Наступил долгожданный день нового конного состязания. В этот душный летний день ипподром в Вустере гудел и полнился знатными господами и дамами, одетыми в свои самые изысканные вычурные костюмы и платья, и деньги сыпались из их карманов в кассы букмекеров, барменов и фотографов. Участвующие в забеге лошади дефилировали по огороженным дорожкам в роскошных блестящих амунициях, в парадных вальтрапах* и попонах*. Наездники любили перед началом забега предстать перед зрителями во всей своей красе, покрасоваться своими скакунами, воодушевиться на победу заинтересованными взглядами зрителей.

Виктория ехала верхом на медленно переступающем с ноги на ногу Атласе, поглаживая его по заплетённой в толстую косу гриве, и следила глазами за обстановкой вокруг. Люди подбегали к ограждению, показывали пальцем на Атласа и восклицали: «Смотри, это же тот самый конь, я видел его в газете!» Вокруг нашумевшего жеребца вдоль забора собиралась толпа из восхищённо охающих мужчин и женщин, а их дети пытались перелезть через перегородки и радостно махали наезднице в красивой экипировке. Она улыбалась им и махала рукой в ответ. Ещё месяц назад она впервые ехала по демонстрационной дорожке на своих первых публичных скачках, и абсолютно никто не обращал внимания на неизвестную девушку верхом на неизвестном жеребце. Но сегодняшний день наступил лишь для того, чтобы искупать Викторию Мартин в лучах славы и дать ей почувствовать вкус превосходства. Никто сегодня на этом ипподроме не сиял ярче, чем она.

Взгляд больших карих глаз скользил из-под козырька защитного чёрного шлема по лицам толпящихся за ограждением людей, пока не ухватился за группу мужчин, движущихся в противоположном направлении от конного дефиле. Их длинные чёрные пальто развивались на ветру, а головы были прикрыты кепками. Ну конечно, «Острые козырьки» сегодня не могли оставить её без внимания, быстро догадалась Виктория. Сиюминутно одёрнув себя, Мартин прогнала одолевшее её на миг волнение, и повела коня вперёд, держа в голове лишь одну мысль: никто не встанет на её пути сегодня.

Навязчивое чувство, будто за ней кто-то наблюдает, впилось зубами в её холодный рассудок. Подняв глаза к верхним зрительским ложам, девушка случайно разглядела пристально следящих за ней двоих мужчин в длинных светлых пальто и шляпах. Они даже не попытались отвести взгляда и смотрели прямо в упор на неё. «Итальяшки тоже времени зря не теряют», – подумала девушка-жокей, и где-то под рёбрами защекотало неприятное покалывание. В этот момент Виктория вдруг почувствовала себя антилопой, окружённой сворой гиен, одной посреди саванны, принадлежащей хищникам. Но она контролировала сердцебиение, держала под замком тревогу и не давала дурным мнительным мыслям проникать в голову.

Разноцветные флажки и конфетти хлынули в воздух над ипподромом вместе с громкой оркестровой музыкой и задорным детским смехом. Ведущая своего коня по направлению к хозяйственно-технической зоне Виктория Мартин оставалась начеку. Её сердце в предвкушении заезда застучало громче.

* * *

Наконец-то вокруг стало тихо: до просторных хозяйственных помещений, отведённых под технические нужды тренеров и наездников, зрительский гул долетал лишь в своём остатке едва слышимым эхом. Стоя перед полноростовым зеркалом, Виктория неторопливо поправляла манжеты своей белой блузы, подвязывала рукава тоненькими ремешками и собирала волосы в хвост. Ей становилось куда спокойнее вдали от пристальных взглядов зевак, хоть ей сейчас и нравилось получать избыточное внимание к себе. Подсознательно она гнала себя укрыться, спрятаться от возможного наблюдения. Казалось, будто за ней сегодня наблюдает абсолютно весь мир, и больше это не звучало так метафорично.

Больно наморщив в напряжении лоб, девушка смотрела на себя в зеркало и думала: а что она может? Что, если прямо сейчас сюда ворвутся люди Сабини или Шелби, или ещё хуже – все сразу? Что сможет сделать одна тоненькая девушка, вооружённая лишь шпорами на сапогах, с агрессивно настроенными против неё аморальными мужчинами? Она будет изворачиваться, брыкаться, впиваться зубами в их грубые руки, норовящие причинить ей боль, но так ничего и не сможет сделать. Генри убьют. Атлас попадёт в конюшню бандитов. А её заставят смотреть на всё это.

В голове что-то щёлкнуло, и в висках начало потрескивать. Виктория мысленно отругала себя за подобный настрой и прогнала негативные мысли. Она не может думать о таком перед ответственным забегом. Каждый её забег был ответственным, но сегодня что-то было иначе. И, быть может, именно присутствие на ипподроме её недругов делало эти скачки другими. Сейчас ей, как никогда раньше, требовалась моральная поддержка, банальные слова, призванные успокоить вдруг разволновавшееся сердце. Но Генри сейчас в зале тотализатора делает свою работу, и отвлекать его не стоит.

