В прежние беззаботные деньки, когда по началу зимы Гартхем окутывал мягкий снежный покров, а долгие ночи у камина в замке были скучными и бессовестно звёздными, Альберту случилось загореться идеей об ограблении века. Кошка уже давно подстёгивала его совершить поход в дом Фошрелли, куда бы их с этого года уже пустили по возрасту, и выиграть там состояние в покер, чтобы спустить его на смоляные лакричные и полосатые карамельные палочки. К последним они давно присматривались на ежегодной зимней ярмарке. Альберт знал, где наверняка можно разжиться и деньгами, и конфетами и, если свезёт, чем поинтереснее леденцов.

— На перевал Гаатхерст, в это время года, — протянул извозчик. – Молодой человек, да куда вас понесло?! Ещё и ночью?..

— На Северный Полюс, — хмыкнул Альберт, кидая ему сверкнувшую золотом монету и прыгая в карету. – Вези давай, и не задавай вопросов.

Тот с сокрушённым вздохом стегнул лошадей, и повозка покатилась в гору по заснеженной тропе. Сквозь узор изморози маленького оконца Альберт различал силуэты устремлённых в ночное синее небо скал, острыми клыками окруживших их долину. Где-то меж них пролегала крутая дорога, а над перевалом курились белые вихри, ветер сеял снежную пыль с утёсов и зажигал холодные голубые звёзды. Он бы ни за что не преодолел этот ветер на своих крыльях.

В нём всё ещё было мало веса и силы, и его крылья были почти прозрачными. Единственное, что у него было, это уверенность, что его всё ещё ждут. И маленький свисток за пазухой, что вызывал сани. Но нужен ветер, чтобы звук достиг Северного Полюса, нужна метель, чтобы на них легли тяжёлые полозья. Нужны высокие скалы.

Он жалел только, что с ним не пошла кошка. Ей доставало смелости, просто благоразумия ей тоже хватало, а авантюра была рискованная, этого не отнять. Но он даже в одиночку не собирался отступать от намеченного пути. Дорога и неизвестность манили не хуже предстоящего приключения.

В замке он оставил записку, чтобы Вилл его не искал. На всякий случай, не сказал, куда пошёл. Помнил, как Вилл относился к Николаю, будто колдун был чем-то опасным. Должно быть, в прошлом они не особо ладили.

Раздался волчий вой, и лошади заржали в знак протеста. Карета остановилась, от толчка его качнуло на скамье.

— Дальше я не поеду! — вскрикнул возница. Волчий вой повторился снова, на своей высокой ноте сорвавшийся на крик. – Вы явно здесь без разрешения родителей, молодой господин. Здесь опасно, слышите?! Это вурдалаки!

— В таком случае, я пойду сам, — Альберт выскочил из кареты, утопив сапоги в снегу. Возница проследил за ним, шепча под нос неразборчивые проклятия. За ним внизу, в долине, сверкала тусклая россыпь огней города.

— Куда вы пойдёте?! – окликнул его старик. – Это перевал Гаатхерст! Дальше дороги нет до самой Валахии. Вы насмерть замёрзнете, пока дойдёте до станции!

— Ладно, раз вы так переживаете, что я замёрзну, — обернулся к нему Альберт. – Мне действительно нужно выпить чего-то тёплого.

Возница вскрикнул, когда он длинным прыжком взрыл снег и навис над ним, когда ветер развязал ему ленту и растрепал усыпанные снежинками волосы. Попытался его оттолкнуть, но руки не послушались, под веками вспыхнула розовая луна. Альберт распахнул его тулуп и вонзил клыки в мясистую шею, стараясь не обращать внимания на горькую соль пота и колкость щетины. Некстати вспомнилось, как приятно было кусать Вилла, у которого даже кожа имела свой терпкий пепельный вкус, не сравнимый с людьми. Возница трепыхался, но тонкие клыки рано научились брать глубоко. Они, недавно сменившиеся с молочных на коренные, ещё не затупились, и резали не хуже бритвы.

Он отпустил, когда сердце возницы перестало надрываться, видимо, не выдержав страха. Мастер научил его, что мёртвых не пьют. Может быть, потому что теряют азарт охоты, а может, потому что к запахам человеческого тела добавляется ещё и трупная вонь. Здесь, на морозе, это не было важным, но Альберт всё равно бросил тело и утёр губы.

