Однажды поздним вечером Янто Джонс стоял возле входа в туристический магазинчик и безразлично наблюдал отражения огней в воде. Золотистые, оранжевые и белые искорки света играли друг с другом на поверхности мелкой ряби, совсем не боясь бездны, под чёрной водой разинувшей свою пасть. Конечно, будь сейчас день, глубина водоёма не казалась бы больше, чем была на самом деле, и движение воды не тревожило бы что-то в подсознании, но так бывало всегда, когда темнота подступала вплотную, искажая собой реальность.
Янто нахмурился, фокусируя внимание на пляшущих на воде огоньках, — очередной способ из множества уже испробованных, которыми он старался вытягивать себя из растерянности, хотя справлялся с задачей не очень хорошо. Эта попытка тоже не увенчалась долговременным успехом: всего несколько секунд — и огоньки уже выскользнули из хватки ослабленного внимания. Мысли снова и снова возвращались на прежнее место, к свежим и ярким воспоминаниям о сегодняшнем дне. Потому что сегодня произошло действительно много чего. Сначала подтвердились его самые смелые подозрения насчёт той баристки, Мэнди, к которой он захаживал временами и которой наговорил больше, чем нужно было. Говоря откровенно, уже один тот факт, что он “наговорил больше, чем нужно было” кому-то едва знакомой, должен был насторожить. Но, как бы то ни было, жаль, что так вышло, ведь она ему правда нравилась. Даже, можно сказать, спасла его жизнь. Один раз. Через некоторое время обрекла на смертельную опасность — с кем не бывает, впрочем. Потом этот портал, и инопланетный мир, и то, что творилось там, и… Джек. Что самое страшное. Джек, которому он, Янто, едва не позволил погибнуть, поддавшись… чему? Раздражению? В любом случае, он чётко помнил своё состояние в тот момент: рассудок ясен, намерения конкретны. Он отдавал полный отчёт в своих действиях, совершал абсолютно сознательный шаг; он хотел сделать это, по-настоящему хотел, чтобы отомстить за долгие месяцы выворачивающих наизнанку страданий. И не важно, что ничьей вины здесь на самом деле нет и что месть никогда не приносит избавление. Ведь теперь только и остаётся, что пытаться отделаться от щемящего чувства вины из-за категорически неправильного поступка и изворотливого стыда за свои действия, облепившего склизкой плёнкой всё тело с ног до головы.
Янто мог бы продолжать оправдываться тем, что он был разбит, запутан, абсолютно несчастен и сломлен, но это ровным счётом ничего не значило. Он далеко не ребёнок, чтобы позволять себе из-за какой-то обиды творить глупости. Да, окажись Янто на месте Джека, он вряд ли простил бы провинившегося. Не так сразу. И уж точно не стал бы…
Джонс с шумом выдохнул и подался вперёд, чтобы вцепиться пальцами в ограждение. Оглядываясь вот так назад, он единовременно переживал слишком многое: смущение, и потрясение, и стыд, и благодарность, и неловкость, и… осознание, как хорошо ему было, когда всё исчезло так же внезапно, как случилось, когда остались только они одни. Во всём мире. Он поражался тому, как красочное впечатление перекрыло собой всё: только что пережитый шок, и волнение, и страх… Будто ничего, кроме этого, не случилось.
Янто безнадёжно проигрывал в схватке с собственными мыслями, которые тянулись к манящим отголоскам; образы, звуки, запахи и чувства настойчиво касались его вновь. В конечном итоге он всё-таки позволил им ненадолго унести его сознание на несколько часов назад — только в этот раз. Он сомневался, что когда-либо прежде испытывал что-то столь же яркое, как страсть, вспыхнувшая между ним и Джеком, настолько невозможная, нестерпимая, что обострённому восприятию каждое мгновение промедления казалось потраченным впустую, убийственным. Он лишь прикрывал глаза, как уже снова чувствовал на себе уверенные, напористые прикосновения рук, избавлявших его от одежды, ощущал своими ладонями, инстинктивно блуждавшими по чужому телу, мягкую гладкую кожу и упругие мышцы; чужие губы в поцелуе дерзко впивались в его собственные, или в шею, или в ключицы, клеймили озорными следами даже, казалось, самую душу; каждая клетка тела отзывалась на всякое действие всё нарастающим возбуждением и готовностью... на что угодно. Влечение, которое испытывали оба уже так давно, но оба же игнорировали — каждый по своим причинам, — вырвалось, подобно разрушительному стихийному бедствию, и Янто, бессмысленно отрицать, был рад утонуть в нём. Он чувствовал себя почти счастливым, ощущая, как боль, беспрестанно терзавшая его каждый божий день, наконец отступила. Рядом с Джеком. Он был рад, когда ощущение экстаза заняло её место, разливаясь теплом по всему телу, успокаивая сознание. Он был рад чувствовать себя так, будто попал в какой-то другой мир: мир блаженства и страсти, в котором не существует томления и скорби. Вообще чувствовать себя, наконец, иначе, чем опустошённо.
Однако, естественно, всё прошло. Боль вернулась на своё насиженное место под сердцем. И, к тому же, прихватила вместе с собой ворох новых чувств, бо́льшую часть которых Янто не мог распознать, из-за чего был просто вконец растерян. Ошеломлён.
Обманут?
Жизнь будто дразнила его: преподнесла блаженство, только чтобы сразу же отнять. Категоричные слова безымянного голоса возникали в голове сами собой: «Это не для тебя».
Чётко оговорено: никаких отношений на работе. Только один раз. Но Янто не чувствовал, что этим всё обойдётся — не хотел. Или даже больше: протестовал.
Он никак не мог разобраться, почему его так задевала мысль, что, может быть, всё закончится не начавшись. Ведь, в самом деле…
— Эй. Ты утопил там что-то?
До боли знакомый голос бесцеремонно выдернул Янто из накатившей задумчивости. Конечно, он уже здесь. Могло ли быть иначе?
— Нет… я не… нет, — голос сам собой прозвучал с какой-то растерянной интонацией: внезапное появление Джека не могло не застать Янто врасплох. Взяв себя в руки за рекордное время, он повернулся к нему лицом, выпрямился и проговорил: — Всё в порядке. Сэр.
— Уверен?
— Да, конечно. Просто вышел подышать свежим воздухом.
— Хорошо.
Янто, правда, не мог больше находиться на подземной базе, но нехватка воздуха не была тому виной. Будучи в состоянии, когда малейшее напоминание о Джеке приводило либо к стремлению спрятаться в необитаемой зоне на ближайший месяц, либо к желанию немедленно прибегнуть ко всевозможным манипуляциям, только бы заманить его в уединённый уголок и трахнуть ещё раз (или же позволить провернуть те же махинации над собой, он не придавал здесь особого значения деталям), находиться в помещении, где им пропитано буквально всё, было… психологически, чтоб его, трудно.
Легкомысленно-небрежной походкой Джек приблизился к Янто и остановился рядом, слегка соприкасаясь плечами. Он нарочно избегал зрительного контакта; Джонс старательно игнорировал собственную реакцию на это замечание.
Капитан глубоко вздохнул, запрокинул голову, обращаясь к небу, и отвлечённо спросил:
— Чудесный вечер, не так ли?
— Да, сэр, пожалуй, что так, — Янто коротко улыбнулся своей исключительно рабочей улыбкой.
Даже если Джек заметил в ней неискренность, предпочёл не подавать виду. Возможно, это и к лучшему.
— А я тут, прогуливаясь по трущобам, уличил одного блоуфиша в торговле настроениями, — начал он, решительно настроенный завязать непринуждённый разговор. — Повезло, что он околачивался среди таких же отбросов общества и особого спроса не добился. На что, собственно, мог рассчитывать рыбоголовый на Земле в двадцать первом веке, — непонятно…
Янто сперва усмехнулся, живо представляя себе очередного нелепого и озлобленного представителя этой инопланетной расы, окружённого не менее нелепой захолустной обстановкой, но затем нахмурился.
— “Настроениями”?
— Ага. Это экспериментальные препараты вроде наркотиков. Встречаются во множестве цивилизаций из всевозможных временных периодов… насколько нам известно. Боюсь, производство этой дряни не изжить, пока существует Вселенная. Кто откажется от лёгкого способа избавиться от ненужных эмоций, даже подставить что-то более подходящее? И всё это без опьянения, похмелья и так далее? — он отпустил короткий смешок. — Риск возникновения серьёзных последствий, протекающих не так заметно? А, это вообще никого никогда не волнует, пока не станет слишком поздно.
— А вы пробовали? — поразмыслив над услышанным, поинтересовался Янто.
Джек засмеялся и качнул головой:
— Не поверишь, пронесло. Случаев летального исхода многовато. Настолько сильно я пока не отчаивался… — капитан на секунду задумался, ухватившись за отвлечённую мысль. — Хотя, наверное, теперь уже и не возьмёт.
— Настроения с летальным исходом? — бессмыслица иногда так интересно звучала, сходя с языка.
— О да. И с таким разнообразием способов, ты даже представить себе не можешь. В любом случае, я только что великодушно избавил Кардифф от этой заразы — опять. Собрал всё, что нашлось у блоуфиша, и уничтожил.
— А сам блоуфиш…
Харкнесс сначала с вопросом взглянул на подчинённого, недопонимая, затем отмахнулся.
