По жалкой несправедливости, исчезнуть и растворить вместе с собой все его проблемы демон не мог. Вулканический камень тащил его ко дну всё это время, только теперь у него внезапно стал кончаться воздух, а тьма вокруг сгустилась и похолодела. Чтобы не чувствовать этого, он бежал. А единственным местом, где Альберт мог исчезнуть для Баха за границами своего дома, была церковь. Белое Благословение дышало в её серых, изгибающихся арками стенах, распятие искалеченного тварями Бога висело над алтарём.

Не то чтобы Благословение было губительно для демонов, но Белая Церковь некогда создала свою магию именно против этих созданий, и любой демон бы предпочёл поджидать свою добычу за порогом богоугодного заведения.

Пришедший до зари, Альберт скрывался среди теней, сидя на одной из длинных скамей и слушая тихие голоса послушников, отдающиеся эхом в коридорах и сумрачной полуденной пустоте залов. В высокие окна стучала промозглая морось.

Гартхемская церквушка служила ему убежищем, ещё когда этот город был всем его миром, а его природный дар нес в себе не защиту, но угрозу разоблачения. Люди свято верили, что Благословение защитит их от тварей. Но искалеченный Бог едва ли мог противиться вторжению созданий иного мира в свою обитель, не владея ни их помыслом, ни их душами. На тех, что раньше были людьми, распространилось его Проклятие, унижение земной плоти, познавшей иную кровь. И в том был предел его сил, на заре времён покинувшего собственный мир.

Альберт многого не знал о природе Проклятия, наблюдая движение сгустившего мрака каждую ночь, ощущая его голод своей кожей, следя за клубящимся дымом рядом с мастером, когда тому приходилось обращаться к своей силе. Но Вилл как-то подчинил этого рукотворного монстра, не им созданного. Альберт не спрашивал о цене, зная, насколько болезненна она и велика. Год от года Проклятие крепло, питаясь городом, в котором было запечатано, а Вилл не молодел, чтобы держать его в узде.

И пусть новообращённые не принимали всерьёз силы мрака, не зная, кем те были созданы, и кому принадлежат теперь, их прозрение приходило с болью, подчас — со смертью. В конце концов, всем, по крови принадлежащим этому миру, не удавалось избежать гнева местного Бога.

Одни бессмертные наслаждались его молчаливым одобрением. По правде говоря, каждый раз, сидя подле распятия, Альберт был уверен, что Бог не против его компании. Он знатно веселился, насылая кару в их лице. А расплат за деяния им хватало по горло и без его вмешательства. Похоже, что местный Бог был неплохим парнем.

Ещё бы ему было сподручно убрать от него демона.

Эти существа просочились сквозь прореху в реальности вместе с вампирами, и отсчёт своих лет вели от того знаменательного дня, ни прибавив, ни убавив в числе, но проблем от них было несоразмерно больше.

Когда он поднимал камень из жерла вулкана, то не думал о коварстве этих существ, что удушающей чёрной змеёй обвило его шею и заползло под сердце. Он оплошал, и теперь должен был пожать плоды своей ошибки, но медлил, не зная, с чего начать.

Медлил непростительно долго, и с каждым новым днём всё больше не хотел что-либо предпринимать.

В Гартхем пришла стылая осень, а с ней и долгие ночи, и кровавые закаты подле тяжёлых сизых небес. Башни Кужкора зазубренными острыми пиками тяготели над миром, часовни звонили с наступлением темноты, церковь кропила ограды и пороги освящённой водой. Подкрадывался Самайн, тревога ночь к ночи росла и крепла.

Что-то должно было грянуть, и ожидание висело в воздухе дымом кострищ и гнилью палых листьев.

Альберт списывал это на расшатанные нервы, но не мог не слышать тревожного говора птиц, едва ощутимой дрожи воздуха на перепонках крыльев, и мокрых, тающих в воздухе снежинок на серой заре. Последние дни он не пользовался первым этажом, не ночевал в постели, а если скучал по теплу камина, то находил его на стороне. На туманных узких улочках Гартхема было уютнее, чем в собственном доме. Среди тесных парков и сумрачных подворотен день ото дня забирался под кожу холод, всё притягательнее пахли беззаботные люди, и всё слаще кричали в его руках нерадивые жертвы.

