Этот странный случай со спасенным котёнком стал, наверное, лучшим событием за последние месяцы. Хан не ожидал, что кто-то придет ему на выручку. Тем более, не ожидал, что ему позволят остаться переночевать (хотя и надеялся в глубине души). Когда к Минхо позже пришел приятель, Джисону показалось, что его или выгонят сейчас из квартиры к чертям собачьим или выебут прямо на кухонном столе. Особенно, когда Банчан заявился с самым мрачным ебалом на свете и лентой презервативов. Но всё обошлось. Он даже не испугался по-настоящему - не успел, слишком поглощенный тупой пульсирующей болью во всем теле. Она же разбудила его ближе к утру, и он обнаружил Банчана за ноутбуком с открытым треком.

У Хана тогда не то что ёкнуло сердце - кишки перевернулись и затанцевали брейк-данс. Он слишком давно не видел этой программы, с десятками разноцветных дорожек и сотнями настроек. Он, оказывается, соскучился. И сейчас мог только наблюдать, как в ней работает едва знакомый ему человек. Ощущение было приблизительно такое же, как если бы кто-то взял твой музыкальный инструмент, пока у тебя переломаны пальцы и ты сам играть не можешь. Завидно, чуть-чуть зло, но приятно слышать родные звуки. До самого пробуждения Минхо он просидел на полу у ног Чана, слушая снова и снова фрагменты трека и совершенно бешеным усилием воли не влезая с непрошенными советами. 

Потом ему позвонил Хёнджин, сказал, что срочно нужна помощь в клубе, и пришлось пешкарить к этому грёбаному отелю в надежде заработать копейки, не подставив никому задницы. Он, действительно, заработал себе на пару обедов, намыв посуду после какого-то банкета. Делать это с обожженной рукой и адски ноющим телом, было тем ещё испытанием. Но кто знает, когда в следующий раз он сумеет заработать? После этой короткой срочной смены Джинни сжалился над ним и повел к себе. Разумеется, никаких лекарств в аптечке не обнаружилось, потому что в любой непонятной ситуации Хёнджин прибегает к нетрадиционной медицине. Так что уже через полчаса после прихода к приятелю, Джисон сидел с отвратительного вида самокруткой и исписывал первый попавшийся лист текущим в его голове текстом. Грёбаный трек Банчана вертелся в его голове с ночи. Текст формировался кусками, пока, наконец, знатная доза травы не заставила все эти куски склеиться воедино. Разумеется, он не запомнил всё в треке до деталей, там придется править и править, но костяк получился слишком хорошим.

Он не мог оставить это при себе. Ему нужно было отдать это законному владельцу, и Хан выскочил из скромной квартирки как ошпаренный, так что Хёнджин не успел даже спросить у него, какого хера. По дороге пытался найти в телефоне номер своего спасителя, пока не вспомнил, что не записал. Прибежав к нужной квартире, он не надеялся даже, что кто-то вообще подойдет к двери. Но, что самое удивительное, Минхо впустил его. Только протрезвев, Джисон понял, насколько странно это было с его стороны - впустить в дом блядь с улицы, ещё и хорошенько дыманувшего. Но это стало совсем неважным, когда Чан выдал внезапное “это, твою мать, ахуенно” и поцеловал его в лоб. Вряд ли кто-то, кроме самого Хана, придал значение этому жесту, а его в тот момент разъебало на тысячи маленьких Джисончиков, потому что он не помнил, когда в последний раз получал такие ласковые поцелуи. Когда в последний раз кто-то говорил ему, что то, что он делает, ахуенно, вне контекста постели. Каким чудом он тогда вырвался из захватывающего потока мыслей и уселся работать с Чаном, он сам не знает. Наверное, только трава не позволила ему залипнуть на одной эмоции слишком надолго.

И эту бессонную ночь за треком он запомнил, наверное, на всю жизнь. Работать с Крисом над музыкой оказалось чем-то вроде божьего благословения, потому что это было слишком хорошо. Разумеется, они спорили, но Хан каждый раз напоминал себе, что просто прибежал с текстом на чужую музыку и нечего врываться в чужое творчество так нагло. Скорее всего, это и спасло их от возможных серьезных конфликтов. Результат оказался чертовски хорош. Теперь осталось, чтобы это кто-то достойно исполнил на сцене. 

