Радушный прием полицейских сродни псам, загнавшим бродячего кота. Изматывающая беседа с ними заканчивается тупым мордобоем. Не особо гуманно, зато эффективно для достижения цели. Острая боль расцветает темными жгучими пятнами перед глазами от глухого удара скулой об стол. До звона в ушах. Появляется насыщенный вкус крови на губах и пульсирующее головокружение. Адреналин в жилах давно истощил свой обезболивающий ресурс, а запястья ноют от судорог. Дыхание Мо перехватывает от надрывного излома в плечах. Даже если Мо перестанет ерепениться — его положение незавидное. 

   Мо на время пропадает в мельтешащих перед глазами кадрах, но боль возвращает к осознанности раз за разом. Заставляет вспоминать, что еще днем жизнь представлялась вполне терпимой и полностью устраивала.

   Сейчас он бы рад выжить из ума или хоть на время отключиться от всего происходящего. Из легких вырывается сип, когда тяжелое тело наваливается сверху. Крепкие руки в перчатках сильнее вжимают лицо в стол, сдавливая основание шеи.

   Давно Рыжий не выматывался так, что почти достиг предела. Кровь безостановочно сочится из носа и прокушенной щеки и вязкая алой жижей расползается по поверхности стола. Его организм критически отмудохан и Мо одолевает мерзкое чувство полной безысходности. Разбитая скула саднит. 

   — Подписывай добровольное, уебище! — раздается хриплый голос бывалого «в поле» полицейского, о чем говорит тяжелая амуниция поверх формы. Только то, что рыжий — выходец Мега-Запада, — удваивает число собеседников.

   Отсутствие у задержанного родственников позволяет прессовать сильнее обычного. Можно смело измордовать взрослого крепкого парня безо всяких последствий для служебной характеристики. Выживающие в Западных районах становятся ублюдками, поэтому Мо занимаются вовсе не линейные следователи, а оперативные. 

   Система правосудия работает бескомпромиссно: отбывать срок отправляют быстрее, чем проводят адекватное расследование. Законность давно перешла в разряд утопий. Без того высокий уровень преступности час от часу пополняется отщепенцами, готовыми променять свободу на приемлемые условия жизни. Очищенный воздух и регулярная жратва вполне достаточны для недолгого курорта, после которого с распростертыми встретит мрачный лютый изокуб. Оставляя ошибки на личной совести, судьи и следователи долго не морочатся.

   Вне зависимости от прогнившей испорченной среды андроиды задротствуют и не допускают умышленных ошибок. Не теряют своей жизненной цели. 

   — Сломай-ка ему руку! — распоряжается один из полицейских. 

   Гуаньшань яростно взбрыкивает. Заломленные за спиной руки чуть ли не выворачивает из суставов. Он рыча матерится, размазывая подбородком кровяной след по сенсорной поверхности стола. Тщетные попытки высвободиться из надежного хвата полицейского в очередной раз проваливаются. 

   — Хорошо-хорошо! Я подпишу... Подпишу, только дайте бумагу и ручку, я не доверяю электронным носителям! — обреченно хрипит Мо, шмыгая кровоточащим носом. 

   Он не может пожертвовать рукой ни при каких обстоятельствах, будучи сам из мест, где за окнами бескрайние горы свалок с тоннами пластика, металла и вышедшей из строя техники, где уличные аборигены пользуются суррогатами аналоговых устройств, а грамоте учатся обыкновенными писчими предметами. 

   Безопаснее не иметь ничего ценного. Не провоцировать зависть и, может быть, тебя не убьют ради дозы. Кроме этого «красный лед» культивирует в людях самое низменное, что даже животным несвойственно. Мо вблизи наблюдал, как хреново заканчивали все те, кто разменивал свою жизнь на эту дрянь, поэтому держался от темы настолько далеко, насколько возможно. Это не значит, что у него не случались темные периоды в жизни, или он не знаком с криминалом. Регулярно его пытались вовлечь в перевозку какого-нибудь дерьма, но Гуаньшань не настолько отчаявшийся, чтобы ради наживы закончить в канаве. Мо не волнует, что внутри посылок, он просто работает через надежные конторы.

   — Сервис, блядь, рыжей сучке подавай, — удерживая его сзади, полицейский толкает бёдрами так, что Гуаньшань вместе со столом проезжает на несколько дюймов вперед. — Черт бы побрал это «право»!

