Это все про океан…

энмп — океан

   Вода была, пожалуй, одной из самых непокорных стихий. Землю человек смог приручить, да и огонь периодически удается засунуть в очаг. А вот с ветром и водой у человечества как-то не клеилось.

   Грей видел достаточно морей, чтобы испытывать в некотором роде восхищение от красоты и мощи бушующей стихии. Родное море было темным, холодным и совсем диким, оно остервенело билось о скалы до белой пены и вздымающихся на десятки метров брызг. La Grande Mare* будто бы объявило войну почти черным скалам, и рифам, о которые мог насмерть приложиться любой невнимательный любитель полюбоваться видами с обрыва, или корабль с кретинами на борту. Но морю как будто бы было мало всех разрушений, страшного рокота, глубинной ненависти ко всему роду человеческому, оно еще и швырялось зимой в незадачливых путников ледяными брызгами того, что все-таки подмерзало. А не замерзало практически все, казалось, пучина испытывает чувство настолько леденящих ненависти или гнева, что обрело поистине пугающий иммунитет к холоду, даже когда температура за окном опускалась под сорок, море продолжало источать безумие, показывая наивным людишкам, что уж оно-то черта с два покорится. Грей иногда чувствовал с ним солидарность.

   В Фиоре же он впервые увидел тихое и мирное море. Лучи солнца игриво плясали по его гладкой сияющей поверхности, в воде отражалось высокое лазурное небо, волны будто бы обнимали светлый и теплый песок. Это море, как котенок, к берегу даже не страшно детей подпускать. Странное. Вокруг пахнет солью и солнцем. Грей какое-то время опасается по привычке, вдруг это море специально такое, чтобы не боялись. Но потом все-таки находит в себе силы примириться и полюбить даже.

   Эти два моря сливаются в одно, когда на Галуне тает лед Ур, теперь любое море — почти мать. Грей, коверкая фиорский, пару раз проговаривает la Grande Madre*, у него довольно стремный акцент, если говорить об исконно фиорском, поэтому Грей больше так не делает, но море для него — почти святое.

   Море приобретает невыносимый оттенок вечерней синевы, кипит, бурлит и хочет утопить Грея, когда тот сталкивается с любовью Джувии.

   Джувия — волна. Неукротимая, сносящая все на своем пути, она зазря притворяется стеной дождя. Грей это сразу видит. Она — океан. Дождь — это невыплаканные слезы, а Джувия была одинока. Где-то в глубине души она просто плакала, свернувшись клубочком, потому что никто не принимал. И ее магия выплакивала эти слезы на невинных прохожих дождем.

   Грей тоже не принял. Но понял. (Черт подери, да он уже может катать диссертацию на тему внутренних страданий, не то, что там понять печаль бесноватой девчонки).

   Джувия — не звон капель (хотя звучит, в общем-то, похоже, но это не совсем то), оно слишком малое для того, чтобы выразить всю бурю. Сказать, что оно фальшивит — ничего не сказать. Грей с самого начала отбрасывает это ее «Да, Джувия — женщина-дождь из „Элемент 4“… Кап-кап-кап…»

   Принимает Грей, когда она, несмотря на то что Эрза ей никто, отправляется вместе с ними в Систему-R. Когда море бушует из-за бесконтрольной, сочащейся эфиром, твердыни, а Джувия усмиряет его вокруг них, маг разглядывает в ней ту безумную силу стихии, которая в детстве приводила его в трепет и которую он почти позабыл.

   Когда они прощаются, Грей и Эрза, как самые недоубитые, говорят ей, что будут рады, если по возвращении в гильдию их встретит Джувия из «Фейри Тейл». Она тушуется, моргает недоверчиво, а потом улыбается, и на Грея выливаются лазурные воды, пронизанные солнцем. На пару секунд он забывает, что можно и нужно дышать. В чувство Фуллбастера приводит звонкий журчащий голос Джувии, звучащий так непохоже на тихие и пустые слова той женщины-дождь, которую он встретил на крыше Фантома. «Джувия постарается!»

   Грей тянет вверх уголки губ, чуть усмехаясь, и кивает. Это будет неплохо. Весело, даже. Грею нравятся забавные вещи.

   Грей не мог сравнивать море Джувии ни с одним из известных: она совершенно уникальна со своими заскоками и бесноватостью. Что-то между. Лучшее определение. Что между благотворительностью и геноцидом, бесконечно преданное и дикое, нож в спину от того, от кого не ждешь, лезвие мягких вод, рассекающее камни, как подтаявшее масло, Джувия берет свое, накатывая волной цунами, отрезая пути к отступлению, окружая собой, потопляя все корабли, улыбаясь, как безобидное южное море.

   Иногда Грея накрывает Джувией. Ее слишком много, его чувств к ней слишком много для того, чтобы выносить это. Внутренний океан подтаявшего ледника заполняет его изнутри. Он плещется и бушует, стоит только Джувии приблизиться, резонирует, хочет вырваться за пределы разума, слиться с ней. Воды его черны, он холоден и жесток, да и не океан это, а талая лужа, которая где-то должна заканчиваться.