Виктория сняла с вешалки свой любимый чёрный приталенный редингот* на больших серебряных пуговицах и надела его на себя. Она чуть улыбнулась в самолюбовании и повертелась перед зеркалом. Ни одна одежда ей так не нравилась, как униформа жокея. Виктория всегда считала, что на женщинах она смотрится куда изящнее, чем на мужчинах. Тех самых мужчинах, стоящих чуть поодаль за её спиной, взгляды которых она случайно поймала в зеркале. Конечно же, они косились на неё с пренебрежением и недовольством, как обычно смотрят соперники. Но всё это лишь от того, знала Виктория, что они боятся её, а если боятся, значит – трепещут перед её силой.

– Вам очень идёт жокейская форма, – раздался вдруг откуда-то со стороны входной двери мужской голос.

Виктория вмиг обернулась и увидела вошедшего Томаса Шелби. Она встретила его неделю назад, но казалось, будто бы только вчера. Всё тот же изнурённый взгляд небесно-голубых глаз быстро скользнул по ней и остановился на лице. Не сказать, что Виктория ожидала увидеть его здесь, однако и ничего удивительного в его появлении не нашла. С того самого момента, как увидела «Козырьков» на ипподроме, её терзал вопрос не о том, зачем они здесь, а о том, как скоро ей вновь придётся говорить с этим неприятным, но чертовски красивым мужчиной.

– Что Вам нужно от меня сегодня, мистер Шелби? – спросила жокей, показательно отвернувшись к зеркалу и вытянув редингот за подолы.

– Пришёл выкрасть Вашего жеребца, разумеется. Мы, цыгане, народ неугомонный, – Томас дал ей тот ответ, который, по его мнению, девушка и ожидала услышать. Виктория впала в испуганный ступор, на секунду лишившись возможности дышать, прежде чем Томми, сегодня явно бывший в хорошем расположении духа, чуть улыбнулся и сказал с виноватыми нотками в голосе: – Простите, я не должен был. С Вашим конём всё в порядке, будьте спокойны. Я сегодня здесь не за этим.

В попытках пошутить этот мужчина выглядел обычным человеком, а не злостным преступником, каким его рисовала молва. Поймав себя на этой мысли, Виктория отчего-то чуть улыбнулась, даже не успев раздражиться тем, что он вновь упомянул её скакуна. Но она была уверена, его необъяснимое обаяние никак не могло затуманить её разум. Ведь к таким людям, как Шелби, Виктория уже давно не чувствовала ничего, кроме отторжения.

– Сомневаюсь, что Вы спустились сюда лишь за тем, чтобы вручить мне комплимент, – сказала девушка, едва сдерживая ухмылку.

– И всё же, именно за этим я Вас и нашёл, – уверял Томас, решившись подойти к девушке, и снял с головы кепку. Она настороженно держала его в поле зрения, когда услышала, что другие наездники, до этого долго прожигающие в её затылке дырки своими взглядами, сейчас разбежались. – Я увидел Вас там, на дефиле, когда Вы ехали верхом, улыбались детям и махали рукой, и мне стало интересно кое-что: если я увижу Вас сегодня вновь, с кем я встречусь на этот раз? Дерзкая и самоуверенная хозяйка победоносного скакуна. Улыбчивая и приветливая любимица публики. Мне любопытно, какой ещё Вы можете быть.

Виктория завязала под воротником тоненькую чёрную ленту в бант и взглянула на Шелби с непониманием и долей подозрения, в то время как он невозмутимо смотрел на неё в ответ, держа руки в карманах пальто. Ей не понравилось то, что он сказал, хотя сама она и не понимала, что именно в этих словах её покоробило. Может, всё это лишь её предвзятость, а может, и в самом деле вовремя замеченная издёвка. В любом случае, Виктория решила оставить его последние слова без комментария, а вместо этого спросила:

– Вы поставили на победу Атласа, мистер Шелби?

– Да, поставил.

Вдруг голос Виктории зазвучал в театральной манерности, она заговорила так, точно вслух читала Шекспира на литературных чтениях:

– «Ах, как было бы чудесно, скачи этот конь сегодня под моим именем, – подумал он, с грустью наблюдая с трибуны за резво мчащим по беговой дорожке жеребцом. – Ах, сколько денег, сколько денег!»

– Смотрю, у Вас хорошее настроение, – заметил Томас, но Виктория упрямо читала ему какую-то выдуманную повесть о злом похитителе лошадей:

– Он не любил проигрывать настолько же сильно, насколько не любил разбавленный шотландский виски. Всё, на что укажет его палец, всегда доставалось ему. Ибо его фамилия Шелби, и под тяжестью этого имени содрогалась вся земля британская.

