… Он это начал двадцать часов назад.

А ныне…

Окинь же взором, да ужаснись делам своим.

Кровью запачкан серый напольный мрамор, кровью окрашены и белоснежные кружевные одеяния, тонкие изящные пальцы с ещё не снятыми драгоценными перстнями, так что блеск их камней померк в багровой мути. Он почти весь в крови: ладони, запястья, предплечья, поднимаясь на задетые мазками плечи и слегка нетронутое эмоциями лицо.

Хриплые надрывные всхлипы разрезают тягостную тишину, в которой никто пока что не имеет право произнести и слова. Даже сбежавшиеся на крики и пытающие по началу урегулировать ситуацию Рое — Анэш Зу Иррет и Вериор Зо Иррет. Едва услышанное для остальных, но четкое для него сиплое «Пожалуйста!» срывается с бледных губ жертвы, пока худые руки, с которых так и не успели снять дорогие алмазные браслеты, удерживают молящего о пощаде за плечи.

Эйль-хас поднимает свой взгляд на стоящего в стороне Жемчужного, смотрит долго, въедливо, опасно, но молча — без истерик, криков и угроз. И оба понимают с чего всё началось, почему именно сейчас и что будет через несколько минут. Молчаливый жестокий диалог, который происходит только между ними — двумя сильнейшими в ядовитых Садах, и каждый прав в своем, но жестокая судьба бликует к тому, кто всё это начал. Однако едва мелькнувшее всего на миг удивление и ошеломление в серебристых глазах дает понять, насколько фаворит не был готов к таким последствиям игры. Ведь противник ответил соразмерно, выбив почву из-под ног зазнавшегося и уверенного в своей неприкасаемости Луноликого Эйль-хас Айсек.

Но ведь бить, унижать и уничтожать можно не только физически. И Джек это понял и усвоил здесь как никто другой. А посему…

Он не жалеет, не оплакивает и не проклинает себя ныне, становясь свидетелем казни, которую сам и подстроил. Месть скручивается насытившейся гадюкой под сердцем, не отравляя его на этот момент абсолютного триумфа, и этого становится достаточно, чтобы на миг выдохнуть, почувствовав себя в безопасности и главенстве. Власть не опьяняет, лишь дает другим повод заткнуться и подумать ещё раз, кого они породили. Ведь он играет теперь по их правилам.

Слова сказаны, права соблюдены, законы не попраны, и он тому свидетель. Он и вершитель, он и тот палач, что стал подчинять судьбу. Жалость и горечь? Когда бы ей взяться, ведь еще пару суток назад его друг был равно жестоко убит, будучи невиновным. Но Садам, да и Главам — Жемчужный скашивает холодный взгляд на бледного, но все ещё молчащего, сцепивши зубы Никласа Зо Иррет, — пора признать и узнать, что всему есть предел и на всё что они позволяют и делают, он найдет противопоставимый ответ, в тысячу раз страшнее. Змеей вывернется, но поставит их всех на место.

Ради себя?

Ты давно мертв, так коли стараться для мертвяка? — шелестит в голове, и он мрачно усмехается. Не забывая свое место, лишь подчеркивая как и ранее.

Раб стоящий над всеми и требующий должного или желающий защитить своё, жадный преданный смертник?

Когда ты это начинал, ты готов был к таким последствиям?

Двадцать часов назад... — Вторят мысли, приводя к раннему еще темному утру. Когда узнал, что заново придется расстаться, а после к сегодняшнему вечеру, уже когда корабли с караваном причаливали к порту, а на горизонте роилась буря, когда Свет столь отчаянно жаждал получить единоличную власть в Садах, и Луноликий предвкушал насколько в следующие часы всё изменият…. Действительно изменил.

Выждать и всё спланировать, замуровав собственные ошметки совести, было не столь тяжело, как продумывать каждый последующий идеальный шаг. С расходами и подкупом Жемчужному помогли; не то чтобы у него самого не было запаса золотых монет благодаря своему быстро возросшему статусу, но подкуп половины слуг, нескольких готовых переметнутся сайи и естественно добыча редких трав стоили предостаточно. Точно так же, как и пришлось просить Анэш не вмешиваться, напоминая ей на очевидный приказ Повелителя о собственной защите. Аргументом в сторону Джека и того что он понимает, что творит, послужила его возросшая сила и власть, особенно когда в горячий спор с Хранительницей Садов ненавязчиво вмешался Первый.

