никчемной жизни, что человек — такое же мясо, как и любое другое животное. Все зависит от того, как приготовить. Впрочем, если захочешь выжить, согласишься даже с собственной рукой расстаться, если припрет.

— И вот четверка негритят пошла плескаться в море, — Драко лениво смотрит на то, как Поттер заполняет камеру водой до самого потолка, а все попытки находящегося внутри Треверса вырваться заканчиваются на том, что он не может даже руку просунуть ни сквозь решетку на окне, ни сквозь решетку двери. — Попался на крючок один — и их осталось трое, — он проходит мимо камеры до того, как Поттер отпустит воду, что ливневым потоком низвергнется по ступеням вниз. — Явилось трое в зоопарк, медведь гулял на воле, — задержавшись лишь на мгновение, Драко взращивает за какие-то секунды сталактиты и сталагмиты, которые тут же прошивают и разрывают Алекто Кэрроу, как если бы та попала в забитую до отказа зубами пасть. — Прихлопнул лапой одного — и их осталось двое.

Малфой тут же направляется дальше, останавливаясь возле камеры с Рабастаном Лестрейнджем, но лишь потому, что там пахнет смехом. Лестрейндж, оставаясь в шаге от смерти, смеется. Реддл собрал себе удивительную компанию безумцев.

— Неужто малыш научился пачкать руки? — вдруг произносит Рабастан, но его натянутая бравада в голосе дрожит, а смех оказывается нервозным.

— Два негритенка вслед за тем на солнышке лежали, — усмехается Малфой, не отвечая на его слова.

— Внезапно выстрел прогремел — и одного не стало, — заканчивает за него Рабастан, шагнув к нему вперед. — Ты совсем вырос. Уверен, твой отец будет гордиться тобой, — улыбается он, вглядываясь в глаза Драко.

Не боится. Он его не боится! Какая прелесть! Бахвальство из него так и лезет. Готовый к смерти с момента встречи с ней, не боится умереть. Драко облизывается, и Рабастан тут же падает подкошенный Петрификусом Тоталусом. Его хочется убивать медленно, наслаждаясь каждой каплей крови. Малфой вальяжно проходится по камере, стягивая перчатки и отращивая звериные когти. Усевшись на его живот, Драко проводит острым, как лезвие, когтем по щеке Рабастана. А тот внутренне хохочет! Хохочет, потому что к его горлу медленно подкрадывается истерика.

Что Драко узнал из курса «Волдеморт пришел к власти»? О, многое. К примеру, как вскрыть грудную клетку и не дать человеку умереть. Как срезать с него кусок мяса до кости так, чтобы жертва не потеряла сознание. Рабастан Лестрейндж крепкий мужик, должен долго продержаться, и Драко собирается немного пошалить. Оставить весьма пугающее и жуткое зрелище и аврорам, и Пожирателям. А точнее, Волдеморту.

Опустив руку на его шею, Малфой чуть надавливает когтями и тянет руку вниз, оставляя алые борозды на коже. Ткань тюремной рубашки рвется под его руками, треща громче, чем кости. Оголив его грудь, Драко делает тонкий, почти хирургический, надрез ровно посередине груди и тут же впивается в него ногтями. Парализованный, с притупленным чувством самосохранения, Рабастан чувствует только боль и может видеть, с каким безразличием и толикой наслаждения Малфой вскрывает его грудную клетку. Надламывая магией ребра где-то в середине, Драко просто вытаскивает их из его тела, складывая в его же руки. Аккуратно вынимает и грудину, засовывая ее в рот Рабастану. Но на этом все заканчивается, едва он почувствовал вкус собственной крови, как он теряет сознание. И вот непонятно, от боли, от вкуса крови или же от того, что сам себя на вкус попробовал.

Малфой хмуро смотрит на переставшего дышать Рабастана и чувствует разочарование. Не такие они и крепкие на деле оказались. Зевнув, Драко повреждает его внутренние органы. Собирает обратно его кости, сращивая их, но не восстанавливая его целиком, тем самым оставляя ему максимум сутки для жизни. Вытирает руки о лоскуты рубашки, поднимается и направляется дальше.

