Мышцы сначала до боли напряглись, бросая тело вверх, а потом расслабились в полете. Перед лицом Чарльза Феррета проплыли удивленные глаза вражеского квотербэка. Его руки, казалось, медленно-медленно взметнулись в попытке выбить мяч, но тщетно. Плечо врезалось в траву, в рот полетели зеленые брызги и песок, время вновь потекло как обычно, Чак пасовал мяч, убедился что Ларри поймал его и эффектным прыжком занес в красную зону.

— Тачдаун! — взвыл комментатор откуда-то сверху.

По краям поля взметнулись помпоны и флажки, Чака вздернули на ноги сокомандники и принялись обниматься в свойственной им грубой манере. Только тогда он зашипел от боли, вдруг прочувствовав ее сразу всей спиной.

Медик ощупал мускулы, повертел пострадавшего так и этак, и заключил, что это просто небольшое растяжение плеча и ушиб, все пройдет уже к следующей тренировке. Чак вышел из душа последним — ныла рука. Вместо шумного празднования победы ему хотелось упасть в подушку лицом и спать, спать до следующего полудня — сказывалось перенапряжение последних недель перед экзаменами. Членство в футбольной команде колледжа давало дополнительные баллы для стипендии, но сам Феррет относился к этому виду спорта ровно, предпочитая единоборства или вовсе рыбалку с отцом. При воспоминании об отце Чак вздохнул. Теперь они виделись редко, лишь на каникулах да нечастых приездах семьи в Монтану. Чак с нетерпением ждал, когда кончатся оставшиеся два года учебы и он вернется на ферму, повесит диплом ветеринара на стену, станет настоящей подмогой семье и займется любимым делом. Снова встретит рассвет в поле, ощутит запах коров и кошеного сена.

Но на вечеринку он все-таки пошел — Чак не был аутсайдером и завел в колледже немало хороших друзей. К тому же во второй половине дня боль немного стихла, усталость схлынула и хотелось поболтать с Эли и Себом, спросить об их концерте, который Чак пропустил из-за очередной тренировки. А место сбора назначили всего через три квартала — можно и пешком дойти.

Чак не слишком разбирался в музыке, но сама атмосфера концертов его завораживала. Как так получалось, что Себастьян своим соло на гитаре заставлял плясать целую толпу незнакомых людей? А голос Эли мог заставить их плакать. Ребята учились на поток выше, ближе к вожделенному диплому, и играли, по их словам, фолк-рок. Некоторые выражали в этом сомнения, относя песни группы скорее к металлу, но в горячих спорах между меломанами Чак не участвовал. Ему просто нравилось их слушать, какие-то композиции — больше, какие-то — меньше, он смущался, когда Эли спрашивала после концерта, что он думает о новой песне. Говорила, что мнение Чака очень ценно, так как он непредвзято смотрит на музыку. Следить за происходящим на сцене Чаку нравилось всегда — как ребята выкладываются, создают единый поток музыки из таких разных инструментов, обмениваются мелкими жестами, а после сходят со сцены такими же мокрыми и уставшими, как футболисты после матча. В группе было еще трое студентов, но ближе всех Чак сошелся с Себом и его сестрой Эли.

Сэлэли все называли Эли, а Чаку нравилось ее полное имя, пусть и непривычное для слуха. В нем слышался звон колокольчиков на ветру, дыхание высоких деревьев. Смуглая кожа и раскосые глаза были такими же выразительными, как чеканные черты лица ее брата, но обладали большей мягкостью и живостью, а длинные волосы и правда отливали рыжиной, как беличий хвост*. Наполовину чероки, двойняшки легко завоевывали все сердца жизнерадостностью, кошачьей грацией и обаянием. С Себом Чак регулярно гонял на треке — у обоих имелись мотоциклы. А с Эли хорошо было разговаривать, задумываться над вещами, обычно ускользающими от внимания. С ней вообще было хорошо, легко и тепло. Вся троица быстро прослыла неразлучной, хотя все вместе они проводили время нечасто: слишком разными были интересы и характеры брата и сестры, если дело не касалось музыки.