Белоснежный Эйль-ар опускает глаза в пол и морщится от резкого вскрика разрезающего густую мрачную тишину. Бедная жертва, всё ещё судорожно цепляющаяся за своего «спасителя» не понимает насколько всё для неё плохо, однако ни наложники, немногочисленным присутствием собравшись полумесяцем вокруг, ни представители высшей власти Рое не могут ничего сделать. Даже они не могут в этот раз замолчать скандал и новое горе. Про сайи, ошарашенных служек и стражу и вовсе ничего не сказать — они подневольные вовсе, лишь исполняют приказ не допустить большего количества свидетелей в общий зал.

И при других обстоятельствах, вот так же стоя в толпе сострадающих отчасти зевак, а не будучи главным на сцене, возможно Жемчужный тоже бы посочувствовал, но не сейчас, и не в этом акте справедливости.

Продумать и надавить на очевидную уязвимую точку в настолько сжатый срок, казалось, почти невозможным. Тем более представить, что этот ход сработает. Однако...

Ближайший, кого, за всё известное Садам время, из вне Лунный подпускал к себе — так называемый торговец редкостями. Такой весь хитрый и нарасхват сильными мира сего, что в последнее десятилетия чересчур зачистил появляться на земле Эрресаир, с целью не обогащения, как редкий торговец, а явно с иной — навещать в свою угоду эту зарвавшуюся фаворитную сволоту. Сопоставить не составило труда, равно как и убедится уже после — на ужине, насколько иноземец привязан к Луноликому, а тот откликается тем же, толку что пытается это скрыть всеми известными уловками. Сказать, что Джек до последнего не верил словам Золота и Анэш, было бы справедливо, пока сам не подметил каждую мимолетную перемену настроения в мимике и настроении Эйль-хас. И это действительно стало приятным ошеломлением, по сравнению с тем что Жемчужный мог наблюдать в настроениях Лунного раньше.

Фрост не уходит глубоко в размышления, следя за накаляющейся обстановкой, и вовремя подмечает, когда седовласый мужчина дергается чуть вперед, стоя около Хранительницы Садов. Его усы и борода шевелятся, и он уже готов открыть рот, чтобы снова вставить свои слова, как аргумент в защиту, но Жемчужный вскидывает голову, серебряные капельки на ободке пышного капюшона звенят предостерегающе, когда он встречается холодным взглядом с представителем Рое.

Второе немое противостояние и он не боится бросать вызов представителю Света более опытному, сильному и древнему, нежели Лу. В прямом льдистом взгляде Жемчужного Эйль-ар читается невысказанное — заткнуться и не мешать. Ведь все обстоятельства сошлись так, что даже такой представитель власти не может противится Законам Садов и Империи в целом, а Джек сейчас та сила и свидетель, который имеет право спорить и требовать подчинения Закону. И Вериор это понимает, хотя видно, как он сначала сереет, а после снова бледнеет, резко отворачиваясь. Желваки играют над белой бородой, когда тот сцепляет челюсти от злости и бессилия, и видимо клянёт Фроста последними словами в голове. Но не высказывается, не защищает Луноликого и не нарывается на прямой конфликт. Рядом Анэш, подтверждающая и стоящая равно как свидетель, а противится закону и затыкать или тем более угрожать по сути единственному, кто сейчас так близок к Императору — могила даже для Рое.

Жемчужный оказался прав в своем изъявлении — это не его оставили с ними, а их с ним. И он может постоять за себя, так еще и указать им место в сложившейся ситуации. Индрит просчитался, следуя Статуту и абсолютно точно соблюдая древние законы в этот раз.

Поэтому даже Рое бессильны, и не могут сейчас заступиться за Лу, сделать так, как хочет нерадивый фаворит, понуро наблюдая за трагедией в один акт, которая непременно закончится казнью. Джек же и свидетель, и судья, и вершитель справедливости, выступающий сейчас голосом всех Садов. Ведь, пока Лунный замешан в этом лично и это зафиксировано высшей властью, он не имеет право быть главенствующей фигурой, а все прекрасно понимают, что после него по власти и статусу в делах Садов сразу идет Жемчужный Эйль-ар.Вспомним о том, что Анэш уступила место в правлении Садов изначально Лунному, оставаясь номинально, а после и вовсе занялась своими делами, спасая крох. Некоторые из этих деталей Питч рассказал Джеку. Поэтому у Фроста есть право быть вторым по власти и силе после Лу в Садах.

