Тело Цзян Чэна свело судорогой, а сам мужчина проснулся с задушенным вздохом. Все глаза были красными с полопавшимися капиллярами, и руки дрожали так, словно он был пьян в хлам.

Скатившись с кровати на холодный дощатый пол, он спрятал лицо в согнутых коленях. Мужчине надоело испытывать ту бурю эмоций, клокочущую в груди. Бросаться из крайности в крайность. В один момент он люто ненавидит Вэй Усяня, а в другой у него разрывается сердце от нестерпимой боли за несчастливую судьбу единственного брата.

Цзян Чэн не понимал, как ему хватает наглости презирать Вэй Усяня за вещи, в которых он сам был жертвой чужих заговоров и злых языков. Он обвиняет его в гибели всей семьи Цзян, но в чем действительно виноват Вэй Усянь? Может в том, что хотел поступать по совести, может за то, что отрицал глупые авторитеты и не принимал правила, которые, по его мнению, были абсурдными.

Вэй Усянь мог промолчать, не лезть на рожон и не кидаться на защиту каждого, кто нуждался в этом. Но разве совершенные им поступки были неверными, разве игнорирование правды было лучше? Цзян Чэн сам хотел бы действовать подобно Вэй Усяню, но ему не хватает для этого ни мужества, ни уверенности, ни сил; так было в прошлом, так есть в настоящем. Потому что он слаб, а Вэй Ин — силен. И все же Цзян Чэн выжил, когда его шисюн — нет.

Говорит ли это о чем-либо?

«Если бы Вэй Ин только не был Вэй Ином», — горько подумал мужчина, кусая губы. — «Но тогда это был бы не Вэй Ин.»

Но несмотря на доводы разума, ему хотелось и все еще хочется, чтобы Вэй Ин мог отказаться от своих правил ради сохранения жизней его семьи. Потому что в Цзян Чэне живет маленький мальчик, который верит, что, если спрятаться под кроватью, беды обойдут тебя стороной.

— И кто тогда виноват? — прохрипел Цзян Чэн, самоуничижительно усмехнувшись собственным словам.

Кое-как поднявшись на ноги, мужчина подошел к спящему Вэй Ину. Он все еще любил своего брата и неистово скучал по нему. События прошедшего дня что-то сломали в душе Цзян Чэна, разбудив глубоко спрятанных демонов.

Он действительно жалок, если готов простить все горе, причиненное Вэй Ином, чтобы вернуть то юношеское братство, которое согревало его сердце, просто чтобы не быть больше одиноким.

Даже если он простит Вэй Ина, даже если снова сблизится с ним и разовьет былое доверие, брат все равно покинет его. Он найдет причину и уйдет.

Потому что Цзян Чэна никогда не бывает достаточно.

Мать была права. Если бы он хоть немного был похож на Вэй Ина, то тогда…

— Цзян Чэн, чего ты не спишь? — мужчина замер, уставившись на проснувшегося брата испуганными глазами.

Он знал, что ему следует уйти. Отыскать место, где он сможет собраться с силами, надеть маску и перестать рыдать по каждой мелочи. Цзян Чэн не понимал, какого черта он был таким чувствительным. Почему слова так легко ранили его, почему он зависел от чьего-то мнения, почему он не был в состоянии играть роль того сильного лидера, коим должен быть.

Почему?!

— Цзян Чэн?

Ноги подогнулись, и он ударился коленями о пол, свалившись прямо перед кроватью не спящего Вэй Ина, который смотрел на него и не понимал, что происходит.

А еще из-за Цзян Чэна парень потерял свое духовное оружие, оставив его где-то на дне озера Билин. Если бы только он не вмешивался, позволив Вэй Усяню и Лань Ванцзи сделать свое дело, ничего не случилось бы. Но нет, он забылся, подумал, что сможет хоть что-то сделать правильно.

Прожил сорок лет, а так ничему не научился.

Зачем он вообще живет, если умеет только приносить горе дорогим людям. Возможно, если бы он умер, то судьба его семьи в этой временной линии сложилась бы иначе? В чем смысл существования такого бесполезного человека, как Цзян Чэн?

Мужчина хотел бы, чтобы кто-то ответил на его вопрос.

<center>***</center>

Вэй Ин, не думая, сел на холодный дощатый пол, схватив шиди за напряженные плечи. На мгновение ему хотелось верить, что Цзян Чэну больно из-за травм тела, но он знал лучше. Потому что Цзян Чэн никогда не плакал, сколько бы ему не доставалось на тренировках.

