В этот раз у клиентки плохие волосы — запутанные, непослушные, а ко всему прочему ещё и кудри. Анна, впрочем, не будет их всё равно подстригать, как бы эта Марта ни молила — первым её желанием было выпрямление волос без стрижки. И, если уж Милова взялась, то надо до конца.

Или же это просто отвлечение себя от реальных проблем, повседневности, бессвязной и нелогичной жизни. Но Марк про её рациональность всё же не прав — ей-богу, кто будет бояться Константина Александровича? Нормальный мужчина, даже лучший на фоне остальных.

Пустые, на самом деле, мысли — просто чтобы отвлечься, когда при бездумной и простой работе, они уходят не туда. Это помогает — не очень, но можно направить в другое русло.

Мария в который раз старается уговорить её на психиатра, но Милова лишь морщит нос. Сейчас она понимает, почему брат не хочет. Как отбросить свои моральные устои и не думать — осуждают ли? Как сосредоточиться на разговоре, вопросах и себе, не анализируя тон и эмоции на лице врача? Хотя им, когда попадаются как Анна, тоже плохо. Пробить броню, не ухудшив состояние — настоящее мастерство. Найти бы ещё такого. Олег кривится, но Анна знает, что, когда она отворачивается, он ползает взглядом по её телу, задерживая его на шее. Ублюдок. Мария закатывает глаза, понимая, что не дождётся ни от первого, ни от второго, и уходит вместе со своим сыном. Милова иногда хочет сказать, что этот мудоёб — сын не совсем прилежной матери и отца, но прикусывает язык. Никогда и ни за что — не зря же она Олегу тогда треснула по харе бутылкой за «шлюху».

Лекс бухает уже меньше и то — малыми порциями. Анне плохо, ей нужен собутыльник и хороший психолог в одном лице. Но у неё нет — Марк не поможет, а Саша уже потерян для алкогольной жизни.

— Слышала, вы поменялись, — пытается перевести тему, когда слёзы уже катятся по щекам. И это всего-то после одной бутылки?

— Ебанутая.

И, вообще-то, это чистая правда. И не только Анна, но и вся её жизнь: сначала брат, а потом недожиголо, служащий ещё и суррогатным отцом. Почему-то моральные устои молчат и тогда, и сейчас. В кои-то веке совесть не мучает — наоборот, говорит, нужно давать больше по щам тому мудаку-мужу. Анна с радостью бы.

Тим приносит ей анальгин, накрывает тёплым одеялом, подносит ей тазик. Анна останавливает его, когда он хочет уже уйти, сделав всё и поняв, что с ней всё в норме. Теперь они вместе кутаются в одеяло, смотрят что-то. Надолго ли ещё это чудо в перьях здесь задержится? Ей кажется, что не одна она будет скучать.

Отец орёт что-то про бухающую шлюху, спящую с таким же, но Анне глубоко похрен. Она сделала для матери всё, а отец — это головная боль Марка, и только он может ставить того на место. Но брата любит, посему всё же покупает на свои же деньги продукты этому старпёру. Как бы там ни было, но все бы вздохнули с облегчением, уйди отец в могилу. Даже сам он.

Анна просто ненавидит зиму: холодный воздух, которым трудно дышать и кажется, что вот-вот не сможешь вдохнуть и задохнёшься; этот воздух проникает под пуховик и дальше, морозит кожу, пальцы уже давно окоченели без перчаток, она не чувствует лицо, глаза плохо видят при этом чёртовом снеге, но Анна продолжает копаться в сумке, доставая грёбанные ключи. Наконец-то. Осенью в подъезде, может быть, холодно, но сейчас это как дом без подогрева. Она рада этому малому теплу — хоть так пальцы и лицо согреются.