Белоснежный незаметно усмехается, растягивая момент гнетущего молчания. Именно он тот, кто был в числе первых пришедшим на крики, тот, кто видел истерику и лужи крови, размазанные по напольному мрамору, тот, кто оспорил слова Рое, становясь нарицательным исполнителем закона.

Жемчужный стоит сейчас здесь, обряженный в красные одеяния — ненавистный кровавый — шифон и шелк, облегающий белоснежную ледяную кожу, накинутый роскошным полуплатьем и с накидкой капюшоном поверх, тянущийся шлейфом почти таким же длинным и пугающим, как размазанная повсюду кровь. И не поймешь изначально — это ночная вычурная рубашка или хитро пошитый бесподобный костюм специально для этой ночи.

Кстати, о костюмах. С маскировкой же было сложнее… Подобрать одинаковые одеяния в настолько сжатый срок, выкрав нужные ткани, практически не представлялось возможным, но опять-таки связи преданного перса сделали свое дело, и идеально дополнили и улучшили план, практически сведя к минимуму шанс на проигрыш. Ведь Бедствию нужно было увидеть его в иноземных пышных вышивках, а не в привычном тонком шелке...

И того за насыщенные на события и действия несколько часов поменяны три одеяния: черное на ужине, маскарад для Бедствия, и сейчас его кровавый облик.

Эйль-ар выделяется, равно как и Лунный сейчас, стоя в том цвете, который до определённого момента был ненавистен ему, однако настолько подходит ныне. Жемчужный подтверждает своим выбором, что с этой ночи пойдет по головам, попутно срубая некоторые, омываясь кровью тех, кто встанет у него на пути.

Обряженный смертью. Обряженный кровью. С ярко горящими голубым холодным огнем глазами, сулящими погибель каждому. И он более не боится, не ненавидит этот цвет. Преклоняя голову, покрывая её кровавым шифоном, с обрамлением застывших капель серебра, носящий в данные минуты лик жестокой погибели и самой Смерти. Заявляя это каждому сегодня и впредь.

Джек смеряет этим же холодным взглядом попытки Луноликого потянуть время, зная в свое удовольствие, что всё равно это будет тщетно. Однако пауза, словно все они попали в смолу, с неожиданным звоном рушится, стоит Хранительнице Садов сделать шаг вперед, словно напоминая фавориту о его ответственности.

Фрост не отдаст ему должное, но признает, что даже в такой ситуации и на удивление у Луноликого ни дрогнул ни один мускул: он и бровью не ведет, когда пальцы друга до красных полос царапают его незащищённые худые плечи, в попытках зацепиться и удержать мгновение. И все же… для данного события реакция Лунного едва ли удивляет. Будь он просто истеричкой и заносчивой потаскухой, действительно не продержался бы столь долго на стороне Света и вообще во главе Садов, посему возможно впервые Жемчужный наблюдает за настоящим хладнокровием, которое ложится фарфоровой непроницаемой маской на лицо Лу, пока кинжал, протянутый тому от Анэш бликует стальным светом.

Представление затягивается, медленно скручиваясь спиралью напряжения перед неизбежным, и Жемчужный практически позволяет всем увидеть свою реакцию: склоняя испытующе и одновременно скучающе голову в бок, чем вновь заставляет некоторых вздрогнуть от звенящих капелек серебра на своем капюшоне.

Всё было просто и сложно одновременно. Подменить служек следующей ступенью и проследить дабы Ухиш выпил особое вино не было сложностью, с учетом, что первые сами готовы были сбагрить капризного и агрессивного господина на кого угодно, последний же едва ли сам обращал внимание на тех, кто его обслуживал, принося и наливая злополучное вино. Бедствию, сидящему в промёрзлой комнате, потерявшему счет времени, не было и дела до мелькающих теней у себя перед глазами. Главное — было напиться и забыться. И в этом Джек и его сподручные любезно тому помогли.