– Я хотел бы сказать, что поражён Вашей работой. Вырастить скакового жеребца и натренировать его до столь высокого уровня сможет даже не каждый опытный тренер. Думаю, я хорошо понимаю, почему Вы так держитесь за него.

Виктория тяжело вздохнула, огорчённая его равнодушием к её попыткам поиздеваться над ним. Она не понимала, что сейчас заставляет её продолжать с ним разговор, и только потом почувствовала: иголки, которыми она защищалась от недоброжелателей, вдруг стали уменьшаться. Поэтому, вероятно, этот мужчина смог подойти к ней ближе, чем неделю назад.

– Нет, не понимаете, – утверждала Виктория. Она ничего не хотела ему объяснять, но губы открывались будто бы сами по себе, а язык двигался без её ведома. – Этот конь... Атлас принадлежал моему отцу. Это он – он, а не я, – сделал из маленького больного жеребёнка с недоразвитыми ногами крепкого и сильного жеребца, чьё имя сегодня скандируют с трибун ипподромов. Это он показал мне, что не бывает плохих лошадей – бывают лишь равнодушные к ним люди. А я всего лишь продолжаю то, что он делал. Вот, почему Атлас так много для меня значит. Это не просто конь, чьи таланты приносят мне деньги. Это конь, в которого мой отец вложил всю свою душу.

Это было сказано искренне, Томас это услышал. Он знал, она не стала бы рассказывать ему эту историю, будучи не уверенной в его понимании. Её лицо выглядело опечаленным, слегка испуганным, словно она сама себя корила, но по-прежнему неизменно упорствующим.

– Где сейчас Ваш отец? – спросил Томас и получил нескорый ответ:

– Слишком далеко, чтобы увидеть наш с Атласом новый забег.

От того, насколько этот диалог становился непозволительно откровенным, Викторию начинало бросать в жар. Она занервничала, подумав о том, что может ненароком сболтнуть лишнего. И с чего бы вдруг? Что внезапно заставило её хоть немного, но потеплеть к человеку, который может своими вежливыми комплиментами лишь заговаривать ей зубы? Виктория перевела дыхание, расправила плечи и отчеканила, прямо взглянув на главу «Острых козырьков»:

– Прошу прощения, мистер Шелби. Я должна идти в конюшню.

Она пролетела мимо, точно вихрь, спеша к выходу, и Томас даже не сразу сообразил, что не сказал того, что планировал сказать с самого начала; то, зачем он и пришёл сюда.

– Мисс Мартин, – окликнул он, и девушка остановилась в дверях, не оборачиваясь к нему. – Я желаю Вам удачи.

Она ждала. Сама не зная, почему, но ждала этих слов. Хоть от кого-нибудь сегодня. И пусть это прозвучало из уст человека, с которым она предпочла бы более не пересекаться, это придало Виктории сил и на мгновение даже заставило её забыть о том, какие неприятные моменты связывают её с обладателем этого до раздражения спокойного взгляда. Губы девушки подёрнулись в маленькой полуулыбке, которую Томасу не довелось увидеть. Спустя секунды она всё же обернулась, чтобы поблагодарить за пожелание, а затем спешно удалиться из помещения.

Как же наивно и глупо было после всех этих приятных слов и дружелюбного разговора, с которым он к ней пришёл, начать думать о Томасе Шелби как о человеке, в котором она, вероятно, ошибается, принимая его за меркантильного негодяя, такого же, как и все, с кем он вращается в одних кругах. Но именно так Виктория Мартин и сделала.

* * *

До начала скачек оставались считанные минуты. Именно на это время в баре-ресторане обычно выпадал наплыв посетителей, спешащих пропустить стаканчик какого-нибудь крепкого «успокоительного», особенно, если сделал крупную ставку и в нервном предвкушении ожидаешь начала заезда. Уютное помещение, пропитанное пикантными ароматами дорогого алкоголя и изысканных блюд, полнилось звяканьем стеклянных стаканов и бокалов, оживлёнными разговорами и кокетливым дамским смехом, чьи мужчины сегодня были несказанно щедры на угощения. Но неожиданно раздавшийся увесистый удар бокалом о барную стойку положил начало какой-то странной беспочвенной перепалке, когда высокий усатый мужчина в сером пальто и с выбритыми висками и затылком вскочил со стула и зарычал, точно зверь:

– Что ты там пизданул про «Козырьков», щенок?! А ну-ка повернись сюда и повтори мне это в глаза, если хватит духу. Ну, давай!

Схватив за грудки какого-то мужчину с испуганными глазами, что сидел за барной стойкой по соседству и вёл беседу со своей дамой, Артур Шелби выволок его со стула и выпустил пар из гневно раздувающихся ноздрей прямо в лицо неосторожно бросающемуся словами бедолаге. Женщины охнули, прикрыв рты ладошками, а несколько мужчин сей миг бросились предотвращать драку. Артур держал несчастного так крепко, и все попытки джентльменов оттащить его от неуёмно извиняющегося парня были тщетны. Казалось, ещё мгновение, и Артур вцепиться зубами в его лицо. Но, к счастью, вовремя подоспел один из немногих людей, кто был способен усмирить разгневанного Шелби-старшего, – его младший брат Джон.

