В воздухе пахло полынью, копыта лошадей мерно придавливали свежую траву на равнинах, через которые мы продвигались в уже более неспешном темпе до самой ночи. Сон под открытым небом теперь не вызывал животного страха, а только чувство свободы и умиротворения. Мы возвращались домой.

Следующий день выдался столь же приятным, если не считать того, что мой хозяин был особенно молчалив и задумчив, и не подстегивал свою кобылу, а, наоборот, позволил ей плестись медленным шагом.

— Тебя чего, укачало? — подъехав поближе, наполовину шутливо спросил Калимак. — Кажется, мы слишком рано из Карнин-гула уехали…

— Думаю, как раз вовремя, — возразил Маура. — Нормально все.

Еще до полудня Эль-Орин, едущий впереди, осадил лошадь и завернул на небольшую зеленую поляну.

— Почему мы остановились? — окликнул его Маура, приближаясь. — Рано для привала.

— Я устал. — Чужак спешился, кряхтя и морщась.

— Так быстро? — подъехал Калимак. — Я думал, вам все нипочем, что метель, что солнце.

— Желаю тебе дожить до двухсот лет, и ты заговоришь по-другому, — не удостаивая его взглядом, отпарировал старик.

— До скольки?! — переспросил тот, почесав в голове, но его собеседник уже повернулся спиной, привязывая поводья к стволу дерева. — Ну и не надо, — Калимак обиженно пожал плечами. — Будто я поверил. То один до восьмидесяти с гаком, то второй до хрена больше… Это уже ни в какие ворота не лезет.

Я принес воды из текущего неподалеку лесного ручья, мы развели небольшой костер и стали готовить еду, а Маура присел рядом на камень, что-то насвистывая себе под нос.

— Смотри, я с кухни захватил и фрукты сушеные, и ягоды, и мед, — хвастался Калимак, засыпая ячменную крупу в булькающий котелок. — Сейчас такая вкуснятина будет, пальчики оближешь!

Закончив обед, во время которого Эль-Орин отдыхал в сторонке, мы, разморенные полуденным солнцем, тоже решили немного вздремнуть.

Проспали почти до заката, а пробудившись, обнаружили, что чужак куда-то исчез.

— Ну и пусть катится, черная бестия, — подал голос Калимак со своей самодельной лежанки из двух одеял, расстеленных на сухой траве. — Никогда он мне не нравился. Вот с первого раза, как я его увидел, так он мне не понравился. То есть, еще больше, чем остальные.

— А вот представь, он стоит где-то за твоей спиной и все слышит, — в тон ему протянул Маура.

— Где? — Калимак оглянулся, как ужаленный.

— Ну, я же не говорил, что стоит, я сказал «представь».

— Тьфу, опять издеваешься, — тот обиженно улегся обратно, но не смог сдержать улыбку. — Хотя так ты больше на себя похож. Слушай, а лошадок-то только две осталось! — воскликнул вдруг он, бросив взгляд на пятачок травы, где животные паслись на привязи. — Он что, украл их и сбежал, что ли?!

— Да ну, зачем ему это нужно? — возразил Маура. — Наверняка какая-то причина у него была захватить их с собой. Вот вернется и объяснит все.

Действительно, совсем скоро мы обернулись на хруст тяжелых деревянных колес о дорожную гальку.

— Вот тебе и сюрприз! — протер глаза Калимак, издали наблюдая за подъезжающим к нам Эль-Орином. — Не сбежал все-таки!

— Не все имеют такую привычку, — поравнявшись с нами и спускаясь с облучка, отметил чужак, давая понять, что его невероятный слух с возрастом не притупился. — Больших трудов стоило с одним смельчаком договориться о цене — другие побоялись выходить из домов, хотя я был один и средь бела дня.

— Так ты, выходит, за двух лошадей сторговался? — понял Калимак.

— Оставшихся вполне хватит, — кивнул чужак. — Можете запрягать.

Он протянул хозяину какой-то плоский темный сверток, до этого лежавший у него в сумке.

— Что это?

— Миáш, Эль-Ронт велел передать тебе. Просто заваривать в кипятке.

— Спасибо, — помедлив, Маура взял сверток, положив в свой мешок; затем одним рывком вскочил на лошадь и натянул кожаные поводья. — В повозке можете сами ехать, надеюсь, вам удобно будет.

— Нет уж, Мау, ты как хочешь, а мне надоело на хребте трястись, — к моей великой радости вступил Калимак. — Верхом — это, конечно, здорово, но не на такие расстояния. Я, между прочим, ни черта не понимаю, почему ты у Эль-Ронта повозку не взял, когда он предлагал. Я уж было настроился, что со всеми удобствами поедем, а тут ты ускакал сломя голову. Странный ты, вот урожаем клянусь.