Оно того стоило. — Убедительно опускается в разворошенном сознании, под вскрик несчастного купца: в тот момент, когда Луноликий выдёргивает протянутый клинок, понимая, что ему придется сделать в следующую минуту.

Как же приятно сейчас смотреть на фаворита. Ведь тот этого хотел — власти и славы вновь. Так вот, вся эта слава и власть, вместе с тем и его ответственность. Рое ему не помогут, Индрита нет во дворце, дабы перевесить с помощью какого-то очередного забытого, но мудреного закона решение на свою сторону, а потому…

— Пожалуйста… Спаси меня!.. — Джек стоит близко, дабы расслышать эти надломленные три слова Мани, не упуская ни звука, следя за каждым движением; Жемчужный наблюдает кропотливо и с хладнокровием жестокого палача, но так и не видит внешние изменения в Луноликом, и отчасти становится как-то завидно. Выдержка и сталь в поведении Лу впервые настолько впечатляют, не отравляя брезгливостью и злостью.

Хотя страх всё же присутствует.

Они оба расплатятся своими дорогими… «пешками». И теперь очередь фаворита. Манмарет — всё дело пусть в мудреном, но чересчур расслабившимся и понадеявшемся на своего друга, купце. Когда иномирец, напившись и попрощавшись с Луноликим, решил побродить окольными путями к своему крылу, как ему казалось, на самом же деле вломившись абсолютно пьяным в покои не менее одурманенного и взбешенного Бедствия. И Джек, равно Золоту и Раду, никогда не признается, как же так можно было чужаку заблудиться, пытаясь дойти до своих покоев…

А вот Ухиш не подвел. И это радует и насыщает отомщенностью Жемчужного даже сейчас.

Именно он, тот кто был на грани ещё с самого начала, именно тот, кто видел в своём иллюзорном дурмане за несколько десятков минут до этого самого Джека. Как тряпье, пропитанное маслом и подожжённое — настолько всё быстро завертелось и совершилось. Ведь так легко спутать, особенно когда: от дурмана теряется осознанность и ощущение времени, а еще... одинаково расшитые халаты, размытая со света фигура, что так похожа на самого Жемчужного, невнятное грубое бормотание, опасность блестящего клинка в руках…

Их обоих стоило всего лишь подтолкнуть к друг другу, чтобы испугавшийся вторжения в «свои» покои купец начал яростно размахивать коротким кортиком, и что тут же взбешенный, и относительно отошедший от дурмана-паралитика, Ухиш ответил, вскочивши неуверенно на ноги, зажимая в руке кинжал и бросаясь на свою иллюзию «белого врага». Но вот дурман от хмеля все же отличался, и поэтому даже в таком состоянии натасканый в стычках иноземец с лёгкостью смог, в целях своей защиты, отразить атаки запинающегося наложника и удачно того пырнуть, распоров живот. Ведь убежденный в собственном статусе неприкасаемого и значимого гостя в Садах, подкрепленный авторитетом и словом защиты от Луноликого, Манмарет не думал кого убивает, кто, по его пьяному разумению, посмел вторгнуться в «его» покои.

Это было столь ужасающе и прекрасно одновременно. Особенно, когда на шум и крики прибежали сайи и служки других наложников, не без театральщины поднимая гомоз и панику, а после нагрянула стража и проснувшиеся наложники, проживающие в ближайших комнатах. Свечи и масленки вновь зажглись в насквозь хладной комнате, чтобы осветить умирающего болезненной смертью, дёргающегося в конвульсиях, Бедствие на полу его же покоев, и обезумевшего от потрясения купца, который с перепугу накинулся на служек, не понимая, что происходит. Но по истине подарком стала последующая реакция, когда Мани выскочил в коридор, помчавшись в центральный зал с криками, заляпав по пути весь пол кровью, капающей с кинжала, зажатого в испачканных руках.

Как же он орал, когда сбежались все остальные, и Луноликий в числе первых равно нашедший его в таком положении, кинувший по началу, ни черта не понявший и пытающийся огрызаться и отдавать всем и вся приказы.