– Твою мать, Артур, что ты творишь! – воскликнул тот, с силой хлопнув брата по рукам, тем самым заставив его разжать пальцы, и оттащил его от незнакомца. – Тут, блядь, повсюду копы, и они следят за каждым твоим чёртовым вздохом. Что, так не терпится познакомиться с вустерским «санаторием для отмороженных плохишей», да?

Джон резким и твёрдым движением усадил брата на стул за столик и отвесил ему подзатыльник, за что чуть было не огрёб в ответ. После он опустился на стул напротив.

– Иди на хер, Джон, – выдохнул через нос Артур, сжимая лежащие на столе кулаки. – Я что, должен молчать в тряпочку, когда какой-то петушара сидит рядом и поливает нас грязью? Нас – Шелби! Как будто ты поступил бы как-то по-другому.

– Ну, скажем... – Джон чуть убавил тон голоса, наблюдая за тем, как перепуганная женщина того мужчины охает и трясётся над ним, словно над умирающим: – Я бы вежливо попросил его показать мне дорогу в уборную, и уже там, без свидетелей, порезал бы ему лицо и опустил его безмозглую башку в унитаз.

Глядя на брата исподлобья и тяжело дыша, Артур выдохнул усмешку. Привычная поддерживающая ухмылка Джона немного взбодрила его, и вот уже они оба сидят и гаденько хихикают, представляя, как можно будет после скачек воплотить в жизнь идеи Джона.

К их счастью, полицейских поблизости сейчас не оказалось, а посетители бара не стали жаловаться, посчитав это неуместным, раз в перепалке никто не пострадал. Артур успокоился, залив в горло новую порцию жгучего виски, пригладил волосы и вновь принял вид выслеживающего добычу хищника. Его кулаки так и чесались оказаться на чьём-нибудь лице, но предостережения Джона звучали убедительно: лучше сейчас держать себя в руках и не создавать проблем ни себе, ни Томасу.

А вот, кстати, и он.

– Артур, Джон, вот вы где, – сказал мужчина, встав у столика, но присаживаться не спешил. Вместо этого Томми выхватил из рук старшего брата стакан и отпил. – Так и думал, что найду вас здесь.

– Ну, с нами-то всё понятно, – сказал дымящий толстой сигарой Джон, подняв глаза на брата, – а вот ты где пропадал, братишка?

– Так. Встречался кое с кем по делу, – отвечал Томас, нарочно затуманивая свой ответ, чтобы не давать братьям повода для бросания колкостями. Но именно это и загнало его в их ловушку.

– Интересно, с кем ты мог встречаться в комнате для наездников?.. – ехидничал Джон. – Исайя сказал, что видел тебя там, мистер конспиратор.

Не зная, что ему на это ответить, Томас глубоко вздохнул и выдохнул. Ему и незачем было что-то отвечать: любые его слова сейчас будут шутливо обыграны кем-нибудь из этих двоих. В эту секунду Томми пожалел, что просто не сказал братьям правду, потому что теперь всё это выглядело слишком неправильно.

– Ты трахнул её, Томми? – прозвучал грубый голос Артура.

– Нет, – слегка растерянно, но твёрдо ответил Томми, и его глаза забегали вокруг. – Нет, Артур, я никого не трахнул.

– Тебе что, урок преподать, младший братик? – хохотнул Шелби-старший, развязно хлопнув брата ладонью по животу. – Тебе нужен конь, а такой стервозной маленькой засранке явно нужен мужик. Просто трахни её, и она тебе не только коня отдаст, но ещё и все свои деньги в придачу. Уж тебе-то не знать, как ведутся дела с женщинами.

– Может быть, я займусь этим, а, Томми? – ухмыльнулся Джон, неприлично вскинув бровями.

– Слушайте, – пытаясь не смеяться, сказал Томас, жестом призывая парней угомониться, и упёрся руками в стол, – нам не нужно предпринимать никаких лишних шагов в этом деле, ясно? Никого не придётся запугивать. Никого не придётся грабить. Никого не придётся трахать. Поверьте мне, всё уже закрутилось.

– Но ведь так намного быстрее, – пожал плечами старший брат.

– Знаешь, у всех по-разному, Артур, и я тебе не завидую, если у тебя это происходит быстро, – всё ехидствовал Джон, уже поднявшись со стула и обходя столик. – Хотя, понимаю, возраст и всё такое.