Он приходил в человеческие дома, приглядывался к горящим окнам и с жадностью вбирал крупицы чужих миров, наутро оставляя после себя головную боль от морока или же разводы крови на стенах. Зависело от настроения.

Альберт не часто сближался с людьми, но, если это и происходило, то в те моменты, когда на душе скреблись кошки, а голод и жажда тепла брали над ним верх, будучи последними путями побега от самого себя.

Ему было сказано не скрывать своих желаний, и Альберт не мог не потакать им. Не мог держать в клетке свой голод. Не мог не выполнить указаний демона столько раз, когда от самого себя уже становилось стыдно. Не мог пойти против своей природы. А значит, он уже проиграл, выпустив сильнейший отголосок зла в мир, ведь последняя граница пала перед, разорванная его же руками.

В гартхемской церкви парила пыль. Альберт зажёг свечу и поставил её к остальным, среди застывших потёков воска на алтаре. За всё то, что он совершил. За конец этого мира, похоже, уже неминуемый.

Как бы он хотел, чтобы всё было иначе. Чтобы над Гартхемом не сгущалась эта тьма, и чтобы его прошлое осталось там, где было похоронено.

По городу уже ползли слухи о чудовище, но они его мало заботили. Пускай болтают что угодно, под Самайн случалось и не такое, что нисколько не колебало ни дух простых горожан, ни посещаемость студентов.

Последние интересовали его больше прочих. У этих окна горели по ночам, и с сырой, затянутой туманом улицы сквозь стекло ясно проглядывали очертания комнат и склонившихся над учёбой молодых людей. Альберт возникал на пороге, дожидался, пока хозяин подорвётся на стук, заглядывал через щель претворённой двери в невыспанные глаза. И человек послушно отворял.

С одной такой жертвой ночных посиделок ему довелось столкнуться по дороге к дому. Он не изменил своей хандре, нет, но его одежда остро нуждалась в стирке после нескольких дней на улице. Студент поймал его у одного из пабов, где их компашки по обыкновению грелись, заглушая паром уличной еды сырость тумана, уже не отпускающего город и днём.

— Постойте, пожалуйста, — выпалил раскрасневшийся от глинтвейна человек. Светлые волосы у него растрепались, глаза нездорово блестели. — Я думаю, что должен вам кое-что сказать.

Альберт продемонстрировал одну из своих недружелюбных улыбок, и слегка подсветил радужки, сосредотачиваясь на серых глазах напротив, пресекая саму мысль о побеге. На его счастье, улица была пуста. Он мог просто уволочь это парня в подворотню и завершить то, что когда-то начал.

Стоящий за стойкой паба усатый мужчина невозмутимо протирал стакан, глядя на них.

— Я знаю, кто вы, — продолжал студент.

— Кто же? — прошипел тот, начиная улыбаться от запаха крови.

— Я пишу диплом о… вас. Посмею предположить, что я не ошибаюсь.

— Так скажи это, — его улыбка стала шире. — Не стесняйся, тебя всё равно никто не услышит.

— Вы… вампир.

Альберт наклонился, принюхиваясь к запаху кофе на отогнутом воротнике шерстяного плаща парня, замечая ещё незатянувшиеся ранки от своих клыков на его шее за шарфом. В последнее время ему не было дела до того, чтобы заметать следы. Тот дрогнул, когда он лизнул кожу над его кадыком, пробуя соль.

— Я… хотел сказать, что это ничего не значит, — пролепетал студент, когда он повёл его за угол. — Вы можете быть кем угодно, я всё равно вас люблю.

Альберт замер, оглянулся на парня. Похоже, его состояние было настолько нестабильным, что собственные иллюзии играли с ним шутки похлеще приворотов. О чём он думал тогда… он не помнил этого парня, но теперь видел за его шарфом несколько ранок и царапин от своих клыков, синячки от губ и следы когтей. В каком он был состоянии, что промахивался, и чем был обязан этим чувствам… Он даже знать не хотел.