— А, нет. Выгнал его взашей и припугнул, что поймаю ещё раз за чем-то подобным — баста.
Джек снова улыбался; Янто немного не ожидал такой развязки и подумал, что на месте босса не стал бы проявлять милосердие, а затем усомнился в безошибочности хода своих мыслей.
— Искренне надеюсь, что он усвоил, — добавил капитан. — В конце концов, рыбоголовый или нет, но он всего лишь подросток. Как человек, только…
— Малёк.
— Пожалуй. Да.
После этого налаживание контакта ради отвлечённой беседы как-то сошло на нет, и они остались стоять в тишине, нарушаемой никак не утихавшим фоновым шумом города и периодическими всплесками воды. Янто был поглощён каким-то одним ему ведомым раздумьем, и Джек не спешил вытаскивать его снова.
Он отчётливо видел, временами бросая взгляд на юношу и задерживаясь на нём дольше обычного, что что-то не в порядке, но пока не определился, с какой стороны лучше подобраться к проблеме, он был не против помолчать.
— Ты же знаешь, Янто, умалчивание сделает только хуже, — заявил Джек, всё-таки перешагнув затянувшийся момент тишины.
Интонация его голоса зазвучала как-то иначе, как Янто прежде не слышал. Он напрягся, но всё же ответил максимально отстранённо:
— Не стоит волноваться. Я больше не прячу ничего, особенно смертоносного, ни в каком из подвалов. И впредь не намерен.
— Нет, это не то, о чём я говорю.
Янто с опаской поднял глаза на босса, встретился с его взглядом и обнаружил там странное смешение неодобрения и беспокойства. Джек некоторое время подбирал слова, прежде чем продолжить:
— Ты ведёшь себя так, словно провинился. Не то чтобы я хочу сказать, что ты чист во всех отношениях, это не так, но… Пойми. Ты остался здесь, но это не значит, что тебе следует непременно исправиться, “загладить свою вину” или “отработать испытательный срок”, или что ты теперь человек второго сорта, или — не важно, что ещё ты мог себе надумать. Это второй шанс. И всё.
Янто немного помолчал, отведя взгляд в сторону, а потом осторожно поправил:
— … Третий?
— Не важно. Ты до сих пор здесь, потому что я так решил, а не потому что ты нам, или мне лично, чем-то обязан. Тебе не нужно продолжать притворяться, что всё в порядке, если это не так. Потому что от тебя никто не ждёт этого. Я не жду.
— Сложно избавиться от старых привычек, сэр.
Джек вздохнул, после чего крепко стиснул зубы, придерживая себя, прежде чем отреагировать на это. Но как только он, немного изменив позу, собрался всё же возразить, Янто заговорил — слова нервно-неровным потоком слетали с языка:
— Я не могу, не могу позволить себе спустить это на тормозах вот так легко. Вы понимаете? Я совершил множество ошибок, память о которых не даёт спокойно спать по ночам. Я подвёл… много людей. Слишком много, слишком сильно. Погубил большинство из них. Я подвёл и вас лично, не единожды подставив под нешуточную угрозу. Из-за меня вы чуть не погибли. Слишком много раз. А сегодня… — он запнулся, затем с шумом выдохнул, пытаясь согнать напряжение. — Боже. Чёрт возьми, Джек, я чуть не дал тебе погибнуть осознанно. Неужели после всего, что я натворил, что разрушил, что-то может быть в порядке снова?
— Да, Янто, может. Мы все совершаем ошибки. Нет, никто не говорил, что на пути прощения и самопрощения будет легко. И, вроде бы, мы с тобой уже проходили эту часть сегодня. Или меня уже память подводит?
— Но… — он остановился на мгновение. — О. Только не начинайте песню о всепрощении, умоляю. Или я буду вынужден завершить этот разговор своим уходом.
Капитан отреагировал звонким смешком — как ни в чём не бывало.
— Хорошо, так и быть, — довольно быстро он, отвлекшись, точно вспомнив что-то, сменил шуточный тон на задумчивый. — К тому же, знаешь, бывал я в неприятностях похуже, чем сегодня по твоей вине, из-за… того, что оказывал доверие кому-то такому же сломленному. О, — Джек вновь усмехнулся, — определённо так. Полагаю, такова цена за добродушие?
Вот так значит. Отлично. Янто просто не знал, что ответить на это, поэтому лишь неразборчиво хмыкнул и промолчал.
На какое-то время — доли секунды — ему показалось, будто Джек заглянул в свои воспоминания и пропал невообразимо далеко. Но потом Янто задумался, насколько это, собственно, реально. Сколько ему, лет тридцать? Тридцать пять? Ну, не больше сорока, в самом же деле. О каких “непостижимых далях” могла быть речь? Конечно, каждая жизнь уникальна и по-своему насыщенна, но время естественным образом очерчивает предел возможного. Однако иной раз, случайно взглянув на Джека, могло показаться, что он ухитрился побывать слишком далеко — за временны́м пределом. Янто находил это всё странным, но каждый раз отказывался углубляться и искать что-то, чего могло не быть вовсе. Может, однажды он спросит напрямую. Может — нет.
Едва ли самочувствие Янто улучшилось от этого разговора. Говоря откровенно, он на протяжении всего вечера ждал возможности поговорить, но в итоге… что-то было так неправильно.
И никто ведь не укажет, где находится этот злополучный источник болезненной душевной неровности.
— Ладно, с этим серьёзно пора заканчивать, — начал Джек с нарочитой деловитостью в голосе. — Подведём итоги. Тебе не нужно ничего доказывать, Янто. Ни мне, ни кому бы то ни было ещё. Ты не должен работать сверх меры, даже если чувствуешь себя виноватым, потому что у всех есть предел и потому что, в конце концов, я не требую от тебя этого, а я, видишь ли, всё ещё твой босс. Тебе не обязательно оправдывать себя и не следует рьяно искать искупления. И, самое главное: тебе не обязательно справляться со всем в одиночку, — он ненадолго прервался, глядя на Янто, который не мог подобрать подходящей реакции, затем прибавил: — Я буду здесь для тебя. В любое время, когда захочешь, — Джек привычным образом широко улыбнулся, наблюдая возникшее на очаровательном лице молодого валлийца очевидное смущение; всё-таки он по-своему обожал такое проявление эмоций. — Вот, уже лучше. А теперь — давай-ка вернёмся к работе.
***
Янто стряхнул с себя воспоминание, приставшее к нему, как навязчивый призрак. Как ни крути, вечерняя усталость берёт своё: спонтанно зарождавшиеся мысли увлекали за собой его сознание, так что он едва не терял ощущение реальности, пока руки автоматически выполняли привычную рутинную работу.
В настоящее время он был занят тем, что наводил порядок в конференц-зале и игнорировал самозабвенно вещавший новостной канал. Взволнованные голоса репортёров и очевидцев неугомонно твердили о рождественской звезде-убийце и невероятном осушении Темзы, то волнуясь, то ужасаясь, то приходя в восторг. Янто никак не удивлялся подобным новостям — в конце концов, это Земля, двадцать первый век, Рождество, чего ещё ожидать? Можно было и заметить, что каждое чёртово Рождество, как по расписанию, творится что-то выходящее за пределы разумного. Удивительно, впрочем, что каждый раз события всё-таки разрешались благополучно, в том числе сейчас. Однако он очень сомневался, что так будет всегда. Ему-то жизнь более чем наглядно показала, какова реальная цена всех этих внеземных чудес. Другие жизни, чаще всего. Грёбанная куча других жизней.
Янто вздохнул и покачал головой, а затем в очередной раз попытался сконцентрироваться на том, чем занимался. Только бы не думать на эту тему.
А занимался он… так. Ничем особо важным. Всего лишь поддерживал порядок на огромной, чтоб её, подземной базе, прибирался за теми, чьи обязанности значились гораздо солиднее его собственных. Частенько ему казалось, что он сам уже уподобился предмету интерьера. Незаметный. Всегда под рукой. Само собой разумеющийся. И, вероятно, легко заменяемый в случае чего.
Да, возможно, скорее всего, его не воспринимали всерьёз все остальные члены команды. Нет, он не жаловался и не собирался когда-либо вообще.
В принципе, прямо сейчас его всё устраивало. Он занимался чем-то стабильным, понятным, обладал роскошью следовать распорядку дня, выполнять задачи последовательно — всё это неплохо помогало чувствовать себя устойчивее в этой жизни. Он не рисковал погибнуть досадной преждевременной смертью в бою с отбросами вселенной так часто, как остальные, что тоже ощущалось весьма неплохо. Кроме того, его на самом деле редко беспокоили в обычное время, что, несомненно, также большой плюс.
Янто в определённой степени успокаивало наводить порядок в хаосе, а затем отстраняться и наблюдать результат своих трудов с приятной тихой удовлетворённостью. Особенно когда речь шла об архиве. Пусть никого, в том числе босса, не особо волновало, что творилось там, в залежах разнохарактерных документов нового и старого времени и вещей, как инопланетных так и земных, старинных, современных и наверняка будущных, которые могли пригодиться лишь однажды, а могли и не пригодиться вовсе, похороненные там навсегда, ему нравилось быть здесь и в каком-то роде заботиться об этом. Заботиться о предметах, которые стали историей, и таким образом лучше узнавать саму историю, узнавать это место. Знать если не всё, то как можно больше.