Обернувшись, увидел, что лошади сбежали, разорвав упряжь. Спрыгнув в снег, он запахнулся в песцовую шубку, убрал волосы от лица. Ленту далеко утащил ветер, оставил виться полоской серебра на голой ветке. Перевал Гаатхерст был жутким местечком и до того, как он оставил посреди дороги обескровленный труп. Огни станции мерцали далеко за деревьями и поворотами дороги, косая струйка дыма поднималась к звёздам и вершинам скал, голодно и тоскливо выли оборотни. Насколько он знал, это была не гартхемская Стая, а какие-то изгои, у которых даже не было иерархии. Но он всюду был под защитой государя Кужкора, значит, они не смели нападать.

Идти по снегу получалось небыстро, пусть и кровь придала сил. На морозе крови требовалось много, наверняка северные вампиры были куда страшнее для людей. В той же Валахии, куда вела эта дорога, одно время слава вампиров не давала покоя людям и охотникам.

Дорога вывернула к старой деревянной часовне, где снег замёл алтарь, а ветер потушил все свечи, оставив куриться тонкие струйки дыма. Белое Благословение тлело над этим местом, создавая безопасный пятачок земли, спасающий путников от оборотней. Он же и растапливало снег, не позволяло снежинкам долетать до крыши. Альберт уловил тоненький смех, донесшийся из леса.

Между деревьев, не смея подойти к часовне, стояло существо, похожее на гоблина, и смеялось. Альберт нахмурился, выпустил на всякий случай когти. Они, конечно, были ещё мягкими и не резали металл, как у мастера, но тонкую зелёную кожицу бы распороли.

— Что ты забыл здесь зимней ночью? – гоблин показал на него пальцем, приплясывая в длинных носатых ботинках. – Ты разве не знаешь, что нельзя заходить так далеко от дома?

Альберт не отвечал, следя за тем, как гоблин предпринимает попытки подкрасться, то делая шаг, то отпрыгивая. Благословение всё же мешало ему.

— Что ты забыл здесь, почему ты выглядишь как сахарный снежок, а? Почему я хочу тебя съесть?

Альберт поморщился, потому что не знал, что это за существо, и насколько оно опасно. Не обманется ли он его ущербным видом, если попытается убить, выйдя из круга Благословения. Он уже собирался ответить что-то едкое, как заслышал сзади торопливые шаги. В следующий миг ему на голову накинули мешок, он вскрикнул и упал, чувствуя, как на лодыжках затягивается верёвка. Ночь взорвалась мерзким смехом гоблинов.

Он зашипел, проткнул холстину мешка когтями, но не достал. Конечно, мешка им не хватило, чтобы словить его с ногами, и те, связанные, пытались их пнуть и даже пару раз достигли цели. Но эти твари только ойкали и били его костлявыми кулачками. Гоблины поволокли его куда-то, и Альберт принялся барахтаться, чтобы помешать им, но только выбился из сил, запутавшись в собственной шубе и увязнув в податливой холстине, а те всё не останавливались тащить. Затем его положили на санки и покатили в гору. Альберт бросил попытки расцарапать мешок, тяжело дыша и поскуливая от боли в крепко связанных лодыжках.

Как так случилось, он ведь был не обычным путником, он уже убивал, у него уже сменились зубы, исчез молочный запах, который прежде смущал Вилла. Его мастер подарил ему часть своей магии, и даже поддался на уговоры отдать чуть больше. Он был почти настоящим бессмертным, а его так просто поймали какие-то гоблины!

От обиды он сжался в комочек и постарался придумать план побега. Но санки остановились, и гоблины наперебой заголосили, хвастаясь своей добычей.

— Ну хватит, — громыхнул над ними бас. Альберт насторожился: этот голос был ему знаком. – Кого вы там опять поймали?

— Смотрите! Смотрите, хозяин! – выкрикнул один и сдёрнул с него мешок.

Альберт поднял голову и уставился на Николая, который стоял в дорожном плаще, скрестив на груди руки, на одной из скал над перевалом. Плоская вершина была заметена снегом, над ней выла метель, а поодаль стояли сани.