Кинув свой увесистый мешок на дно повозки, он сам удобно устроился у бортика, закинув руки за голову.

Я переминался с ноги на ногу, боясь последовать его примеру. Это было бы предательством по отношению к хозяину.

— Черт с вами, — плюнул Маура, слезая с лошади и перекладывая вещи.

— С нами, а как же, — сострил Калимак и тут же испуганно покосился в сторону сидящего к нам спиной Эль-Орина.

Чужак молча управлял лошадьми, Калимак вынул из своего мешка большую круглую лепешку, которой нас на прощание одарили в Карнин-гуле, и принялся с аппетитом ее уплетать. Маура же, так недовольный поступком нашего сопровождающего, очутившись в повозке, почти мгновенно уснул. Теперь, когда ему не нужно было удерживаться на лошади, в новых комфортных условиях он поддался накопившейся усталости, и я был несказанно рад, что хозяин хоть немного отдохнет. Калимак вскоре тоже обратил на это внимание, и громко фыркнул, облизывая пальцы.

— Вот ведь козел упрямый, а? — хохотнул он.

И мы одновременно наклонились, чтобы снять с Маура сапоги. Калимак отпрянул, возмущенный тем, что эта мысль пришла в голову и мне.

— Ты раб, ты и снимай, — с негодованием бросил он, резко отворачиваясь и садясь у противоположного борта.

Я безмолвно подчинился, развязав кожаные тесемки и осторожно стаскивая со спящего обувь. Затем, вынув из своего мешка легкое одеяло, накрыл его, и в дополнение поправил его сумку, наскоро подложенную им под голову.

Вечер перешел в ночь, и мы остановились на привал, расстелив одеяла на дне повозки. Если бы Эль-Орин присоединился к нам, то из-за его роста пришлось бы потесниться, либо спать на земле; но он, к счастью, еще две ночи оставался бодрствовать, сидя неподалеку на своей сложенной накидке.

Наутро я встал пораньше и, спрыгнув с повозки, нарвал в поле букет ярко-желтых одуванчиков. Вернувшись, я осторожно положил букет рядом с головой спящего хозяина и сел на деревянное дно, обняв колени руками. Мне так хотелось сделать для него хоть что-то приятное.

Но вот мы позавтракали и снова тронулись в путь, а хозяин все не просыпался. Меня охватила тревога, и я тайком прикасался к нему, с облегчением убеждаясь, что он очень теплый, а дыхание его, хоть и едва заметное, остается глубоким и ровным. Все же я то и дело бросал взгляды на спину Эль-Орина, не решаясь к нему обратиться.

Тот в конце концов остановил повозку, забрался в нее и присел возле Маура, легко притрагиваясь к его лбу и к шее.

— Он крепко спит, — обернувшись, успокоил он меня и косившегося на нас Калимака. — Нет причин для волнения.

Вскоре Маура наконец шевельнулся, поворачиваясь набок и потянув носом; затем открыл глаза, сразу упершись взглядом в солнечные лепестки.

— Это откуда?

— Это… это я собрал. Для вас…

Ведь я совсем забыл, что он терпеть не может сорванных цветов. «Мне они больше нравятся на лугу, живыми», вспомнились его давние слова.

Я сжался в ожидании его гнева.

Он еще раз понюхал букет.

— Спасибо. Сладко пахнут. — И сел, прислонившись к низкому бортику и сжимая в руках гибкие стебельки.

Невольно я улыбнулся, решив, что ему все-таки понравился мой жест.

* * *

На другое утро мы позволили себе поспать допоздна, и пробудились, когда солнце уже высоко стояло в небе. Калимак громко зевнул и потянулся, оглядывая нас.

— Где этот?

Маура кивнул вдаль, где чужак восседал на плоском камне, занятый изучением какого-то свитка. Почувствовав, что говорят о нем, старец поднялся и подошел к нам, на ходу опуская свиток в свою сумку.

— Хотите продолжать путь?

— Только после завтрака, — решительно сказал Калимак. — Хотя скорее уже обеда.

Быстро сходив к речке умыться, мы расселись на сухой и горячей от солнца траве, доставая свертки с едой. В сумке у Эль-Орина оказался дополнительный запас провизии, который он по большей части предоставил нам. Хранящиеся у него в небольшой коробочке спелые желто-розовые плоды со смешным названием льюни были не только свежими, но и на удивление прохладными, словно сама коробочка обладала чудесными охлаждающими свойствами. Были и сушеные вишни и уже чищеные соленые орехи. Также сохранивший свежесть хлеб мы обмакивали в горшочки с медом. Запивали обычной чистой водой из фляжек — пьянящего напитка нам с собой не дали.