— Тебе же лучше, если ты получишь удовольствие от своей смерти, — ослабил он шарф, притягивая парня к себе за грудки. Ему будет легче, если его ошибки просто сдохнут. Да, раз уж они сами его выследили, туда им и дорога.

— Могу я спросить, сможем ли мы встречаться, когда я закончу обучение?..

Альберт упал спиной на влажную стену кирпичного дома, разжимая пальцы. Воззрился на него как сквозь запотевшие очки, точно не сразу рассмотрел в студентишке безумия. Что же с ними творила сессия, если этот парень стоял и мялся, крутя палец о палец, вместо того, чтобы убегать.

— Что? Нет! — оскалился он.

— Но почему? — искренне удивился тот.

Альберт замялся. Вышел из подворотни, дошёл до паба и купил себе стопку виски. Опрокинул, глянул на мужчину за стойкой, кинул ему монетку. Вернулся к парню, не без шипящей ругани под нос обнаружив его на прежнем месте. Парень как-то умудрился поскользнуться при его появлении, стоя на решётке водостока.

— Ну, хотя бы потому, что, как ты сказал, я убиваю людей. Ты меня боятся должен.

— Но я не боюсь, — выпалил тот, начиная снова крутить пальцы.

— Гуляй, — Альберт развернулся, направляясь прочь от него. Ещё чего доброго, кровь безумцев заразна.

— Погодите! — вскрикнул студент, и Альберт ускорил шаг, исчезая за столбом пара. Затем прыгнул на карниз второго этажа, а оттуда на крышу. От вида поджидающего внизу парня его немного потряхивало.

Следовало кончать с этими блужданиями. В этом новом времени он добивался совсем не тех результатов, на которые рассчитывал. Ещё чего доброго, они примут его за положительного персонажа своих фантазий.

Вернувшись домой через круглое окно чердака, он устроился на подоконнике библиотеки и смотрел на падающие листья, подтянув у груди колени и обнимая себя за плечи в сменянной одежде. Та не сочеталась, представляя собой светлые брюки и свитер, и была украшена бахромой от его (или не его?) когтей, но согревала, не мучая его запахами чужих разрушенных мирков. Бах всё ещё благоразумно не трогал его. Пусть бы так продолжалось. Альберт был не из тех, кто зависел слуг: не после стольких дорог, пройденных в одиночку. Тем не менее, его одежда, даже вытащенная из шкафа, приобрела странную небрежность, а волосы торчали иглами, сколько бы он проходился по ним костяным гребнем. Из зеркала на него смотрело странное, измученное создание с очертившимися скулами и яркими искусанными до сухой корочки губами. Бледное, болезненное и явно желающее впиться в глотку. Может быть, себе.

Присутствие демона тяготело в доме, с явиться к Виллу с неразрешённой проблемой он не мог. В который раз он почувствовал меж лопаток взгляд болотных огней и тихо зашипел под нос.

— Вам что-нибудь нужно? — Бах стоял в дверях, действуя на нервы.

— Защити Виллиама, — он всё ещё чувствовал, как тяготеет в тучах хмурого неба угроза. Вчерашний мокрый снег был тому подтверждением.

— Это само собой разумеется. Нужно ли что-то вам?

— Нет. — Альберт положил лоб на скрещенные на коленях руки.

Бах вздохнул, проходя в комнату. Воздух едва ощутимо потеплел от его присутствия. Оттого ли Альберт боялся пришествия зимы, что в доме кроме демона и камина не было источников тепла.

— Вам нужно спокойствие, нужно солнце и обещание, что зима не наступит и в этом году.

Бах подошёл, под его ногами скрипели половицы. Он мог ходить и без этого звука, перемещаться внутри стен и теней, но сейчас отчего-то обозначал своё присутствие.

— В природе демонов — потакать желаниям своих хозяев, питаться от их грехов во имя исполнения их желаний, которые мы можем довести до прекрасного разрушения. Мы тем сильнее, чем сильнее ваши желания и греховнее ваши деяния. Я слышу их, слышу все ваши порывы и помыслы. Я очарован ими.

— Очарован… — повторил он эхом, едва поворачивая голову.

— Это самые сладкие грехи, что я пробовал за свою земную бытность, хозяин.

Альберт оскалил клыки, кидаясь через всю комнату.