В целом, в каждом аспекте своей жизни Джонс привык следовать собственным системам, специально выработанным под любую ситуацию. Однако, когда что-то встревало в последовательность действий, сложившуюся определённым образом, становилось труднее поддерживать внутреннюю невозмутимость: он мог начать испытывать раздражение, или волнение, или даже тревожность — со всем этим не так просто бороться. И не имело значения, насколько велико или ничтожно случайное происшествие, вклинившееся в его жизнь, в которой всё должно быть под контролем. Казалось бы, работа в Торчвуде должна была, так сказать, помочь принять то, что случайности разного рода происходят, и происходят постоянно, и с этим ничего сделать нельзя, а значит сопротивляться бессмысленно, но… сложно избавиться от старых привычек. Сложно научиться импровизировать на ходу, когда всю жизнь считал важным тщательно продумать каждую мелочь, прежде чем принять какое-либо решение. Семь раз отмерь — один отрежь, все дела.
Стабильность, пусть даже относительная, в рабочих делах серьёзно помогала Янто справляться, пока… всё менялось. Не то чтобы всё и разительно, но внутри это переживалось острее, чем на самом деле было. В конце концов, он впустил в свою жизнь огромную частицу хаоса, с которой ничего не поделать, которой не особо-то интересны его системы.
Частица хаоса по имени Джек Харкнесс.
Ради него Янто изменял внутренние порядки слишком часто в последнее время; дальше — больше. Иногда его это злило, иногда нестерпимо хотелось немедленно всё прекратить, но какой-то частью сознания он понимал, что не станет.
Янто всегда испытывал трудности с тем, чтобы открыться кому-то, а выстраивание романтических отношений — отдельный случай. Перспектива развития такого явления, как отношения, особо его не радовала: подстраиваться под особенности объекта обожания, перестраиваться на ходу, принимать плохо продуманные решения, возможно, даже изменять своим принципам время от времени, а ещё доверяться, открываться, рисковать… чтобы в конечном итоге оказаться с разбитым сердцем. В оковах привычного одиночества, которое не прощало попытки бегства. Он почему-то всегда был чересчур твёрдо убеждён, что счастливых концов не бывает. Несомненно, это добавляло проблем. Ограничивало.
А то, что происходило сейчас… Янто не до конца понимал, почему делает это, противореча целому ряду собственных принципов. Он будто, убегая от преследования клыкастой боли, без раздумий бросился в реку ледяной воды и даже не думал возвращаться к берегу, где боль по-прежнему поджидала, готовая разодрать душу в клочья. К тому же, начало становиться теплее. Или, может, просто тело теряло восприимчивость к гибельному холоду.
Зачастую каждая клетка его сознания кричала, что это неправильно (и нет, не в том плане, что он связал себя с мужчиной, а в том, как именно это происходило), что рушатся все привычные порядки, а так быть не должно, что это не приведёт ни к чему, кроме катастрофы. Но он не мог остановиться; как будто плотское увлечение всерьёз могло уберечь от отчаяния.
Янто чуть не выругался, обнаружив, как далеко зашёл, и резко осадил поток мыслей. Чёрт возьми, почему всё всегда обязательно сводится к Харкнессу?
Сейчас, занимаясь своими привычными делами в обходе по Хабу, он мог мельком заметить, как Джек в своём офисе сначала долго и эмоционально разговаривал по телефону, измеряя широкими шагами помещение и размахивая руками, а затем, в один момент резко прекратив, с минуту молча выслушивал кого-то на той стороне. После этого он задал один вопрос, отложил телефон, — очевидно, получив ответ и закончив на том разговор, — с видом, будто на самом деле хотел швырнуть его в стену, что было сил. А в конечном итоге он просто сел за стол, закрыв лицо руками. Заметив такую резкую перемену в поведении босса, Янто совершенно упустил из виду, что так и замер посреди Хаба, вперившись взглядом в его точёные очертания, пока безуспешно пытался догадаться, что такого страшного могло произойти.
— Чего-то пытаешься добиться от босса гипнозом, кофе-мальчик? Думаешь, на него подействует? Хотя, готов поспорить, в этом у тебя уже есть опыт.
Янто усилием стерпел встрявшее поперёк горла раздражение — естественная реакция на непрошеный комментарий. Он повернулся на голос, донёсшийся откуда-то со стороны манипулятора Разлома, и там столкнулся взглядом с Оуэном. Тот выглядел, мягко говоря, неважно: будто не спал около недели, только перебивался в случайных местах вроде пабов или чужих квартир на одну ночь, а на лице, вдобавок ко всему, красовались следы недавней борьбы — совершенно нелепый случай с долгоносиком и клеткой, — некоторые из них всё ещё скрывались пластырями.
— Понятия не имею, о чём ты говоришь, — как можно более отстранённо отчеканил Янто, отворачиваясь.
— Ну конечно.
Опять этот надменно-самоуверенный тон. Янто театрально закатил глаза; Оуэн становился с каждым днём всё более невыносимым, и, хотя вид коллеги вызывал жалость, Джонс не отказался бы от возможности добавить ему ещё парочку синяков. Так, для симметричности.
А также Янто, привыкший подмечать любые детали и заносить их в список, пусть зачастую существовавший лишь в его голове, не мог не заметить, что доктор стал проводить много времени ошиваясь возле манипулятора. Это настораживало, хотя бы потому, что обычно он едва ли мог позволить себе потратить время на копание в чём-то помимо трупов и вообще не интересовался существованием этой машины ранее.
В любом случае, Янто, решительно не желавший встревать в конфликт — и, если честно, в социальное взаимодействие вообще, — ничего не ответил и собрался было уходить по своим делам, когда услышал ещё вот это:
— Какого чёрта ты вообще здесь? Рождество на дворе.
— Тот же вопрос к тебе.
— А… — Оуэн бросил небрежный взгляд на застеклённый офис Джека, сразу же вернувшись к Янто. — Я помешал чему-то, не так ли?
Валлиец вздохнул, размышляя, стоит ли поддаться провокации или поступить разумно, всё же подавив возросшую агрессию. Пока он решал, максимально дерзкий ответ на непрошеное вмешательство в личную жизнь выстраивался в его голове сам собой, но обречён был остаться не озвученным. Истошный вопль, доносящийся откуда-то с недосягаемого верха, разлетелся по Хабу, заставив своей неожиданностью и громкостью вздрогнуть обоих.
— Чёртов птеродактиль пугает меня до усрачки, — раздражённо выпалил Оуэн. — Адово отродье, чтоб его.
— Вообще-то, выражаясь корректно, птеранодон, — на выдохе произнёс Янто и натянуто улыбнулся. — Но и это сойдёт для тебя.
Не дождавшись ответа, он поспешил удалиться прочь, не собираясь продолжать столь нецелесообразно тратить время на препирательства.
Через некоторое время, следуя привычному вечернему маршруту, Янто попал в прозекторскую, неизбежно вспомнив о произошедшей только что стычке с Оуэном, и едва переступил за порог, как скорчил гримасу отвращения от вида брошенного вспоротого трупа какого-то инопланетянина, не поддающегося описанию. Ещё эти непонятные следы чего-то безусловно гадкого на полу вокруг стола с телом на нём… Янто зашагал обратно в центральное помещение, вознамерившись вывалить на Оуэна всё, что накипело, но того уже и след простыл.
Драматично вздохнув, Янто вернулся в помещение для вскрытий. Некоторое время он полным безысходности взглядом изучал это необъяснимое нечто. Он твердил сам себе, что видел вещи куда пострашнее изуродованного тела и что, в конце концов, в теле ничего плохого нет, раз оно уже мертво, но… почему-то именно это казалось так особенно отвратительно. Будто судьба готовилась, преподнося всякие мерзости, чтобы только сотворить это. Это просто…
Переборов приступ тошноты, Джонс опять громко вздохнул и напомнил себе, что в состоянии справиться с чем угодно, особенно если оно уже не в состоянии его убить. Он заверил себя, что уборка здесь — едва ли самое худшее, что когда-либо происходило или ещё произойдёт в его жизни.
Разобравшись с безобразием, творившимся в прозекторской, Янто вновь оказался в центральном помещении, непреднамеренно отпустив выдох облегчения. Пожалуй, самое страшное позади. На сегодня. Теперь: всё, в чём он нуждался — небольшой перерыв и увеличенная доза кофе. Или, может быть, что-то, что помогло бы отвлечься и поскорее забыть вид омерзительных останков неопознанного пришельца.
Что-то, чем можно было бы в самом деле увлечься…
Он украдкой бросил взгляд на изрисованные замысловатыми вычислениями стёкла, ограждающие собой офис его босса, и заметил, что Джек по-прежнему так и сидел за своим столом. Закрыв лицо руками, не шевелясь. Теперь Янто всерьёз обеспокоился: прошло уже довольно много времени, а он просто… не двигался. Столь затянувшаяся неподвижность столь активного мужчины не могла не тревожить. Немного поразмыслив, Янто всё-таки решил предпринять попытку узнать у него напрямую, что произошло. Он сильно сомневался, что всё дело было в одной только звезде-убийце, виновнице сегодняшнего лондонского торжества.
