Орихиме слышит их. Слышит надрывные стоны Ичиго вместе с глухими, ритмичными ударами тел о стену. А ещё чей-то гулкий рокочущий рык. Отвратительные звуки отчётливо доносятся из спальни.

Она закусывает губу и замирает на пороге. На глазах внезапно наворачиваются слёзы, но Орихиме крепко зажмуривается, подхватывает пакеты с продуктами и упрямо проходит на кухню.

По пути ей мерещится, что она слышит оглушительные шлепки кожи о кожу сквозь запертую дверь.

Орихиме аккуратно сворачивает свой шёлковый платок, чтобы тот не помялся, кладет еду в холодильник и тщательно моет руки.

Звуки за дверью на миг затихают, но до её слуха доносится сдавленный, придушенный стон Куросаки, — и к горлу мгновенно подкатывает тошнота: ей невыносимо представлять, чем они там занимаются.

Орихиме хочется схватить самый большой разделочный нож, крепко сжать его в кулаке и ворваться в спальню, чтобы разрубить, наконец, эту порочную, заведомо нежизнеспособную, словно поражённый злокачественной опухолью орган, связь, в которую оказался впутан её Ичиго…

Но она продолжает стоять.

Потому что проще закрыть глаза, заткнуть уши и зажать нос, чтобы воображать, будто проблемы, уже который месяц отравляющей её жизнь, не существует.

Ах нет, погодите, она же самолично превратила её в ад.

Орихиме берёт телефон и негромко включает лёгкую бессмысленную попсу. На фоне звонкого затюненного голоса популярной певички она ощущает себя чуть увереннее и бодро принимается за приготовление ужина. Она думает, что сегодня следует состряпать нечто питательное, чтобы Ичиго смог восстановить силы после тяжелого дня, поэтому омусоба1 и горячий мисо2 кажутся Орихиме идеальным вариантом — она шинкует овощи и достаёт из холодильника остальные продукты, а для пикантности решает добавить в основное блюдо консервированных ананасов.

Пока она подпевает нехитрой песенке и взбалтывает яйца, звуки в спальне затихают. Орихиме осознает это только тогда, когда откладывает венчик в сторону и прислушивается: вот щёлкнул замок, скрипнула дверь и кто-то прошмыгнул через коридор в ванную.

Орихиме дёргается, выглядывает из кухни, но никого не видит: Ичиго успевает запереться.

Она выдыхает с таким облегчением, будто огромный камень упал с её души. И всё же чье-то гнетущее, очевидное присутствие не исчезает: тот человек будто отравляет сам воздух и пространство вокруг себя, и Орихиме по-прежнему тяжело дышать, она по-прежнему чувствует это инородное существо всем своим телом, как если бы их с Ичиго квартира была его частью.

Орихиме отчаянно жаждет соскоблить этого паразита, беспрепятственно сосущего их кровь, но… так и не решается ни на какие активные действия.

В ванной мерно шумит вода. В спальне — настораживающая тишина.

Орихиме стоит, сжимая во влажной руке скользкой нож, и слушает: вот открывается дверь спальни — она понимает это по привычному скрипу давно не смазанных петель — и кто-то, шагая неторопливо, почти беззвучно, пересекает коридор. Орихиме знает: если она сейчас обернётся, то непременно встретит жадный, нечеловеческий взгляд пары волчьих синих глаз.

Она не оборачивается, и «тот человек», с минуту постояв в дверях кухни, уходит.

Орихиме шумно вздыхает, откладывает нож на край стола и опирается на него руками: ей вроде лучше, но голова кружится, и всё ещё тошнит.

Вода в ванной больше не льётся, и вскоре оттуда выходит Ичиго, по пути к ней он вытирается большим белым полотенцем. Орихиме проглатывает бестолковый вопрос, почти сорвавшийся с языка, натягивает на лицо приветливую улыбку — Куросаки отвечает похожей, но вымученной и виноватой.

Он подходит ближе и невесомо прижимается горячими красными губами к её щеке. Она в смущении прикрывает глаза, с наслаждением вдыхая терпкий аромат геля для душа: от Ичиго пахнет только им. Это успокаивает Орихиме, и она спрашивает:

— Ты голоден?