   Тупой девиант. С Мо сейчас хотя бы общаются на понятном языке. Силы и боли. 

   Через несколько минут коп, предпочитающий давать советы, хлопает перед носом Мо несколькими листами тонких бланков из почти прозрачной синтетической бумаги и дает ручку. Она, к слову, представляет из себя эластичную хуету, никакой это не предмет угрозы. А вот руки Мо, наконец, свободны. 

   — Если бы не блядский прокурор, не было бы у тебя и этого.

   Гуаньшань садится ровнее и готовится. Ненасытные отшибленные гандоны, пока он изворачивался, прошлись по всем болевым точкам, принуждая его к сговорчивости. Руки полицейских будто механическими клещами сдавливают плечи. Но если бы Мо Гуаньшаня легко было «поиметь», он не дожил бы до совершеннолетия. 

   Для Мо мобильность всегда ценнее безопасности. Он никогда не таскает с собой лишний вес для самозащиты, в расчете на случайные разборки. С малых лет он приноровился замечать и пользоваться тем, что под рукой, и мебель всегда была у него в фаворитах. 

   Взрывная дурь в рыжем подлетает до критического уровня по щелчку пальцев.

   Неуловимые для умаявшихся копов приемы со стулом подобны отточенной акробатике. Рыжий отталкивает от себя ногой одного из них, выхватывает стул и ударяет им другого. Тело полицейского попадает как раз между металлическими ножками. Мо напрыгивает и прижимает его к полу. Шею и локоть копа фиксирует стул в заломленном положении. Мо садится сверху, рывком проворачивает стул, и ловушка заковывает полицейского, чье запястье неудачно оказывается под одной из ножек. Раздается неприятный хруст и последующий крик.

    Отчаянная яростная атака берет верх над скованными формой полицейскими. Мо причиняет значительный урон и выводит из строя одного. Это моментально приводит в чувства второго, сохранившего мобильность, и тот со всей дури рубит Рыжего дубинкой. 

   Небольшой расчет и сила воли. Если оказать полицейским яростное сопротивление, то действовать против него будут по-выдолбленному в подкорке. Мо зуб даст, что в ответку его жестко вырубят. 

   Болевой шок простреливает шею, и сознание гаснет как обесточенный телик. 

⊹⊹⊹

    Невредимый полицейский помог напарнику подняться и вправить вывихнутый сустав.  

   — Пиздец тебе рыжий, все кости раскрошу! — еле переводя дыхание, заорал травмированный напарник. — Ты труп! Дерьмо... — скуля от боли, блюститель порядка пнул бессознательное тело.

   — Погоди, — тихо произнес первый, осторожно качнув головой в дальний угол комнаты. — Кажется, камера наблюдения снова заработала.

   — Ты же сам проверял… — с мычанием сдерживая боль, шикнул в ответ его приятель.

   — Слушай, давай просто оттащим этого гада в камеру и пойдем к медику. Он уже никуда не денется. Если наше «шило в жопе» вернется, что предсказуемо, и будет проводить повторный допрос, то лучше, чтобы с этим, — полицейский осторожно кивнул в сторону бессознательного парня, — не было никаких проблем. Уволит по удаленке с виртуальным уведомлением, если что-то ему не понравится, с таким цветастым досье, что и продавцом не устроишься. И плакала твоя пенсия из-за какого-то пацаненка. Остынь, пара допросов и треклятый Кен передаст дело, мало ли что выплывет в расследовании. А после, не опасаясь, решай что хочешь с этим рыжим малым.

⊹⊹⊹

   Адвокаты? Людям вроде Рыжего не дано услышать о них, пока не увязнут в каком-нибудь крупном деле. Когда есть Судьи, в новом мире для отребья не требуются дополнительные инстанции. 

   Доставщик становится злоумышленником, а затем экстремистом, напавшим на самую дорогую из игрушек генпрока. Все в один день.

   Мо отводят неделю на примирение с собственным гонором. В крошечном боксе под землей, где нет ни неба, ни понимания дня и ночи, ни звуков жизни города. Червь реалий точит его вместе с парой-тройкой съехавших от стресса «неженок» из благополучного мегаполиса. Проблем с соседями не возникает, рыжего никто не трогает. После первого взрыльника дебоширы заметно притухают. В камере, больше похожей на чей-то игрушечный кубик, исписанный психоделическим мракобесием, царит порядок.