Джонс потратил немного времени, прежде чем вторгнуться в личное пространство капитана Харкнесса: он сотворил для него чашку своего, как сам Джек любил выражаться, волшебного кофе. Это могло сойти за предлог зайти в офис — он не совсем понимал, почему до сих пор продолжал искать предлог помимо чего-то более очевидного, — и, к тому же, капитан никогда не отказывался. Может статься, что даже кофе как-то поможет.
Янто проник в помещение бесшумно, подобно тени. Некоторое время он стоял поодаль, ожидая, что Джек непременно обратит внимание на его присутствие, но этого не случилось. Деликатным движением поставив кружку на край стола — но так, чтобы уберечь её от участи быть по неосторожности опрокинутой, — он, прочистив горло, решился спросить:
— Сэр? — не обнаружив никакой реакции, Янто заговорил на тон громче. — Вы в порядке, сэр?
Джек вздрогнул, будто звук чужого голоса силками выдернул его из какой-то параллельной реальности, и только теперь заметил возникшего рядом Янто.
— Да, я в порядке, — небрежно бросил он в ответ.
Потухший взгляд капитана был таким, словно он не сразу узнал его. Янто уже пожалел, что дерзнул вмешаться в нечто, безусловно, личное, и всем своим существом желал поскорее удалиться прочь, но теперь уже поздно, ведь он был бесповоротно замечен. Поэтому лучшее, что он мог сделать сейчас — попытаться добиться ответов и, может, хоть чем-то помочь.
— Что-то случилось?
— Случилось… — Джек, уже разглядывавший что-то в хаосе бумаг на своём столе, медленно перевёл взгляд обратно на подчинённого, однако всё равно смотрел как будто мимо него. — Да, боюсь, что так, Янто. Случилось. И мы все здесь бессильны.
Янто взглянул на него, старательно скрывая возросшую тревогу, но промолчал. Джек взял в руки появившуюся на столе кружку с идеальной температуры кофе и поднёс её к губам — не проронив ни слова, ведь это тоже само собой разумеющееся, — и некоторое время молчал.
— Почему ты здесь? Я, вроде бы, говорил, что не желаю никого видеть на работе сегодня. А желаю, чтобы вы устроили себе нормальное Рождество. О какой безоговорочности моего авторитета может быть речь, если моему настоятельному совету последовала одна только Гвен, и то раза со второго-третьего?..
Янто не стал сдерживать мягкий смешок.
— Искренне сожалею, что стремление работать сверх меры наносит ущерб вашему… безоговорочному авторитету. Виноват, сэр.
— Возможно, нанесённое психологическое увечье исцелит честный ответ на заданный вопрос, — лицо Джека посветлело благодаря возникшей улыбке.
— Честный? Что ж, — он коротко хмыкнул. — Я чувствую себя лучше, если продолжаю приносить хоть какую-то пользу здесь, чем спиваясь в одиночестве по сомнительному поводу.
— Допустим. Тем не менее, уже довольно поздно. Рабочий день окончен, тебя не должно здесь быть.
— Тем не менее, ещё много работы. Если позволите.
Джек продолжал улыбаться, пока его взгляд блуждал по фигуре Янто, явно оценивая его, если даже не пытаясь разгадать. Такой тихий и преданный, не задающий вопросов и ничего для себя не требующий во всеуслышание… и такой на самом деле несчастный, под этой с виду непробиваемой оболочкой педантизма. Джек чувствовал, как порой даже просто смотреть на него так… печально. Однако он быстро отставлял подобные мысли в сторону, ведь считал, что и так делал для него если не всё, что мог, то хотя бы достаточно. Явно больше, чем стоило бы, руководствуясь одной лишь рабочей ситуацией. Капитан сделал ради него гораздо больше исключений, чем должен был, ведомый чувством жалости и симпатии, поддаваться которым было, мягко говоря, непрофессионально. И он продолжал упорно игнорировать тот факт, что Янто не просто поверхностно нравился ему. Джек даже не замечал, как часто напоминал себе, что серьёзно, в самом деле, не мог позволить себе такой роскоши, как привязанность. Ему ли не знать, чем всё кончится?..
Однако… хотя его чувство к валлийскому юноше едва-едва начало зарождаться, оно уже заявило о себе как бескомпромиссно упрямое. Такое же, как сам Янто.
— Оставь всё как есть и иди домой. Отдохни, — проговорил он наконец; интонации голоса были насыщены неожиданной теплотой. — Помяни моё слово, скоро работы прибавится. И даже боюсь представить, насколько.
Янто искренне хотелось возразить, ведь его по-прежнему терзало тревожное любопытство, но субординация вынудила отставить возражения, поэтому он промолчал. Однако уходить всё же не торопился. Да, он устал — поистине чертовски устал; как и в любой другой чёртов день, — но всё же оттягивал момент ухода, потому что не желал возвращаться в свою маленькую квартиру. Совсем. С каждым днём его одинокое пристанище становилось всё более холодным и чужим, с тех пор как… Янто резко отодвинул последние слова этого умозаключения. Не опять. Только не сейчас.
Ко всему прочему, его серьёзно впечатлило отсутствующее выражение, вернувшееся на лицо босса. Оно выглядело таким опустевшим, будто кто-то украл важный элемент, составлявший его личность. Очевидно, случилось что-то плохое. И скорее всего это что-то выльется в неотвратимые последствия, из которых Янто так или иначе сможет узнать всю правду, что делало любознательное вмешательство в данный момент совершенно неуместным. Но тем не менее…
Он видел, как Джек вновь закрылся внутри себя, и не хотел мешать ему. По крайней мере до тех пор, пока не придумает для этого веский повод. Возможно, потребуется немного времени. Янто совсем не против немного помолчать.
В помещении воцарилась тишина. Не резкая, не звенящая, не гнетущая, а вполне себе удовлетворительная. Такая, что могла возникнуть между людьми, не нуждавшимися в словах, чтобы понимать друг друга, что было, по мнению Янто, странно; ему мешало понимание, что сблизились они совсем недавно, а этого не могло быть достаточно, чтобы знать наверняка насчёт подобных тонкостей.
Как бы то ни было, Янто чувствовал себя на удивление комфортно прямо сейчас. Его всё устраивало.
Тишина в Хабе никогда не абсолютна: вечно что-то гудело, жужжало, тикало или ворочалось где-то в отдалённых частях подземной базы — что создавало атмосферу особой стороны жизни. Особое очарование, пожалуй. Размышляя с такой позиции, Янто находил теперь эту атмосферу по-своему уютной. А ещё, бесполезно было отрицать: ему нравилось находиться в компании Джека, пусть ничего не делая, даже не разговаривая. Достаточно просто наблюдать его, смотреть, как он, серьёзно погружённый в свои мысли, иногда отпивал остывающего кофе из кружки, — и ни о чём не думать. Только, может быть, о нём. Джек казался ему в этот самый момент таким искренним и тёплым, как никогда прежде, что просто невозможно было не задуматься глубже.
Он вдруг ощутил себя так… правильно. Своевременно. Точно нашёл своё персональное место во Вселенной, и всё в его жизни происходило ради этого самого момента. А если так, то он просто обязан не упустить его.
Вот Янто, немного неловко поправив и без того аккуратный галстук, подошёл ближе, спросил себя: «Раз уж рабочий день окончен, зачем продолжать ходить вокруг да около?» — после чего присел на край рабочего стола Джека.
— Я мог бы остаться с тобой, — негромко произнёс юноша, смотря куда-то за плечо своего босса. — На ночь, имею в виду. Если… если ты хочешь.
Джек, снова вернувшись в настоящее, удивлённо приподнял брови и посмотрел на Янто так, будто ни в коем разе не предполагал, что события могли начать развиваться в подобном направлении. Ну конечно. Он молчал, заменяя ответ проникновенным взглядом, точно оценивая серьёзность намерений Янто — и, наверняка, не только лишь это. Джонс почувствовал нарастающее смущение, попав под пристальное внимание, но не собирался подавать виду и мастерски сохранял беспристрастное выражение лица, способное скрыть под собой всё, что угодно. Как он сам надеялся.
Однако Джек обладал способностью видеть в подобных ситуациях немного больше, чем “беспристрастное выражение лица”.
Стоило ему заметить, как слегка побагровели уши юноши, предательски выдавая его истинный настрой, — лицо Харкнесса оживилось, и в глазах промелькнули до неприличия озорные искорки. Янто успел хорошо узнать этот взгляд, и едва встретившись с ним, почувствовал, как взволнованность лёгкими покалываниями прокатилась по всему телу, оставляя за собой тёплые следы. Известная сияющая ухмылка озарила лицо Джека, пока он пристально рассматривал валлийца, сидевшего теперь так близко. Он бы даже сказал “так соблазнительно близко”.
Не имея ничего противопоставить провокации и даже не видя в этом смысла, Джек поддался на неё, так ничего не ответив вслух, и плавным движением опустил ладонь на колено Янто. Капитан не спускал глаз с лица своего подчинённого, намереваясь ловить и смаковать каждую, даже самую крошечную, встречную реакцию на его жесты; он не мог почувствовать, но догадывался, что с затылка вниз по спине Янто пробежали мурашки, прежде чем он взаимно накрыл широкую ладонь Джека своей.