— Придержи свою лесть, змеиная морда, — прорычал он на выдохе, оказался вплотную к демону. — Скажешь, я худшая тварь, которым ты служил?..

— Я рад, что вы не скрываете свои желания, — проговорил тот, перехватывая его руки за запястья, не позволяя когтям вонзиться глубже. Альберт застыл перед ним, уставившись в болотные огни зрачков. — Позвольте заметить, что да. По моему опыту, хуже вас нет. Вы — средоточение земного греха.

Альберт прищурился, отворачиваясь, чувствуя, как воздух колыхается от жара. Это было чрезвычайно приятно, знание таяло на языке точно молодая кровь. Но он знал, что оно было слаще от яда лжи, что в избытке лилась из чёрной змеиной пасти. Альберт передёрнул плечами, не привыкший находиться так близко к демону.

— Так покончи со мной, если уже можешь.

Взгляд болотных огней потеплел, он ласково отстранил его, будто в тягучем гипнозе опуская руки и приобнимая за талию.

— Никогда, — проговорил Бах. — Я буду служить вам до конца. Я восхищаюсь вашими желаниями. В наших руках ваша воля да обратится разрушением.

Альберт замер перед ним, не уверенный, что не сам придумал только что услышанное.

— Ты… ты будешь служить мне?

— Я буду служить вам, — кивнул Бах, поднимая его безвольную холодную руку и целуя тыльную сторону ладони.

Он вспыхнул, выпуская когти и отбирая свою руку. Это было настоящее признание в любви, и пускай Альберт давно не замечал их, отстраняясь от чувств и иллюзий, которым он сам был виной, на демона его магия бы никогда не сработала. Он никогда бы не противопоставил сладкий туман раскалённому вулканическому пеплу. Но теперь последний, вся его сила, была с ним. Не в полном его подчинении, но в союзе.

С другой стороны, он подозревал, почему Бах выбрал его. Трудно было найти лучшего хозяина, что и грешил бы в мелочных человеческих делах, и обладал пускай и иллюзорной, но магией луны, силой бессмертного. Для демона он и вправду был лакомством, несравнимым с прошлыми его хозяевами. Каким, должно быть, желанным было для Баха обладание его волей и телом.

— Я боюсь стать одержимым, — высказал он, зная, что бесполезно скрывать что-то от демона. — Боюсь, что ты в конце концов сделаешь именно это.

— Без вашего желания я не позволю себе ничего такого. Ваша душа — это сокровище, которое я не вправе осквернить.

Альберт мог бы поверить демону, и ему хотелось поверить. Так было легче, не знать о предательстве, позволить себя душить и улыбаться, умирая. У него не было сил на протест, он выбрал поддаться и этому желанию: поверить, шагнуть к нему и зацепить когтями пуговицу на его рубашке.

— На твоей совести, — выдохнул он. — Если ты обещаешь не идти против моей воли и защищать тех, кто мне дорог.

— Я смогу защитить вашего мастера через вас, — продолжил Бах. — Я сделаю вас сильнее.

— Как? — подался вперёд Альберт, становясь вплотную к нему.

— Когда вы позволили мне стать частью вашего меча, наша связь окрепла и позволила мне следовать за вами. Так я смог удержать ваши руки в битве. Но я могу больше. Ваша сила может приумножиться благодаря мне, если вы позволите мне стать частью вас. Как позволили это сделать с мечом.

Альберт замер, чувствуя, как жар затопляет всё его существо и полыхает на ушах. Пуговица выскользнула из мокрых пальцев.

— Ты… хочешь быть частью меня, — выдавил он, пытаясь притвориться, что не понимает. Отступил на всякий случай.

— Я могу. Пусть это было бы куда легче для нас обоих, если бы вы принадлежали к женскому полу.