Потом наступило утро, и его вежливо выпроводили. Работать в состоянии избитого щенка было бы как минимум глупо, как максимум опасно для жизни, поэтому нужно было искать, где переночевать. Он мог бы напроситься к Хёнджину, но, говоря откровенно, они не так уж близки. К тому же, не хочется нарушать их с Чанбином совершенно гармоничное уединение. Да и вообще, злоупотреблять чужим гостеприимством - плохая привычка. В какой-то момент, когда тебе, действительно, нужна будет помощь, тебе могут отказать, потому что “сколько уже можно?!”. Хан нашел свободную койку в хостеле, заплатил на пару ночей вперед (благо, денег на это хватило, спасибо за подработку в отеле) и бессовестно проспал или провалялся с местным вай-фаем несколько дней. Не то чтобы все синяки сошли - вовсе нет, они стали выглядеть ещё стремнее и каждое прикосновение всё ещё причиняло ноющую боль, но ему нужно было заработать, чтобы дальше платить хостел. 

Ещё несколько дней он провел в коматозе из серии “пробежаться по местным заведениям и подзаработать, раздавая флаера, сдыхать к вечеру от боли во всем теле, вырубиться в хостеле на приличное количество часов, проснуться, пробежаться по местным…”

Потом ему позвонил Хёнджин и заявил, что в клубе скоро будет, как он выразился, “туса важных дядек”, так что нужны официанты. К сожалению, на вопрос, правильно ли он понимает значение слова “официант”, ему ответили “да, мастер на все руки, вроде тебя”. И Хан был отказался. Честное слово, отказался бы, будь в его кошельке хотя бы немного больше, а в сумме, которую можно заработать за один вечер, хотя бы на один нолик меньше. 

Это было плохой идеей с самого начала. Джисон отчетливо понял это, когда огромное подсобное помещение только начало наводняться людьми. Это было грёбаной отвратительной идеей, но он уже не мог судорожно звонить Хёнджину и отказываться, подводить его. Ведь, если бы не рекомендация Джинни, его бы, может, и не взяли. Надо просто пережить. Это один вечер, после которого он, возможно, поработав ещё пару недель, сможет купить себе ноут и перестать продавать свою жопу, а продолжить зарабатывать так, как делал это раньше - смм, статьи, каналы и паблики. У него хорошо подвешен язык, и он умеет этим пользоваться.

Хан поскорее смылся в уборную, чтобы переодеться в форму. Давно он не носил ничего настолько приличного. С манжетами рубашки даже пришлось повозиться, чтобы застегнуть с непривычки, а что делать с бабочкой, он и вовсе не имел ни малейшего представления. Пришлось просить кого-то из временных коллег. Хотя Хёнджин обещал ему зайти поздороваться перед началом движей, он так и не пришел, и это заставило тревогу Джисона подскочить на новый уровень. Ему было бы достаточно увидеть одно знакомое лицо, чтобы хоть немного успокоиться. В попытке отвлечься от нарастающего волнения и гула голосов, Хан предложил свою помощь кому-то из барменов и натирал с ним бокалы, пока не начали приходить гости. Барную стойку пришлось оставить и заняться своей работой - улыбаться как можно обаятельнее и спаивать народ.

Джисон знает, что может своей улыбкой заставлять людей выпадать из реальности. Он умеет этим пользоваться и делает это вполне успешно. Гости приходят компаниями, большинство сразу двигают к барным стойкам, где Хан встречает их предлагает всевозможные напитки. Ему не впервые приходится работать  обслуживающим персоналом, проблем не должно возникнуть. Он разносит бокалы, протирает столы, принимает заказы. А потом совершает самую глупую вещь из всех возможных - поднимает взгляд на клуб. Должно быть, он увлекся работой, раз не заметил, сколько людей успело прийти. Они всюду: танцуют, курят, общаются, смотрят танцующих, пьют и таскают закуски со столов. Сколько здесь людей? Сотня? Больше? В одном помещении. Джисон не замечает, как стакан сползает на край подноса и разбивается. Даже не слышит звука разбитого стекла за общим гулом. В голове скороговоркой проносится “пиздец-пиздец-пиздец”. 

Он вспомнил, почему не захотел работать с Хёнджином в клубе. Из-за этого. Десятки выпивших тел, обжимающихся по углам, скользящих по нему взглядами. Оказаться в этой обезумевшей от адреналина толпе - всё равно что попасть под копыта стада антилоп-гну, будучи маленьким Симбой. Только никакой Муфаса его не спасет. Хан несется за веником и убирает с пола совершенно бездумно и обнаруживает, что от внутреннего напряжения руки начинают трястись.