— И вот один, совсем один! — произносит Драко, сытый и почти довольный, подходя к последней камере. — Тоской сердце сжало. Пошел повесился и он, и никого не стало, — закончив стишок, Драко смотрит на своего отца, стоящего у окна и хмуро смотрящего на него.

Драко открывает камеру и входит внутрь. Они молчат. Поттер стоит рядом, прислонившись спиной к решетке. Запах крови бьет по лицу, словно хлыст, но никто не морщится. Они с Поттером сейчас представляют малоприглядное зрелище, потому Люциус скорее уж не желает верить в происходящее, чем напуган или растерян. Он даже в кошмарном сне не мог себе представить, что его сын окажется в таком месте, в таком виде и будет творить невесть что.

— Я не знаю, кто вы, — произносит Люциус, чувствуя смутную неуверенность в собственных словах. — Но я хочу лишь понять, зачем?

— Все узнаете, мистер Малфой, вы все узнаете, — оскаливается Поттер, запустив небольшой огненный шарик под потолок, чтобы света было побольше, и Люциус смог рассмотреть их получше. — Может, я? — обращается он уже к Драко.

— Я сам, — покачав головой, Драко подходит к отцу и протягивает ему руку. — Так надо, — произносит он ровно и спокойно, ожидая, когда Люциус сам возьмет его за руку.

Люциус не может не узнать его. Ему не хочется признавать, что это действительно его сын, и сомнения разрастаются в его душе бурным потоком. Они смотрят друг другу в глаза долгих десять ударов. Ровно десять ударов сердца, и Люциус неуверенно сжимает пальцы собственного сына. Драко слабо улыбается, облегченно выдыхая. Он сжимает руку отца и в следующий миг подхватывает начавшего падать Люциуса, не давая тому упасть на пол. Драко аккуратно опускает бессознательного Люциуса на пол и делает то, что не хотел бы, но должен. Пара сломанных ребер, гематомы по телу, как если бы его били. Сломанные ноги, раздробленные пальцы правой руки. Парализует всю нижнюю часть тела. И вкладывает ему в голову пару ложных воспоминаний. Теперь все идеально похоже на пытки.

Луна плавно опускается к горизонту, сообщая о надвигающемся рассвете. Поттер подхватывает Драко на руки и взмывает вверх. Эта его позаимствованная способность Реддла ужасает. Малфой любил летать на метле, но вот Поттер неуправляем, и то, как он иногда летает, оставляет желать лучшего. Но, по крайней мере, это самый удобный способ передвижения, если не учитывать трансгрессию. Они вылетают из здания, опускаясь на берег, и уже оттуда Поттер трансгрессирует в дом Снейпа. Тот, уже проснувшийся, несколько раздраженно вертит в руках оставленную ими записку: «Скоро вернемся, дождитесь». Но услышав их шаги, тут же вскипает от злости.

— Скоро, в вашем понимании, это сколько в часах? — рычит он, зажигая свет в гостиной, что делает зря. Едва Снейп видит их в пыли и крови, как теряется, но совладав с собой, тяжко вздыхает. — Ванная в вашем распоряжении, — сухо произносит он, уже поняв, что кровь не их и что утром узнает крайне много неприятных вещей.

* * *

Уже третий день, как Хэллоуин закончился, а школа все еще пребывает в каком-то воодушевленном состоянии. Еще бы, это же профессиональный праздник магов, возможность поноситься по Хогсмиду и праздник призраков. Некоторым, к слову, удавалось там побывать. На «смертинах», правда, но какая разница? Драко до сих пор не может сдержать улыбку, вспоминая рассказ Поттера о том, как он спустился на праздник к Почти Безголовому Нику. Ощущения точно были незабываемые. Но этот Хэллоуин стал кровавым в буквальном смысле этого слова. Драко только что вышел из кабинета Дамблдора вместе с Теодором Ноттом, Винсентом Крэббом и Грегори Гойлом, что выглядели еще более подавленными, чем сам Малфой. Впрочем, это только помогает ему прочувствовать весь спектр сейчас необходимых ему эмоций.