— Умолкни! — принялся он втягивать и выпускать когти, пытаясь облечь суету мыслей в подобие слов. — Я… Во-первых, я это не люблю. Мне не нравится это чёртово ощущение, особенно когда оно неглубоко, я ненавижу его последствия, я терплю каждый раз, когда это происходит, чувствуя себя грязным. Во-вторых, я не люблю этот вкус. Он никакой, он раздражающий, липкий и затекает куда не надо. И я не люблю твой запах. От тебя пахнет серой, и что-то мне подсказывает, что на вкус ты тоже…

— Хозяин, — кашлянул Бах. — Я говорил о крови. Вы можете пить её столько, сколько вам нужно. Но если вы знаете какие-то другие способы…

— Заткнись! — выкрикнул он. Закрыл лицо руками. — Праматери и Ночь, я безнадёжно грешен.

Бах согласно поднял брови, пожимая плечами.

— При чём тогда женский пол? — остудил он пыл, похлопав себя по щекам.

— При том, что у них, как правило, меньше крови и, следовательно, сопротивления чужой магии. Женщины более податливы для демонов ещё и в силу особенностей психики.

— То есть до меня ты служил женщинам?

— До того, как попасть в вулкан, я служил сперва Гелиогабалу, а затем главе Семьи бессмертных в Драконовых горах, куда меня вернул пиратский корабль. Но, увы, их желания не зашли дальше бессмысленных войн и чужих тел.

— А мои желания так хороши оттого, что я желаю всё это враз?..

— Потому что ваши истинные помыслы куда больше мне по нраву, нежели те, за которыми вы пытаетесь скрыться.

— Бах, помоги мне защитить его, — сдался Альберт, понимая, что лесть будет продолжаться до тех пор, пока он будет высказывать сомнения. — Я приму твою магию, если так нужно.

— Как вам будет угодно, — улыбнулся тот, и в широкой улыбке демона сверкнул раздвоенный чёрный язык. — Тогда ступайте в замок, не пропустите метели.

Альберт обернулся за окно, на плывущее над крышами белое марево, треплющее флюгера и столбы печного дыма. Снег уже не таял, и по стеклу со звонким треском ползла изморозь. Предчувствие беды его всё же не обмануло.

***

Вот только Вилл ему не поверил.

Государя он нашёл в одной из башен, среди объятого метелью сумрака, совершенно не желающего выслушивать его тревоги. На тон его голоса Вилл поднялся и принялся мерять шагами залу, объясняя Альберту, почему тот ошибается, сопровождая свои слова глухими ударами трости о ковёр.

— Проклятье, да я бы первым узнал, если бы этот ублюдок появился за несколько миль от Кужкора! — довершил он, грозя Альберту навершием, и тут же замер.

— Привет, Виллиам, — раздалось из угла комнаты.

Альберт схватил тень, чтобы раствориться в воздухе, но та выскользнула из пальцев, и он просто замер, уставившись на Николая. Вилл медленно обернулся.

— Ты чего тут забыл? — буркнул государь.

Николай флегматично пожал плечами, скрипнув плотной вышивкой кафтана, даже не следя за тем, как напрягся мрак и очертились мышцы крыльев вампира.

— Если ты за книгой, то ты опоздал. Она сгорела вместе с твоим демоном, — протянул Вилл, следя за тем, как он прохаживается вдоль стеллажа, на каждый удар посоха о половицы царапая навершие трости.

— Какая досада. Ну да я не удивлён. Сам виноват, что поручил твою смерть людям. Надо было просто подождать, — улыбнулся он уголками губ. — Как ты тут справляешься с народом без своих иллюзий? Вижу, на люди ты больше не выходишь. Затем и держишь при себе его, да? Привет, белёк.

Альберт зашипел, выкатывая клыки, от внезапности Николай вздрогнул, позволил посоху просыпать искры.

— Вечно забываю, что вы не люди, а твари, — процедил он. — Порочные, прожорливые твари. И диалог с вами вести бесполезно.

— Ты и не пытался, — заметил Вилл. — Только убивал исподтишка и строил козни.

— Сколького ты не знаешь, — Николай по-змеиному перетёк из шага в шаг, словно кобра в серебре долгополого кафтана, с капюшоном белого меха воротника, приближаясь к нему, сжимая перед собой посох. — Я всё это время был рядом, я следил за тобой, я создал свою сеть шпионов, которые даже не подозревали о моём существовании.

Сам признался, что самые коварные и умные крысы были выведены им искусственно. Альберт подозревал, что их враги были рукотворной скверной, но не смел высказать свои догадки мастеру. Вилл не казался удивлённым.