Ичиго заглядывает ей в глаза, пытается найти в них подвох, намёк на осуждение или, чего уж таить, неприкрытую ненависть. Но те светятся лишь лаской и заботой. Ичиго шумно сглатывает и кивает, ничего не говорит. Его руки до скрипа стискивают концы полотенца, обмотанного вокруг шеи.

— Тогда переодевайся, скоро будет готово, — улыбается Орихиме и возвращается к столу.

***

Ичиго и Орихиме съехались полгода назад. Гриммджо Джаггерджак разрушил их налаживающуюся совместную жизнь уже через два месяца. Хотя, размышляла иногда Орихиме, в жизни Ичиго он мог существовать и до начала их отношений: слишком спокойно произошла перемена в поведении Куросаки, слишком просто он находил оправдания внезапным исчезновениям.

Орихиме поначалу и вправду верила, что он задерживается на работе: Ичиго как-никак работал в скорой, сутками пропадать на дежурствах для него в порядке вещей. Но беспощадная реальность раскрыла ей глаза на собственную наивность, когда она впервые застукала их в её с Ичиго спальне, из-за испортившейся погоды вернувшись после прогулки с Тацуки намного раньше обещанного.

Орихиме не устроила скандал, не впала в оправданную ярость, даже не зашла в комнату, чтобы увидеть, кто оказался лучше, желаннее неё — прокравшись по дому бесшумным привидением, она осталась стоять перед закрытой дверью, завороженная стонами Куросаки: никогда не слышала, чтобы его голос звучал так.

С одной стороны, её успокоило, что его любовником оказался мужчина: семью с ним не заведешь, он не сможет родить Ичиго детей. А с другой, уязвило — ударило куда-то настолько глубоко, что сперва Орихиме и не поняла, от чего ей обидно больше: от осознания своей непривлекательности для Ичиго или же от факта его измены.

В тот день, испугавшись быть обнаруженной и встретиться лицом к лицу с тем, что могло в два счёта разрушить её жизнь, она выскочила обратно на улицу, поймала такси и уехала к Рангику отогревать разбитое сердце в совместной ванне. И хотя Орихиме не смогла ничего рассказать подруге о случившемся, как не смогла позже припереть Ичиго к стенке за то, что он двуличная мразь, раз кувыркается в их кровати с незнакомым мужчиной, она кое-что осознала. Прежде всего важнейшее: ничто не способно умалить её любовь. Да, она продолжала любить Ичиго, боготворить, возносить его до небес, приняв предательство как очередную, ранее скрытую, грань его натуры. Зная о ней, уверяла себя Орихиме, она стала ближе к Куросаки. А кроме того, это знание было ей необходимо, чтобы покрепче зацепиться в случае непредвиденного разлада, вроде вот этого атомного взрыва, прогремевшего под многокилометровой толщей лицемерия и самообмана, удержать его, намертво припаять к себе крюками обожания и паразитической неполноценности.

Ичиго стал для Орихиме целым миром, добровольно занял много лет пустовавшее место рядом с ней и обосновался на нём с мастерством актёра, застрявшего в одном-единственном амплуа: Орихиме всю жизнь нуждалась в брате, если уж не в давно покойном родном, то в его достоверном двойнике, — и Ичиго стал им, стал тем, кем у него получалось быть лучше всего. Им не пришлось долго готовить почву, чтобы построить свой совершенный симбиоз.

Или не совсем совершенный?

Чем обладал тот мужчина, раз этого не могла дать Орихиме? А может, Ичиго наскучила искусственная идеальность кукольного домика, в котором они оба играли показушные роли? Все кругом взаправду считали их идеальной парой. Ранее так считала и сама Орихиме. И пускай, что страсти в этом котле хватало лишь на дежурные поцелуи по утрам да короткие объятия в постели перед сном. Зато удобно. Зато стабильно. Безопасно и красиво.

Третий элемент в их бесхитростном паззле мог всё разрушить.