Продолжать улыбаться, когда сердце бьется где-то в горле, а уши закладывает - на грани невозможного. Грохот басов, мелькающий свет, сладкий кальянный дым, гул разномастных голосов, туго сидящая на шее бабочка - это всё из чего состоит для него этот вечер. Он не запоминает заказы, по несколько раз переспрашивает, улыбаясь очень виновато и оправдываясь общим шумом. Один раз шугается шлепка по заднице, чем вызывает смех компании мужчин, и понимает, что сейчас ёбнется. 

Тело начинает ныть, кажется, вдвое сильнее, чем болело последние дни. Хан опирается о барную стойку, переводя дыхание, пытаясь проморгаться от дыма (или у него просто пелена перед глазами?). Сердце загнанно шарахается о ребра. Он как-то упустил момент, когда оказался в этом состоянии. Часами до начала мероприятия ходил просто взбудораженный слегка, а теперь каким-то образом обнаруживает себя на дне эмоциональной ямы. Бармен похлопывает его по плечу и взглядом указывает на мужчину за столиком, терпеливо ожидающего, пока у него примут заказ. Джисон машинально кивает, сухо сглатывая, глубоко вдыхает носом, но это не помогает. Очередной высокий бит бьет будто прямо в висок. 

- Налей мне чего-то! - словив бармена за руку, просит Хан. 

Тот смотрит на него сперва недоуменно, потом, наверное, решает сжалиться, и наливает шот. Джисон опрокидывает в себя выпивку, отчетливо зная, что это не поможет - никогда не помогало, когда он оказывался в таком состоянии, и идет к мужчине, молясь о том, чтобы тот просто хотел виски, а не закрыться в соседней комнате. Бизнесмен заказывает что-то и просит обязательно вернуться, Хан находит в себе силы улыбнуться и шагает к стойке. В голове звенящая пустота, только грохот музыки и какие-то женские возгласы. Хочется сесть на пол, накрыться фартуком и исчезнуть из этого мира. К горлу подкатывает тошнота с отвратительным привкусом недавнего шота. Дойдя до стойки, Джисон понимает, что не помнит заказа. Наобум просит чего-то крепкого, берет поднос, ставит на него графин и рюмку и несет к столику, старательно глядя под ноги, чтобы только не смотреть на людей. Стоит ему поставить выпивку на стол, его тут же нагло затягивают на диван рядом. С ним говорят, Хан что-то отвечает, но не знает, попадает ли в тему. Ему всё равно, если честно. Ему надо или сбежать отсюда хотя бы в уборную или просто пережить эту грёбаную ночь. Спазм в горле становится всё сильнее, так что даже говорить получается с трудом. Рубашка липнет к спине, Джисон чувствует, что может вот-вот провалиться в слёзы.

Хан Джисон, пожалуйста, не будь идиотом и подумай рационально. Чего тебя пидорасит? Вдохни глубоко и успокойся - нет повода для волнения. Всё хорошо, здесь никто не причинит тебе вреда - Чанбин это гарантировал, ты заработаешь, купишь ноут, встанешь на ноги и всё будет замечательно. Только сердце от этого не перестает выпрыгивать из груди. Хан впивается пальцами в фартук и вздрагивает, когда его поднимают с диванчика, надежно обнимая за талию. Что-то говорят на ухо - он чувствует чужое проспиртованное дыхание. 

Окей, он как минимум сейчас выйдет из этого громкого душного ада и окажется в комнате наедине с кем-то. Он сможет собраться и всё пройдет хорошо. Джисон чувствует, что не может совладать с подкатывающими слезами и сильнее сжимает пальцами фартук, пытаясь дышать. Не обязательно ровно - хоть как-то. Подняв голову от пола, понимает, что до двери осталось всего ничего, а потом видит смутно знакомые фигуры.

- Извините, мальчик уже зарезервирован, - голос Минхо врывается в сознание настолько мощным вихрем, что Хан жалко всхлипывает, благо, этого не может быть слышно. 

Поспешно снова опускает взгляд, не желая, чтобы Лино видел, в каком он состоянии. Или тот уже всё увидел. Пальцы на талии Джисона сжимаются крепче, так что он судорожно хватает губами воздух от прокатывающейся по телу боли. 