Для неё альбиносы всегда были какими-то хрупкими — пусть и с прессом, и с мышцами, но они будто из матово-белого стекла. Может быть, ей так кажется из-за их кожи. Андрей, в принципе, не против её инициатив — они всё делят поровну, просто потому что хотят. Анна рада этому до безумия. Он гладит её, ещё окончательно не привыкнув, что с ней всё в порядке — иногда, вспоминая такие моменты, она плачет под музыку от сентиментальности. О том, что сначала отталкивала его, Анна предпочитает забывать.

От недосыпа её мутит, но она вливает в себя ещё кружку кофе, не обращая внимания на упрёки начальницы. Когда Анна хоть кого-нибудь ранила в последние годы? Её клиенты были в порядке, даже если не спит уже двое суток. Разве что не по работе, но по делу.

Марк, когда они втроём с Марией собираются, пытается хоть как-то отстоять честь сестры. Вообще, если честно, она не удивится, если Олег окажется геем — яблоко от яблони.

Впрочем, Марку необязательно знать, почему он получил фирму. И почему Смирнова его поцеловала. Это совсем ненужная информация для него. Хотя Анна сама не понимала, зачем Марии дети бывшей — с её-то цинизмом и садизмом. Или они поддерживали связь? Навряд ли.

Вместо девичника с бухлом и нытьём, она идёт со своим муженьком куда-то — Анна не вдумывается, да и ей плевать. Она сидит рядом с Андреем, иногда смотря на него и обмениваясь фразами, пока их супруги общаются, кажется, с хозяином приёма. Для неё это всё — пустая трата времени. Но Анна всё же встаёт, чтобы справить нужду.

Она смотрит на себя в зеркало, пытаясь привести в порядок свои русые волосы в замысловатой косичке и убрать под штукатурку красноту лица с кругами под глазами. Разглаживает лоб, пытаясь убрать морщины. Она всё же слишком много хмурится, надо быть спокойнее или хотя бы следить за эмоциями.

— Эти шлюхи там вместе сидят, — цепляется Анна за мужской голос, понимая — про них, — если бы ты смогла раньше, дура.

— А сам-то?

— Не переводи стрелки.

Анна хмыкает, губы расплываются в грустной усмешке, но она тут же возвращает лицу прежний вид. Всё-таки лучше, если бы она тренировалась мимике вместе с Марком.

После банкета — или что там было? — они отделяются, намереваясь погулять в парке. Андрей сжимает её руку своей, держа в кармане. Она вспоминает, как хотела возлюбленного, про которого вечно говорила мать. И даже это не было её ошибкой — с Андреем Анна всё равно познакомилась раньше. Когда-нибудь Мария вышла в свет, сказав, что:

— Ты спишь с моим сучонком.

Тогда это очень-очень резало что-то. Уже плевать.

Анна пытается сравнить его со снегом, но у неё не получается: Андрей тёплый, им легко дышится. Скорее он — это белый шёлк. Но тот тоже как-то не греет, и она бросает это дело. Потом подумает, пофантазирует, полазает по интернету.

Милова всегда приходит к нему именно в темноте, но от этого лишь больше возбуждается, представляя в голове его. Они пьют чай ли лежат, ничего не делая, в тишине, просто отдыхая. Анне это нравится.

Она смотрит на свой паспорт, с удовольствием видя свою прежнюю фамилию — матери и брата. Не ублюдка, что сделал это тогда и пусть под наркотой, но прежнюю её.

Анна уезжает с Марком и Лексом в Испанию. Она покупает открытку с местной природой, открывает её, пишет своё полное имя, добавляя «пусть и неправильно, но всегда». Смотрит, проводит пальцем, не понимая, что с ней не так.

В день, когда она собирается отнести её, чтобы отправить по почте, Анна открывает и снова смотрит на свой почерк. Тянется к ручке, добавляет к своей фамилии дефис и «Шульцева». Странная, напоминающая ей Советский союз, фамилия нравится Анне — не из-за букв или звуков. Просто из-за её сентиментальной части.

Ночью Анна снова плачет, но уже слушая не грустную музыку.