   Уникальная возможность для сравнения перспектив. Чтобы вспомнить свои планы на будущее в той жизни, которая у него была, и поразмышлять о вариантах выбора. Цунь Тоу, конечно, космический лузер. И мудак, который знал, что Гуаньшань не откажет в помощи. Потому что он даже не раздумывал над последствиями. Сразу вписался. Глюкозы что ли мозгу не хватало? Возможно, единственный лох тут — Мо.

   Рыжего так не ломало еще ни разу в жизни. Он даже не подозревал, какой отстой ждет вольного зверя, попавшего в клетку. Два года теперь, после нападения на полицейских, вовсе кажутся суицидальным сроком в местах, где убийство ради смеха не самая отвратительная причина. А запись в «экстремисты» на всю оставшуюся жизнь прикрывает лавочку для любой приличной работы. 

⊹⊹⊹

   Мо угрюмо ерзает на стуле в до боли знакомом помещении, благословившем его во всей этой заварухе. Мысленно «смакует» вкус того, как на благополучном будущем, к которому так стремился, с легкостью ставят крест. Собственная тупость лишь одна из причин. Он подавлен осознанием стремных перспектив, но старается производить впечатление того же битого стекла в заднице, что и неделю назад. 

   До белой горячки бесячая походка узнается издалека. Не нужно оборачиваться, чтобы понять кому она принадлежит. От гнева и обиды кишки Мо жгут болезненные нервные спазмы, а рассудок застилает мутная пелена. Мысли вязнут в топях ярости... и зависти. 

   «Не напортачь, не перегибай, не бесись!» 

   Гуаньшань подбирается на своем стуле. Прогорклую жажду банальной мести хочется обрушить на обидчика шквалом ударов. Расхреначить к чертям собачьим эту синтетическую блядь в крошево. Единственный сдерживающий фактор — сам Мо.

   Когда следователь входит в комнату, то не спешит удостаивать стул своего неутомимого зада. Неторопливые шаги замирают где-то рядом. Слишком высокий для обладателя такого невероятного паскудства. Он всегда звучит свысока, начиная от шороха одежды до уверенного спокойного голоса с нотками издевки. 

   — День добрый, — сливочное приветствие звучит прямо над ухом. Выдержанная пауза дает возможность собеседнику неудобно вывернуть шею. Но Гуаньшань не оборачивается и тихо дышит ртом, сдирая заусенцы вокруг ногтей — все, что позволяют примагниченные к столу наручники, складывающие ему ладони, как дисциплинированной псине. 

   Пока нервы не сдали, Мо ставит себе задачу избавиться от синтетического ублюдка как можно скорее: не усложнять, не нарываться… и просто подписать все, что тот предложит. Однако девиант будто одним своим существованием взывает к внутреннему протесту вселенских масштабов.

   Как там его, Хэ Тянь, показывается из-за спины. На фоне зудящего от липкой грязи засаленного тела, чистая блестящая обувь на ногах следователя – образец конторской опрятности.

   Гуаньшань привык к девиантам и тому, как они перекликаются поведением с людьми. Но один взгляд на этого вызывает раздражение и отторжение. Чересчур, до невероятного похож на человека. 

   — Как жизнь, есть жалобы? — сама конструкция фразы и глумливый тон лезвиями срезают стропы, удерживающие и без того кипящий котел негодования Мо. 

   Вопреки ожиданиям, Хэ Тянь с самого начала избегает конкретики. Он ищет и находит больное, расшатывающее, живое и не торопится переходить к делу. 

   Он будто с удовлетворением замечает незначительные ссадины на лице Мо, но не затрагивает вопрос о том, как изощрялся покалеченный полицейский, чтобы регулярно передавать весточки обидчику. 

   — В мое отсутствие продолжаешь скатываться на самое дно? — Снова попадает в яблочко. Долбаный гений, разработавший его искусственный интеллект, наверняка задался целью создать невероятного говнюка.

    Мо сжимает зубы и поднимает на него взгляд из-подо лба.

   — Итак, появился настрой сотрудничать? Сегодня я не стану вынуждать тебя ничего подписывать, — почти небрежно добавляет Хэ Тянь, будто эта игра ему надоела. Язык не поворачивался лишний раз назвать его «андроидом».

   Гуаньшань чувствует себя жабой, брошенной в пустое ведро. Рано или поздно его внутренние ресурсы иссякнут. А в сидящем напротив они неисчерпаемы. Хэ Тянь будет просто выжидать, наблюдая с высоты своего полета, как Мо Гуаньшань корчится, пока ломают его жизнь. 

