- Дед, почему к тебе постоянно приходит врач? - Хидан с кислой миной смотрит на появившегося в дверях человека в белом халате. - Что с тобой, ты болеешь? - он отводит в сторону отросшие волосы, прижимается губами к его лбу, чтобы проверить температуру, так как когда-то это делала она.

Он заболел, когда она ушла.

Его колотило, бросало то в жар то в холод, от непонимания, от переполняющего его бешенства и досады. Как долго это продолжалось? Сколько она ходила, вынашивала это в себе? Сколько раз она представляла у себя в голове эту прощальную сцену, расставание? Собиралась с духом, подбирала слова, чтобы сказать, что все кончено, что она уходит, бросает его. Как она могла, как посмела так с ним поступить, после всего, что он для нее сделал?!..

Сколько раз он разыскивал по притонам и клубам, забирал из трущоб и полицейских участков?.. Выволакивал с заднего сиденья машины, пьяную, полураздетую, в компании мужчин, значительно старше ее. Помогал избавиться от зависимости, от назойливого ухажера, который терроризировал ее несколько лет, и шагу не давал ступить. Устроил ее на работу, чтобы она, наконец, смогла обеспечить себе и своему сыну достойную жизнь.

Она ценила его доброту, и взамен могла предложить только себя. Они узаконили свои отношения, стали жить как семейная пара. Он не ожидал, что так сильно привяжется к ее мальчишке, что вообще способен на отцовские чувства. Порой ему казалось, что его он любит даже сильнее, чем его мать, которой он был одержим столько лет. Странное чувство - острое и щемящее, непохожее на ту страсть, которую он испытывал к женщине, принесшей этого ребенка на свет.

- Почему ты не в школе? - спрашивает он, помогая Хидану устроится рядом с ним на постели.

- Сейчас каникулы, - мальчишка пожимает плечами, наблюдая, как врач набирает в шприц раствор из ампулы. - Дед, а ты не боишься уколов? - Хидан поежился, глядя на иглу, которая вонзалась под смуглую кожу.

- Нет, я их почти не чувствую, - улыбается он в ответ.

Хидан болтает ногами в сандалиях в воздухе и насвистывает какую-то мелодию. Он похож на свою мать - светлые волосы, ужимки, черты лица...

Мысли снова и снова возвращаются к ней.

Как она могла уйти, оставить их? Бросить Хидана, свою плоть от плоти, и ни разу не позвонить, не поздравить его с днем рождения, не узнавать, как у него дела? А он еще считал себя грубым, черствым, непробиваемым, скупым на эмоции. Но до этой женщины, ее холодного безразличия, равнодушия к собственному сыну, ему далеко. У него хотя бы есть сердце!..

Сердце.

В последние дни оно очень болело. Казалось невыносимо тяжелым, словно пудовая гиря ухает о ребра изнутри и никак их не сломает. Поэтому он не находился в больнице, предпочитая отлеживаться дома. Ему нужно прийти в норму, набраться сил, иначе, кто позаботится о Хидане, если с ним что-то случится? Ему не с кем его оставить, своей матери он не нужен. Он никогда не простит ей подобной жестокости. Как можно быть такой эгоисткой?! Встала на ноги и упорхнула в объятья к другому, вычеркнув их из своей жизни.

Чего ей не хватало? Денег? Внимания? Что он не смог ей дать?... В который раз он задается этим вопросом, и не находит ответа.

В груди вдруг закололо, он будто проглотил морского ежа, который перекатывался внутри, пронзая иглами внутренности. Он комкает пальцами простыни: нет, слишком тяжело, невыносимо терпеть эту жгучую боль. Хидан задрожал, глядя на его страдания и искаженное муками лицо, испугался, и начал громко плакать. Он хочет его утешить, сказать, что все в порядке, хочет протянуть к нему руку...

Что за черт, он не может пошевелиться! Почему, его что, парализовало? Паника нарастает, дыхание сбилось, он мечется по постели, пытается сесть, но ему едва удается приподнять голову.

- Хидан!.. - дыхания хватает только на то, чтобы выкрикнуть его имя. Он хочет сказать, что его любит, что не оставит его также, как это сделала его мать.

Неожиданный и в тоже время, очень детский жест - Хидан закрывает глаза ладонями, будто прячется, и говорит тихо, еле слышно:

- Мне страшно, но я все равно тебя люблю.

От этих слов сердце, кажется, рвется на куски - давление в груди становится просто невыносимым. Он мечется в агонии, тело выгибается дугой, и...

Он очень ослаб, глаза удается открыть с трудом. Белый потолок – кажется недостаточно белым, неправильным. Истинный белый цвет – в волосах Хидана, в ее волосах. Знакомый, синтетический запах чистоты - он в больнице. Пробует пошевелиться - бесполезно, он по-прежнему пристегнут ремнями к кровати. Дышать очень трудно, в горле стоит ком, колющая боль в груди поднимается на новый виток, и неожиданно отпускает. Силы окончательно покинули его, и он погружается в темноту.

Из которой ему не будет возврата.

Но он уверен, что там его ждет та самая, настоящая, подлинная белизна. В ее длинных, струящихся волосах, которые гнались за нею, когда она бежала к нему, а затем от него. В бледной коже Хидана, в его улыбке – этот ребенок просто соткан из света.

Наконец-то, пора. Его время пришло.

Тело укрытое белой простыней перекладывают на каталку - сегодня в морге будет пополнение из клиники для душевнобольных.

- Слышал, он дольше всех здесь, - молодой санитар сгребает в кучу постельное белье, - 20 лет почти, и умер от инфаркта. За что его определили сюда?

- Он - убийца, - отвечает усатый санитар в возрасте, наблюдая, как тело вывозят в коридор. - Прикончил свою жену и пасынка, когда та захотела уйти от него, прихватив мальчишку с собой, - судя по всему, новенького, эта история нисколько не впечатлила. - Он провел в квартире с трупами больше 72 часов, продолжая общаться с ними, будто они до сих пор живы. Укладывал ребенка спать, смотрел с женой телевизор, - покачал головой усатый. - А здесь постоянно разговаривал с мальчишкой, сочинив историю, будто мать его бросила, и они остались вдвоем. Часто впадал в неистовство, однажды чуть не перегрыз себе вены на руке…

- Жесть, вот псих! - грязное белье отправляется в мешок к остальным простыням. - Как его звали?

- Какузу.

Санитары застыли, удивленно глядя друг на друга. В палате не было никого кроме них двоих, но им только что ответил голос мальчика.