Конечно, Джек не собирался набрасываться на него так сразу, даже если хотел. Он никогда не набрасывался, предпочитая прямолинейному примитивному завоёвыванию загадочные томные игры и отточенный танец. Все эти взгляды, случайные прикосновения, шаг вперёд, шаг назад, безмолвные вдохи и выдохи, выражавшие куда больше слов… он мог бы играть целую вечность ради одних лишь прелестей в меру затяжных прелюдий. Надеясь получить как можно больше удовольствия от каждой секунды до, во время и после близости, он нередко будто уподоблял происходящее сцене из какого-нибудь любовного романа, действуя согласно строкам сценария — создаваемого в данный момент, на ходу, но безусловно превосходного. А Янто ничего не имел против. Ему, между прочим, тоже отнюдь не чужда некоторая романтика. Временами. При правильной обстановке и удачном расположении духа. И, возможно, некотором количестве спиртного.
Налюбовавшись на юношу вдоволь — весьма вероятно, успев красочно вообразить не один возможный вариант дальнейшего развития событий, — Джек, наконец, отставил кружку в сторону и поднялся со своего кресла. Янто беспокойно поёрзал, рефлекторно отодвигаясь дальше по столу, чтобы занять более удобное положение, чем на самом краю, пока капитан вставал прямо перед ним и неторопливо подбирался ближе. От одного только созерцания звериной грации этого тела у Янто перехватывало дыхание, и он замер, тщетно пытаясь скрыть напряжение, вызванное предвкушением. Засмотревшись на эту невозможную улыбку на точёном лице, он чуть не вздрогнул, когда чужая ладонь вдруг очутилась на его талии. Джек деликатным жестом притянул юношу ближе, увлекая его в объятие — Янто с готовностью ответил ему, с наслаждением вдохнул знакомый аромат и невесомо, будто всё ещё сомневаясь какой-то нелепой частью души, обвил руками шею и плечи босса. В следующее мгновение он ощутил другую руку на своём затылке, прежде чем их приоткрытые губы сошлись в долгом поцелуе — одинаково желанном с обеих сторон. Янто почувствовал вновь, как мурашки пробежали по всему телу — и ещё раз, когда он покрепче стиснул своё объятие.
Казалось, что к этой части отношений с Джеком он никогда не привыкнет, что так и будет ощущать всё ту же лёгкую взволнованность, раз за разом, словно впервые. И, откровенно говоря, не хотел даже думать о том, чтобы привыкать; трепетность привносила особенно яркие краски в абстрактные полотна интимных впечатлений.
Джек же целовал его с какой-то… настороженностью, не сомневаясь в своих действиях, но и не уверенный в них до конца. Он как будто заново пробовал на вкус нежные губы юноши, подвергая сомнению испытанное прежде. Но Янто не обращал на это внимания. Он уже начал прикидывать всевозможные варианты развития событий этой ночи, ненавязчиво обхватывая бёдра босса ногами, легонько сжимая между пальцами грубоватую ткань военной рубашки, игриво оттягивая лямку подтяжек. В самом деле, если отмечать Рождество, то только так. Представлял, как наутро очутится в тесной постели в маленькой комнатке под офисом, как придётся потом окольными путями пробираться к рабочему душу, избегая контактов… В его голове даже промелькнула мысль, что, возможно, не помешало бы принести сюда вещей немного больше, чем один запасной комплект одежды, — он решительно отказался думать её сейчас.
Однако Джек вдруг остановился, прерывая поцелуй, и заглянул юноше в глаза.
— Ты знаешь ответ, Янто: я в любое время хочу этого. Но…
Джонс только теперь заметил, что улыбка на лице босса была совершенно другой, чем ему казалось прежде. Да, он улыбался, как всегда — и это “как всегда” обманом уводило внимание от важных деталей. Таких, как печаль. Сердце Янто взволнованно ёкнуло, пока он наблюдал, как улыбка истаивала.
Джек ласково провёл пальцами по щеке юноши, прежде чем в подтверждение серьёзности своих намерений отойти на шаг и завершить предложение:
— Не сегодня.
Даже если Янто и опешил от отказа, получить который, честно говоря, не ожидал, то не подал виду. Он понимающе кивнул и, чуть склонив голову из-за въевшейся в подсознание привычки, спустился со стола. Поправляя полы пиджака, воротник и галстук, он упрекнул себя за то, что почувствовал что-то возмутительно напоминавшее обиду — здесь нет ничего из ряда вон выходящего, всё абсолютно нормально, твердил он сам себе. Они ведь не в самом деле близки.
Это всего лишь игра. Всего лишь хороший способ, чтобы скоротать время, или скорректировать настроение, или… что угодно — и ничего серьёзного. Янто почти готов пожалеть, что вообще вступил в эту игру. Наивно было полагать, что следов не останется.
— Прости.
— Не нужно. Всё в порядке, правда, — он коротко улыбнулся и отступил в сторону выхода. — Я… пожалуй, пойду-ка домой.
— Хорошо.
И Джек снова опустился на своё место за столом, с тем же самым видом, с каким был, когда Янто только пришёл. Ничего не изменилось ни на единую долю грёбанного дюйма, или градуса, или чем там вообще положено измерять, чтоб его, настроение. Джонс почувствовал, что может не выдержать этого, потому поспешно взял себя в руки и собрался уходить.
А упрямая досада тем временем продолжала всаживать свои тонкие острые иглы в сердце одна за другой. «Я всего лишь вариант “лучше чем ничего”. Не больше. Удобный, доступный, не надо тратить времени. Забыл?»
Янто упорно осаждал себя на эмоциональном подъёме, борясь с удушливой хваткой безрассудного огорчения; да, так и есть. Но разве это повод для того, чтобы давать волю какой-то эмоции и позволять ей испортить всё? Разве это повод прекращать вести себя как подобает профессионалу?
— Джек… — негромко произнёс Янто, уже стоя в дверном проёме, — тебе не обязательно справляться со всем в одиночку. Ведь я тоже здесь для тебя, — он говорил настолько мягко, насколько мог от себя добиться в данный момент. И когда капитан взглянул на него с немым вопросом, добавил со своей исключительно рабочей улыбкой: — Подумайте над этим, сэр.
А затем он, не проронив больше ни слова и не дождавшись ответа, вышел.
Покидая Хаб, Янто не мог не обратить внимания на то, что неизвестного предназначения ёмкость с отрубленной рукой перестала функционировать.
***
Следующий день выдался до неприличия обычным. Будничным. Янто явился к восьми утра и, помимо всего прочего, повздорил с Мафаней в попытке покормить его. Распроклятая “экзотическая птица” отказывалась от своей обычной еды (а, кстати говоря, составление рациона для питомца из рода птерозавров было задачей не из лёгких, потому как мало кто имел подобный опыт, чтобы существовало какое-то пособие) и даже угощений. Вероятно, ему захотелось чего-то особенного?
— Ну, знаешь ли. Для заказа соответствующего личным пристрастиям завтрака стоит хотя бы подучить наш, человеческий, язык, неблагодарный засранец, — ругался на птеранодона Янто, убедившись, что никто не мог наблюдать это. — И вообще, как долго ты уже здесь? Уверен, достаточно, чтобы ознакомиться с валлийским, например.
Мафане почти удалось изобразить выражение понимания на своей длинной клювастой морде, но едва зародившееся впечатление об осознанности доисторического животного было неизбежно испорчено нелепым возгласом, который он издал, отворачиваясь от еды.
На этом их взаимодействие было на сегодня окончено.
Позаботившись о поддержании жизнеспособности всех прочих организмов, обитавших на базе, — от растений до команды, — Янто смог позволить себе пятиминутный перерыв на чашку кофе в пустом конференц-зале. И только теперь осознал, что было не так с этим безмятежным началом дня: нигде поблизости он не наблюдал Джека. Ни малейшего признака его присутствия. Впрочем, шинель отсутствовала тоже, значит, он был где-то снаружи и занимался чем-то… хорошо бы надеяться, полезным для человечества. Значит, всё в порядке.
Не о чем беспокоиться. Да и с чего бы ему беспокоиться?
Прежде чем мысли угодили в трясину негатива, образовавшуюся вокруг непременно возникшего воспоминания о вчерашнем вечере, Янто решительно отставил всё в сторону и как можно скорее вернулся к работе.
— Где чёртов Джек? — уже во второй половине дня поинтересовалась Гвен, только вернувшаяся с выезда в округ Макен, где несколько часов назад Тошико зарегистрировала крупный всплеск активности Разлома. Очевидно, валлийка что-то обнаружила там и теперь была явно не в духе (но вполне вероятно, что на то могла быть и другая причина).
Янто не возвращался в центральное помещение с самого утра, предпочтя провести кое-какие работы в архиве чему бы то ни было ещё. Вернуться ради получения очередной дозы кофе ему не посчастливилось именно в этот момент.
— Я без понятия, со вчерашнего не видел его, — отозвался Оуэн со своего места за рабочим столом.
— Тоже, — бросила Тош, не отвлекаясь от работы и не смотря ни на кого.
Однако, Оуэн, по-видимому, был сегодня полон инициативы:
— Наверное, Янто знает? Вчера ночью они так мило беседовали.
— Нет. Не знаю, — коротко проговорил он; чем меньше слов в ответе, тем проще поддерживать внешнюю невозмутимость.