- А ты не слишком мал у взрослых игрушки отбирать?! - громко отвечают где-то у него над ухом.

Надо что-то делать. Как-то разрешить ситуацию. Глубоко вдохнуть и сказать, что всё нормально, он на работе, найдет Минхо позже, они побеседуют.

- А нас больше, придется уступить, - от голоса Банчана внутри всё сворачивается в узел, Хан снова сдавленно всхлипывает, не поднимая глаз. 

Его трясет. Он должен сделать что-то. Объясниться, что на работе, что его не нужно защищать. Мужчина фыркает и выпускает его из объятий, так что Джисон покачивается от неожиданности и тут же ощущает осторожную хватку на своих плечах. Смотрит на Лино и, наверное, выглядит, как чертова перепуганная овечка. 

- У приятелей Чанбина вообще нет уважения к старшим? - возмущается его потенциальный клиент, и Хан слышит, что с этой фразой что-то не то, но не может, понять, что именно.

- Аджосси, будь другом, позволь нам повеселиться с мальчиком? Ты глянь, он всё равно совсем никакой, - в голосе Банчана улыбка, Джисону даже не нужно отрывать от Минхо взгляд, чтобы представить её.

Тот смотрит спокойно и обнимает его за плечи, заставляя сохранять равновесие на ватных ногах. 

Мужчина фыркает и молча разворачивается на каблуках. Лино выводит Хана из помещения, и на них обрушивается тишина. Ком в горле только растет, но расплакаться никак не выходит. Ему нельзя. Он и так уже проебался, когда не смог и пяти копеек вставить, объяснить, что работает, что всё окей. Теперь нельзя продолжать проебываться. Джисон не замечает, каким образом оказывается в комнате. 

Что он может сделать сейчас, чтобы заставить голову работать? 

- Пусти, - тихо просит Хан, и пальцы Минхо постепенно разжимаются, словно тот не уверен, что к просьбе стоит прислушаться.

- Ты в порядке? - голос Чана звучит беспокойно, только непонятно, с чего он беспокоится.

Джисон неопределенно машет рукой и в пару нетвердых шагов оказывается в уборной, закрывает за собой дверь и замирает, наслаждаясь полной тишиной и одиночеством. Потом комок в горле резко подскакивает, и Хан спешит к унитазу, расставаясь со скудным обедом и недавним шотом. Спазмы продолжаются, даже когда рвать уже нечем, глотку дерет, он отчаянно обнимает себя за адски ноющие ребра и смаргивает слёзы. 

Понимая, что рвотные позывы кончились, бессильно роняет зад на пол и смотрит в пустоту перед собой. Умыться и попить - вот что ему нужно. Цепляясь за умывальник, Джисон поднимается на ноги и открывает воду, вывернув кран на холод. Полощет рот, умывается, так что противно намокают рукава рубашки. Развязывает бабочку и сбрасывает на пол, расстегивает несколько верхних пуговиц рубашки и опускает голову под ледяную воду. Дыхание перехватывает, в груди спирает, снова вдохнуть получается не сразу, зато думать становится проще. У него хотя бы начинает получаться думать… 

Выходить из уборной почти страшно. Нужно объясняться, а он представления не имеет, как это сделать. Как-то благодарить. Опять. А чем он может отблагодарить?.. Хан снова умывается, зализывает волосы назад и дергается, когда в дверь стучат:

- Нужна помощь? - голос Минхо.

Джисон откашливается, но говорит всё равно хрипло:

- Нет, я выхожу. 

И, действительно, выходит, так и не решив, что делать и как себя вести. С него капает вода, пропитывая рубашку, но зато холод приводит в чувство, помогает трезво мыслить. Хан решается поднять голову и встречается с двумя обеспокоенными взглядами: Чан сидит на кровати с бутылкой воды, Лино стоит прямо рядом с Джисоном, видимо, только-только отойдя от двери в ванную. 

- Я… - Хан чувствует, как в груди снова начинает подниматься паника, опускает глаза, и вдруг оказывается в объятьях.

Минхо обнимает его мягко и просто, делится теплом, ласково гладит по мокрой спине. От него пахнет выпивкой и чем-то неуловимо знакомым, только Джисон не может вспомнить, откуда знает этот запах. 