Выйдя на воздух, Чак глубоко вздохнул и потряс головой, отгоняя хмель. Выпил он вроде немного — два бокала пунша, но видимо, еще же сказывалась усталость и спертый воздух, наполненный сладким дымом вейпов.

— Я иду с тобой, — раздался голос Эли. — Ко мне привязалась Тиша со своими петициями, а она как заладит…

Чак согласно кивнул. Активистка-Тиша умела достать любого разговорами о политике и проблемах общества.

— Я страшно рада за нашу команду, — улыбнулась Эли, поудобнее перехватывая его под руку. — Ты так красиво пересигнул через этого тормоза…

— Он не тормоз, — возразил Чак, — просто у меня была выигрышная позиция. А гол забил Ларри.

— Ладно, — рассмеялась Эли, — это слишком явная лесть, согласна. Но все равно, ты молодец.

Недавний дождь превратил тротуары в сверкающие спины гигантских угрей, вода с шумом пузырилась над сливными решетками, а в небе еще полыхали розовые и желтые зарницы.

— Хорошо сыграли, — вздохнул Чак.

Бесконечные поздравления с победой утомляли, но в устах Эли они звучали искренне и приятно.

— Как твоя спина?

— Так себе, — дернул здоровым плечом Чак. — Пройдет.

— Ой, я же на больной руке вишу, — испугалась Эли, отступая в сторону.

— Мне не больно, — возразил он, — наоборот, тепло.

Сэлэли рассмеялась и вновь взяла его за руку, но гораздо осторожнее. Цоканье ее тонких каблучков разносилось далеко по улице. Чак недоумевал, как ей не холодно в коротких шортиках и тонкой футболке. Несмотря на конец мая, в Монтане ему было прохладно, особенно в дождливые вечера. Видимо, в Чаке сказывалась материнская теплолюбивая кровь.

Внезапно Эли взмахнула свободной рукой и пошатнулась, Чак рывком подхватил ее, не позволив упасть.

— А вот это было больно, — поморщился он, осторожно двигая плечом.

— Прости, прости пожалуйста!

Убедившись, что Чак в порядке, Эли наклонилась, подняла отвалившийся от сапожка каблук и расхохоталась.

— Я утром его подклеила, надеялась, продержится на сегодня… Прости еще раз.

— Ничего, — улыбнулся он. — Приду, выпью обезболивающее. Как ты пойдешь домой?

— Нормально, попрошу Себастьяна меня подвезти.

Дом, где Феррет снимал квартиру вместе с четырьмя другими студентами, темнел пустыми окнами — никто еще не вернулся с вечеринки.

— А тебе вот нельзя обезболивающее после алкоголя, — погрозила пальцем Эли. — Но зажатые мышцы можно размять. Я помогу. Я делала массаж Себу, когда он в прошлом году попал в аварию, меня научил наш физиотерапевт. Пожалуйста, должна же я хоть что-то для тебя сделать!

Чаку было неудобно отказать, глядя на ее рвение, хотя потревоженная мышца постепенно успокаивалась.

Войдя в спальню, Сэлэли решительно сгребла наваленные на кровати вещи и бросила их на стул, ничуть не смущаясь беспорядка, который естественно образуется там, где живут без присмотра парни.

— У тебя есть что-нибудь типа масла? — спросила она.

— Только растительное, на кухне, — мотнул головой Чак.

Ситуация с каждой минутой казалась ему все более неудобной, но решительная серьезность Эли заставила Чака отбросить всякую дурь, лезущую в голову.

— Снимай футболку и ложись, — приказала Сэлэли, вернувшись из кухни с бутылкой.

Достав из кармана заколку, завернула свои длинные волосы в пучок. Чак нерешительно замер у кровати, потом вспомнил, как они еще совсем недавно купались втроем и он брал Эли на руки и швырял в озеро, тогда это отчего-то не вызывало никакого смущения. Чак быстро стянул футболку, нахмурившись от того, как прострелило спину, и плюхнулся на живот. Эли, помявшись так и этак, в итоге уселась на него верхом, осторожно отвела его рассыпавшиеся волосы, открывая доступ к правому плечу. От придавившей ноги тяжести и этого почти нежного прикосновения Чак ощутил, как к щекам прилила кровь, но все тут же вылетело из головы, потому что на спину пролилось масло и неожиданно сильные пальцы впились в зажатый мускул. Чак стиснул зубы, стараясь не напрягаться, чтобы не усиливать без того острую боль.