— Здравствуй, белёк, — улыбнулся Николай. – А вы, остолопы, хоть знаете, кого в мешок сунули? Это ж Кужкорского Монстра воспитанник!

Гоблины переглянулись в ужасе, и вдруг забегали вокруг санок, принявшись наперебой доказывать, что они не виноваты и не причастны. Николай сцапал одного за шиворот зелёного кафтанчика и пинком выбросил со скалы. Гоблин полетел вниз с протяжным криком. Остальные завопили и спрятались за каменную глыбу. Альберт зажал рот ладонью, но всё равно засмеялся, так этот гоблин забавно барахтался, пока не расшибся. Николай наклонился развязать ему лодыжки, снял с волос пучок соломы.

— Прости моих эльфов, белёк. Как ты здесь оказался?

— А ты как? Я к тебе шёл.

— Присматриваюсь к замку. Неважно, — хитро прищурился тот. – Я уже всё увидел. Полезай в сани, прокатимся. Ко мне, значит, шёл?

— Ты ведь дал свисток, что довез бы до тебя, — нахохлился Альберт.

— До меня, так до меня. Путь туда неблизкий, а оттуда и вовсе. Но это ведь даже лучше…

Не дослушивая его, Альберт запрыгнул в громадные сани, устланные мягкими одеялами и украшенные фонариками: стеклянными бутылочками со светящимися феями, порхающими словно мотыльки. Он так давно хотел в них побывать, а ещё лучше – прокатиться до самого Полюса. Николай занял место рядом с ним, дождался, пока эльфы тоже залезут на борт, и стегнул плетью над спинами оленей. Те ступили на летящий с вершины снег. Метель подняла их в воздух и понесла, удары копыт звонко отбивались о стелющийся под санями серебристый путь.

Альберт подставил лицо ветру, подаваясь вперёд. Под ними стелились горы и долины, чужие земли, белые покрывала лугов и пашен, рябые ковры лесов, чёрные извитые вены рек и россыпи городов и станций. Рука Николая крепко держала его плечи, от колдуна веяло теплом очага, обещанием чего-то чудесного, той далёкой сказки, которая не могла случиться в Кужкоре. Рядом с ним верилось в чудеса.

— Нравится? – спросил Николай.

— Всегда бы так летал, — улыбнулся Альберт, наваливаясь на него, прижимаясь к мягкому воротнику. Тот перебрал ему волосы, очертил заостряющееся ушко, усмехаясь.

Мог бы он сбежать с ним, отпусти его Вилл… Наверное, мог. Наверное, это было бы куда интереснее вечности под крылом мастера в мрачном замке. Но почему-то эта мысль рождала в нём неясную тревогу.

Пейзаж сменился множество раз, тысячи земель пронеслись и потерялись вдали. Сани летели с ужасной скоростью, росчерком падающей звезды на ночном небе. Олени мотали тяжёлыми головами, выдыхали искрящийся пар. Вот под их копытами тянулась белая тундра, а вот за разбитым стеклом громадных льдин потянулась ночная чернота океана. Тучи низко висели над покатой спиной горизонта.

Их окутала снежная буря, а когда облака расступились, сани выехали на простор ледяной равнины. Лёд под ними был точно прозрачное зеркало, в нём угадывалось дно замёрзшего озера. Под ярким сиянием изумрудных и синих столбов в высоком чёрном небе стояла крепость, вздымающаяся белыми ледяными башнями и раскинувшая галереи в ажурных колоннах. Альберт замер, не понимая, как это может быть, и где они оказались. Северный Полюс описывали совсем иначе. Этот горизонт обнимали неприступные горы, куда выше всех, которые он видел. В этом небе даже не было луны. Но сани сделали круг надо льдом, пронизанным белыми трещинами, и олени ударили копытами о широкую крепостную стену, пошли на посадку, постепенно сбавляя бег. Над ними замелькали остроконечные арки, переливы льда, и сани со скрежетом полозьев затормозили в зале, полном цветных огней.

— Где мы сейчас? – спросил Альберт, спрыгивая на лёд, не скользкий только от царапин полозьев. Эльфы высыпали с саней, побежали вперёд.

— За пазухой у реальности, белёк, — проговорил тот, сходя следом и приобнимая за плечи.