Парень признавал, что порой он был не самым догадливым человеком, особенно когда дела касались лично его. Но одно он уловил точно, что Цзян Чэну больно, и страдания эти длятся далеко не один год.

Вэй Ина не мог не восхищаться, как легко Цзян Чэн сносил словесную ругань мадам Юй. Он ни разу не выглядел ни оскорбленным, ни обиженным. Стоя молча с прямой спиной, он не опускал головы и никогда не отвечал. Кто-то считает это проявлением слабости, но Вэй Ин видит в этом демонстрацию сильной воли.

В подобные моменты он напоминал дядю Цзяна.

Не то чтобы слова мадам Юй были злыми или имели цель жестоко унизить, тем не менее они были обидными. В частности, для человека, который действительно стремился соответствовать ожиданиям. Цзян Чэн был усердным, но никто этого не замечал. Не видели, как он до поздна засиживался в библиотеке, корпел над трудами великих ученых мужей, тщательно копировал самые спорные моменты, чтобы позже обдумать их.

И все же, находились люди, которые не верили, что титул главы ордена унаследуется Цзян Чэном. Чужаки не видели дальше своего носа, судя книгу по обложке; ничего не слышали за криками мадам Юй. Перед их глазами складывалась картина, отличная от той, что была в действительности.

Таким образом, если быть честными, причина появления лживых слухов довольно очевидна.

Вэй Ин вспомнил, как утешала его шицзе, когда ему доставалось особо сильно в первое время. Она всегда гладила по голове, обнимала и шептала глупые утешающие слова. Порой Цзян Яньли вела себя как молодая мать.

Схватив Цзян Чэна за шею, Вэй Ин заставил его спрятать лицо у себя на груди, а затем крепко обнял. Держа его в своих руках, он мог почувствовать чужую дрожь, отчего ему показалось, словно его режут без ножа.

— Все будет хорошо, Цзян Чэн, — сказал Вэй Ин с застывшим взглядом и пульсирующим шумом в ушах. — Я здесь.

Парень не знал, откуда взялось желание защищать Цзян Чэна. Всё говорило о том, что тот не нуждается в помощи. Он был умелым и храбрым, его уважали все младшие ученики, а учителя не могли нарадоваться столь прилежному воспитаннику. Пусть Вэй Ин был старше на год, но отчего-то складывалось ощущение, что это именно его оберегают, а не наоборот. И звание первого ученика ордена Юньмэн Цзян никоим образом не помогало.

Вэй Ина тянуло к Цзян Чэну так, как ни к кому другому. Из-за связи, которую пытался навязать им дядя Цзян, или из-за личных черт характера Цзян Чэна, он не знает. Но намерение быть рядом не подлежало сомнению. И, пожалуй, единственным, в чем он был уверен.

Пальцы вцепились в заднюю часть ночных одеяний, да так сильно, что ворот одежд больно врезался в незащищенное горло. Вэй Ин стиснул зубы, не обращая внимания на свой дискомфорт, полностью сосредоточившись на Цзян Чэне, находившемся в настоящем беспорядке.

— Пообещай мне, — Цзян Чэн внезапно заговорил, а его хриплый голос вызвал неприятные мурашки на коже. — Пообещай, что никогда — слышишь, Вэй Усянь, <i>никогда</i> — не пожертвуешь собой ради меня. Что бы не происходило, ты не станешь этого делать.

Вэй Ину хотелось по привычке отшутиться, перевести тему; любыми способами избежать неудобного разговора и неприятной лжи близкому человеку.

Но парень видел, что знакомый с детства прием не принесет пользы в текущей ситуации. Он не понимал, что подтолкнуло другого человека потребовать подобное обещание. Хуже, что Вэй Ин не хотел давать клятву, которую не чтил бы до самого конца с чистым сердцем. Он мог легкомысленно относиться к словам, поскольку умение общаться было дано им по причине, но знал, что есть моменты, когда разбрасываться ими бездумно не следовало.

— Цзян Чэн…

Вэй Ин прозвучал слегка плаксиво, как ребенок, которого заставляют делать вещи, которые ему не по душе.