— У Себа был перелом лучевой кости и ушиб поясницы, он тебе рассказывал? — говорила Эли, нещадно разминая его спину.

Чак молча кивнул, уронив ворох кудрей себе на лицо.

Сэлэли смеялась, вспоминая нытье брата после той аварии и то, как он заставлял сестру чуть ли не кормить его с ложки. И ее собственную травму от падения с лошади, когда со сломанной ногой Эли не только готовила обед, но и без посторонней помощи поднималась и спускалась по лестнице.

Боль постепенно отпускала, Чаку больше не нужно было сражаться с рефлексами, мышцы свободно перекатывались под разогретой кожей. Почувствовав это, Сэлэли поднялась выше, осторожно массируя плечо. Ее пальцы то и дело задевали шею, это оказалось очень приятным. Теплые волны расходились по всему телу, вызывая странное чувство неги, почти сонливости, но сердце при этом почему-то билось сильно и часто. Сэлэли в очередной раз поправила непослушные волосы Чака, скользнув ладонью по затылку, и от этого тело словно прошиб разряд тока.

— Потянула? Извини, — приговорила Эли.

Чак промычал что-то и закрыл глаза, чтобы не видеть ее гибкую тень на стене. Но так стало лишь хуже — теперь каждое прикосновение рук ярко отзывалось в нем незнакомым блаженством, медленно, но верно концентрирующемся внизу живота. Щёки залила краска. Такого Чак от себя не ожидал. Может, это последствия строгого недельного запрета тренера на «релаксацию» перед игрой? Чак постарался перестать об этом думать, но сработал пресловутый эффект «белого медведя», отчего возбуждение окончательно обрело форму. Чак порадовался, что одет в плотные джинсы и лежит мордой вниз. Но все равно было как-то стыдно и нехорошо — ведь Сэлэли всего лишь пытается помочь, не подозревая о творящемся с другом внезапном непотребстве. Бездействовать, отдаваясь приятным возбуждающим ощущениям, казалось предательством. Но Чак никак не мог придумать способ отослать Эли так, чтобы не обидеть ее.

— Тебе жарко? — спросила Эли, — это хорошо, значит, получилось разогреть мышцы. Я почти закончила, — негромко договорила она, снова сосредотачиваясь на спине.

Чак обрадовался, что пытка скоро завершится, и расслабился, но, как оказалось, зря. Чуть выше поясницы у него оказалась неожиданно чувствительная точка, ровно посередине. Прикосновение к ней заставляло вставать дыбом волоски на руках. Чак вдруг окончательно осознал, что лежит на двусмысленно разобранной кровати, а верхом на его заднице сидит красивая девушка и трогает за голую спину.

«О Боже…»

В голову невольно полезли воспоминания о давешнем купании, о том, какое у Сэлэли упругое сильное тело, как жарко становилось, когда она бросалась на него, выныривая из-под воды, словно морская ундина. Как ее волосы мокрыми сетями скользили по рукам, а под купальником проступали острые вершинки сосков…

Господи, да он никогда не смотрел на ее в таком ключе! Ни разу! Вообще ни на кого не смотрел, если уж на то пошло… Во всяком случае, не в последние годы.

«Это все идиотский пунш, — уговаривал он себя. — Это скоро закончится…» 

А пока следовало лежать смирно и ничем не выдать свое постыдное состояние, усугубляющееся с каждым движением Эли. Чак уткнулся лицом в кровать и старался дышать тихо и редко, отчего сердце заколотилось еще быстрее, словно норовя пробить матрас. Впрочем, оно было не одиноко в своем желании… Чак чувствовал каждый гребаный стежок на шве ширинки собственных джинсов, малейшее колебание стимулировало то, что оказалось зажато между животом и упругой поверхностью кровати, а страх выдать себя обострял чувства. Сэлэли перешла от сильных движений к успокаивающим поглаживаниям, по коже разбегались мурашки. Внутри словно натягивалась некая резинка, сладко подрагивая и истончаясь с каждой секундой. Такого он еще не испытывал никогда. Быстрая разрядка в ванной, когда за дверью канючат младшие братья или ждут своей очереди вымыться соседи и близко не походила на это тягучее и острое напряжение.