— Да уж, — доктор явно не собирался оставлять это так просто. — А я-то думал, ты здесь за всем следишь. Ну, знаешь…
— В мои обязанности не входит слежка за похождениями всех и каждого, — отстранённо и размеренно пояснил Янто, затем, замешкавшись на мгновение, весомо добавил. — Уж точно не Джека.
— А вдруг вопрос жизни и смерти? Уверен, для этого у тебя что-то да припрятано.
— Джек наш босс. А не мой чёртов чипированный пёс, которого можно отследить при желании.
Прежде чем Оуэн успел раскрыть рот, в завязывающийся конфликт благоразумно ввязалась Гвен, храни её Господь:
— Оуэн, хватит.
Она произнесла это не громко, но таким убедительным тоном, что ближайшие несколько минут точно вообще никто больше не издал ни звука.
Как бы то ни было, вскоре Янто принял решение, что лучше будет принять свой кофе где-нибудь в более тихом месте, и отправился обратно в архивы. Хотя, безусловно, условия там не совсем для того подходящие, но зато ничто не отобьёт желание и не побеспокоит отвлекающей болтовнёй.
***
На другой день Янто явился на базу раньше всех — даже Тошико, — в пять утра. «Пять грёбанных утра», — поправил бы он сам. Нельзя было сказать, что он горел энтузиазмом, готовый свершить что-то невероятное, приходя в такую рань. Нет. Напротив, он чувствовал себя отвратно. Чего стоила одна нестерпимая головная боль, будто голову примагнитило треклятым магна-захватом. Он с трудом находил в себе силы пошевелиться лишний раз, но делать было нечего — долг подлежал ежедневному исполнению.
Всему виной продолжительные проблемы со сном — бессонница, кошмары, и всё в таком духе. Он редко запоминал сам кошмар, но неподдельное чувство ужаса, заставляющее просыпаться в холодном поту, вскакивая иногда со вздохом или выкриком… выматывало. Чаще всего, и не только после подобного пробуждения, ему первым же делом хотелось заснуть обратно, но на сей раз так, чтобы не проснуться — никогда.
Конечно, этого не случится.
Затем — не всегда, но редкими проблемными ночами, как сегодняшняя, — возникало непреодолимое чувство какой-то запертости. Пойманности. Даже не столько в четырёх стенах, сколько у себя в голове, в ловушке до утомления одинаковых мрачных мыслей, не менее мрачных осточертелых воспоминаний, совершенно беспросветных перспектив… Хотя сбежать из собственной головы нельзя, всё довольно быстро доходило до того, что он ощущал невозможным нахождение дома, поэтому уходил. А куда ещё идти, как не на работу?
Янто не имел ни малейшего понятия, как бороться с этим своими силами — просить о помощи, естественно, не собирался. Оставалось лишь надеяться, что “время лечит” и это пройдёт. Уляжется. Однажды.
Джонс явился на рабочее место через прохожий офис и решил ненадолго задержаться здесь. Этот “туристический магазинчик” служил неплохим островком его личного пространства, если не брать в расчёт иногда заглядывавших туристов, наивно полагавших, что никакого подвоха нет. Ему хотелось побыть здесь подольше — маленькое уютно обустроенное место создавало чувство комфорта, что затруднительно было сказать об огромной подземной базе, особенно за пределами центрального Хаба, — но в память врезалось не самое приятное воспоминание (а контролировать такое становилось гораздо труднее при его-то степени утомления и недостатке сна). Образы сами собой всплывали перед глазами. Как он стоял на том же самом месте, что и сейчас, разъярённый и отчаявшийся. Всё содрогалось внутри, однако руки на удивление крепко держали пистолет — как ему самому казалось. Он направлял дуло на своих коллег, без колебаний готовый ко всему — убить или быть убитым. Кричал, что терять всё равно нечего, потому что это было правдой; на тот момент никакой другой правды в мире не существовало, кроме его собственной. Всё виделось так просто, понятно, но совершенно невыносимо. Затем, спустя мгновение, Джек прижал его к стене, обезоружив, приставил к его голове револьвер и выдвинул ультиматум: ты убьёшь её, или это сделаю я. Если бы Янто мог чувствовать в то время что-то помимо озлобленного отчаяния, он бы, наверное, в конец разочаровался или даже испугался, ведь то было мгновение, когда он взглянул на самую настоящую натуру капитана: непоколебимо безжалостную. И никакие слова, прозвучавшие тогда, или до, или после, не могли затмить это, стереть отпечаток с подсознательной корки. Всё предельно ясно выражал его взгляд — пронзающий, прямолинейный, но беспристрастный; ледяной; взгляд человека, которому на самом деле терять нечего. Это продлилось не более доли секунды, но… Янто всегда будет помнить. А затем…
Он не мог стерпеть это. Шумно вздохнув, Янто дотянулся до спрятанной кнопки, открывавшей замаскированную дверь, и отправился вниз.
Джек был здесь. Думая о чём-то своём, он расхаживал по Хабу как ни в чём не бывало. Бесцельно. И, кажется, даже не отдавая себе об этом отчёт.
Мимолётного взгляда на него было достаточно, чтобы увидеть, что он не в порядке. До сих пор.
Посчитав, что в своей задумчивости капитан попросту не заметил, что больше не один в помещении, Янто попытался приблизиться к нему, чтобы… ну, хотя бы просто поздороваться. Он игнорировал ощущение, возникшее от случившегося наверху, которое требовало утешения в виде чьей-нибудь компании — а компания Джека, как бы он ни отрицал, подошла бы идеально. Но… в какой-то момент Джек пропал из виду, и так и не появился. Точно растворился в воздухе, как бы невзначай, подобно грёбанному видению. Очевидно, он хотел оставить впечатление случайности, будто вовсе ничего не заметил, но Янто всё понял. Здесь всё было предельно просто.
— Прекрасно. Ладно. У меня всё равно ещё полно работы, — объявил сам себе Джонс, не постеснявшись говорить в полный голос.
После чего сотворил себе кофе, нашёл в запасах что-то, вроде бы годившееся как “завтрак”, и отправился в архив разбираться с тем, что осталось недоделанным вчера.
Вчера… его как будто не было вовсе. Целый день куда-то выпал, потерявшись в длинной череде ему подобных, как несмышлёный ребёнок в толпе. Может быть, поэтому произошедшее рождественским вечером вновь ощущалось остро, словно случилось только что.
В продолжение всего дня Джек намеренно избегал путей пересечения с Янто, вместе с тем продолжая притворяться, что это не так. И хотя в редкие моменты появления перед остальными капитан вёл себя, что называется, “как обычно”, Янто знал и чувствовал, что в каждом его движении и слове — ложь, скрывавшая под собой что-то… уязвимое. Такое поведение выводило его из себя своей необъяснимостью, его раздражала наигранная беззаботность, донельзя нервировало отсутствие даже намёка на возможность получения ответов. Но он держался. И старался, на всякий случай, тоже держаться в стороне, руководствуясь тем, что, если Джек поступает так, значит ему это нужно и лучше не противодействовать. Оставалось только надеяться, что это пройдёт.
Вечером все, за исключением Тошико и Янто, сорвались с места на очередной выезд: группа особо буйных долгоносиков вдруг выбралась из канализации и нападала на людей. Не обошлось без жертв. Как результат, команда пропала надолго, занимаясь этим, а двое оставшихся на базе задержались допоздна следить за всем прочим.
Янто ненавязчиво оставил на рабочем столе Тошико кофе и перекус. Он видел, как усердно она работала, вопреки явно заметной усталости, и каждый раз невольно восхищался её упорством, терпением и спокойствием, так что не мог не выразить сочувствие хоть таким примитивным образом.
— Спасибо тебе, Янто, — вдруг проговорила она, когда он уже уходил.
Янто остановился и ответил не сразу, слегка озадаченный неожиданными словами благодарности:
— Пожалуйста?
Тошико мягко улыбнулась; столь приятное своей теплотой выражение на утончённом лице не могло не вызвать ответную улыбку.
Создалось устойчивое впечатление, что девушка хотела бы высказать или выразить что-то, по её мнению, необходимое, но в то же время… это, так сказать, находилось вне зоны её практических навыков. Слова зачастую давались тяжело; в обращении с ними она не могла чувствовать себя так уверенно, как с точными числами. Поэтому не говорила ничего. Янто, хотя не был таким выдающимся гением, как она, примерно понимал, каково это, потому не возражал.
Однако в конце концов, Тошико решилась.
— У тебя всё в порядке? Ну… знаешь, в жизни.
Янто сцепил руки за спиной, ненароком оробев от проявленного внимания.
— Конечно. У меня всегда всё хорошо, — заверил он и улыбнулся в подтверждение.
Он слишком поздно сообразил, что, наверное, следовало поинтересоваться у неё о том же самом; к этому времени смущённое молчание слишком уж затянулось, потому воплощать соображение в жизнь он не стал. В конце концов, Тошико уже вернулась к работе. И ему тоже следовало.
Хотя Янто был серьёзно настроен дождаться возвращения Джека и остальных, но… время — почти час ночи. От них по-прежнему ни слуху ни духу. В конце концов, изнывающее от переутомления тело и периодически едва не отключавшееся ввиду недосыпа сознание победили — он оставил все предрассудки и ушёл домой. Одному богу известно, сколько времени после этого провела Тошико там, в Хабе. Совсем одна, в компании одних только приборов и высокоуровневых задач.