Эль-Орин на этот раз к нам присоединился, хотя дня три ограничивался только питьем. Что самое удивительное, он не только за столом, а и на поляне умудрялся есть донельзя аккуратно, пока мы под громкое чавканье обмазывались медом и липким фруктовым соком.

— Так ты будешь доедать второй ломоть? — осведомился Калимак в конце трапезы, облизав пальцы и недвусмысленно поглядывая на квадратик льняной ткани, на котором лежала еще недоеденная порция.

Маура улыбнулся и передвинул все сидящему напротив.

— Возьми.

Его товарищ принялся с аппетитом уплетать добавку.

— Что же вы, хозяин? — огорченно шепнул я. — Эль-Ронт сказал, что вам нужно хорошо питаться…

— А разве я плохо питаюсь? — весело спросил он, беря дольку персика, и решительно вернув мне мой большой кусок хлеба с медом, который я ему протягивал. — Не надо, Бан, я правда сыт.

Вскоре мы ехали по широкой дороге, наслаждаясь теплым днем и резвым чириканьем воробьев, подпрыгивающих у обочины. Эль-Орин сидел впереди, направляя лошадей и не оглядываясь на нас. Уже не так далеко было до нашей родной деревни, которую я не видел почти год.

Калимак переместился на другую сторону повозки, с интересом изучая пейзаж.

— А мы ведь по этим местам не проходили по дороге в Бирель, — заметил он. — Красивые виды.

— Очень, — откликнулся Маура, тоже устремив взгляд на проплывающие мимо поля, цветущие луга и холмы.

Придвинувшись, Калимак обнял друга за плечи.

— Знаешь, что я в первую очередь сделаю, когда вернусь домой? Ну, после того, как обрадую родителей?

— Найдешь девку и обрадуешь ее, — без запинки ответил хозяин.

— Правильно! В Рокне такие девки были, но не давались, потому что я там не свой был, а их мужики мне морду били…

— И в этой благородной борьбе ты шрам заработал… — в тон ему продолжил Маура, кивнув на смуглый лоб, перечеркнутый неровной полоской.

— Ну да, ладно, — глубоко вздохнул тот. — От тебя вообще ничего не скроешь. Только дома я все равно расскажу, что был в жуткой битве.

— Конечно. Я буду молчать, как рыба. — И они обменялись хитрыми улыбками.

— А потом надо будет уже и женок себе выбирать… Вольные дни кончились, — с тоской прибавил Калимак. — Тебе вот сколько сейчас?

— Двадцать скоро.

— Ну вот, значит, мне девятнадцать следующей зимой стукнет. Эх, ну и быстро же время летит…

Заморосил мелкий дождик, обдавая нас свежими каплями, и мы не пытались укрыться, охотно подставляя ладони и собирая в них чистую и вкусную дождевую воду.

А затем из распахнувшихся над горизонтом туч показалось чудо.

— Смотрите! Радуга! — первым весело заметил Маура, указывая пальцем.

— Ух ты, здоровенная какая! — воскликнул Калимак. — Смотри-ка, через все небо!

Восхищенно ахнув, я тоже замер при виде перекинувшегося с небес на землю волшебного моста, раскрасившего умытый серо-голубой небосклон нежными переливами.

— Интересно, кому-нибудь удавалось до нее добраться? — продолжал господин Брандугамба. — А то я несколько раз в детстве пытался, кажется, совсем близко она, а как побежишь — не приближается ничуть.

Эль-Орин, молча наблюдавший это зрелище с нами, назидательно пояснил:

— Она не может приблизиться. Ее нет.

— Как это «нет»? — недоуменно покосился на него Калимак. — Вон же она!

— Не все то, что ты видишь, материально. Это зрительный обман, преломление света.

— Да ну, опять заумь пошла, — махнул рукой тот. — Света, не света, главное, что чертовски красиво.

Внутренне я с ним согласился.

На следующий день около полудня, привязав телегу к дереву на опушке, задав лошадям корма и отпустив их попастись, мы по обыкновению остановились на привал на широкой прохладной поляне среди сосен и вязов, чтобы переждать пик жары.

Маура почему-то несколько раз обошел стоянку, долго и пристально разглядывая местность, словно искал некие только ему одному ведомые ориентиры.