   — Где Цунь Тоу? — встречный отвлекающий вопрос дает время собраться. Гуаньшань неосознанно фуфырится, строя из себя гордого, хоть и невольного, страуса.

   У Мо нет настроения на заведомо провальные игры в красноречие. Все, что он может противопоставить — это хамство и горлобесие против подлинного виртуоза. Мо не имеет в башке доступа к словарями для трепотни, что компенсируется яростью и матом. Гуаньшань — обыкновенный человек, без единой модификации. 

   — Направлен на реконструкцию в «Киберлайф», — Хэ Тянь располагается на стуле вполоборота, с каким-то натуральным шармом закидывая ногу на ногу. — Позднее ему найдут дальнейшее применение «на благо общества», — говорит он безучастным тоном, хотя отвечать не обязан. 

   На секунду Мо зависает, разглядывая его. Как жестянке удается столь естественно имитировать мимику? Ведь это не более чем подражание. Наверно что-нибудь вроде искусственных мышц. Мо сразу прикидывает эквивалентное количество бабла. Такого, как Хэ, по идее, на винтики разоберут, попади он в трущобы Запада.

   Хер знает, как девиант ухитряется производить впечатление, будто они поддерживают общение двух вполне знакомых людей, при том объеме отчаянной ненависти, что Мо к нему испытывает. Только вот Гуаньшань, как дикий зверь, чует подвох и не верит добродетельной руке, собирающейся сделать смертельную инъекцию.

   — На благо?! Общества?! То есть ему уже стерли память?!

   Его единственный друг легким движением руки удален из хроники. Зато Мо начисто увяз.

   Пауза молчания затягивается. Рыжего душат слезы и хочется орать, или выть. Извечный спутник — чувство потери — давно не виделись! Шань дергается, но наручники быстро возвращают его в реальность, не позволяя двинуться с места. Губы сжимаются в мрачный рубец, и Гуаньшань поспешно моргает в момент, когда краснеющие глаза кажутся влажными.

   — Считай это везением: его миновала ликвидация. 

   Мо встряхивается. Он чертовски злится. 

   — Да вы просто уроды! Мне неинтересно, что ты думаешь! Цунь Тоу себя осознавал и жил, он не был чьим-то имуществом!

   Следователь с утомленным видом возвращается к информации на столе.

   — Конечно, я ничерта не понимаю, — язвит Хэ Тянь, — память андроида может быть восстановлена извне, если архивация имела место, — добавляет он с явной скукой.

   Гуаньшаню это известно. Но придурок Цунь Тоу хрен знает где, снова в собственности корпорации. А призрачная надежда похитить и силой вернуть память, чтобы увидеть одного невероятного идиота, дарит чувство облегчения только самому Мо. Скорее всего, он никогда не решится на такой риск ради бритой наголо бестолочи. Пока не удалось избавиться от геморроя в лице прокурорского добермана — Цунь Тоу может курить. Однако переполняющий до шума в ушах гнев Мо не утихает.

   Цель визита девианта отнюдь не эмоциональный фон задержанного, поэтому Хэ Тянь переходит к делу, и через несколько секунд над столом появляется голограмма городского массива. Он попутно поясняет суть и, судя по территории перед глазами Мо, искать иголки в стоге сена следователю удается хреново.

   — Ну и что от меня надо? — спрашивает Мо, глядя на Хэ Тяня сквозь мерцающую голографическую завесу.

   — Сузить радиус моей работы.

   — Ага, — цокает Гуаньшань, начиная качаться на стуле.

   Нет, Мо умеет читать карту и не страдает топографическим кретинизмом, просто все эти подсвеченные параллелепипеды нисколько не соответствуют реальному положению вещей внутри зданий. Местность и пути между районами в его голове выглядит абсолютно иначе. Мо не особо часто видит город с высоты полета дрона. Он морщит лоб так, что едва шевелятся уши. Подходящий вариант появляется сам по себе: наебать девианта, чтобы тот вывел его в город! 

   Хэ Тянь опережает мысли Рыжего и встает из-за стола.

   — Готов прогуляться? 

⊹⊹⊹

   Одна из самых плохих идей — это дать узнать людям, которые крышуют Мо, что он стал шестеркой. Чудес ведь не бывает, кто даст Рыжему в смертельно опасной проклятой зоне спокойно заниматься своими делами?