Резво подпрыгнув на отлетевшем стуле, Артур скукурузил лицо в недовольной гримасе и навалился на брата, шутливо (а может быть, и нет) угрожая выбросить его из ложи на беговые дорожки во время забега за такие шуточки. Томас добродушно улыбнулся, похлопал братьев по плечам, и все трое двинулись к выходу из ресторана. Пора была занять свои места на зрительской трибуне, пока там не началась давка. Такая, например, как в очереди к букмекерским кассам, через которую братья еле пробились. Разумеется, Артур во всём этом безобразии успел сцепиться с очередным незнакомцем, который случайно толкнул его плечом, и чуть было не откусил ему нос, но Томас и Джон, быстро подхватившие его под руки и утащившие прямо по коридору, спасли ситуацию.

Никто даже внимания не обратил на чуть было не вспыхнувший конфликт. В помещении, отведённом для тотализатора, царила не самая миролюбивая атмосфера: раздражённые мужчины толкались, ругались матом и норовили как можно быстрее пробиться к кассам, чьи металлические прутья надёжно защищали букмекеров от агрессивных бетторов.

– Спасибо. Ваша ставка принята, – улыбнулся Генри МакКаллен очередному отходящему от кассы мужчине.

Он убрал оставленные им восемь фунтов и четыре шиллинга в сейфовый ящик, и быстро заполнил новую форму, отметив в таблице имя, ставку и сумму. Как бы ему хотелось успеть до начала забега увидеться с Викторией, пожелать ей удачи, обнять, приободрить приятными словами. Генри не переставал убеждать себя, что это придаёт его подруге сил и уверенности перед соревнованиями. Он хотел верить, что может быть для неё кем-то больше, чем просто деловым партнёром.

Генри думал о Виктории, и мысли эти мешали ему заполнять уже третий формуляр. Но выкинуть их из головы было куда сложнее, чем заставить себя сосредоточиться на работе. Мельком глянув на вытянувшуюся аж за пределы помещения очередь из желающих сделать ставки, МакКаллен безнадёжно вздохнул: не увидеть ему подругу перед забегом. Пришлось смириться с этим и вернуться в кресло перед окошком кассы, с другой стороны которой какой-то дедок в старой потёртой куртке уже протягивал в узенькое окошко свои деньги.

– Прекрасный день, чтобы попытать удачу, не правда ли! – приветствовал его кудрявый парень услужливой улыбкой.

Но она быстро стёрлась с его лица, когда парень взял деньги из рук старика. Даже пересчитывать их не нужно было, чтобы понять, насколько большая тут заложена сумма. Губы Генри приоткрылись, и он замер на секунду, уставившись на богатства мужчины.

– Я хочу поставить пятьдесят фунтов на девятый номер, – сказал азартный старик.

– Ну ещё бы! – ответил Генри, когда к нему вернулся дар речи. Его ничуть не удивило услышанное, разве что сумма, которую он сейчас держал в своих руках, сегодня была первой, что перевалила за тридцать фунтов. – Не мудрено ведь, конь по кличке Атлас одержал уже четыре победы подряд. Сегодня все ставят на его пятую победу.

– Нет, нет, сынок, я ставлю на его проигрыш.

Пересчитывающий деньги Генри застыл, сбившись со счёта. Ему не послышалось? Этот дед что, из ума выжил? Он и впрямь принёс эту гору денег, которую наверняка копил не один десяток лет своей убогой жизни, только для того, чтобы поставить на проигрыш всеобщего фаворита? Звучало просто немыслимо. Испугавшись, что мужчина и впрямь может быть не в своём уме, Генри уточнил:

– Вы уверены, сэр? То есть, Вы хотите сказать, что Атлас сегодня... проиграет?

– Да. Всё так и будет, парень. Мне было видение, – утверждал мужчина своим сиплым старческим голосом, наклонившись ниже к маленькому окошку под металлическими прутьями. – Молодая девушка с огненными волосами летела верхом на крылатом золотом жеребце, и вокруг лился виски, на котором конь поскользнулся и увяз в нём.

Генри не верил своим ушам. Всё это было таким беспросветным бредом, поверить в который мог разве что отчаявшийся глупец. Но, видимо, этим самым глупцом Генри МакКаллен и был, ибо в эту секунду его сердце в панике забилось быстрее где-то у горла. Стоило ему лишь на какую-то неоправданную секунду предположить, что Атлас и впрямь может поскользнуться на беговой дорожке вместе с Викторией на спине, ему резко поплохело.

Бледный Генри нервно трясущейся рукой быстро заполнил формуляр, принял ставку странного старика и, захлопнув окно кассы прямо перед носом раздосадованной очереди, вылетел из букмекерской кабинки. Всё внутри него тряслось, сознание не переставало генерировать самые страшные предположения. Он бежал, не жалея ног, расталкивая прохожих на своём пути. Ведь если он не успеет до начала скачек в техническую службу, может случиться непоправимое, и он никогда себя не простит.

Время 12:22. Старт скачкам будет дан в 12:30.