   Джувия — волна. Во всем: начиная от мягких волн волос, заканчивая поведением.

   Она то захлестывает его с головой своим вниманием, то не может приблизиться, смотрит издалека своими темными океанскими впадинами, той самой бездной, которая смотрит на тебя, если долго смотреть в нее. Грей впервые в жизни боится утонуть.

   Их отношения слишком странные, чтобы уместить их в рамки влюбленности или дружбы, что бы Джувия там не несла на эту тему. Грей не всегда способен вовремя сказать «нет» или сохранять дистанцию, а Джувия иногда слишком переменчива. Они достигают унисон рейда, а потом Грей почти ее отшивает; живут вместе полгода, половину ночей из которого спят в кровати Грея, который не может прогнать Джувию, особенно когда она плачет или приходит к нему, вынырнув из трясины ночных кошмаров, Грею лишь остается сдвинуться и иметь с этим дело, а потом Фуллбастер фактически сбегает в темную гильдию.

   Джувия периодически была слишком прекрасна для этого прогнившего мира.

   Грею хотелось пробить (возможно, даже собственным лбом) дверь в какой-нибудь другой, чистый и справедливый, мир, который ее достоин.

   Потому как кто-то, внутри которого завывает зюйд-вест и плещутся воды бескрайнего океана, накрывая всех вокруг с головой, определенно стоит того, чтобы иметь собственный идеальный мир, в который можно уходить, когда все эти надоедливые людишки окончательно достанут, когда за окном стена дождя или хочется выпить утренний кофе на берегу моря, или крики внутренних чаек мешают спать по ночам. Грей не знал, какие там могут быть потребности у Джувии, и не является ли все это, включая ее саму, плодом воспаленного воображения давненько поехавшего мага-созидателя.

   Единственное, что останавливало, — Грею в этом мире было бы явно не место. А отпускать ее одну не хотелось.

   Джувия звучит, как журчание ручьев и рек, наполняющих океаны и моря, оголтелые крики чаек и рокот волн. Пушистые пряди ее волос щекочут его щеки и шею, когда Локсер подходит со спины и склоняется над плечом, а Грей поворачивается, хотя ему и не надо видеть ее, чтобы знать, кто там стоит. Но он все равно смотрит на нее, потому что не смотреть — почти вонзать в сердце тупой нож. У нее маленькие и вечно холодные ладошки, и Грею кажется, что это стоит объявить противозаконным. Он сжимает ее руку в своей, отдавая свое тепло, но океан внутри нее прохладный, сколько бы он не держал ее. Джувия слегка дрожит от тепла и теснее переплетает пальцы, обнимая его за руку, потираясь щекой о плечо. Как ни парадоксально, только в такие моменты Грей чувствует, что согрет. Эти холодные тонкие руки с остро выпирающей косточкой на запястье обводят контур его знака «Фейри Тейл», касаются шрама с Тенрю самыми кончиками пальцев, с дрожью замирают в миллиметре от когда-то рваной раны от его же ледяного меча. Грей в такие моменты кладет поверх ее ладони свою, прижимая, и избегает смотреть Джувии в глаза.

   Помимо диссертации о молчаливых страданиях, он может писать еще и статью на тему «Джувия Локсер как причина жить. Или умереть».

   Если говорить о тех моментах, когда Фуллбастер пытается умереть, то да, тут он в самый последний момент может и передумать ради нее. Но по тем же причинам, Грей не станет колебаться, не размышляя, прыгнет со скалы, застрелится, вонзит клинок в сердце к тому, что уже есть там. Он всегда готов умереть, защищая ее, от любви к ней, от того, насколько же все сложно. Вариантов было много, а жизнь одна. И на все это ее точно не хватало.

   Основную закономерность своих отношений с Джувией и океаном Грей выводит, когда они гуляют вдоль берега моря. Джувия несет в одной руке босоножки за тоненькие ремешки, а другой пытается совладать с юбкой легкого летнего сарафана, защищая ткань от коварных поползновений бриза, так и норовившего показать всему миру ножки Локсер. На пляже они были одни, Грей, в общем-то, поглазеть был не против, но желание Джувии уважал. Сам волшебник стоял почти по колено в воде и взирал на бесконечно-синюю даль, разрезаемую лишь птицами.

   Вода была еще прохладноватой для купания, что объясняло пустынность пляжа. Но Грею с его искаженным восприятием температуры, как и Джувии, у которой были прекрасные отношения со всем, что течет, было плевать.

   Хотя Фуллбастер все равно не желал оказываться в воде дальше, чем были закатаны штанины его брюк.

   Но жизнь крайне редко — никогда — согласовывала с ним что-либо. Начиная от уничтожения дома до того, хочет ли он насмерть в кого-нибудь влюбляться.

   Вот и на этот раз все вышло очень странно.

   Грей сделал пару шагов вперед и неожиданно даже для себя пропахал носом дно.