Пока Рангику сушила её волосы и пересказывала последние сплетни, в процессе не стесняясь напрашиваться на двусмысленные ласки, Орихиме определила для себя два варианта действий: либо любой ценой отодрать от Ичиго этого человека, рискуя в результате остаться в одиночестве с ошмётками былого счастья, либо приспособить чужака для их общего блага. В крайнем случае — приспособиться самой. Следя за истосковавшейся по чьему-либо присутствию и теплу Рангику, которая вот уже сколько лет не могла построить новые долгосрочные отношения из-за тоски по давно разорванной связи с бывшим, Орихиме выбрала последнее.

«Я должна узнать об этом человеке как можно больше, но ни в коем случае не потревожить Куросаки-куна», — такой целью задалась Орихиме на следующий день, умело притворяясь, что ни о чём не знает, и наконец нашла объяснение любви того к плотным водолазкам с высокими воротами.

Ичиго, всё утро шарахавшийся от неё как чумной, правда, удивился, почему после встречи с Тацуки она навестила ещё и Мацумото и вернулась так поздно. Орихиме на ходу придумала корявую отмазку:

— Ну-у… ты же знаешь, Мацумото-сан сейчас очень одиноко. Ей нужна поддержка.

Ичиго, нахмурившись, с виду поверил — они прожили ещё две недели в относительном спокойствии.

Но, прячась за маской бестолковой простушки, Орихиме старалась следить за его поведением, чтобы отмечать малейшие перемены в настроении, а также подслушивать телефонные разговоры Ичиго и подглядывать входящие сообщения, выскакивающие на заблокированном экране его смартфона, когда Куросаки оставлял тот без присмотра. Последнее ничего не дало. Тогда Орихиме завела специальный блокнот, куда записывала все его поездки и «незапланированные вызовы» по работе. Так, сопоставив его слова с реальными поступками, устоявшимся расписанием и привычками, примерно прикинув, как он лжёт, она пришла к выводу, что Ичиго встречается со своим любовником как минимум раз в неделю. А однажды уже застукав их дома, Орихиме была уверена, что они соблазнятся её очередным отсутствием и встретятся именно здесь, потому что у Ичиго с его адовой работой свободного времени едва хватало на сон — он воспользовался бы возможностью сэкономить его для тайного свидания.

Орихиме специально выбрала выходной день, чтобы «прогуляться с девчонками», и пообещала Ичиго вернуться только поздно вечером, на самом деле рассчитывая благодаря маскировке — безликому бесформенному сарафану и огромной широкополой шляпе с убранными под неё волосами, в которые она переоделась в ближайшей подворотне, — проследить за домом и засечь появление его любовника. Пару часов пришлось ошиваться по местным магазинчикам, нарезая круги по кварталу, но, в очередной раз проходя перед домом, Орихиме наконец заметила его: как почувствовала, что высокий темноволосый парень в кожаной куртке на белом Кавасаки, припарковавшийся прямо на тротуаре, именно тот, кого она жаждала увидеть.

«Красивый», — подумала Орихиме невольно, пытаясь отодвинуть на задний план тоскливую горечь от осознания, для чего приехал этот человек.

Ещё с полчаса она только стояла у подъезда, нервно кусала ногти, боясь подняться в квартиру, где уже наверняка был тот парень, — Орихиме потребовалась вся её храбрость, чтобы заставить себя забраться в лифт. На нужном этаже ключи чуть не выпали из её дрожащих пальцев, а дверь удалось открыть лишь с третьей попытки: она старалась производить как можно меньше шума, напрягаясь, чтобы замок не щёлкнул, а сама дверь не хлопнула.

Стоя в прихожей, Орихиме замерла, изо всех вслушиваясь в обманчивую тишину: поначалу её оглушил рёв собственной крови в ушах, сердце стучало как бешеное. Наконец удалось разобрать непонятные звуки, доносящиеся из глубины квартиры. Орихиме, идя вдоль стенки, на цыпочках подкралась к спальне.

Стоны, хрипы, полуразборчивый мат и звенящие от возбуждения мужские голоса — вот, что она услышала через запертую дверь.

— …ну же, раздвинь ноги…

— Аа-х, не кусай меня!..

— Но ты такой сладкий…

— Заткнись!

— Не строй из себя недотрогу, я же знаю, что ты хочешь…

— Да заглохни ты наконец!