* * *

Некоторые события в жизни бывает невозможно предугадать. Прикинуть вероятность случайной неудачи порой не способны даже самые опытные и пронырливые букмекеры. Никто не застрахован от жизненных капканов, расставленных в самых ответственных уголках. Ни в чём нельзя быть уверенным на сто процентов. Всё в этом мире склонно давать осечку. Но сегодня на ипподроме в Вустере, где собрались сотни мужчин, женщин и детей, никто этого не допустит.

Десять минут прошло с тех пор, как должен был раздаться сигнал старта, а лошади ринуться вперёд по пронумерованным беговым дорожкам. За пару минут до начала скачек организаторы были вынуждены расстроить томящихся в ожидании зрителей и отложить старт на какое-то время из-за непредвиденных технических проверок. Это заявление вызвало всеобщие волнения. Скоро люди с трибун заметили появившихся на ипподромном поле стюардов, осматривающих беговые дорожки, и тут же зашептались. Но никто из них не мог знать, что причиной задержки стал один до смерти напуганный собственными мыслями парнишка, поверивший бредящему старику и поднявший на уши техническую службу.

– Господи, Генри, этот мужик мог быть пьяным или укуренным, о чём ты вообще думал! – махала руками встревоженная Виктория.

Она готовила Атласа к забегу, уже стоя в воротах перед линией старта и намереваясь запрыгнуть в седло, когда по всему ипподрому из рупоров раздалось неожиданное объявление. Это стало для девушки знаком дурного предзнаменования, и она занервничала сильнее, чем в тот момент, когда заметила на мероприятии присутствие знакомых бандитов. Однако вскоре к ней на поле прибежал её единственный друг, чью тяжёлую отдышку ей пришлось слушать ещё с минуту, прежде чем получить объяснения.

– А что я ещё мог подумать, Вик! – отвечал не менее взвинченный Генри. – После того, как тебя то и дело навещают лица, сошедшие с криминальных плакатов, я не мог не запаниковать. Я испугался. Испугался за тебя, чёрт возьми!

Генри не было стыдно за свои действия. Беспокойство за кого-то не может быть чем-то постыдным, думал он, пытаясь унять трясущиеся колени и остудить голову. Да и, в конце концов, лишней эта внеплановая проверка точно не будет: по крайней мере, она даст парню, а, возможно, и всем участникам забега, гарантию спокойствия.

Девушка устремила взгляд к грузным облакам и звучно выдохнула всю тревогу. Гул, стоявший на ипподроме, не давал её нервам успокоиться. Или это был шум в её голове?.. Вот-вот будет дан старт, вот-вот она начнёт очередную нелёгкую борьбу за пьедестал, но события последнего часа дёргают канат, на котором она искусно балансирует, удерживая контроль над эмоциями. Ох и не нравилось же ей, как начинаются сегодняшние соревнования.

– Они сегодня все здесь, Генри, – сказала она, и голос её показался парню нервным. – Сабини и Шелби. Они следят за мной, и я нигде не могу скрыться от их глаз. Я чувствую себя бредущей по иссушенной пустыне лошадью, над которой выжидающе парят чёрные грифы. Они смотрят и прикидывают, с какой части тела лошади откусить кусок посочнее. Признаться, страх сковывал меня несколько минут назад перед стартовыми воротами. Я смотрела на полосы беговой дорожки и думала: «Что-то произойдёт». Я ещё ни разу так не волновалась. Но теперь, когда организаторы ещё раз проверили поле, мне стало легче. Так что, – она виновато усмехнулась, – на самом деле я очень благодарна тебе за поднятую панику.

То, чего так хотел Генри произошло, – он помог Виктории воспрянуть духом, пусть и неумышленно. Пусть это и вышло несколько сумбурно и суматошно, но ему всё-таки удалось услышать её голос и увидеть её лицо, прежде чем она, сломя голову, броситься покорять новую вершину. Губы веснушчатого паренька растянулись в несдержанной улыбке, когда он заметил в глазах подруги искреннюю благодарность.

– Пусть эти стервятники сегодня помрут от голода, – опасно ухмыльнулся МакКаллен, приблизившись к Виктории. – Эту дикую лошадку им никогда не сцапать, – положив ладонь на её затылок, он притянул её голову к себе и упёрся лбом в её лоб.

Она тихо рассмеялась. Её смех по-прежнему был самой драгоценной вещью в мире для Генри. С самого детства. Всегда.

Зрительские негодования росли. Стюарды скоро закончили проверку ипподромного поля, не обнаружив никаких неполадок, оповестили наездников о том, что беспокоиться не о чем, бросили укор Генри за ложную тревогу, но всё же ругаться не стали, и дали добро организаторам на начало скачек. Прежде чем парень удалился под настойчивые просьбы персонала покинуть поле, Генри спешно пожелал Виктории удачи и сказал, что будет наблюдать за ней с трибуны.

– Не своди с меня глаз, – вдохновлённо сказала она, круто развернувшись и зашагав к своему скакуну.

