Необъятные горные массивы и заснеженные хребты с равнодушием обступали уже изрядно прогнившие деревянные строения. Застилали своей тенью роковые скальные пропасти, а также истлевшие участки лесов, навеки скованные в заскорузлые изваяния. Не обошло этой участи и мёрзлый пейзаж, погребённый в нескончаемом глазу белёсом мареве.

Не способный к состраданию мрак уступал разве что шквальному бурану. Сопровождающий его порывы оглушающий гул, будто скорбящий вой плакальщицы среди множества неупокоённых душ, безмолвно сновавших по округе. Ночной сумрак более не уступал солнечному действу. Завладевший властью над небосводом, он погружал его то в звёздную пыль, то в непроглядную темень, пульсирующую и губящую сбившихся с пути.

Баюкающий печалью женский голос — лишь немногое, что помнится Леону, когда он очнулся, запорошенный вьюгой после неудачного падения с каменистого отвеса, обледеневшего и острого из-за корки льда. Ладонь, будучи окровавленной глубоким рассечением, уже перестала кровоточить. Вполне возможно это подсобил осточертевший холод, пустивший корни в груди мужчины ещё задолго до этого дня.

Встав на ноги, Кеннеди оглядел масштаб пролёта. Он язвительно заметил, что побаливает не только спина, но и без того немногочисленные остатки гордости.

Уход из отдела взыграл с Леоном злую шутку — вместо удовлетворения тот разве что больше потерялся в своих пагубных увлечениях к спиртному, а та, что была ему дорога, покинула ещё раньше. «Оставленный миром впотьмах без единого ориентира», — вот как он себя ощущал в часы бессилия. Надежд не стало и на выдрессированный навык к самообману. То, что слепо двигало парнем в юности при поступлении в академию, ожидаемо перестало работать после минувшего запоздалого максимализма, уступившего взрослению и опытности.

Промёрзшие деревья встретили гостя покачивающимся трауром колких веток. Совершив новый шаг, Леон не подозревал, что именно его поджидало там, за пеленой объёмной тьмы, где мерцали человеческие силуэты. Мягкий шёпот скорбящей стал его единственным спутником промеж стволов деревьев, внутри покинутого остова деревушки, урывками встречающегося на пути, посреди горечи и сожалений.

«Я верю, что ты спасёшься», — звучал в отдалении столь знакомый голос, не имеющий места среди живых.

Неподалёку страница чьих-то рукописей зазывала к себе назойливым отзвуком колокольчика. Обледеневшие пряди волос искажали взор, раздражая мужчину, пока тот протягивал руку к первому измокшему влагой листку с размытыми чернилами.

«Средь мёртвого неба, когда возродится пепел, ты меня найдёшь?»

 Редактировать часть