— За твоей пазухой, должно быть, теплее, — хмыкнул Альберт, прижимаясь к нему, и Николай с ухмылкой накрыл его полой кафтана, меховой и мягкой.

Близостью старался себя успокоить, но уже понимал, что без магии отсюда не выберется. И, должно быть, для остального мира он здесь пропал. Николай умел приоткрывать реальность точно слои своих одежд и нашивать им карманы. Вилл много раз предупреждал его не связываться с колдунами, но Альберту так не хотелось его слушать. Сам Вилл не был колдуном, что он мог о них знать.

Вокруг них проплывали яркие залы, наводнённые эльфами и причудливыми северными тварями. Крепость мало походила на что-то земное, в ней цвели сады во льду и росли целые рощи заснеженных, залитых солнечным светом хвойных лесов. Они шли по тропинкам среди скал, оглядывая широкие долины, затем выходили в стоящие среди луга двери и оказывались в дворцовых залах, где столы ломились от высоких тортов и фонтанов ярких сиропов. Снаружи была то ночь, окутанная северным сиянием, то искристый полдень. Альберт будто попадал из одной сказки в другую, не менее красивую, и засматривался на их переплетения. Николай собирал миры – просторные долины и закутки чьих-то домов, складывал их в замысловатый лабиринт. Альберт потерял дорогу уже давно, но, конечно, не мог этого признать.

— Знаешь, вот в Кужкоре самый красивый зал – это сокровищница, — протянул он, когда они вышли в тёмную картинную галерею, где гуляло эхо шагов по мрамору пола. – Я думаю, у тебя она должна быть побогаче. Покажешь?

— Сразу переходишь к делу, — хмыкнул тот. – Много ли смысла сравнивать, если мы совсем разные? Этот монстр Гёдд добывал своё золото в кровопролитных войнах, он хранит собственноручно снятые головы, не лишая их корон. Я же коллекционирую из всех миров сокровища вроде звёздного света или первого запаха весны…

— Ну сокровищница-то у тебя есть всё равно, — Альберт перехватил его взгляд. – Вы с ним из одного времени, ценности и пороки у вас одни.

— Разбираешься в том, в чём не должен, — процедил Николай, и отворил следующую дверь, приглашая его идти первым.

Альберт самодовольно улыбнулся, ступая во мрак. Его мастер был из времени кровавого хаоса и власти, полученной грубой силой, и волей-неволей нёс в себе наследие тех лет. Из сказок на ночь он знал о его битвах под стягами белой валькирии, о летящих над морем бессмертных и их кораблях, что устремляли змеиные головы к дальним берегам. Он знал и уважал то время, когда и решились судьбы двух столкнувшихся миров, когда карты легли именно так, как лежали сейчас, отчасти по воле его мастера.

Перед ними раскинулся зал с позолоченными колоннами, витой спиралью лестницы устремлённый ввысь. Вдоль стен стояли книги. Альберт разочарованно сдул прядь со лба, освобождаясь из рук Николая.

— Это твоя сокровищница? Книжки?..

— Ну да, — тот завороженно оглядел свою коллекцию, вдыхая парящую золотую пыль. – Здесь собраны знания всех эпох, бесценные мудрости, которые в силах сократить сотни лет изысканий, заклинания, которым нет аналогов в нашем мире. Эти книги способны на всё в умелых руках. Даже я при всём своём времени ещё не дошёл до всех… Альберт, не зевай.

— Извини.

— Это утомляет, я понимаю, — кивнул Николай. – Поэтому я не разрешаю заходить сюда эльфам. Ты почти с меня ростом, а также скучаешь. Пойдём.

Альберт фыркнул от этого сравнения, но позволил себя приобнять и увести прочь. Взглядом, правда, зацепился за пару книжек с золотыми корешками. Но как такие продать, понятия не имел.

За следующей дверью их ждала комната, где круглый стол обнимала вырезанная из цельного дерева скамья, такая широкая, что сошла бы за диван. На тёмно-красных стенах отплясывали рыжие отсветы камина, висели охотничьи трофеи, головы неизвестных зверей поблескивали бусинами глаз и оскаленными клыками. Николай упал на подушки, а он примостился у него под боком. Как по указке вбежали эльфы и принялись ставить на стол разные яства. Комнату наполнил пар карамели, шоколада горячих сиропов, и тех, которым Альберт даже названия не знал.