Эли пересела поудобнее, вдавив Чака в матрас и обхватив его бока горячими обнаженными бедрами. Этого до предела взбудораженное тело перенести уже не смогло. Воображаемая резинка лопнула, Чак мог бы поклясться, что слышал хлопок. Зажмурился, с ужасом осознавая, что кончает, и этот процесс уже не остановить.

— Больно?.. Чак?..

Ее голос пробился сквозь белый туман, Чак в панике распахнул глаза и постарался унять дрожь, что получилось далеко не сразу. О небо, что он натворил, гребаный извращенец?! Хотелось провалиться сквозь кровать прямо в адское пекло.

— Какая же я дура! Я сделала только хуже!

Сэлэли с красными щеками перепуганно заглядывала ему в лицо. Чак облизнул пересохшие губы и прочистил горло.

— Нет, Эли.

— Но…

— Мне не больно, — постарался улыбнуться Чак.

— Я принесу тебе воды, ладно?

Она вскочила с кровати и через минуту зазвенела чашками в кухне. Чак со злостью врезал себе по лбу кулаком. Какой же он дурак, что такая простая отмазка не пришла ему в голову сразу!

Он успел захлопнуть за собой дверь ванной в тот момент, когда Эли вошла в коридор. Ее ошарашенный взгляд полоснул Чака как удар хворостиной. Но очередная вина уже не имела значения — он и так никогда больше не сможет взглянуть двойняшкам в глаза.

Стук в дверь заставил его очнуться от череды самообвинений. Чак быстро включил холодную воду и умыл горящее лицо.

— Чак… Что случилось? Тебе плохо?

— Я в порядке, — бросил он.

Со злостью сорвал с себя джинсы, отбросил их в угол, туда же отправилось и белье. Намочив полотенце, с отвращением обтер себя.

— Поговоришь со мной? — грустно спросила Эли.

Чак мотнул головой, приходя в чувство. Сейчас она подумает, что в чем-то виновата.

— Я что-то не так сказала? Сделала? — озвучила его мысли Сэлэли.

— Все нормально, Эли, пожалуйста… — он не знал, как закончить фразу и замолчал.

Чак вдруг понял, что не захватил с собой чистых трусов, хотя по пути в ванную пробегал мимо таза с ворохом стираного белья.

«Идиот».

Он поднял джинсы, надел прямо на голое тело, намеренно потянув многострадальную мышцу.

— Мне уйти? — совсем убито проговорила Эли.

Чак рывком распахнул дверь, намереваясь признаться в любых грехах, сделать что угодно, лишь бы Сэлэли и думать забыла о какой-то своей вине, чтобы не расстраивалась…

Она стояла, сжимая в руках чашку с водой, на которой, словно в насмешку, были нарисованы целующиеся японские мультяшки.

— Эли, прости, — начал Чак, — я не знаю, что на меня такое нашло… Второй бокал был лишним, точно.

Сэлэли, оглядев его, шире раскрыла глаза и вдруг закусила губы, словно пытаясь сдержать рвущуюся улыбку.

— Чак, — почти прошептала она, — Скажи… тебе сейчас… было плохо или хорошо?

— И то и другое, — рубанул Чак, физически ощущая, как распадается на куски такая дорогая для него дружба.

Но Сэлэли не стала брезгливо отстраняться, она шагнула к нему и пристально всмотрелась в лицо. Ее близость напомнила Чаку пережитое только что, и он резко втянул воздух, отвел глаза, чтобы опять не впасть в это горячее болезненное наваждение.

— Чарли. Я очень давно мечтаю о тебе.

Эти простые слова выдернули его из морока. Сэлэли стояла так близко, такая красивая, умная, хорошая, почти… Да что там «почти», полностью родная. Почти два года крепкой дружбы, разговоров по душам, прогулок и мелких дурацких шалостей, что вместе творят лишь по-настоящему родственные души. Он переосмысливал все, начиная с поступления в колледж — каждый взгляд темных раскосых глаз, теплую улыбку, глубокий грудной голос… Чак ощущал себя прозревшим слепцом, но вихрь мыслей связал все внутри в такой запутанный клубок, что Чак смог выдавить лишь туповатое:

— Что?!

