— Мы слепо убивали ради чужой идеологии! Ради их засранной идеологии. Ради ублюдков, сидящих в Вашингтоне или в любой другой стране. Ты уверен, что все та кровь, что сейчас на наших руках, была… правильной?

В оцепенении Леон смотрит на свои раскрытые ладони, будто в данную минуту алая жидкость въедается в кожный покров, тем не менее, они чисты. Нервозно чертыхаясь, Кеннеди шумно выдыхает.

Зимняя ночь же обратила некогда переполненный жизнью лес в чернеющий исполинский монумент у кромки шоссе. Мерцающие белым автомобильные фары проносятся мимо, даже не замечая укрытую тьмой припаркованную машину.

— Отметив недавно свой юбилей, я испытываю лишь сожаления, Леон. Мы никогда не были «хорошими парнями». Мы олицетворение зла, больше чем любой наёмник, убивающий ради пачки денег. Мы все сгинем.

Корпус зажигалки, сдавливаемый хваткой, послушно выдаёт язычок пламени. Второй рукой Леон держит над огнём удостоверение личности уполномоченного Соединенных Штатов Америки. Охватываемый страхом он делит панику с чувством переполняющего его торжества момента. Пожираемая огнём заламинированная карточка плавится в бесформенную массу в пепельнице. Бормоча, что он сгинет, но иначе, Кеннеди заливает её водой.