- Всё хорошо. Не оправдывайся. Тебе лучше? - Лино отстраняется, и Хан смотрит на него круглыми совиными глазами, тупо моргая, потом встряхивается, напоминая себе ответить на вопрос.

- Да-да. Да, уже лучше. Это просто… У меня случается такое иногда… В людных местах.

Джисон робко похлопывает Минхо по лопатке, обняв в ответ, и тот отстраняется, криво недоверчиво улыбаясь. Тянет за собой на кровать, и Хан с облегчением садится, даже прикрывает на пару мгновений глаза, когда тело расслабляется - последние часы он провел на ногах, и сесть на что-то мягкое оказывается высшим блаженством.

- Тогда как тебя сюда занесло? - спрашивает Банчан и подаёт ему открытую бутылку воды.

Джисон принимает её с благодарностью и делает несколько больших жадных глотков, стремясь избавиться от стоящего в глотке привкуса шота.

- Если бы ты знал, сколько за это платят, тебя бы тоже сюда занесло, - наконец, отзывается Хан, неловко улыбаясь и опуская взгляд. Берет у Чана крышечку и закручивает бутылку. - Вообще, если честно, учитывая уровень этого заведеньица, увидеть вас тут неожиданно.

Джисон переводит вопросительный взгляд с Чана на Минхо и обратно. Ему всё ещё беспокойно. Внутри что-то напряженно бьется и никак не придет в норму - отвратительное ощущение, но он сделал всё, чтобы собрать себя в кучу, остаётся только ждать, пока организм с ним согласится.

- Нас позвал Чанбин, - отзывается Лино, - он здесь что-то вроде…

- Я знаю Чанбина, - Хан улыбается и кивает, нервно постукивая пальцами по бутылке. - Не очень близко, но мы знакомы. 

- Как тесен мир, - хмыкает Чан и со вздохом откидывается на спину. - Что будем делать? Ты сможешь вернуться обратно в зал? 

От одной мысли Джисона перетряхивает, он отрицательно мотает головой. Нет, ему не хочется обратно в шум, удушающий запах кальяна и мельтешащие тела незнакомцев. Ну нахер. 

- Вы идите, я напишу Хёнджину, что не смогу закончить смену, и… - и что? 

Куда он пойдет? Что будет делать? Койку он не забронировал, ночевать у Чанбина кажется вопиющей наглостью после того, как знатно он проебался с этой работкой. 

- И?.. - вопросительно изгибает бровь Минхо.

Хан неловко смеется и движением головы пытается откинуть с лица мокрую челку. Нервно теребит бутылку, понимая, что способность трезво мыслить до сих пор не вернулась к нему до конца. Что он может сделать? Бродить по городу? Откровенно говоря, он так заебался, что вряд ли сумеет вообще ходить. 

- ...и спрошу, могу ли остаться в номере на ночь, - находится Джисон. - Думаю, из-за одного номера с них не убудет…

Он даже не успевает договорить, как распахивается дверь и залетает Хёнджин во всём своём великолепии. На нём удлиненный пиджак с черными бархатными розами на приглушенном золоте, такие же брюки, правда, образ портит сбившаяся прическа, слегка неадекватный взгляд и потрепанный рюкзак Хана в руках. Этим рюкзаком он в Джисона и запускает.

- Подрывайте свои филе и несите их к лифту, сейчас же, - выпаливает Хёнджин, переводя дыхание. - Там за ваши задницы скоро целую войну объявят, Бинни сказал, что вы ахуевшие щенки и должны валить. 

Хан замирает, держа рюкзак и пытаясь переждать вспышку боли, которую тот причинил, знатно влетев ему в ребра. Чан резко садится и хмурится:

- Из-за того, что мы Джисона у того мужика отбили? - предполагает он.

Хёнджин закатывает глаза, кажется, куда-то внутрь черепа:

- В душе не ебу, но он требует Хана и надрать ему зад, мне кажется, это плохая мысль, так что размораживайтесь и сваливайте бодренько… Хан! Переодевайся и пиздуй отсюда, если не хочешь, чтобы этот ёбнутый до тебя добрался.

Джисон машинально принимается расстегивать манжеты на рукавах рубашки, но ему не удается - во-первых, трясутся руки, во-вторых, это неудобно делать самому себе. Лино принимается ему помогать, но Хан замирает и поднимает взгляд на Джинни.

- Постой. Мне за то и платят, чтобы здешние гости драли мне зад, почему… 

Хёнджин издает мучительный вскрик и швыряет в него попавшимся под руку тремпелем с вешалки. Промахивается, благо.