— Хочу той твоей сладкой крови, — решил он, отворачиваясь от стола. – Которую мы с тобой пили.

— Это называется вино. Так и быть, принесите.

Эльфы по его жесту тотчас поставили на стол бутылку вина. Вилл не позволял ему пить, говоря, что его голова и так чересчур легкая, а ноги хорошо если хоть иногда задерживаются на месте. Но здесь его мастера не было, и Альберт опрокинул бутылку, не дожидаясь, пока Николай протянет ему кубок, чем заставил колдуна усмехнуться.

— Заморил он тебя, — протянул Николай, глядя, как алые струйки текут ему за воротник и красят белый мех шубки. – Неудивительно. Этому чудовищу чуждо любое проявление прекрасного, если оно не заточено в камень. Но я тебе покажу. Ты увидишь, каким может быть мир.

— Покажешь что? – отстранился от горлышка, утирая губы.

Это его вино могло поспорить даже с кровью Вилла, от него земля и небо медленно начинали меняться местами, а в груди нарождался жар. Сила не возрастала, но будто бы крепла уверенность в ней.

— Многое, — Николай стёр струйку вина от уголка его губ, слизнул с пальца.

— Тогда начинай, — приблизился Альберт, поднимаясь на колени и кладя руки ему грудь. – Я хочу постигать это твоё прекрасное.

Он шёл сюда за этим, в том числе. Теперь, когда их первый вечер, нарушенный приходом Вилла, остался в прошлом, он понимал, что все слова мастера были правдой. О том, что тогда он не был готов: он должен был сперва добиться Вилла. Дождаться, пока того перестанет отталкивать молочный запах его шкурки, сменить клыки и пропитаться его магией, его кровью, чтобы однажды повалить на постель с явным заявлением о своём желании и получить. И о том, что для их вида это было правильным. Рассчитанным природой. Иначе бы не было так хорошо, и так не желалось бы этого.

Всё это он собирался показать Николаю, садясь на него и скидывая с плеч шубку, расстёгивая рубашку, накрывая его губы, прогибаясь навстречу ведущим по спине рукам. Сколь многое обещали эти руки, не боящиеся ни своей решимости, ни его нежности, как то было с Виллом, но подчиняющие его до рваных вздохов и движений навстречу.

Он показал себя, выгибаясь, вставая на колени над ним, откинул с лица растрепавшиеся волосы, наслаждаясь вниманием к своим изгибам. Он знал, что этот облик, только недавно оформившийся, останется с ним на ближайшие две сотни лет неизменным, а и затем не сильно изменится. Николай хорошо разбирался в прекрасном, чтобы желать прибрать его к рукам. Альберт может и представить ради шутки, что принадлежит не себе и не Кужкору.

Его повалили на мягкие подушки, прижимая и заставляя выдыхать тлеющей лучинкой от поцелуев, спускающихся по шее. Как бы он того не хотел, одна ночь в объятиях мастера не избавила его от неловкости и пылающего на щеках румянца. Но Николаю это, похоже, только пришлось по душе.

Альберт был рад отдаваться этому прекрасному чувству, принимая ласку и погружаясь в тесный омут мерных движений. Вилл обходился с ним осторожно, эти же объятия, будто только наращивали в недрах жар, готовый обжечь. Навязчивый шёпот предчувствия как всегда оказался прав. Он вздрогнул от боли, выныривая в реальность, поднялся на локтях. Николай тихо рассмеялся.

— Так и знал, что он не решился, — проговорил колдун. Альберт поджал ноги, не уверенный, что именно он собирается сделать. – Ну да, добиться от него такого, должно быть, сложно. Он не хочет причинять тебе боль. Помнит, должно быть, сколько под ним страдало таких как ты, белёк. Или же я напрасно пытаюсь увидеть человека в монстре... Куда вероятнее, что он просто приберёг тебя на сладкое.

— Мастер не желает мне зла, — спешно заверил Альберт.

— Конечно, — промурлыкал тот. – Я тоже.

Альберт понял, что боль грозит повториться, и потянулся к бутылке на столе. Вино должно её заглушить, оно закроет ему глаза хоть на время. Но Николай перехватил ту за горлышко раньше него и бросил о стену. Альберт вздрогнул от резкого звука, проследил, как сыплются осколки. Звон эхом отзывался в нём ещё какое-то время. Пролившиеся капли вина Николай перетёр в пальцах, другой рукой подтянул его за щиколотку.