«Я только этим и занимаюсь последние лет семь», – сказал про себя Генри, очарованно глядя вслед Виктории, чуть ли не вприпрыжку скачущей к стартовым воротам. Их разговор воодушевил не только девушку, но и сам Генри чувствовал какой-то необъяснимый прилив сил и невероятную уверенность в себе. Этот день станет поворотным. Сегодня, подумал Генри, когда Атлас вновь поднимается на самую высокую ступень пьедестала, и восхищённый зритель искупает Викторию в бурных овациях, он наконец-то скажет ей нечто очень важное, что должен был сказать уже давно.

* * *

Воздух стал влажным, и солнце спряталось за низко повисшими серыми облаками. В Вустере и его окрестностях сегодня было облачно, температура воздуха двадцать градусов выше нуля, духота, к вечеру ожидался дождь. А на скаковом ипподроме сейчас с замирающими сердцами нескольких сотен людей ожидался лишь стартовый сигнал.

В эту минуту – самую важную минуту – Виктория вновь, как и на предыдущих четырёх скачках, почувствовала, будто время вокруг неё остановилось. Отголоски зрительского гудения словно бы нарочно не касались её слуха и растворялись в воздухе, разбиваясь о стены невидимого купола, окружившего Мартин. Атлас тоже весь в предвкушении, она это чувствовала: звучно фыркает, клацает зубами и бьёт копытом. Его мышцы спины напряжены в нетерпении. Соперники на линии, все в равных условиях. Сейчас она стоит с ними наравне, но как только раздастся сигнал, думала Виктория, все они останутся позади неё, и, обернувшись, она даже не увидит их в поднятом столбе пыли. Всё, зачем она здесь, всё, что ей нужно, всё, что имеет значение, – только победа.

Минута, длившаяся, казалось, целую вечность, иссякла до секунд. Жокей закрыла глаза и услышала мерный стук своего сердца в груди. Оно всё ещё бьётся, думала Виктория, и пока оно бьётся, она будет бороться, будет зубами вырывать себе победу, пока не станет достойной дочерью своего отца; пока не станет той, кем он мог бы гордиться.

– Девчонка совсем не выделяется из толпы, – сказал наблюдающий из вип-ложи за выстроившимися в линию лошадьми Артур Шелби, припав к фляжке. – Какие, чёрт возьми, магические силы ей помогают одерживать победу? Может, она тоже ходит к цыганам и заговаривает своего коня, как ты когда-то, а, Том?

– Посмотри на неё, Артур. Посмотри на её взгляд, – Томас стоял без движения у парапета и внимательно наблюдал лишь за единственным жокеем на поле. – Если бы она пользовалась цыганской магией, ей не нужно было бы переживать за заранее предсказанный результат. Но она нервничает. Ей страшно. Она не хочет проигрывать.

Воздух над ипподромом разрезал долгожданный звук выстрела, и длинный столб жёлтого дыма взмыл в небо. Ворота всех семи лошадей-участниц вмиг распахнулись под звон колокольчиков, и жокеи верхом на своих верных скакунах взяли старт. Публика затаила дыхание и мигом повернула головы, широко распахнутыми глазами провожая пролетевших мимо лошадей. Нет... одну лошадь, что на первых же секундах разом обогнала всех своих соперников.

– Но она не понимает, – произнёс Томас, ухватившийся глазами за вырвавшегося вперёд скакуна, – бесконечные победы – это лишь детские сказки. А взлёты не обходятся без падений.

Он мчал резвым галопом наперегонки с ветром, выталкивая из-под копыт песок. Его шея вытянулась вперёд, тело перегруппировалось, и конь стал похож на только что выпущенную из лука стрелу, которая летит точно в цель, за которой невозможно уследить человеческому взору. Девятый номер по всеобщим ожиданиям вмиг захватил всё внимание публики. Атлас летел вперёд, словно на крыльях.

Наездница смотрела прямо перед собой на мелькающие на обочине беговой дорожки ориентиры. Виктория опустила корпус к шее жеребца, буквально припала к нему, поджав колени выше, сжавшись почти до позы эмбриона на холке коня, и повторяла про себя: «Вперёд! Вперёд! Вперёд! Вперёд!» Ей казалось, будто скачет вовсе не Атлас под ней, а она сама, на своих собственных четырёх ногах. Она знала, что это не так, но её тело каким-то немыслимым образом сливалось с телом Атласа, и они становились одним целым, каждый раз под гул восхищённой публики; каждый раз под пристальным надзором сотни пар заворожённых взглядов; каждый раз на жёлтом песке ипподрома. И каждый раз они скакали, как в последний. Одни против всех.

На виражах коню приходилось чуть сбавлять темп, чтобы вписываться в повороты, после чего Виктория нашёптывала ему на ухо ненасытным злым голосом: «Лети, малыш, лети вперёд», – и Атлас вновь развивал ужасно высокую, казалось даже, нереальную скорость. Зрители не поспевали за ним, не могли уследить за его неуловимо переставляемыми ногами. Точно вспышка молнии в грозных раскатах грома, конь неумолимо нёсся вперёд, как одержимый.