***
А следующим утром Янто вовсе не вышел на работу. Потому что сегодня, в последний четверг месяца, — его законный выходной. Даже если бы, как в случае с Рождеством, ему заблагорассудилось пропустить выходной, он не стал бы, потому что этот четверг — одна из незыблемейших составляющих индивидуального распорядка жизни, который он чувствовал обязанным соблюдать. К тому же сегодня, с трудом разлепив глаза в районе развратных десяти часов утра, Янто наконец ощутил, насколько велик объём накопившейся усталости: мягко говоря, он был неподъёмен.
Он решил остаться дома, не в состоянии сопротивляться апатии, мёртвым грузом свалившейся на него. Более того, практически все запланированные бытовые дела обречены были остаться невыполненными. Даже поход за провизией в треклятый магазин, расположившийся в соседнем блоке.
Не важно. Всё казалось сегодня таким неважным, пустым, мелочным. Даже само мироздание; рухни оно в этот самый момент окончательно и бесповоротно, ему было бы всё равно. Бесполезны все до единой попытки бороться с безнадёжным упадком сил, с опустошающим состоянием, когда из рук валится буквально всё, а в мыслях нет ничего, кроме зацикленной встревоженности, твердившей, что что-то… что всё не в порядке.
Казалось, ничто во Вселенной не было настолько слабо и обессиленно, как он сам в этот момент. Хуже этого ощущения сложно было что-то придумать.
Может быть, завтра, когда он снова встанет ни свет ни заря и с головой погрузится в неотложные дела, которыми в Торчвуде являлись примерно все, апатия отступит. А может, нет, — тогда будут проблемы, и это всё, что изменится. Обязанности никуда не денутся сами собой, а значит единственный выбор, который есть у Янто: добавлять ли себе трудностей в виде дерьмового ментального самочувствия или закопать это как можно глубже. Он всегда выбирал второе. Потому что серьёзные последствия, протекающие не так заметно, никого никогда не волнуют, пока не станет слишком поздно.
Время, пока развитие проблем не достигло критической точки и последствия не накрыли с головой, ещё было. Неплохо бы потратить его с пользой. А сегодня, поскольку ничего больше не осталось, можно было позволить себе вздохнуть.
Вечером, закутавшись в плед, который последний раз держал в руках ещё до отъезда в Лондон, зажав кружку дымящегося кофе ладонями и забыв о коробке начатой пиццы на полу, Янто смотрел в окно, не думая ничего из того, что приходило на ум в обычное время. Сейчас всё казалось так далеко. Безумная жизнь, выходящая за рамки нормальности, которой он жил уже несколько лет, все люди, которых он за это время узнал, и места, где побывал, и твари, и несчастья… всё так далеко. Всё утрачивало свою значимость, стремилось к нулевому значению.
Был только этот закат, растёкшийся по небу огненными волнами далеко за пределами оконного стекла, — казалось, самый невероятный закат за всю его жизнь.
Теперь Янто вдруг подумалось, что… он ведь почти никогда не видит солнца. Он либо находится где-то, куда дневной свет неспособен проникнуть, на протяжении большей части дня (в данный период жизни: в герметичном подземном бункере), либо просто смотрит, не замечая. С чего бы ему замечать? Времени отведено недостаточно даже для того, чтобы успеть достичь всего запланированного, а тут ещё какое-то солнце, на восемь минут отстающее от жизни на Земле.
Время уничтожило важность солнца для человечества, превратив в само собой разумеющуюся часть дня, не больше. Да, неукротимая энергия звезды поддерживает жизнь неисчислимого количества организмов на крохотной планете, дрейфующей в холодной пустоте бесконечной Вселенной, но никто больше не восхваляет его в эпоху возросшей самостоятельности, никто больше не почитает светило за божество, как это было раньше, никто больше не грустит о нём в темноте. И всё, что оставалось ему теперь — бессменно сторожить течение жизни и медленно умирать вместе с теми, кто постоянно забывает о нём. Возможно, рисуя такие невероятные закаты и рассветы, солнце надеялось напомнить людям о былой любви к себе, но много ли было тех, кто смотрел?
Преломляясь в атмосфере, луч уходящего светила путём облаков разжёг в небесах пламя, точно зажжённая спичка, брошенная посреди поля серых одуванчиков. Задумавшись глубже о физических явлениях, Янто невольно задумался: возможно ли поджечь небо на самом деле, не метафорически? Звучит безумно. Но скольким безумствам он уже стал свидетелем за свой короткий век?
Впрочем, мыслям Янто Джонса не суждено было улететь слишком далеко: его вернул в реальность нежданный глухой звук — четырёхкратный стук в дверь. Он готов был выругаться на вторженца, кто бы там ни был, за грубое разрушение своей хрупкой идиллии, и вообще потому, что никого не желал видеть в своём доме сегодня. Однако стук раздался снова — он нехотя покинул-таки своё уютное место под окном и поспешил к двери.
Он распахнул дверь, даже не удосужившись проверить в глазок, кого принесла нелёгкая. Спустя мгновение, потребовавшееся на сохранение невозмутимого вида, Янто вздохнул и произнёс:
— Джек.
— Это всё? — с шутливым упрёком вопросил капитан, заявившийся на порог дома своего подчинённого. — Даже не сэр?
Янто, очевидно, не разделял его игривого настроения, и с трудом сдержался от закатывания глаз. Упершись плечом в дверной косяк и скрестив руки на груди, он спокойно ответил прямым текстом:
— Я не на работе. Ты тоже. Проблемы?
— Никак нет.
Ухмылка чуть сникла под воздействием прохладной реакции Янто, но Джек определённо не собирался сдаваться раньше времени. Избегая пронзительного взгляда молодого валлийца, он с застенчивым видом смотрел куда-то за его спину — внутрь квартиры.
— Раз уж я уже здесь… ты позволишь?
Как ни старался, Янто не смог сдержать лёгкой торжествующей улыбки: кажется, он заставил босса слегка поволноваться.
— Милости прошу, — официальным тоном проговорил он и отошёл на шаг, выставив руку в пригласительном жесте.
За всё прошедшее время их… взаимодействия Джек ни разу не предпринял даже попытки побывать у Янто дома, с поводом или без, и уж тем более не заявлялся без приглашения. Тем не менее, это всё-таки произошло и, по всей видимости, никакого весомого повода он при себе не имел. Джонс же почувствовал, как отрешённость постепенно отпускала его, что позволило обнаружить, что вообще-то он был рад видеть капитана Харкнесса сейчас. У себя. Вопреки всем противоречиям.
Хотя как-то странно было просто видеть здесь Джека, в другой обстановке — привычной, но не подразумевавшей его присутствия, — при других обстоятельствах… Можно сказать, повезло, что на протяжении всего прошедшего дня он чувствовал себя “странно”, так что один штрих не сказался на его внешнем облике.
Не знай Янто этого человека так, как знал, мог бы поклясться, что Джек чувствовал себя неловко. Он едва ли не с робостью осматривался по сторонам, периодически бросая взгляд на юношу, в это время пытавшегося найти в тесном шкафу прихожей место для знаменитой шинели, прежде чем спросил:
— Как ты, Янто?
Джек, в лучшем случае, раза два интересовался состоянием Янто прежде; и то впервые только после того… случая. Тем не менее, он, честно, никогда не обижался: он прекрасно понимал, что на плечах его босса лежала ответственность куда бо́льшая, чем за одного Янто или даже за всю команду. Заботиться обо всех и каждом физически невозможно — при всём желании. К тому же, что раньше, что сейчас, Янто не верил в искренность его интереса. Это лишь одна из множества формальностей, к которым Джек, очевидно, прибегать не любил.
— Ни к чему пытаться быть вежливым, — так и отвечал Янто. — Но я в порядке, да.
Оба замолчали на некоторое время, хотя одинаково сильно желали обсудить… много чего, на самом деле. Что-то как будто физически мешало налаживанию контакта, невидимая преграда, непонятно откуда возникшая, преодолеть которую оба не понимали как.
Хотя дальнейшие попытки завязать разговор всё равно не слишком-то ладились.
— На работе всё в порядке? — поинтересовался Янто, зачем-то принявшись расставлять предметы в кухне по своим законным местам. Она давно нуждалась в этом. Нет, он не собирался искать ответ на вопрос почему решил заняться этим прямо сейчас.
Джек, облокотившись о стену возле дверного проёма, наблюдал за ним не задавая вопросов.
— Да. Ты бы удивился, — с усмешкой просто ответил он. — А я как раз был неподалёку по… ну, знаешь, делам. Вот, решил зайти.
— Ни с того ни с сего.
— Ну… если честно…
В конечном итоге сдавшись, Джек подошёл к нему со спины и учтиво приобнял.
— Я должен извиниться, — негромко закончил он, склонившись к уху Янто.
Тот вынужденно прекратил свою деятельность и замер, не ожидав такого жеста, но отстраняться не стал.
— За… что?
— Знаю, что моё поведение в последние дни оставляет желать лучшего. И мне показалось, это… задело тебя?
— Хочешь сказать, ты переживаешь о моих чувствах?
— А разве я не должен?
Янто слегка усмехнулся, немного удивлённый подобным раскладом, и ненадолго призадумался.
— Я… спасибо, всё в порядке. Не переживай.