— Не бойся. И перестань жаться.

Альберт не мог сказать, что не боялся, когда тот ввел пальцы в него, разводя поджавшиеся ноги. С ним обращались осторожно, растягивая и оглаживая внутри до влаги, но лишь до границы терпения, после которого наступила тянущая боль, заставившая вжаться лицом и плечами в подушки. Набатом в голове стучало, что с Виллом всё было бы иначе. Пусть не так сразу, но и не так больно. Без того, чтобы каждый толчок отдавался в хребет, ломая его пополам, без того, чтобы он чувствовал свой собственный запах, в котором мешались пот страха и естественная липкая смазка, и холодная испарина кожи, и горячее дыхание над пылающим ухом.

Чёрт знает, что задумывала Ночь, создавая их, но не это. Не скользкую жидкость, стекающую по внутренней стороне бёдер и хлюпающую внутри. Он не двигался, замерев с поднятыми бёдрами, и его уже просто укачивали, держа на весу, чтобы выжать хоть что-то. Это тянулось долго, а трофейные головы монстров смотрели, скалясь со стен. Ему хотелось исчезнуть из-под их взглядов, из рук колдуна, что уже потеряли всю аккуратность, сминая его до красноты и нечувствительности.

Когда всё закончилось, Альберт подтянул с пола свою шубку и свернулся под ней. Та ещё пахла домом, чуть меньше, чем снегом и звёздами.

Тело не болело, не просило об отдыхе, и запах его крови не примешался к запахам страха. Но худшим было то, что какая-то часть от Николая осталась в нём, колдун оставил след, который он не знал, как свести. Его побег не должен был обернуться чем-то непоправимым. Голова протестующе гудела, в висках свивала тяжёлые спирали злость. На себя, на него, не важно. Но от этой злости когти впивались только в свои ладони.

— Расскажи мне, в Гартхеме есть еврейское гетто, ты там кого-нибудь знаешь? – Николай остался поодаль, но не ушёл. И не уйдёт впредь, он уже это знал. Он не так просто показал ему трофейные головы.

— Да, — отозвался Альберт.

— Можешь назвать имя?

— Нет, — едва слышно выдохнул он. Потому что не знал. Кошка всегда была просто кошкой, ему этого было достаточно.

— Виллиам рассказывал, откуда у него взялось Проклятие?

— Нет, — без звука ответил он.

— Ты знаешь, что случилось в Нифльхейме?

Он только разомкнул губы, не отвечая. Николай вздохнул, поднимаясь и претворяя за собой дверь.

— Хорошо. Отдыхай. Не броди тут без меня.

Альберт смотрел в стену, пока его шаги затихали где-то в глуши коридоров. Тело не болело и не просило отдыха, и в этом колдун ошибся. Альберт спешно оделся и выскочил за дверь, когда там уже никого не было. Та же галерея, те же картины, но никакой двери в сокровищницу. Он дважды обошёл весь зал, но ни в тенях, ни в нишах ничего не было.

Альберт уже собирался вернуться на крепостную стену ни с чем, но увести сани домой, как за спиной раздался перезвон бубенчиков на островерхих колпаках. Горстка эльфов выбежала из маленькой дверки и запричитала, что он тут ходит без разрешения. Уродцы его раздражали. И их маленький рост, и зелёная кожа, и завистливые визгливые голоски. Будто он мало натерпелся. Альберт обнажил клыки и кинулся на них, те бросились врассыпную, но он и раньше ловил маленькую добычу. Вилл говорил, что это по вине розовой луны его предпочтения в крови такие, что поэтому ему нравится детская кровь.

Сцапав одного эльфа, Альберт разорвал ему кафтанчик и вогнал в тонкую шейку клыки. Тот не переставал визжать и биться, издыхая в его руках. А как затих, потеряв сознание, остальные исчезли, попрятавшись. Видимо, оценили противника. Альберт позволил крови течь из прорех артерий. Хоть кровь эльфа и была вкусная, и чем-то напоминала детскую, он был уже по горло сыт выпивкой.