Позади иногда слышался приближающийся топот лошадей-соперниц. Но они так и оставались где-то за спиной; где-то там, в пыли и песке, куда Виктория даже не хотела оборачиваться. Забывая даже, как дышать, она смотрела вперёд, на беговую дорожку, и она не видела ничего. И эта пустота вдруг испугала её. «Как давно я перестала видеть перед собой отдаляющиеся спины других наездников? – ледяная мысль вдруг впилась в её горящий рассудок. – И давно я здесь... одна?»

– Ты и вправду поставил на неё, Томми? – спросил наблюдающий за забегом вместе с братьями Джон, гоняя во рту кончик спички.

Томас не мог отвести очарованного взгляда от резво пронёсшегося мимо их ложи жеребца под девятым номером. Он и сам уже с трудом мог поверить в то, что происходящее на его глазах – действительно не магия.

– Нет, – спокойно ответил он. – Атласу сегодня не прийти первым.

Джон в удивлении взглянул на брата. Он что, серьёзно? Ведь расклад сегодняшних скачек был ясен даже младенцу! Томми и бровью не повёл, продолжая наблюдать за Мартин и её скакуном.

Почему именно сейчас Викторию посетили вспоминания из детства? Откуда они в её голове в столь неподходящий момент? Почему именно сейчас она вдруг почувствовала тоску по тому гнавшему её вперёд чувству горечи от поражения? Она так долго падала, чтобы снова и снова подниматься; чтобы сегодня оказаться здесь, на ипподроме в Вустере; чтобы услышать ликующие рукоплескания в свой адрес. Она стала сильнее кого-либо. Так почему сейчас, когда она скачет впереди всех на самом быстром коне во всей Англии, ей вдруг стало не хватать вида отдаляющихся перед глазами круп лошадей?

«Тебя делает сильной не Атлас, не его крепкие ноги и спина. Твои слёзы обиды и сожаления тоже не делают тебя сильной, они ни к чему, родная. Сила заключается не только в стараниях и воле. Чемпионов из нас делают наши соперники», – это был мягкий голос отца и слова, которые она услышала очень давно и бездумно оставила их смысл пылиться на полках здравого смысла. Грудь вдруг заполнилась вакуумом, и сердце кольнуло в нахлынувшем чувстве стыда. Теперь Виктория наконец-то увидела, где допустила ошибку.

Пустой вид беговой дорожки вдруг разбавился каким-то посторонним размытым силуэтом перед глазами лидирующей наездницы. Это не была лощадь, не был жокей, не был судья или стюард ипподрома – это был обычный неопрятный на вид мужчина, неустойчиво пошатывающийся на двух ногах. Но, прежде чем понять это, на миг отвлёкшаяся от состязаний и погрузившаяся в собственные размышления Виктория уже миновала отметку финишной прямой.

Толпа запаниковала, завидев человека на беговой дорожке. Женщины в ужасе закричали из разных уголков трибун, дети вытянули руки, показывая пальцем на внезапно появившегося на поле мужчину. «Остановите это! – закричали люди. – Остановите девятый номер!»

– Чтоб меня... – Артур вытаращил глаза, почти что перевалившись за парапет.

– Твою мать! – Джон выронил спичку из приоткрывшегося в шоке рта.

Она была ослеплена своим успехом; она забыла о самом главном – о возможности быть частью конного спорта, а не его богиней. И она прозрела ради этого момента, когда, покрывшись холодным потом, со всей силы потянула поводья на себя, пытаясь остановить летящего на мужчину коня. Атлас потерял ориентацию, оторопел, его повело в стороны на бегу. Виктория выворачивала поводья в разные стороны, лишь бы увести ошарашенного жеребца в сторону. Смотрящий прямо на неё мёртвым взглядом бледнолицый человек стоял с открытым ртом, не шелохнувшись, уже почти под ногами Атласа. Девушка закричала во всё горло. Она потеряла контроль.

«Я забыла о соперниках».

Душераздирающее лошадиное ржание разразило небеса над ипподромом. Ретивый гнедой красавец-жеребец вскочил на дыбы перед воздвигшимся на его пути человеком и в последних попытках остановиться навалился на него, не справившись со скоростью и потеряв свои крылья.

«Я забыла о тебе, отец».

Молодая девушка-жокей, вылетевшая из седла, ударилась о землю и пролетела кубарем вместе со своим конём и незнакомым мужчиной ещё несколько ярдов. Сражённые ужасом вопли зрителей она едва разбирала сквозь хруст собственных костей и стоящий в ушах звон. В глазах уже давно всё потемнело. Из-под раскинутых на зелёной траве огненно-рыжих волос медленно расползалось вязкое алое пятно.

«Прости».