И Цзян Чэн, будто определив все по одной лишь интонации, грубо оттолкнул его. Серые глаза, по цвету чем-то напоминавшие грозовое небо, были сухими. Он не плакал, и данный факт заставил Вэй Ина облегченно выдохнуть. Он никогда не хотел бы видеть своего шиди плачущим, потому что это означало бы, что ничего хорошего не произошло.

— Ты, — Цзян Чэн шипел подобно ядовитой змее, грубо сжимая воротник нательной рубахи. Забавная закономерность, которую смог заметить Вэй Ин за Цзян Чэном, заключалась в том, что в порыве гнева тот всегда стремился как-то коснуться его, чтобы сосредоточить все внимание на себе. Прямо как сейчас. — Никогда не меняешься.

Сказанное явно было направлено на то, чтобы задеть его, но он отчего-то не чувствовал обиды.

— Я не буду давать пустых обещаний, — убежденно ответил Вэй Ин, не отводя твердого взгляда. — Я пожертвую собой точно также, как бы это сделал ты.

Уста Цзян Чэна скривились в саркастичной и немного жестокой ухмылке. Смочив губы влажным розовым языком, он сказал:

— И откуда только взялась такая самоуверенность. Ты никогда не меняешься, не так ли, Вэй Усянь?

— Зачем же мне меняться? Разве я не прекрасен таким, каким есть сейчас? — Вэй Ин шкодливо улыбнулся, разряжая накаленную обстановку.

Цзян Чэн усмехнулся, откидываясь назад и облокачиваясь о кровать. Невозможно угадать, что успокоило разбушевавшегося парня, но чем бы это ни было, оно подействовало подобно выплеснутой на постель ледяной воде.

— Ничего не изменилось, — пробормотал Цзян Чэн, закрывая глаза и выглядя смертельно уставшим.

Чем больше Вэй Ин общался со своим шиди, тем меньше понимал его. Не без причин парень считал себя сообразительным, но даже так он не всегда мог проследить за мыслительной цепочкой Цзян Чэна.

— Разве это плохо?

Цзян Чэн встрепенулся, услышав вопрос Вэй Ина. Он посмотрел на брата, словно видел его впервые. От пристального внимания парень смутился, не ожидав, что сказанные слова так удивят Цзян Чэна. С каждым разом Вэй Ин убеждался, что никогда не сможет его понять.

— Это говоришь мне ты?

— А что такого?! — Вэй Ин взвился, искренне обиженный язвительными словами. Он, понимаете ли, пытается помочь, утешить, а его в ответ дразнят.

— Пф.

Уголки губ Цзян Чэна дрогнули, несмотря на его тщетные попытки не улыбнуться.

— Что? Эй, не молчи, Цзян Чэн! Над чем ты веселишься? Я тоже хочу посмеяться!

— Заткнись, иначе ты всех тут разбудишь.

Полезшего драться Вэй Ина легко оттолкнули, уперев пятку в живот. К сожалению, у парня были длинные руки, из-за чего успел уцепиться за растрепанные после сна волосы Цзян Чэна. Тот же, ощутив неприятную боль в висках и затылке, гневно зарычал, набросившись на парня в ответ.

Двое подростков некоторое время катались по полу, чудом не сбив стоящую на комоде вазу или глиняную посуду со столика, стоящего меж двух кроватей.

У Цзян Чэна, к глубочайшему сожалению Вэй Ина, было несправедливое преимущество в знаниях слабых мест последнего. Потому что он провел все отрочество в вечных потасовках с неугомонным шисюном, который не стеснялся втягивать его во всякие неприятности.

В итоге, Цзян Чэн оказался сидящим на спине хнычущего Вэй Ина, который уже четверть сяоши* не прекращал жаловаться на жестокое обращение со старшими и полное отсутствие уважения.

Поскольку мальчики даже не старались быть тихими, они привлекли внимание дежурного. За нарушение с десятка правил, им было вынесено наказание в виде переписывания правил послушания в библиотечном павильоне на протяжении всей недели.

Как только дверь за адептом Гусу Лань закрылась, Цзян Чэн не постеснялся швырнуть в веселящегося Вэй Ина подушку, а когда тот хотел было поднять шум, угрожающе шикнул:

— Убью.

Надувшись, Вэй Ин вернулся к себе в постель, не забыв в отместку забрать и подушку шиди.

За очередную драку их наказание продлили на две недели, и теперь ученикам Юньмэн Цзян придется провести весь месяц за переписыванием правил Гусу Лань.