— То самое место… Это здесь… — пробормотал он сам себе, и вдруг стремглав бросился в чащу.

— Да что это с ним? — разинул рот Калимак. — Эй, Мау!

— Хозяин! — окрикнул и я, побежав вдогонку.

— Он вернется, — задержал меня ровный голос Эль-Орина.

Через некоторое время Маура показался из-за деревьев. Запыхавшись, он остановился перед чужаком.

— Где… они? Их нет. Я уверен… Это то место.

— Я слышал, что все остальные здания были полностью уничтожены вскоре после того взрыва.

— Уничтожены? Все, без следа?

— Их стерли с лица земли наши сообщники.

— Без следа… — повторил Маура, словно не слыша.

— Что «без следа»? — не выдержал Калимак, переводя взгляд с одного на другого.

Ничего не сказав, Маура отошел и сел у костра, обхватив руками колени.

— Вы о чем? Кого там уничтожили? — продолжал допытываться Калимак у Эль-Орина.

— Маура расскажет тебе, если захочет, — ответил тот, направляясь обратно к повозке.

— Ну чего проще ответить? — Он подсел к моему хозяину. — Что случилось-то?

Маура отрешенно покачал головой.

— Спроси у Эль-Орина.

Калимак разъяренно взвыл и тряхнул руками в воздухе.

— Да пошли вы с вашими секретами! Держите при себе, если хотите!

Я осторожно сел по другую сторону костра, пытаясь молчаливо выразить свое участие. При этом я втайне надеялся, что Маура доверится мне. Я не такой бестактный, как Калимак. И раньше он со мной многим делился…

Как же все меняется. Его немигающий взгляд долгое время был устремлен на тлеющие угли в костре между нами, и на лице было такое выражение, будто это все, что осталось в его сердце — сгоревшие безнадежные угольки.

На закате два дня спустя мы распрощались с Эль-Орином, который оставил нам в подарок повозку и лошадей, а сам пешком двинулся обратно в сторону бирельского леса. Выполняя обещание, данное Эль-Ронту, старец проводил нас почти до окраины Зарака, разумеется, отказавшись входить в саму деревню.

Расстались они с моим хозяином достаточно холодно и без лишних эмоций, но, случайно оглянувшись уже посреди тропинки, ведущей к первым жилым хижинам, я увидел, что Эль-Орин все еще стоит у края пыльной дороги и неподвижно, внимательно смотрит нам вслед.

* * *

На широком дворе имения Бра́нду-не́г худенькая пожилая женщина с повязанными косынкой волосами вырывала сорняки, близоруко щурясь в уже наступающих сумерках.

— Мама? — нерешительно окликнул Калимак.

Та вздрогнула, резко распрямилась и начала озираться по сторонам.

— О небо! — слабо воскликнула она, сделав несколько неуверенных шагов к нам навстречу. — Кто это? Сынок, это ты?! Кали́ту, это ты, родной?..

Она чуть не упала от потрясения, и подоспевший Калимак поддержал ее, крепко обнимая.

— Это я, матушка, я! Я вернулся…

Мита́нан Брандугамба еще долго не верила своему счастью — она со слезами на глазах то обнимала сына, крепко прижимая его к себе, хотя доставала ему только до груди; то вновь отталкивала от себя, повторяя: «Дай посмотреть на тебя. Дай посмотреть, Калиту». Она тревожно дотронулась тонкими пальцами до его шрама на лбу:

— Кто тебя так, сынок?

— Да подрался с парнем одним, мама, пустяки. Выпили оба, и пошло-поехало.

Мы с хозяином удивленно переглянулись, ожидая услышать обещанную байку о боевых подвигах.

— Ми́та, ты где опять застряла? — послышался вдруг изнутри дома громовой бас. — Ужин подавай!

Тяжелая дверь со скрипом отворилась, и на пороге возник высокий коренастый мужчина с густыми темными с проседью кудрями и большим пивным животом.

— Отец! — Калимак ступил вперед, почтительно склоняя голову.

— Он вернулся, А́ли! — воскликнула его жена, счастливо всплеснув руками.

Подойдя вплотную к нам, тот охлопал сына по плечам, словно проверяя на прочность, затем отвесил ему мощную затрещину.

— За что?! — взвыл Калимак, схватившись за больное место.

— За все слезы твоей матери, — ответил тот, когда первый шок от встречи сменился гневом.