Он отпустил тело упасть. Эльф распластался, выпачкав под собой мраморный пол. Альберт вздрогнул, когда ему на плечо опустилась рука.

— Зачем ты это сделал? – проговорил Николай, наклоняясь к его уху.

Альберт похолодел. Его никогда не спрашивали так, когда он охотился. Вилл всегда был рад его успехам, а это убийство было чистым, безупречным, мастер всегда хвалил, когда кровь толкалась наружу больше, чем внутрь, а жертва засыпала на его руках. Или дело было в том, что он слишком рано бросил тело…

— Я допью, — прошептал Альберт, показывая готовность наказать себя питьём из трупа, увидев которую, может быть, над ним сжалятся. Но Николай остановил его, уже было потянувшегося поднять эльфа. Заглянул в глаза, и Альберт нервно облизал окровавленные губы.

— Не убивай больше, — произнёс колдун вкрадчиво, будто он мог не понять.

— Совсем?.. – что он будет есть, если не будет убивать?..

— Да. Совсем.

— Но ведь ты… — ты себе это позволяешь, тебе ничего не стоит в порыве злости свернуть им шеи…

Они тебе не Семья.

— Это мои слуги, и их жизни только в моих руках. Ты что-то имеешь против меня?

Альберт смолчал. Имел, только пока не знал, что именно. Быть может, он хотел бы вогнать свои когти в эти льдисто-синие глаза, заставившие его ноги прирасти к полу.

— У меня есть для тебя комната, где ты можешь остаться. Считай это наградой.

Идя за ним, Альберт выпустил когти в сжатой в кулак руке. Злорадный шёпот предчувствия говорил только о том, как глубоко он влип, и как невозможно отсюда выбраться. И, что хуже, подмоги ждать неоткуда. В записке он не оставил ничего конкретного, а единственная, кто знала – кошка. Разве осмелится она рассказать всё Виллу? Государь Кужкора не станет слушать уличную оборванку.

В крепости он провёл ещё несколько мучительно долгих дней. Он не был уверен в ходе времени, в том, каков сейчас его мир, проходит там день или же пара минут. За окнами сияло ночное небо, и снежные вихри носились над чёрным прозрачным льдом.

Николай больше не оставлял его одного. Лёжа на белом, влажном от их тел шёлке, Альберт чувствовал, что им любуются. Не как любовником, а как предметом искусства. Для Николая он был трофеем, ведь, сколько бы ни бегало по крепости эльфов, к роду бессмертных принадлежал он один, — распростертый на его постели, безразлично глядящий алыми радужками, сияющими холодом в синей темноте, тонкий и до нежности беззащитный.

Его отношение явственно чувствовалось в том, какую неловкую грубость обрели его прикосновения. Будто хотели подарить тепло, подозревали, как это делается, но не могли в силу своей природы. Николай злился на его отстранённость, на маленькие кровоподтёки в местах, где подолгу оставались его пальцы. Его улыбки в моменты, когда Альберт всё же отпускал вздохи наслаждения под ним, были злыми, как и сама его магия. У Альберта было достаточно времени, чтобы понять: она только отбирала.

В его крепости было собрано множество чудес, тысячи миров, и подарки этих стен были щедрыми, как и руки их хозяина. Но забирали они куда больше, подчас без цели. Многое здесь существовало только для красоты, и многому было предназначено остаться здесь навсегда. Как, похоже, и ему. Альберт перестал верить в то, что его отпустят.

— Он дал тебе своей крови? – хмыкнул Николай, сидя у изголовья кровати в ту залитую синим сумраком ночь. – Это весьма… любопытно. Насколько я знаю, ваш вид существует в вечной конкуренции, а это очень интимный жест поддержки.

— Вилл говорит, что моя магия слаба, — Альберт переменил позу на скользком шёлке, уходя от пятна под бёдрами. — Он хотел помочь.