— С вами все хорошо? — вопрошает Паркинсон, едва они заходят в гостиную.

— А ты можешь считать это хорошим? — Нотт вздергивает бровь и бросает ей в руки номер «Пророка», что только завтра утром выйдет в продажу. Он достался им от Дамблдора, в кабинете которого был тяжелый разговор с министром и матерями.

Она уже хочет вспылить и высказать ему пару ласковых, но Теодор просто проходит мимо нее и, хлопнув дверью в комнату, закрывается там. Крэбб и Гойл впервые пропускают ужин по собственной воле и это уже кажется окружающим ненормальным. А уж если учесть, что они просто усаживаются в кресла и смотрят в одну точку перед собой, и вовсе пугающим. Дафна подходит к Пэнси отбирает у нее газету, где на первой же странице натыкается на весьма пугающую статью.

«Нападение на Азкабан!

МИНИСТЕРСТВО ОПАСАЕТСЯ, ЧТО МЕСТЬ ПОЖИРАТЕЛЯМ СМЕРТИ СОВЕРШИЛ БЕГЛЫЙ СИРИУС БЛЭК.

Вчера поздно вечером Министерство магии сообщило, что в хэллоуинскую ночь было совершенно нападение на Азкабан.

В ходе беседы с репортерами у себя в кабинете министр магии Руфус Скримджер подтвердил, что в ночь на первое ноября в Азкабан пробралась группа неизвестных, совершивших нападение исключительно на пойманных Пожирателей Смерти.

— С таким мы сталкиваемся впервые, когда вместо побега Пожирателей буквально убивают в тюрьме, — заявил вчера вечером министр Скримджер. — Сейчас мы не можем с точностью утверждать, кто именно это был. Но это проникновение весьма схоже с побегом Блэка три года назад. Потому есть вероятность, что только он мог ворваться в Азкабан в желании мести или же направленный туда Тем-Кого-нельзя-Называть, пользуясь их невозможностью к сопротивлению.

- Вы считаете, что таким образом Блэк и Тот-Кого-нельзя-Называть отомстили за ошибку в нападении на министерство в июне? Кто-нибудь выжил? Они могут сообщить, кто именно напал на них?

- Мы не уверены наверняка, так ли это, но и отрицать такую возможность не можем, — хмурился Скримджер, не слишком желая отвечать на этот вопрос. — Выжившие есть. Мы занимаемся тщательным расследованием и прилагаем все силы к задержанию преступников. Настоятельно просим волшебное сообщество проявить терпение. Мы обязательно найдем и накажем преступников».

— Драко, это… — Дафна не может найти слов, чтобы спросить, и Малфой натянуто ухмыляется.

— Он жив, как и отец Тео. А вот, — он опускает взгляд на Крэбба и Гойла, полностью погрузившихся в свои мысли, и просто качает головой.

— Ужас какой! — восклицает Пэнси, только что дочитав статью. — Как думаешь, это реально сделал Блэк? — тихо спрашивает она с легким замиранием, потому что ее родителям явно повезло в том, что они не столь отъявленные последователи Реддла.

— Понятия не имею, — морщится Драко в отвращении. — Но по словам Дамблдора, то, что произошло в Азкабане — верх жестокости. Даже Тот-Кого-нельзя-Называть не совершал подобного! — восклицает он. — Это было просто…

— Как арбуз, — вдруг произносит Грегори, все так же смотря в одну точку невидящим взглядом. — Раздавили, как арбуз.

— Мамочки! — ахает Паркинсон, чья бурная фантазия уже разрисовала ей эту картину в красках. — Кто? Кто мог такое сделать?! — ужасается она, глядя на Драко. — Кем надо быть, чтобы такое совершить?

— Монстром? — усмехается Драко, тут же тяжело выдыхая и направляясь к себе в комнату, едва сдерживая улыбку от того, какое представление получилось. А ведь это только начало!