Орихиме зажала себе рот ладонями в попытке придушить едва не вырвавшийся из горла истерический крик.

Почему это происходит именно с ней? Стать свидетельницей подобного… Как такое вынести?

Орихиме проковыляла на кухню, налила стакан воды, осушила его и снова прислушалась. Кошмар продолжался. Но её появление осталось незамеченным. На какое-то время. Переведя дух, она решила использовать его по максимуму.

Как и следовало ожидать, в прихожей висела незнакомая чёрная куртка, которую Орихиме сперва не заметила от волнения. Потёртая кожа сладковато пахла по́том и особенно сильно — сигаретным дымом.

Было нечеловечески сложно сосредоточиться на обшаривании карманов, пока они… занимались этим… прямо в спальне…

«Я не слушаю!»

В боковых карманах Орихиме нашла полупустую пачку сигарет, зажигалку и связку ключей, а во внутреннем — водительские права и бумажник.

Особенно громкий стон обычно такого сдержанного и скупого на проявление эмоций Ичиго заставил её колени подкоситься.

«Не слушаю!»

Не осознавая своих действий, Орихиме вернулась с находками на кухню — в единственное место в этой квартире, которое, казалось, ещё хранило тень прежней стабильности: здесь она знала каждый сантиметр и помнила, как Ичиго смиренно ел её стряпню, хотя страсть Орихиме к кулинарным экспериментам иной раз могла испортить даже простейшее блюдо.

Вывалив предметы на стол, она бухнулась на стул и уставилась на эту короткую презентацию чужой жизни: двадцативосьмилетний Гриммджо Джаггерджак, если верить правам, был заядлым курильщиком, любил скорость, дорогие мотоциклы и не менее дорогую одежду, а также имел достаточно средств, чтобы позволить себе всё это.

Значит, такое нравится её Ичиго?

Орихиме впала в ступор. Отчаяние погрузило её в своего рода вакуум. Она и не заметила, сколько просидела, пялясь отупевшим взглядом в пространство.

— Так вот кто спёр мои сигареты.

Низкий сипловатый голос прошиб позвоночник штормовой волной.

Оно стояло прямо за ней. Это существо. Это чудовище, вцепившееся зубами ядовитой похоти в её прекрасного, любимого Ичиго.

Орихиме не могла пошевелить ни единой мышцей.

— Знаешь, нехорошо брать чужие вещи, — чуть сместившись, Гриммджо Джаггерджак, в одних расстёгнутых джинсах на голое тело, как и положено чудовищам не испытывая никакой неловкости от её присутствия, сгрёб сигареты и зажигалку со стола, закурил, уселся напротив Орихиме и выдохнул отравой ей в лицо с демоническим прищуром наглых синих глаз: — Какая куколка… А разговаривать, видимо, не умеет.

Как Орихиме могла пропустить момент, когда они закончили?

— Где он? — вопреки бурлящему внутри паническому ужасу промямлила она.

— Плещется в душе.

Уверенность Орихиме в возможности разрешить ситуацию в свою пользу рассыпалась прахом, стоило только оказаться непосредственно перед этим человеком: как с ним бороться, если у него хватает бесстыдства сидеть тут вместе ней после того, что он делал с Ичиго в её спальне? Гриммджо Джаггерджак даже не удивился, а ведь Орихиме буквально поймала их с поличным!

«Он может отобрать его».

— Убирайся, — Орихиме не узнала свой голос. Кто-то другой говорил в её голове, кто-то более дерзкий, более решительный.

Гриммджо издал ехидный смешок, пожевал сигарету и, перегнувшись через весь стол, наклонился к ней:

— А ты кто такая, а? Его жена? Насколько я знаю, нет. Вы просто живёте вместе. Так что не указывай, что мне делать, куколка, могу ведь и разозлиться — заревёшь ещё…

— НЕ ТРОГАЙ ЕЁ!

Ичиго с огромными, полными ужаса глазами ворвался в кухню. Он посмотрел сначала на неподвижную Орихиме, затем — на вновь вальяжно развалившегося Гриммджо, который явно считал себя хозяином положения, и с его губ сорвался обречённый вздох. Халат на Куросаки был надет криво, а с облепивших бледное лицо рыжих волос стекала вода — он явно не домылся и прибежал, услышав голоса.