— Я создал все условия, где одна твоя ошибка ставила бы под угрозу весь ваш вид. Я расставил ловушки повсюду, и некоторые из них не сработают, пока ты в них не угодишь, а о некоторых ты не узнаешь. В моей игре ты вечно балансировал на краю. Не свези Альберту так на перевале, ты остался бы без рук в городе. Не найди ты Софию, она бы продолжала держать игорный дом, пока все люди в Гартхеме не получили бы магию. А сколько ты упустил? Сколько из них ещё не обернулись против тебя? Ты стареешь, Вилл. Ты был грозой этих земель, князем под белой валькирией, а теперь кто ты? Правитель маленькой долины, что даже на картах не значится. Государь, воздвигший из своих владений клетку. Потерявший даже людской облик. Ты больше не опасен.

— Поэтому ты и пришёл. Подумал, что, раз я старый, и Проклятие меня уже не слушается, то можешь убить меня.

— Не просто убить, — покачал тот головой, переводя взгляд на Альберта. — Я хочу показать, какой ты есть. Я хочу распять тебя над твоим городом. Это будет достойная смерть рода Ночи.

Альберт приподнял верхнюю губу, исторгая тихое шипение, выдержав его взгляд. Он слышал, как по сводам спускается шорох когтей и ткани. Бруксы сползались из высоких окон, свешивались с балок и колонн, вперившись взглядом в пришельца, раскрывая клыкастые пасти. Упыри вились в тенях, подбираясь ближе и приседая для прыжка. Оборотни замерли на лестницах, за арками и в небе над башней. Семья ждала указки.

— Концепция интересная, — пожал плечами Вилл. — А крест у тебя есть? Ты хоть замеры сделал?

— Ты сомневаешься в моей способности спроектировать твою казнь?

— Альберт рассказал, что ты там наворотил у себя на Северном Полюсе, так что… да.

— Да как ты смеешь?! — ахнул тот. — Это не твоя варварская архитектура! Это высокие идеи! Не монстру их осквернять!

— А это моя казнь. Которую я бы тебе не доверил.

— Избавь меня от своей ущербной критики!

— Николай, на примере архитектуры, искусство это то, что хотя бы развалится, а в идеале принесёт пользу. Каких, позволь спросить, размеров крест…

— Да умри ты уже, наконец! — выставил тот перед собой посох, и с навершия сорвался поток света.

Вилл взметнул руку, и тьма проломила пол, взметнулась смоляной волной, заслоняя его от удара. Воздух наполнился запахами озона и дёгтя. Семья разом спикировала, набрасываясь на колдуна. Пара брукс заледенела тотчас, превращаясь в кровавую дымку и раскалываясь синими иглами плоти. Остальные успели изорвать серебряный кафтан и сбежать от очередного удара. Альберт подобрался близко. Он отшвырнул с линии удара упырей, протянул руку, готовую вспороть Николаю горло.

Тьма проглотила поток света, затопила комнату, проглотив всё и оставив лишь беспокойное море. Альберт потерялся в ней, ощутив спиной удар о колонну. Темноту пронизали лучи сияния, что прочертили обугленные полосы на стенах. Проклятие вздрогнуло, пошло возмущённой рябью. И, собравшись с силами, обрушилось на колдуна.

Воздух задрожал, и с оглушительным хлопком тьма схлынула. Николай замер с посохом наперевес, тотчас отпарировал удар трости, что высек искры. Темнота не отбросила одного Вилла, бывшего её эпицентром. Николай перехватил посох, и удары посыпались градом. Ни один, ни другой не уступали друг другу в скорости и силе.

— Подумай, Вилл, — осклабился колдун, — что будет после? После тебя, после всех вас? Мир наконец-то вдохнёт полной грудью, когда вы перестанете его душить. За эти века вы обескровили всех. Вы же сами грызётесь между собой. Луне нет до вас дела. Люди ненавидят тварей. Что будет, когда они узнают о вас всю правду?..

— Что будет, когда они узнают о колдунах, — процедил тот, стараясь, чтобы голос звучал ровно, несмотря на шквал ударов.

