Питер тихо сидит на заднем дворе, примостившись на ступеньках лестницы в самой ее тени. Глаза жжет, дыхание спирает и пальцы дрожат, сжимая ткань черных брюк. Но он не плачет, лишь прерывисто вздыхает, утыкаясь лицом в колени. Ему дурно от бушующих внутри эмоций, но слез нет. Он от души нарыдался над трупом своего отца еще на территории разрушенной Базы Мстителей. Больше плакать не хочется.

   Пеппер и Мэй обеспокоенно крутились вокруг него все это время, пусть и занятые организацией похорон, но переживающие за непривычно тихого подростка. Глядя на него, Пеппер с дрожью вспоминает Тони. После смерти родителей тот тоже не пролил ни слезинки, так и не сумев кому-либо выговориться. 

   Тони, сколько она его знала, всегда боялся оставить Питера сиротой. Отправляясь на очередную опасную миссию, он всегда навещал сына перед отъездом, если была такая возможность. По-другому он не мог. Даже если мальчик не подозревал о его приходах, Тони так было просто спокойнее, ибо появлялась дополнительная мотивация вернуться домой живым. Чтобы и дальше продолжать сталкерить за жизнью единственного любимого сына, пока тот ни о чем не подозревает.    

   Оставляя то горькое сообщение, Питер вряд ли подозревал даже в самых смелых своих мечтах, как сильно отец его любил и обожал. Это было ужасно жестоко — желать Тони и Пеппер счастья, будучи мертвым.

   Тони засмотрел ту запись до дыр, до рези в глазах, до того, что заучил каждое слово беспечно улыбающегося подростка. Своего сына, рассыпавшегося в пепел и пыль у него на руках. И пришел немного в себя лишь после рождения дочери. Которую в итоге так же оставил сиротой.

   Питер задыхается, старается не думать об этом, но не получается. Он правда желал Тони счастья. Желал ему смириться со всем, чем бы то ни было, чтобы Тони жил дальше и не надрывался больше, чем это уже было необходимо. 

   Отвоевался. 

   Заслужил обычную, нормальную жизнь с Пеппер.

   Его руки дрожат, но парень не замечает этого, продолжая вариться в котле горечи и всепоглощающей боли. Он жалеет, горько жалеет о выборе отца. Лучше бы Тони ничего не исправлял, лучше бы смирился и оставил все как есть. 

   Естественный порядок вещей.

   У Питера низкая самооценка, но он не идиот и понимает, что нет смысла отрицать свою причастность к смерти отца. Смириться? Господи, это же гребанный Тони Старк! Этот человек не знает, что такое смирение. Не знал.

   Его плечо сжимают сильные тонкие пальцы, из-за прикосновения которых он чуть вздрагивает, поднимая воспалившиеся глаза. И нет, не от слез. От невозможности заснуть.

   Пеппер бледно ему улыбается, поглаживая по волосам.

   — Ты не обязан присутствовать, если не хочешь.

   В такие моменты он чувствует всепоглощающий стыд. Пеппер потеряла мужа, отца своего ребенка, дорогого друга и дорогую подругу, но все равно выглядит при этом такой сильной и непоколебимой, что аж зависть берет. Питер правда ненавидит себя.

   — Я… должен, — хрипло отзывается он, вновь опуская взгляд, не в силах смотреть на нее. Ее сила и воля делают его беспомощным.

   — Нет. Не должен.

   Питер мотает головой, в глубине души совершенно с ней не согласный.

   Пеппер присаживается рядом и внимательно смотрит на него. Под ее вскрывающим все внутренние раны взглядом, ему становится еще хуже. Слишком она понимающая.

   — Он любил тебя, — смотрит, как от ее слов его обычно сильная, но сейчас такая хрупкая фигура горбится лишь сильнее, и тихо добавляет: — И хотел бы, чтобы ты шел дальше.

   — Я тоже хотел, чтобы он шел дальше, — впервые высказывает свои резкие мысли вслух Питер, не смотря на Пеппер и ощущая, как подозрительно заболел нос и спазмом сдавило горло, отчего и звучит парень как-то сбито, жалко, а потому тут же замолкает. Не замечает, с каким глубоким сочувствием и пониманием смотрит на него женщина. — Почему же он не пошел дальше? — не выдерживая, зло добавляет он сбивчиво хриплым и дрожащим голосом. — Почему решил участвовать во всей этой безумной заварушке? — Питер задыхается. — Лучше бы дальше страдал фигней на пенсии, растил дочь и забыл прошлое, как страшный сон… — не слышит, что в его словах начинают звучать слезы. — Он не обязан спасать всех!

   — Он хотел вернуть тебя, — тихо замечает Пеппер и даже не вздрагивает, когда Питер запальчиво вскакивает с места, разворачиваясь к ней лицом. Его лицо перекошено от боли и злости. Он хочет что-то сказать, но прерывается и замолкает. Его плечи дрожат, и вдруг мальчик тихо начинает смеяться. Где-то на грани отчаяния и подступающей к горлу истерики.

   — Ха-ха, это что же получается? Я убил Железного человека… — Питер закрывает лицо руками и где-то сквозь пелену замечает обернувшиеся вокруг него руки Пеппер, что надежно его прячут, защищают от жестокого мира. — Я убил Тони Старка…

   — Нет, — твердо, но четко произносит женщина. Ее слова неожиданно жесткие, непреклонные, и Питер даже на мгновение не понимает, может ли ей что-то возразить в ответ. — Ты не ответственен за его выбор. Тони сделал это ради тебя и Морган.

   Глаза Питера ужасно щиплет и жжет, и он не сразу понимает, когда начинает плакать, и когда щеки обжигает горячая влага.

   — Ради нас он должен был жить, — беспомощно всхлипывает Питер, и руки Пеппер прижимают его к себе лишь теснее. 

   Она сама чуть дрожит. 

   Ведь мальчик прав как никогда.