Только вот подоспевшие заспанные Рое, остальные наложники и главы стражей начали всё прояснять. И когда за несколько минут все выяснилось, а трясущийся в руках Луноликого озлобившийся, видимо от страха, Мани начал всё отрицать и еще прилюдно оскорблять погибшего, вовсе усугубил свое положение. По итогу выходило так, что почувствовавший свою «власть» и дозволение на всё купец, с пьяна решил проучить того, кто ему всегда не нравился, и вломился в комнату к Эйль-ар Бушующему Ухиш, и застав того в расстроенных чувствах напал на беззащитного, а тот, угнетенный и всё еще в трауре, не смог даже отбиться и был жестоко убит.

Естественно, Манмарет никогда не испытывал злости или зависти к бывшему фавориту Бедствию, но слух об этом пустили уже тогда, когда караван только подходил к гавани Нэатон. А вот удачно и очень быстро украденный второй кинжал, который был зажат в руке Бедствия в момент смерти — это уже дело Радости и его ушлых служек. Удачей же стал и тот факт, что одурманенный Ухиш не успел нанести ответные порезы, что возводило его вообще в статус невинно убиенной жертвы руками завистливого чужака, которого пригрел на своей груди сам Эйль-хас.

А участь чужаков, кто посягает на представителей Империи, тем более на жизнь наложников Алмазного Сада Его Императорского Величества, известна всем. И при всём паршивом и ядовитом характере Бушующего Эйль-ар, многие в Садах были с ним в хороших отношениях, многие просто недолюбливали, многие относились лояльно, а некоторые даже уважали и по-своему любили, и потому каждый наложник был потрясен, и требовал справедливости по закону. К удивлению, на сторону Жемчужного призывающего в первые минуты к Закону, не смотря на острую разницу статусов, к спору с Рое присоединился Йам, громче всех призвав к немедленной публичной казни чужака, который посмел вероломно и подло убить одно их них.

Луноликому со всей его репутацией и статусом нечем было крыть, а заикнувшись голословно что это всё подстроил сам Джек он лишь вызвал брезгливое и явно сейчас несдержанное недовольство большинства из Алмазного Сада, что наложники не постеснялись высказать или вовсе пропустить обвинения, как пустой треп и попытку выкрутиться. Никто, и Рое в том числе, не смогли по горячим следам связать Жемчужного и его свиту с убийством, как бы Никлас и подвластные ему командиры стражей не хотели или искали доказательства. Поэтому огрызаясь и пытаясь всех убедить, что Жемчужный Эйль-ар хоть как-то повлиял на убийство, Луноликий лишь усугубил положение по сути невиновного купца. Объяснения же того и вовсе никто и слушать не стал; у чужаков за такой проступок нет права себя защищать или как-то оправдываться. Законы и правила Империи строги и жестоки в таких случаях.

Он будет тебе сниться? — зацепляется мысль и тут же перекрывается другой, — Или лучше такие сны-кошмары, нежели, как видеть мальчишку с порезанным горлом и его кровь на собственных руках?

Маска почти трескается на лице Фроста, но он вовремя вспоминает где находится и чему становится свидетелем. Плевать. Уже плевать.

— Добивай, — слышится по левую сторону тихий, но твёрдый шепот Диамантового, который не сводит взгляда с Луноликого, и тот ловит эти же слова, расслышав четко, и резко повернув голову в сторону Йама. Однако что-то подсказывает Джеку, что обещающий жестокую расправу взгляд Лунного сейчас вообще не страшен бывшему сверкающему фавориту. Мысль о том, что не положено так реагировать на смерть своего соперника в отношении Йама и Ухиша пробегает в голове, но об этом Фрост подумает через пару десятков минут, лежа в горячей купели с ароматом успокаивающих трав.

Добивай. — Солидарен и Жемчужный, окидывая заинтересованным взглядом Луноликого, которого вовсе сейчас не волнует свой поблекший вид, запачканное дорогое одеяние и глубокие кровавые борозды царапин на плечах оставленные его другом.

Время беспощадно к нему, равно и его деяния возвращаются обратно жестоким бумерангом. Эйль-хас не отвечает на бормотания и едва понятные просьбы от, кажись сошедшего с ума от боли и страха, Манмарета. Лу очень быстрым движением, практически неуловимом, перехватывает поудобнее кинжал в правой руке, и чуть отстраняет от себя купца.