— Вот как. Не лучше ли в таком случае найти себе могущественного союзника, чем вечно выпрашивать сильную кровь, — протянул Николай. Он, конечно, имел в виду себя, но Альберт запомнил. Союзник ему бы не помешал. – Твой мастер не вечен, как бы тебе не хотелось этого. Сколько ему? Восемь сотен? Вы не держите иллюзий дольше тысячелетия, так вас задумала Ночь. Ваша магия иссякает, её ведь нужно всегда держать под холодным контролем, она не терпит ошибок. А где вы и где контроль…

После близости его всегда несло. Может, так ему хотелось извиниться. Он пытался быть ласковее, но всё равно причинял боль, а от его касаний по коже ползли мурашки ожидания худшего. Альберт смотрел искоса, обнимая жесткую подушку, на то, как яркий звездный свет очерчивает его бледную кожу, в которой серебрились прожилки, тонкие трещинки, точно колдун сам был заснеженной льдинкой.

— Тогда, можно мне твоей крови? – оборвал он его монолог. – Можно ты станешь моим союзником?

— Это его дурное влияние заставляет тебя думать, что питьё чужой крови – единственный вариант… — процедил Николай, но, наткнувшись на его взгляд, сокрушённо вздохнул. – И это всё ещё часть твоей природы, конечно. Пей. Моя кровь тебе ни навредит, ни поможет.

Альберту не требовалось повторять дважды, он оказался рядом, потянулся к его горлу, благо, от одежды избавляться не пришлось. За бледной кожей явственно виделись тёмные артерии. Клыки вошли глубоко, протыкая насквозь, и Николай поморщился. Для человека такой укус был смертельным, он оставлял от артерии рваные клочки, из прорех, не останавливаясь, хлестала кровь. Альберт приник губами к проколу, когда рука колдуна сжалась на его предплечье, охладил его кожу дыханием. Густая кровь полилась щедро, толкаясь ему в рот. Боль за боль, отметина за отметину. И пусть колдун не умрёт, но на его шее будет красоваться кровоподтёк ещё очень долго.

Рука сжалась сильнее, грубее, уже пытаясь не остановить, но отстранить, отбросить его. Альберт выпустил когти, поудобнее устраивая руки на его бедрах, продолжая пить до рвотного позыва, до мыльной плёнки перед глазами. А отстранившись, позволил крови течь. Николай тяжело дышал, прижимая ладонь к месту укуса.

— Ты… — прохрипел он.

Альберт улыбнулся, накинул на плечи свою рубашку и поднялся, направляясь к выходу отсюда. Николай с трудом оторвал спину от изголовья, попытавшись сложить пасс заклинания, но лишь замер от боли и слабости. Во тьме под полуопущенными веками загорелся лёд, давая понять, что он только что нажил врага.

Альберт выбежал за дверь, и для собственного спокойствия провернул засов. Колдовать Николай пока не мог, посоха при нём он не видел, и в запасе было немного времени. За эти дни Альберт уже изучил ходы крепости, и в сокровищнице был спустя несколько лестниц и залов. После – на крепостной стене.

Сани действительно появились по свистку. Олени при виде кого-то кроме хозяина протестующе опускали рога, но строились в упряжку. Альберт взял плеть, как ту потянули прочь. Эльфы вместе держались за неё и убегали по льду. Альберт прыгнул за ними, чтобы распугать, но те обернулись и бросились уже на него.

Он вскрикнул, завязалась драка из пинков и больных укусов. Олени нервно оглядывались и нарушали строй, пока он не мог совладать с этой оравой. Зелёные уродцы всё не кончались, даже когда он швырнул нескольких со стены. Альберт почувствовал, как от злости теряет человеческий облик, обрастая белой шерстью. Его лапа прочертила глубокие полосы в очередном зелёном кафтанчике, но плеть ему отобрать удалось.

Стегнув ею над спинами оленей, он послал сани вперёд. Олени, мешая строй, заставили их вихлять, обивая борта стены, заезжая полозьями на пропасть и накреняясь, но всё же взмыли в воздух. Альберт со свистящим шипением скинул с себя последнего эльфа, полетевшего с визгом на далёкий, скрытый темнотой высоты лёд. Запахнулся в обрывки песцовой шубки, сдул со лба прядь из копны спутанных волос. Олени несли прямо к северному сиянию, которое, он надеялся, не увидит уже никогда.

Вилл нашёл его в самой высоко из башен, в открытое окно которой его забросил ветер. Выцепил из замерзших рук книгу в золотом переплёте и, не глядя, набросил на неё иллюзию. Затем поднял спящего воспитанника в сгиб локтя, не задевая так и не обратившихся прозрачных крыльев, и заметил у того на лице победную улыбку.