— Я просто думала, что тебе все это не нужно. Что ты не хочешь…

— Я хочу, — брякнул Чак и тут же спохватился: — Не в том смысле, конечно. То есть, не в смысле, что тебя не хочу, хочу, но не только это, я…

Он заткнулся, поняв, что несет чушь и сейчас все окончательно порушит. Сэлэли обняла его за шею и тронула губами губы. Чашка обожгла холодом голый живот. Дурацкая мысль, что он только что кончил с девушкой, но ни разу в жизни не целовался, заставила Чака нервно улыбнуться, испортив поцелуй. Эли тоже улыбнулась и снова поцеловала его, наконец отставив ненужную чашку на тумбочку. Прикосновения пробирали до самых пяток, Чак боялся, что начнет терять равновесие и оперся о косяк двери. Он старался делать губами то же, что и Эли, аккуратно обхватил ее за талию, не решаясь прижаться.

А что, если Эли разочаруется, ведь он правда не умеет целоваться. Что, если он не оправдает ее ожиданий, он ведь никогда ни за кем не ухаживал.

— Перестань, — прошептала Сэлэли ему в губы. — Ты грузишься, я вижу.

— Я просто… У меня все в первый раз.

— Знаю. Я все про тебя знаю, ты сам мне рассказывал. Я все та же Эли, эй… Расслабься.

Она вздохнула и прижалась к его груди, Чак машинально обнял крепче.

— Я испугалась, что все испортила сегодня.

— Ты… поняла? — Чак снова ощутил, что краснеет.

— Я даже не поверила своим глазам, думала, показалось. Решила, что тебе просто… неприятно со мной.

— Нет, — шепнул Чак ей в волосы, — ты потрясающая.

Ее губы были мягкими и пахли летним дождем. Ладони Эли гладили его по груди, плечам, Чак рвано вдохнул, растворяясь в столь новых и острых ощущениях.

— Не торопись, — улыбнулась Эли, и он послушно замедлил движения губ.

Так и правда было приятнее и слаще. А уж когда Эли прижалась всем телом, а к губам добавился язык… Чак понял, что ему сносит крышу, но в этот раз можно было отдаться сумасшествию полностью, без страха. Хотя один страх все-таки был.

— Я не уверен, — выдохнул Чак, чувствуя нежные пальцы Эли под самым краем пояса джинсов, — я ведь… Не знаю, получится ли… Ну, второй раз, — смущенно закончил он.

Эли лукаво рассмеялась, глаза ее казались темными и огромными, губы ярко блестели.

— Это льстит самолюбию, знаешь? Когда парень кончает лишь от невинного массажа лопатки.

Чак смущенно закусил губы, прижался щекой к ее щеке.

—…так что, думаю, о втором и даже третьем разе можешь не волноваться.

***

— Чарли, проснись! Эй!

Чак нехотя разлепил глаза и увидел испуганное лицо Эли.

— Когда должны вернуться твои соседи?

Чак окончательно проснулся, услышал возню на лестнице и пьяный смех, взглянул на часы и подскочил в кровати.

— Черт!

Но они успели лишь прикрыться простыней. Ввалившиеся в комнату дружки сначала засмеялись, потом выразили свое восхищение и зависть «счастливчику Феррету», наказали Сэлэли беречь такого классного парня получше и наконец ушли в соседнюю спальню, давая парочке возможность привести себя в порядок.

— Теперь у нас все официально, — улыбнулась Эли, когда Чак провожал ее к входной двери.

На дорожке глухо тарахтел мотоцикл Себастиана. С другом Чаку предстоит объясняться завтра, но Чака переполняло такое блаженство, что он не сомневался: брат одобрит выбор Сэлэли.

— Поедешь со мной к родителям в субботу? — спросил Чак. — Ну, чтобы все было совсем уж официально?

Эли замерла на крыльце и обернулась с ослепительно счастливой улыбкой.

— А ты не слишком торопишь события? — тем не менее, попыталась возразить она.

— Два года, — напомнил Чак. — Я, конечно, далеко не гонщик, но и законченным тормозом быть не хочу.