- Бин сказал “пиздуй”, значит, вали, пока есть возможность! 

Джисон молча стаскивает рубашку и достает из рюкзака футболку. Вздрагивает всем телом от прикосновения, но скоро понимает, что это Минхо касается пальцами синяков на его ребрах.

- Выглядит всё ещё паршиво, - заявляет Чан. 

- Потом его рассмотрите, шевелитесь, бога ради… - шипит Хёнджин.

Хан поднимается, развязывает фартук, стаскивает брюки, натягивает джинсы, толстовку, кепку опускает на самые глаза и хочет было закинуть себе на плечо рюкзак, но обнаруживает тот на плече поднявшегося Банчана и решает не спорить. У него слишком всё болит, чтобы таскаться с рюкзаком.

- Форма?.. - неуверенно начинает Джисон..

- Оставь здесь, я потом решу, - тараторит Хёнджин и первым выходит из номера.

Благо, в коридоре никого не оказывается, они широким шагом (успеть за длинноногим, хотя и здорово надравшимся Хваном - тот ещё челлендж) доходят до лифта, Хёнджин нажимает на кнопку.

- Бинни играл, как всегда, потом к нему подошел какой-то мужик, совершенно не в адеквате, злющий, как мразь, сказал, что его отшил официант и ушел с неизвестными ему пиздюками. Описал тебя. Попросил порешать, если Бин не хочет, чтобы это дошло до его отца… 

Хан мнется и тяжело вздыхает:

- Может, проще мне было бы уже удовлетворить…

- Да завались! - Хёнджин кричит так, что за его голосом не слышно звука пришедшего лифта. - Или ты так сильно хочешь подставить зад очередному ебанутому мажору с садистскими наклонностями?! Тебе для какого-то круглого числа надо или что?

Джисон столбенеет и суёт руки в карман толстовки, пряча глаза за козырьком кепки. Проходит мимо Хёнджина в лифт. Следом за ним заходят остальные, Джинни нажимает нужную кнопку, нервно жуя губы. 

- Не понимаю, в чем твоя проблема, работал бы со мной в клубе, танцевал, без всех этих потных ублюдков в собственной постели… - ворчит он, нервно теребя золотую цепочку на шее. - И не рассказывай мне, что ты не умеешь, Минхо-хён, вот, даже доску может научить.

Хан сжимает пальцы в кулаки, чувствуя, как к горлу подкатывает обида, которую он попытался проигнорировать на входе в лифт. Хочется ответить резко, но он сдерживается.

- Заткнись, ты невыносим, когда под дурью, - тихо просит Джисон, глядя в пол. - Зачем ты вообще едешь с нами? Смотри, как бы Чанбин не натворил делов со ставками, пока ты здесь прохлаждаешься…

Хёнджин хватает его за капюшон толстовки и набирает в легкие воздух, но лифт издает звук, говорящий о прибытии, и парень отступает. 

- Без меня вас не выпустят, оболтус, - сквозь зубы объясняет он, стремительно выходя в коридор и пересекая фойе под взглядами охраны на какой-то космической скорости. 

Троица спешит за ним, на той же скорости вылетает из отеля и только тогда Хёнджин останавливается. 

- Всё, шуруйте отсюда куда подальше и молитесь, чтобы всё кончилось хорошо.

Хёнджин вдруг похлопывает себя по карманам и достает из заднего приятную стопку вон.

- Держи, это за твою смену.

Хану не хочется брать не заработанные деньги, но он берет, потому что иначе не знает, на что будет жить в ближайшее время. Прячет в карман толстовки и ловит руку приятеля. Сжимает крепко.

- Спасибо.

Хёнджин только усмехается и почти бегом возвращается в отель. Видимо, мысль о том, что без него Чанбин может натворить херни за игровым столом, всерьез его парит. У Чанбина это бывает - за азартом он может и забить на здравый смысл. Поэтому Хёнджин всегда рядом, когда тот играет. Хоть кто-то же должен контролировать, куда идут эти бешеные денежные потоки…

Они остаются на улице втроём, Джисон невольно ёжится от предрассветной прохлады и переводит взгляд с Минхо на Чана и обратно. Минхо потирает устало висок и пожимает плечами:

- Ладно, идем ко мне, проспимся и тогда решим…

Звучит как отличный план.