   Мо не собирается идти на поводу у полиции, но чтобы выбраться, придется быть готовым на все.

   — Ностальгией повеяло. Поначалу я всегда работал с офицером в паре. Так проще, эффективнее, особенно за пределами города, — говорит Хэ Тянь, выходя в парадный холл здания участка.

   Зачем он рассказывает ему это? Мо слушает, не вникая. Назойливая мысль не дает покоя. Неужели тупой говнюк на полном серьезе напялил форму полицейского андроида? Просто ад какой-то. Если Мо не порешат сегодня, то ему просто невероятно повезет. Это как с голыми руками вписаться в поножовщину среди минного поля.

   Они заявятся на улицы колоритной сомнительной парочкой под мерцающей неоновый вывеской: «Прибыл новехонький высококлассный андроид вместе с замордованным рыжим информатором». 

   — Ехать туда в нормальных шмотках не вариант? — Мо тычет пальцем на значок. — Это бесполезно для тебя, смерть для меня.

   — Не волнуйся, ты под моей защитой. 

   — Я просто само спокойствие. 

   — Судьи работают на Мега-Западе в своей униформе.

   — Это настоящие доспехи, а не форма.

   — Я не такой хрупкий, как обычный андроид.

   — А что насчет, блядь, меня? Не будь мудаком, смени прикид!

   Хэ Тянь не всегда считает нужным отвечать. 

   На выходе перед глазами предстает чистый современный город. Глянцевые небоскребы возносятся ввысь, громоздкие баннеры пестрят анимированным неоном на фасадах. Свежая зелень покрывает каждый свободный метр. Все это давит атмосферой отчуждения внутри кокона комфортабельности, высокомерия и претенциозности. Гуаньшань, наверное, производит говеное впечатление, находясь на благоустроенной улице, с ее скульптурами, фонтанами с кристально прозрачной водой и уличной музыкой для слушателей с притязательным вкусом. Поэтому он опускает глаза на дорогу. Слишком чуждая среда, кажущаяся враждебной, вызывает подступающую к горлу злобу.

   Над трущобами Мо чувствует себя вольной птицей, здесь он лишь агрессивный одиночка. Косые взгляды прохожих вызывают тошноту, но Мо кладет хер на всех вокруг. Он притягивает всеобщее внимание, не просто потому, что грязный оборванец и преступник расхаживает тут без контроля полицейских. Он лишний в сияющем блеске витрин, на чистых и безопасных улицах.

   Гуаньшань чешет левую руку. Вместо наручников на ней плотно сидит тяжелый браслет с электронным замком. Если Мо попытается сбежать, то получит разряд. Вначале предупреждающий, а после карательный, — шваркнет до отключки.

   От здания до стоянки не больше пятидесяти метров. Вдоль обочины дороги припаркованы автомобили, новенькие и баснословно дорогие, отражающие на гладких изгибах пейзаж города. Гуаньшань осматривается в поисках транспорта, в котором его перевезут, и взгляд сразу цепляется за темный бронированный автобус. 

   Рядом толпятся полицейские в полной амуниции, готовые к выезду. Похоже эскорт встречает свою звезду, и Гуаньшань решает не заставлять их ждать. Он неторопливо подходит и встает напротив двери. При виде рыжего хмыря разговоры прекращаются и непринужденная обстановка улетучивается. Скрестив руки на груди, все молча буравят его взглядами.

   Зуд на левой руке перерастает в неумолимое покалывание. Мо снова чешется и оглядывается по сторонам в поисках следователя. Хэ Тянь стоит на проезжей части возле до цинизма охуительного спорткара. 

   — Что ты делаешь? — интересуется он. — Садись.

   Ноги сами волокут в сторону автомобиля. С округлившимся от изумления глазами, Мо не может оторваться от белоснежного кузова и приближается осторожно. Идет мимо открытой пассажирской двери и заглядывает сзади. Доза кайфа от осознания на чём предстоит прокатиться не терпит спешки. Настолько порнографично-привлекательных тачек, как и пришельцев, Гуаньшань в жизни не гадал увидеть.

   Браслет перестает бить током, как только Мо подходит. Хэ Тянь пристально следит за ним, будто оценивая, как скоро рыжий начнет чудить и создавать проблемы. 

    — И? Долго мне тебя ждать?

   Гуаньшань плавно ныряет в уютную колыбель сиденья.