   А потом он осознал, что вообще происходит, и принялся откашливать соленую воду, жгущую его горло. Делать это было проблематично, потому что через раз Грей срывался на смех. Взволнованная Джувия наплевала на войну с ветром и юбкой, благо намокнув и потяжелев она перестала вздыматься вверх, и села прямо в воду рядом с ним, чтобы убедиться, все ли более менее нормально. И тоже начала смеяться, потому что ситуация была забавной.

   А потом их с головами накрывает волной.

   А потом оказывается, что споткнулся Грей об торчащий со дна угол сундука. И в нем была даже не коллекция порно-журналов времен его прабабушки.

   — Золоту я был бы рад больше, — философски изрекает Грей, созерцая ровный ряд бутылок вина времен молодости его прабабушки.

   И снова не то закашлялся, не то засмеялся. Последнее, наверняка, уже нервное.

   — Грей-сама сильно ударился? — обеспокоенно смотрит на него Джувия, а он может думать только о том, что в таком положении юбка Джувии напоминает гигантскую медузу.

   — Да, — с чувством кивает Грей и весело добавляет, — Еще в детстве.

   Локсер качает головой, поджав губы, и откидывает с глаз мага мокрую челку, чтобы взглянуть, не приложился ли он лбом об дно.

   — У меня очень странные отношения с водой, — неожиданно резюмирует Фуллбастер.

   — А? — недоуменно моргает Джувия, не зная, принимать ли это заявление на свой счет.

   — А ты подумай: пропахать лицом дно, споткнувшись обо что-то ценное. А оно ценное, — Грей кивает на сундук, — Кана съест нас и не подавится, если узнает, что мы нашли чью-то заначку столетней давности.

   — Джувии следует воспринимать это на свой счет?

   — Ну, как знать, — тянет Фуллбастер, чуть прищурившись глядя на девушку, — Если проводить аналогию, то в данном случае, я очень долго ходил вокруг сундука, а потом споткнулся об осьминога и с размаху приложился головой об угол ящика, потерял сознание, а прочухавшись, понял, что это сокровище.

   Джувия тихо хихикает, утыкаясь ему в плечо, в тонкую влажную ткань рубашки, ее мокрые волосы выпрямившимися плетями хлещут Грея по руке, он лишь подмечает, что они очень длинные на самом деле.

   — Значит, Джувия — сокровище? — краснея, уточнят она, стреляя веселым взглядом. И Грей им смертельно ранен, убит, его четырехклеточковый корабль был потоплен одним ударом, если бы жизнь была морским боем.

   — Возможно, — гладит ее по голове, Джувия подается навстречу руке, как кошка. Как приливная волна к берегу.

   — А почему тот маг — осьминог?

   — А, ты про того зимнего недоумка, — Грей хмурится, как и всегда, когда разговор заходит об Инвеле, вряд ли созидатель простит ему когда-нибудь игры с собственными чувствами и почти убитую Джувию. — Не люблю осьминогов, после того, как пришлось усмирять пару лет назад какого-то кракена. Мерзкие создания, - пояснет он и задумчиво продолжает, — Иногда мне кажется, что если буду очень долго держать руку в воде, то после того, как ее попытается отгрызть какая-нибудь образина, я, отмахиваясь от нее, зацеплю что-нибудь ценное. Так всегда выходит, например, когда мешок золотого хлопка, который я собирался толкнуть, чтобы купить билет до Магнолии, был уничтожен дождем, а перед этим я навалял парню, который пытался его стащить. Так вышло, что я вернул одному богатею его кошелек, так что он оплатил мне билет и даже обедов накупил.

   — Понятно, — улыбается Джувия его космическому волнообразному везению, но уже через секунду становится пугающе задумчивой. — Кажется, Джувия была в похожей ситуации. У нее кто-то украл вещи, причем, прямо из рук вытащил, что она даже не заметила, пока не хватилась. Джувия ехала к дяде с пересадкой в Магнолии, и случайно вызвала ливень, потому что куда ей без билета, вещей и денег, а потом вора поймали и…

   — Только не говори мне, что…

   — Джувия не может быть в этом уверена, — бормочет она, — О, Боже, у нее был шанс встретиться с маленьким Греем-сама! Подумать только!

   — Уверяю тебя, во мне мелком ничего такого не было. Я был тем еще засранцем. Да и сейчас тоже не лучше, — ворчит маг, не поддерживая нездоровый энтузиазм Локсер вокруг себя в детстве.

   — А Джувия уверена, что Грей-сама был милейшим ребенком, — безапелляционно заявляет Джувия, — И ей очень-очень жаль, что она не была с ним знакома еще тогда.

   Грей фыркает, не собираясь спорить: все равно оба останутся при своем. Только краснеет и отводит взгляд.

   Дует ветер, и вода все еще не подходит для купания, а они по-прежнему не удосужились переместиться на берег.

   И это сущая чепуха на самом деле. И хочется смеяться. Потому что это все сущая нелепица и чепуха.

   Грей рывком встает и поднимает на ноги Джувию. Юбка облепляет ее бедра и колени, по икрам бегут ручейки воды. Мокрые с ног до головы, волшебники плетутся домой, не забыв и сундук, потому как кто разбрасывается коллекционным бухлишком.