— Чего ты разорался, мы с твоей подружкой всего лишь болтаем, я её даже пальцем не тронул, — фыркнул Гриммджо и потушил сигарету об апельсин в небольшой фруктовой вазе.

— Убирайся, сейчас же! — прорычал Куросаки. Схватив любовника и впихнув тому в руки всё барахло, которое Орихиме вывалила на стол, он буквально вытолкал того из комнаты.

Орихиме слышала, как они ругались, как Гриммджо, хохоча, одевался в прихожей, как громыхнула дверь… Наступившая за этой вознёй двухминутная тишина тревожной волной окатила ошмётки разрубленного сердца.

Ичиго ввалился в кухню. Ломаные, неуклюжие движения придавали ему сходство с насекомым, которому оторвали крылышки и несколько лапок. Ичиго подошёл и рухнул перед Орихиме на колени.

— Орихиме, я… Мне нет оправдания. Мне так жаль, я… — не поднимая головы, забормотал он.

Вот так всё и кончится. Он ещё раз скажет, как сильно сожалеет, а после поставит её перед фактом: я никогда тебя не любил…

Жизнь Орихиме на её глазах по кускам начала падать в пропасть, как развалившийся от одного меткого удара хрустальный замок.

«НЕТ!»

Орихиме сделала шумный вдох, чувствуя, как рычащий взбесившимся зверем страх ворочается во внутренностях, и упрямо сжала пересохшие губы.

Никогда, нет. Она соберёт осколки — подберёт каждый, как бы глубоко те ни вонзились в ладонь, сколько бы крови ни вытекло, и отстроит свой замок заново, а затем насильно поселит в него Куросаки. Пускай и вместе с этим дьяволом Гриммджо. Она слишком долго пробыла одна, чтобы вот так просто сдать завоёванные позиции. Орихиме смирится, она приспособится.

Она не отдаст Ичиго.

Как-то раз Тацуки сказала ей, что из любой ситуации есть выход. И даже сейчас, чтобы не потерять то единственное, что дороже ей гордости и хоть какого-то подобия нормальной жизни, нужно лишь покрепче зажмуриться и впредь не думать, что там, в темноте, за декорациями счастливых отношений расползается смердящее болото, полное разврата, лжи и гнили разлагающихся душ.

— Всё в порядке, Куросаки-кун, — нечеловеческими усилиями натянула она на застывшее лицо резиновую улыбку и обхватила ладонями его всё ещё мокрую голову.

Ичиго, крупно вздрогнув, безумными глазами уставился на Орихиме, словно это его мир только что перевернулся.

— Ч-что?.. Что ты сказала? — прошелестел он.

— Всё в порядке, — с той же искусственной маской повторила она. — Я всё понимаю. Если тебе нужно это… Если тебе нужен он, я не против. Кстати, у тебя мыльная пена в волосах, хорошо бы её смыть.

Ичиго замер, как громом пораженный. Он, очевидно, не знал, что сказать. Его лицо в мягких девичьих ладонях стало белее мела.

Орихиме повторяла про себя снова и снова: не паниковать, и тогда он поверит, обязательно поверит…

Ичиго разомкнул искусанные губы, уже собираясь что-то сказать, но передумал — или же ему не хватило духа, — и со страдальческим вздохом осел на пол.

— Ты… Ты… — всхлипнул он, горячим лбом припав к её колену.

— Куросаки-кун, ты простудишься, если будешь сидеть на полу, — уже увереннее произнесла Орихиме и осмелилась провести ладонью по пылающей шее с отчётливой россыпью свежих кровоподтёков — следами чужой страсти, следами того, чего она не так и не смогла раскопать в себе. Но разве с этим нельзя жить? Её любовь не обязана принимать физическое воплощение, чтобы не терять своей силы, и Орихиме превратит её в щит, которым убережет их союз с Ичиго, если тот захочет привнести в него что-то извне.

Орихиме в душе даже обрадовалась, как ладно всё придумала. Осталось лишь унять зудящую в костях жгучую тревогу.