   — Пожалуйста, пристегнитесь, — доносится кроткий, почти детский голос, как только двери опускаются. Голографические указатели мерцают вокруг Мо, указывая на ремни безопасности.

   Мо собирается сострить про «подружку», но язык намертво присыхает к небу. Ему ни слова из себя не удается выдавить, чтобы очередной раз не подчеркнуть собственное убожество. Он отворачивается к окну, предпочитая глазеть на мелькающие улицы. Автомобиль грациозно, словно скользит по льду, выезжает на скоростное шоссе, а Хэ Тянь ни разу не касается руля.

   …Гуаньшань просыпается от еле заметного толчка. Он сидит в том же кресле, свесив голову, а теплая слюна стекает с края губы. Мо дергается и чувствует, что пристегнут. А он надеялся насладиться скоростью и видом, перед тем как его снова запрут в дерьмовом боксе.

   Они стоят на главной улице, уводящей в районы. Что-то вроде приветственной границы Запада-217. Здесь всегда очень людно и почти безопасно. Рабочие с лицензиями уезжают и возвращаются, расходясь со станций поездов. Отсюда виден купол Эко-сити, уходящий за облака, и острые шпили зданий. Торговые ряды тянутся по обе стороны, напоминая обычную рыночную площадь. За таким многолюдным местом следит не один десяток глаз. Каждая банда выставляет своих наблюдателей.

   Хэ Тянь ждет, пока Гуаньшань выкарабкается из машины и знаком показывает ему на место рядом с собой.

   Мо согласен засветиться лишь потому, что ему сейчас может помочь только один человек. Тот, которому он не заплатил. И, хотя бы из праздного любопытства, он мог поинтересоваться, куда запропастились Рыжий вместе с Цунь Тоу. Ведь Мо сделает что угодно, если кто-нибудь поможет ему выбраться из дерьма. 

   Кто дерзнет ввязаться в эпические неприятности, тот сделает это из-за андроида, а не ради рыжего кретина. Даже если Мо выберется, то крыша ему понадобится до конца жизни, после того, как он привел копа в районы. Он будет на побегушках у своего покровителя, пока смерть Рыжего их не разлучит. Это очень плохой вариант, но не ровня изокубу, где он вряд ли выживет со своим-то норовом. Вечное бегство от полиции — все же шанс. В каменных джунглях Запада его ни один судья не найдет. 

   В родном районе конфуз перед людьми, рядом с которыми он живет, пробирается в самую душу. Гуаньшань не готов поднять глаза, но нужно смотреть по сторонам. Надежды нет, но он все равно ищет камеры, которые видят больше, чем заочно знакомые ему люди.

   — Твою тачку угонят через десять минут, — тихо ворчит он и подходит.

   — Не твоя забота. 

   Пронять андроида — бестолковое занятие.

   — Ты, получается, всех арестованных в ней возишь?

   — Безобидных и по-одному.

   — «Экстремист», значит, безобиден?

   — Это очевидно. 

   Мо стискивает зубы. Красавчик его очень плохо знает, и это станет его главной ошибкой.

    — Ты хуев бюрократ! Ты знал, что я невиновен, но все равно заполнил те малявы, чтобы твоя хуева беспристрастная система осудила меня! Говна кусок! Это по-твоему по-человечески?

   — А ты беспристрастен, раз оправдываешь себя, потому что не чувствуешь себя виновным? 

   Рыжий просто дергает плечами. 

   — Я мог бы испортить тебе салон.

   — Я бы выставил тебе счет, а салон легко заменить, — спокойно отвечает Хэ Тянь, осматривая улицы и прохожих. — Ты можешь предложить мне свои версии, либо я выберу дорогу сам.

   При упоминании счета за любую деталь следовательского авто волосы Мо поднялись дыбом. Денежная кабала триггерит сильнее, чем реальная угроза расправы здесь и сейчас. 

   — Толку от тебя пока никакого, — замечает Хэ Тянь. 

   — Ты мог бы попытаться сделать вид, что мы незнакомы?!

   — Твой план нелеп. 

   Хэ Тянь хватает рыжего за рукав и тащит следом за собой. 

   — Черт тебя дери, отпусти, я и так иду за тобой!

   Они просто идут мимо нескольких высотных зданий и выходят на подозрительно пустынный для полудня переулок. 

   И начинается… 

   По ощущениям взрыв раздается где-то рядом, и Гуаньшаня, чудом оказавшегося за спиной девианта, оглушает. Сразу за искрами и пламенем взрыва сверху следует шквальный огонь. Гуаньшань не столько его слышит, сколько чувствует вибрацию и хаос вокруг. 