Наложники, затаив дыхание, наконец осознают, что не готовы видеть такую казнь, не готовы показательно увидеть, как Луноликий сам пачкает руки, пусть это и положено по Закону. Они спохватываются слишком поздно, но сбежать или закрыть глаза не имеют право, как бы страшно и противно не было. Сам Эйль-хас бесстрастен, он лишь делает вид, что успокаивает своего друга, приподнимая его левой рукой, словно просто пересаживает удобно, пока тот стенает и причитает.

Звук разрезаемой плоти заставляет вздрогнуть и отшатнуться почти всех присутствующих, но не Жемчужного, который стоит неподвижно, наблюдая за тем, как кинжал входит под ребра в самое сердце купца, как Лунный при том, не меняясь в лице, с той же застывшей маской безразличия поднимает взгляд на Джека, заглядывая прямо и холодно, он дергает кинжал глубже, вонзая по рукоятку, не шелохнувшись от сиплого стона своего умирающего друга. Мани заваливается всем телом на Лу, с болезненным последним стоном падая головой на плечо того, кого он считал своим защитником и горячо любимым другом.

Их мертвенно острый диалог взглядами подмечают многие, особенно те, кто в курсе прошедших мрачных событий, и каждая ядовитая птица Садов понимает, насколько ожесточенная война начнется в ближайшем будущем. Смертельный холод распространяется незримо, и впору передернуть плечами, открещиваясь от такого уровня вражды.

Теперь они враги, завязанные на крови. У Джека нет подлости скалиться и сладко целовать в щеку, как это сделал Лунный в тот вечер, но у него хватает стойкости и власти поднять руку и двумя пальцами взмахнуть назад, в жесте приказывая всем наложникам расходиться. Они свое получили, и они, как не удивительно, слушаются его моментально, не то от потрясения, не то поняв, что дальнейшая расстановка сил вновь сменилась. Жемчужный этим жестом прекрасно дает понять, кто теперь он в Садах по силе и влиянию. Даже Йам, смерив Фроста нечитаемым взглядом, едва заметно кивает в поклоне, разворачивается и молча уходит.

Алмазный Сад узнал, что есть Ледяная Смерть, ныне стоящая в кровавом шелке. Анэш и Вериор мрачно буравящие его взглядом, помня о прямом указе Императора, равно не смеют каждый в своей выгоде указать или оскорбить. Луноликий же не треплет теперь языком, потеряв то, что, как оказалось, было для него искренне дорого, и все его ужимки, злоба и тщеславие меркнет. Холод наконец душит Лунный Свет.

Ты хочешь моей смерти. Ты хочешь, чтобы меня не стало. И ты — мой Враг.Слова вдохновлённые или скорее навеянные и идеально подходящие, из песни - Tommee Profitt - "Enemy". И вообще вся эта песня, строки в ней в большинстве, и её вайб прям идеально подходят к противостоянию Луноликого и Жемчужного. Поэтому Лис рекомендует читать эту главу под эту песню) Да. Снова эта самая песня - она идеальна для Жемчужного)) — Связывает их обоих нитью, что соткана из остывающей крови тех, кто был дорог.

Теперь же мы квиты, уровнявши счет, — думается Жемчужному. И он не стесняется показать это всем своим видом: приосаниваясь, приподнимая голову высоко и гордо, окидывая сверху вниз фигуру Луноликого, который теперь сам сидит перед ним на коленях с убитым другом на своих руках.

Белоснежный Эйль-ар не собирается смаковать момент отмщения и дальше, он, игнорируя тяжелый взгляд Никласа Зо Иррет, кивает уважительно только Анэш, и развернувшись, медленно покидает место казни, ступая бесшумно и смело обратно в свои покои. В этой гнетущей тяжелой тишине слышен лишь шелест его шелкового длинного красного шлейфа, и Джек не собирается себе врать: ему нравится этот звук, нравится тяжесть горести позади себя.

Жемчужный уходит, так и не увидев, как Лунный, наконец оставшись только при Рое, которые разгоняют сайи и служек, наконец опускает свое напряжение и склоняет голову к плечу, одними губами прося прощения у своего умершего друга. Буря утихает, и в этой предрассветной дымке заканчивающей переломной ночи, морской горизонт начинает алеть.