Альберт обнаружил себя под самым потолком, оглядел распластавшуюся на стенах Семью, что была не в силах отодрать себя от колонн из-за новых и новых волн света, искрами рассыпающихся от новых и новых ударов посоха. И, вытянувшись сам навстречу мастеру, попытался выплыть против этого течения.

— О, я тебя обрадую! — воскликнул Николай. — Но во всём цивилизованном мире мы — не колдуны, мы — Святые. Мы благословенные воины Белой Церкви!

— Не завидую я этим людям.

— Какое тебе есть дело до людей, монстр, — колдун отразил выпад, воспользовался промежутком времени, чтобы ударить острым навершием в открытую грудь.

Осколок льда вошёл глубоко, но Вилл схватил его прежде, чем тот достиг сердца. Альберт рванулся вперёд, но взгляд Вилла остановил его. Мастер не нуждался в помощи. Иначе каким бы он был государём.

Николай оторопел, когда он поднял голову, уже было обрадованный хрустом грудины, не выдержал взгляда. Вилл сжал посох, вытаскивая, и у колдуна дрогнули руки. Окровавленная резьба покинула тело, и лёд на навершии потемнел, напитанный тьмой. Николай отпустил посох, и в руке Вилла тот раскололся на иглы льда. Николай попятился.

— Мне есть дело до людей. Я взял их под крыло, когда стал государём, — прорычал Вилл. — Пусть я монстр, я не ублюдок.

Из щелей разломанного пола снова начала сочиться тьма. Обезоруженный колдун отступал от её разводов, чернильными венами ползущих по воздуху. Последняя вспышка его магии, развеявшая тьму, была отчаянной и слабой.

— Уходи, — прищурился Вилл. — И чтобы духу твоего в моих владениях не было.

— Я-то уйду, — усмехнулся Николай, медленно отступая к окну. — Но мой план будет отравлять тебе жизнь до конца твоих дней. Я сделал достаточно, чтобы тут всё рухнуло к чертям. Увидишь, — попятился он, поднимая полу изорванного плаща. — Ты ещё увидишь, как твой мир обернётся против тебя.

С этими словами он шагнул с башни и спикировал на город стаей серых чаек, что растворились в бледной дали над крышами. Вилл сплюнул ему вслед.

— И больше мы его не видели, — довершил он. — Зализывать ему раны ближайшую вечность. Честно, мне даже интересно, что ты с ним сделал, Бель, что он так обозлился.

— Укусил, — Альберт подошёл к нему со спины, глядя на город.

Вилл глухо рассмеялся, поморщился от боли и обернулся в поисках трости. Альберт подал её, стерев пятнышко гари.

— Надеюсь, что за зад, — процедил он. — Я знал, что он уже давно вынюхивает тут в округе. Видишь ли, это место… Я не просто так построил здесь замок. Ну да не будем о плохом раньше времени.

— Вам нужен врач.

— Это даже не рана, — Вилл отошёл от окна, оглядел потрёпанную, но верную Семью. — Сейчас нам всем нужен отдых. Во имя того, что хоть одним говнюком в Кужкоре стало меньше.

Альберт кивнул, давая знак расходиться, и Семья покинула башню.

— Я хочу, чтобы ты понимал. В мире есть зло, — произнёс Вилл. — Это я, это ты и подобные нам. Мы — зло, потому что не можем существовать без причинения боли и смерти. Но в мире есть также большее зло, — то, что свято верит, что оно — добро, и без причинения боли во имя мнимого добра жить ему не интересно.

— Так что между вами, в конце концов?

— И я, и он страдаем жаждой справедливости в отношении тебя, но понимаем её по-разному. А может, он просто не может смириться с тем, что я лучше.

Альберт улыбнулся, оглядываясь на бледную дымку тумана над городом. Полуразрушенная комната дышала какой-то совершенно иной магией, и усиливался ветер над башнями. И пусть он жалел, что не смог лично расквитаться с Николаем, он всегда успеет пнуть его стылый, поруганный труп.

Близился Самайн, небеса набухали для скорого дождя, и летели пожухлые листья. Альберт не мог не признать, что Кужкор порой был совершенно чудесным местом.