Стены серые, двери серые, пол серый, потолок серый. Если это, конечно, потолок. В чём я сильно сомневаюсь. Освещение только желтизной отдаёт. Пыль. Вроде живут здесь, то есть жили, а убраться – не нашего полёта дело. Ну да. А как жрать человеческую плоть – это мы первые.

Я с досадой оторвал зубы от шеи очередного и последнего в этом «вагоне». Невкусно.

Рыжая хмуро ковырялась в останках такого же безликого. Тот смешно дрыгал ногами, словно пытаясь встать. Чертовски невкусно. С другой стороны, а когда последний раз…

Давно. Очень давно. Ещё до всей это истории с элитным отрядом. До линии фронта в пару сотен тысяч световых лет, до учебки и сержанта, которого я до сих пор ненавижу, до того, как я встретил Рыжую. До того, как в кости врезалось холодное железо. До того, как череп стал сплавом металлов. После того, как…

– Эй, чего опять завис? Я билеты достал, go?

– Опять на эту фанеру? Один кайф – шоу, да и то повторений всё больше.

– Come on, чувак, у них новая программа!

– Программа-шмаграмма. Ты новости видел последние вообще?

– А чего там?

– Да вон, – я махнул рукой в сторону новостного билборда на высотке этажей в пятьсот шестьдесят, – Полюбуйся.

На билборде красовались вояки в полной снаряге, почти полностью чёрной. На заднем плане пролетал истребитель из новых моделей. Под анимированной картинкой дрожала, то покрываясь пикселями, то снова становясь чёткой, надпись: «Нужен каждый!»

– Да забей, – повёл плечами мой друг.

На концерт мы всё-таки сходили. Детали, конечно, смазываются со временем. Я уже не помню название группы и даже города, в котором был концерт. Да что города. Название планеты.

– Ты там скоро вообще, договаривались же!

Снова-здорово. Вечная песня – опаздываю, он ждёт. Ну, то есть, он приходит на сорок минут раньше, я – вовремя. В тот раз разминулись всего на десять минут. Дело обещало нехило так выгореть и пришлось вставать ещё до рассвета. Терпеть ненавижу. Но не могу же я подвести друга. Столько вместе уже провернули, а тут шанс в люди выбраться. И мне, и ему. От призыва, опять же, уйдём.

– Ну что, хлопы. В поряде всё, сейчас рассчитаемся и до семнадцатого.

Нервы откровенно шалили. Не то чтобы это было незаконно. Это было, нахрен, полностью нелегально. Живые органы, пускай и из мёртвых доноров. За этим мы следили пристально. Цифра была с девятью нулями, и впереди стояла далеко не единичка. Я притоптывал.

Транш прошёл без проблем. На левый счёт, конечно, однако числящийся за реальной фирмой. Мандраж потихоньку стихал – не кинули. Пожав руки и распрощавшись с любезностями, мы вышли из офиса губернатора. Выдохнув и рассмеявшись, я обнял друга за плечи, потряс его. Чувства переполняли. Наконец-то! Мы богаты! Богаты! Теперь не нужно каждый день думать, где достать денег на долги, в которых мы по самую макушку. Дом отныне будет полностью моим, полностью! Отсосите, бюрократы!

Ему теперь не нужно будет пресмыкаться перед этими болванами в коллегии. «Рассмотрим поправки через цикл, когда обстановка по гражданке будет спокойнее». Козлы.

Он тогда сдержанно улыбнулся, похлопал меня по плечу. Предложил отметить. Конечно, я согласился. Конечно…

Утро застало нас у стройки, которая началась ещё, когда я был в старших классах. Оставалась одна ополовиненная бутылка дорогого пойла, шатало здорово. Спорили, кажется, о возможностях изменения политической ситуации в секторе. Я топил за революцию, он за решение деньгами и интригами. Как оказался на земле – не помню. Странная штука – память. О чем спорили помню, а как планета называлась и как я прозевал двух крепких мужиков на абсолютно пустой улице – нет.

Больно. Спина будто горит. Поясница – комок боли. Руки не слушаются. Ног не чувствую. Причину, по которой ему нужно было сделать всё не своими руками – я понял сильно позже.

– Ты хороший парень. Хороший и горячий. Только с виду ленивый увалень, но я-то знаю, кто ты.

Лучше бы ты молчал.

– Прощения просить не буду.

В голове мешанина: ненависть, боль, страх, обида. Дьявольски жгучая обида, по сравнению с которой боль от перебитого позвоночника – досадная неприятность.

– Я убью тебя, если выживу… – слова даются с трудом, их приходится выталкивать из себя с усилием, почти невозможно. Получается сиплый шёпот. Больно.

– Я знаю, – он усмехается, едва приподнимая уголки губ.

Нога в тяжёлом ботинке опускается на грудь. Не могу дышать. В черепе раздаётся отвратительный звон от удара мыском с железной вставкой. Не могу дышать. Слышу хруст. Рёбра. Не могу дышать. Перед глазами усмешк а, окаймлённая чёрной пеленой. Не могу…