Вся система была насквозь неправильной. Мало уже кто спорил с этим утверждением. Но как ученые ни пытались спорить с природой, у них почти ничего не получалось. Максимум, что они могли сделать — заставить метку появиться на год раньше, но препарат стоил заоблачных денег, обладал рядом неприятных побочек, да и не пользовался популярностью.

Появление метки в двадцать один — достаточно поздно. К этому времени многие уже находят себе возлюбленных, кто-то даже создает семьи. Конечно, всегда оставались «клубы верующих», которые проповедовали отказ от всех связей до появления метки, но, правда, двадцать первый век на дворе, и мало кто их слушал. В конце концов, даже если метка появится, не факт, что человек найдёт своего соулмейта. Просто представьте, каково приходится людям с именами вроде «Джон Смит» на руке? Вы хоть представляете, сколько в мире Джонов Смитов?

Так что Ларри, хоть и ждал метку, но от обычной жизни не отказывался. Он познакомился с Эрикой. Они сразу решили, что метки — это просто слова, рекомендация, которой они следовать не обязаны. Но со свадьбой всё же не спешили.

И всё равно в канун того самого дня, Ларри с нетерпением смотрел то на часы, то на руку. Эрика понятливо оставила его в гостиной одного, хотя Ларри и знал, что она не спит. Её метка проступила парой месяцев ранее, там было имя Дон, а фамилию Ларри не запомнил.

Ларри нервничал. Часы тикали. Эрика ворочалась в соседней комнате. И вообще вся система была устрашающе неправильной. Ларри внезапно захотел, чтобы метка не проявлялась вообще. Но время приближалось к полуночи, и Ларри становился всё более нетерпеливым.

Наконец, запястье обожгло, так резко, что Ларри даже зашипел от боли. Когда боль прошла, он решился взглянуть на запястье. И впал в ступор. А затем нервно рассмеялся. Нервный смех чуть было не перерос в истерический, но вовремя подоспевшая Эрика со стаканом воды помогла ему взять себя в руки.

— Что там такое страшное? — спросила она. — Мужское имя? Или наша соседка?

Он молча показал ей надпись. Ну, как надпись. Четыре небольших, но изящных рисунка, первый из которых напоминал цаплю. Больше ничего.

— Думаю, мы с моим соулмейтом немного разминулись во времени, — попытался пошутить Ларри. Выражение лица Эрики было слишком мрачным. Сам Ларри чувствовал себя обманутым. Он не хотел признавать, но где-то в глубине души всё равно хотел узнать имя предназначенного ему человека.

— Я помогу тебе его расшифровать, если хочешь, — мягко сказала Эрика.

Но Ларри только медленно покачал головой. Он ведь знал, что вся эта система неправильная. Стоило отпустить и забыть. Может, сделать тату на запястье вокруг имени, в таком же стиле.

Но после той ночи он словно охладел к миру. Ничего не ждал, не мог найти самого себя. Они с Эрикой держались друг за друга еще несколько лет. Только вот она повзрослела, устроилась, и они стали слишком разными. Хотя еще пытались что-то сохранить ради сына.

А через несколько лет Эрика встретила того самого Дона, и Ларри оказался окончательно предоставлен самому себе. Годы метаний и поиска себя привели его в музей. В музей, в котором всё оживало. В музей, который вернул ему веру в себя, в котором оживала сказка. И один молодой и привлекательный фараон.

Акменра прятал запястья за золотыми браслетами, но Ларри, помогающий ему наматывать бинты по утрам, видел, что имени у фараона не было. Он умер слишком рано.

Сложить два и два заняло у Ларри слишком много времени. Но когда он сложил, то неверяще рассмеялся.

— Можешь написать своё имя? — спросил он у Ака с неясным предвкушением.

Фараон удивлённо вскинул брови, но просьбу исполнил. Ларри понял, что был прав, когда только увидел первый иероглиф, напоминающий цаплю. Не дожидаясь, пока Ак закончит, он расстегнул рукав рубашки и показал запястье.

— Это… — нахмурился фараон.

— Твоё имя, да. Мы соулмейты, — Ларри широко улыбнулся, но не сразу понял, что Акменра не улыбается в ответ.

— Уйди, — просто сказал он.

— Но…

— Уйди! — тон превратился в повелительный, а шакалы у входа в зал угрожающе повернулись в их сторону.

После этого Ларри не видел фараона несколько ночей. Проход в зал преграждали шакалы, а на своё имя Акменра не отзывался. Говорить с пустотой не хотелось.

Когда Ак всё же пустил его к себе, в зале было довольно темно. Только мерцала скрижаль. Акменра не улыбался, а ведь Ларри так привык к его улыбке: открытой и яркой.

— Ты должен понять, Хранитель Бруклина, — начал Ак, и Ларри поморщился от официального тона и обращения, — что я четыре тысячи лет приучал себя к мысли, что мой соулмейт, если он и был, мёртв, и я никогда не узнаю даже её или его имени.

Ауч. Об этом Ларри не подумал. Тем более, что во времена Ака к соулмейтам было более серьёзное отношение, чем в современности.

— Прости, — только и смог выдавить из себя Ларри.

— Я готов был влюбиться в тебя, — внезапно сказал Ак. — Но теперь каждый раз, смотря на тебя, я буду думать, не обманываешь ли ты и меня, и самого себя. Мне никогда не понять, как действует метка. Эта связь навсегда останется односторонней. А теперь оставь меня.

И Ларри действительно ничего не оставалось, кроме как уйти. Уже за дверями зала он ощутил, словно что-то важное внезапно пропало. Кусок души.

Он попытался вспомнить, с каким нетерпением ждал свою метку, а потом — с каким нетерпением ждал, когда Ак напишет своё имя, но не мог. Мир внезапно стал серым.

Оказывается, не все сказки с хорошим концом.