— А Разаль вас что, не предупредил, что я уехал? — ошарашенно спросил Калимак. — Ну, попадись он мне…

— Да сказал он нам, сказал, когда мы от Каре́ни вернулись. Сказал, что ты в Бирель отправился. Ну, думали, загулял сынок, свободы захотелось. А как затянулась твоя поездка, послали Ильмака, чтоб тебя оттуда в родной дом вернул. Но тебя, видишь ли, и след простыл! Как корова языком слизнула! Твоя мать чуть не слегла от горя! Мы две деревни на уши подняли! Я хочу знать, где ты шлялся все это время?! — бесновался глава семьи.

— Простите, отец, матушка! — Калимак в раскаянии обнял их обоих, и расцеловал свою мать в морщинистые щеки. — Я не думал, что вы будете так волноваться. Мы только ненадолго собирались…

— Ненадолго?! Уж почти год прошел!

Тут он приметил нас, скромно стоящих в сторонке.

— А эти негодяи кто? — ткнул он в нас пальцем.

— Это же Маура, отец. И… и Баназир, из Сузатт, мы вместе путешествовали, — объяснил его сын.

Альта́ Брандугамба подошел вплотную к нам, меня окинул лишь беглым взглядом, а перед хозяином задержался, изучая его лицо.

— Помню, помню, как же. Подкидыш, мошенник и хулиган, — вынес он свой приговор. — Говорил я тебе, с детства твоего твердил, не водись ты с ним. Куда ты его утащил, разбойник? — обратился он теперь к Маура, раздувая ноздри.

— Отец, это я сам потащился за ним! — возмущенно вскричал Калимак, прежде, чем мой хозяин мог что-то ответить, и прежде чем я, уже закипавший от ярости, сам нагрубил бы Брандугамба-старшему. — Он тут ни при чем! Если ругаете, ругайте меня!

— Да черт с вами! — наконец сдался Альта, махнув рукой. — Привязывайте лошадей и идемте ужинать.

Калимак охотно рассказывал родителям про чистые реки и густые леса Карнин-гула, про живописные холмы и равнины Рокны и ее прекрасных белых скакунов, описывал особенности гонской кухни и красочные ковры на каменных стенах, болтал о наглых селезнях, о чудесных радугах и лазоревых рассветах, увиденных в пути. Но в его подробном рассказе не было ни слова об окровавленных детских телах, о поисках укрытия от не знающих пощады врагов, о бессонных ночах в плену ужаса, о руинах зданий, погребавших под собой истошно кричащих людей. Его родным, как и многим другим в наших краях, ни к чему было об этом знать — до них не дошла война, и не должна была теперь их коснуться. Пострадали лишь те, чьи близкие были некогда похищены для неведомых целей чужаков; да еще несчастный господин Ильба; да мы трое, так некстати оказавшиеся в пекле событий.

— Ну ты и повидал мир, сорванец, — изумленно качал головой Альта, поглаживая окладистую бороду. Сидящая рядом с ним жена лишь тихонько ахала и хваталась за сердце, очевидно, при мысли о том, как далеко уходил ее младший сын.

— Выпьем же за радостную встречу! — поднял высокую деревянную чашу с хмелем старший Брандугамба. — За твое возвращение, сынок!

Мы все с готовностью подняли свои чаши.

— А что с вашей рукой? — заметила вдруг мать Калимака, и голубые глаза ее округлились при виде изувеченной кисти моего хозяина.

— Да он случайно ножом себя полоснул, когда стрелу точил, — быстро ответил Калимак за друга. — Вот растяпа ты, Мау, — он слегка хлопнул того по плечу.

Тот лишь благодарно улыбнулся ему, когда оба родителя, удовлетворившись этим объяснением, вновь отвлеклись на повседневные разговоры.

— Так ты мне скажешь правду или нет? — тихо спросил Калимак, когда мы уже лежали в кроватях, и догорающий огонек лучины бросал тусклые блики на стену.

В соседней большой комнате спали хозяева дома — уже вовсю храпел Брандугамба-старший, поэтому можно было не опасаться, что разговор будет услышан.

— О чем? — уточнил Маура.

— Да хотя бы о пальце своем, для начала. Тебе ж явно его кто-то отрубил, и не случайно. Давай, колись, я твоим геройским подвигам завидовать не буду, — искренне произнес его друг. — С кем ты сражался?

— Да ни с кем, — со вздохом ответил мой хозяин. — И подвига никакого не было. Я просто неправильно использовал то кольцо, с помощью которого должен был выполнить поручение. И не смог его снять, поэтому должен был оторвать вместе с пальцем. Вот и все.

— Вот черт… — горестно и ошеломленно протянул Калимак. — Хмм… пожалуй, это тоже нехилый такой подвиг. Не знаю, смог бы я сам себе… Даже если бы нужно было…