После этого он всё-таки осторожно высвободился, чтобы продолжить заниматься, чем уже занялся. Хотя теперь руки не так хорошо слушались, а голова была занята мыслями о чём-то совсем постороннем.
Джек отступил на несколько шагов, обратно к стене, — в движениях снова какая-то странная неловкость. Он сам не до конца понимал, почему пришёл к Янто. Который день к ряду его гоняли по свету либо пригвождали к одному месту серьёзные переживания — то, что Джек узнал недавно, без преувеличения сломило его. Да, не было нужды отрицать: он искал тепла. За что то и дело ругался и злился на самого себя: размяк и раскис, подобно простому смертному, и даже не пытался вытянуть себя из этого состояния привычной жёсткой хваткой.
И вот, всё продолжая уподобляться “простым смертным”, он отправился искать утешение рядом с ближним, надеясь получить толику теплоты. Одной лишь физической могло оказаться недостаточно — он нуждался в отклике, не обязательно озвученном, хотя бы подразумевающемся. Пожалуй, всё же именно поэтому он здесь. Ведь как бы Янто ни запирался на замки из галантности и холодного профессионализма, надо быть слепым, чтобы не заметить, что он скрывал нечто серьёзнее влечения. Джеку становилось неприятно от мысли воспользоваться его искренним чувством, но… он надеялся. Не настаивал. Разве это так уж плохо?
Естественно, прямым текстом капитан говорить об этом всём не станет — ни за что. Всё, что он мог себе позволить, продолжать предпринимать одна за другой попытки “налаживания контакта”.
— Знаешь, Янто, я… — некоторое время спустя начал было капитан в очередной раз, но Джонс остановил его:
— Джек. Давай-ка начистоту. Зачем ты пришёл?
Ответа не последовало — прямолинейный вопрос всё же застал Джека врасплох. Янто тоже не спешил продолжать, выжидающе глядя на него. Однако, ничего не дождавшись, всё же решился:
— Ты… — он осёкся и несколько секунд подбирал слова, прежде чем закончить, нарочито сдержанно и отчётливо. — Ты хочешь меня трахнуть, или что?
Ухмылка уже каким-то рефлексом возникла на лице Джека, когда он с полузадумчивой готовностью проговорил:
— О, да, — он приглушённо усмехнулся, соглашаясь с мыслью, что такой сценарий совместного вечера тоже весьма неплох. — Честно, я чертовски сильно хочу тебя трахнуть.
— Тогда хватит слов.
Не дождавшись от Джека ответной реакции, Янто решительно шагнул навстречу, сжал ладонями его плечи и в нетерпении прижал к стене, напористо, чуть не озлобленно, поцеловав его в губы. Сначала могло показаться, что Джек опешил от шага столь прямолинейного, однако по широкой ухмылке, которую Янто явственно чувствовал своими губами, было ясно, что текущее положение дел его более чем устраивало. Он обманчиво-мягким жестом взял в ладони лицо юноши, чувственно отвечая на поцелуй, и расслабился, позволяя его рукам блуждать по своему телу, откликаясь на некоторые прикосновения томными вдохами и выдохами, поддаваясь всё более возрастающей инициативе… но ненадолго. Янто напрочь упустил тот момент, когда обстоятельства поменялись совершенно: теперь у стены оказался он сам, а руки Джека двигались жёстче и грубее, чем обычно, торопливо расстёгивая пуговицы его домашней рубашки. Он не мог не отозваться полусдержанным чувственным стоном, когда горячее прикосновение сухих тёплых ладоней к обнажившейся коже его тела совпало с затяжным поцелуем в шею и одновременно прижавшимся к паху колену. С готовностью поддаваясь опьяняющему воздействию чувства, Янто был рад подаваться навстречу забытью в умелых руках своего героя-любовника.
Ранее его неминуемо охватывал лёгкий стыд — свойственный его натуре отклик на столь откровенное следование требовательному зову похоти, — однако прямо сейчас не существовало больше даже призрака этого стыда. Ему уже порядком поднадоело волноваться о моральной стороне их регулярных занятий нерегулярным сексом и запирать в себе тайные желания — ради чего?
Иногда, на редкие резкие мгновения, когда что-то неведомое выдёргивало увлечённое сознание и заставляло взглянуть на происходящее со стороны, Янто казалось, будто он скатывался куда-то — медленно, неотвратимо. К катастрофе. Но его это больше не заботило. В конце концов, терять нечего, его личная жизнь вряд ли станет хуже.
Это нельзя было назвать занятием любовью, потому что в том, чем они занимались, ни о какой любви не могло быть и речи — не важно, сейчас или потом. Янто был уверен. Как в этом, так и в том, что скоро надоест Джеку — такова была натура капитана по его небезосновательному мнению. Он знал, что вряд ли займёт в его сердце значимое место — нередко сомневался, существовало ли такое вообще.
Хотя всё-таки Янто не мог сказать однозначно, что помимо примитивного физического влечения между ними не было ничего. Он часто списывал это со счетов как пустые уловки своего временами разыгрывавшегося воображения, но… иногда проскальзывало что-то неоднозначное. Во взгляде, во вздохе, в слове, в стоне. Что-то постоянно заставляло его сомневаться.
Джек, в свою очередь, понимал, как он думал, причины Янто заниматься с ним этим сейчас. Почему возникали хаотичные вспышки страсти, почему юноша возвращался к нему каждый раз, почему едва ли не терял голову в моменты бурной близости (даже не всегда в комфортной обстановке), а потом… продолжал вместе с ним игру в притворство, что ничего не произошло. Он хорошо понимал, потому что знал на собственном опыте — как и очень, очень многое. Огонь жжётся, но перспектива остаться одному в темноте своей душевной агонии пугала больше, чем боль, на которую можно напороться в связи с кем-то. Это то, что с человеком зачастую вытворяет отчаяние и тщетные попытки сбежать от собственного прошлого. А рядом с ним, Джеком, было вроде как легко.
Он также безоговорочно был уверен, что, как только Янто придёт в себя и окончательно освободится от боли, история их отношений оборвётся так же неожиданно, как и началась. Как с любым из ряда его многочисленных любовников. Они никогда не задерживались надолго — это, пожалуй, было правильно.
Оба, чересчур занятые поиском источника проблемы в самом себе, ещё даже не представляли, как сильно ошибались насчёт связи друг с другом, как недооценивали её. Оба едва ли замечали, что эта самая связь становилась всё более похожей на наркотик. И зависимость только-только начала стягивать их своими невидимыми цепкими жилами.
Поздно ночью, покончив с удовлетворением друг друга, они не разговаривали. Янто хотелось завести разговор на определённые темы, но он никак не мог решиться. Он чувствовал, будто необходимо сперва заслужить особое право. Возможно, Джек хотел того же самого, но… ничего. Это же Джек.
Минувшая страсть не оставила за собой ничего — как и полагалось стихии любого порядочного пламени. Осталось только выжженное поле избитой печали, присутствие которой вызывало желание свернуться в позе эмбриона, зажав руками и коленями подушку, и проплакать ближайший час как минимум. Янто однозначно не собирался поддаваться этому. Безо всяких слов, он уткнулся носом в плечо Джека, пряча лицо и надеясь, что наваждение пройдёт без последствий.
Похоже, капитан не собирался уходить сразу, получив то, за чем пришёл. Необычно. Янто не имел ничего против его присутствия — напротив, поймал себя на мысли, что даже рад этому и… хотел бы иметь право попросить его остаться. Так, на всякий случай, чтобы он точно не уходил. Совсем.
А в какой-то момент чёрт его дёрнул спросить:
— Так всё-таки… что случилось? Кто звонил тебе тем вечером?
Джек первым делом сотворил вид искреннего непонимания, одарив Янто долгим взглядом, а затем просто отмахнулся от его вопроса.
— Не важно. Пустяки.
Но Джонс отступать не намеревался, потому возразил:
— По твоей реакции я бы так не сказал.
Харкнесс, видимо, решив попробовать “подойти к проблеме с другой стороны”, широко улыбнулся и игриво протянул:
— Ты что, волнуешься? За меня?
— Даже если так, я просто знаю, что всё, что касается тебя, зачастую касается всего остального мира. Об этом стоит побеспокоиться, ведь я живу здесь. Мы оба живём. И ещё несколько миллиардов людей, но это скорее так, к слову.
Выслушав Янто и оценив глубину его тона — он явно был этим озабочен, — Джек не придумал ничего лучше фальшивой полуусмешки и картонного ответа, даже не попытавшись изобразить искренность:
— Всё в порядке. Правда. Не бери в голову.
После этого тишина вернулась, но какой-то похолодевшей. Будто что-то треснуло. Что-то, что они ещё даже не начинали строить. И Янто ругал себя за это до тех пор, пока его не посетила мысль, что, может, волноваться в самом деле не о чем. Ведь Джек всё равно не собирался уходить.
Янто помнил, как обнимал Джека, засыпая. Но проснулся, как всегда, совсем один. Постель была холодной; только лёгкий, почти уже выветрившийся, запах на подушке напоминал о пролетевшей ночи опустошающей страсти. Он сгрёб эту самую подушку в объятие и позволил себе забыться, с жадностью улавливая ускользающий запах и отдаляющиеся воспоминания, не намереваясь отпускать ничего из этого.