   В руках Хэ Тяня оказывается пистолет. Перед тем как исчезнуть, девиант толкает Мо в грудь. Пролетев пол улицы, он падает у стены, скрываясь за металлическими мусорными контейнерами.

   Как только шум в ушах и головокружение притупляются, Мо уже едва различает что-либо вокруг из-за дыма и копоти. В этот момент он чувствует, как его дергают за воротник, и тело, совершенно лишенное веса отправляется в полет.

   Гуаньшань видит впереди лишь клубы дыма, видоизменяющегося в очертания автомобиля с голографическим отражающим камуфляжем. Изгибы крыла скользят вверх прямо перед ним, двери едва успевают распахнуться прежде, чем Гуаньшань приземляется прямо в салон. Авто захлопывается, отрезая от дыма и огня. Остается только прислушиваться к отдаленному звону пуль, будто внутри консервной банки, которая начинает откатываться назад. 

   Хэ Тянь скрывается из виду, но браслет на руке не подает никаких сигналов. Гуаньшань успевает заметить преследующего нападающих девианта на одной из крыш. 

   Интересно, если андроида уничтожат... браслет на руке Гуаньшаня отключится? Или это угроза его собственной жизни?

   Какое-то время машина зеркальной тенью катится назад, сворачивает на другую улицу и паркуется между зданиями. С одной стороны открывается людная улица, а с другой — глухой переулок.

   Гуаньшань перелазит с пассажирского места на водительское, проводя ладонями по каждому изгибу внутри дверей и на передней панели в поисках любых «пимпочек», способных открыть авто, или хотя бы багажник. Несколько ударов ногой по двери и по стеклу не дают абсолютно никаких результатов. Тогда Мо перебирается назад, просунув пальцы в щель между сидений, и пытается найти способ добраться до багажника, прилагая к этому все мыслимые усилия.

   — Прошу прекратить вандализм, за порчу городского имущества налагается штраф, или общественные работы с полным возмещением причиненного ущерба. 

   — Ну да, как же, — бубнит Мо, если он выберется, то клал он на ущерб.

   — Ваша активность неизбежно делает нас видимыми снаружи. Если не остановитесь, мне придется активировать ваш браслет.

   Порядком запыхавшийся Гуаньшань останавливается. Осознав, что загнан в угол и что ему грозит, он неохотно возвращается на пассажирское сиденье. 

   — Желаете послушать музыку или поговорить?

   — Заткнись.

   Мо усаживается, складывая руки на груди. Ему остается только думать и ждать. Улица позади заметно пустеет, большая часть прохожих сматывается от очередной потасовки. Гуаньшань пилит себя за то, что выспался в дороге, потому что сейчас только это и остается. 

   Мимо пробегают взволнованные люди, совершенно не обращая внимания на припаркованное авто, тем более на сидящего внутри пассажира. Это объясняет незаметность маскировки. Потому что в обычном виде на следовательскую тачку невозможно не пялиться.

   Абсурдом было заявиться сюда и засветиться перед всеми представителями банд, контролирующих рынок. После устроенного разгрома, Мо догадывается, что выступал не более чем провокацией. Девиант использует его, как цирковую обезьянку. Хэ Тянь прекрасно читает Мо, знает, когда тот пытается солгать. Если куда-то крутится рыжая башка — значит ему туда нужно, либо, наоборот, избегает встречи. Наверное, нервы Мо заметно сдают. 

   Остается одна здравая мысль: когда это все закончится. Теперь он начал бояться расправы гораздо больше, чем надеялся на чью-либо помощь. Теребя ненавистный браслет, Мо раздумывает, почему еще нахрен не отгрыз себе руку.

   Мо вздрагивает, заметив, что рядом кто-то стоит. Какой-то чокнутый грязный бомж лыбился почти беззубым ртом и хихикал, о чем-то разговаривая с самим собой. Он от души бы отхуесосил расхаживающего по ту сторону стекла бродягу. 

   Пытаясь разглядеть что-нибудь за голограммой внутри «космического корабля», он подходит совсем близко к стеклу, складывая ладони вокруг лица. Он почти касается руками окна, за которым сидит Мо, когда вдоль машины пробегает электронная волна. Бродяга резко отшатывается, видимо, после солидного разряда током. Что неожиданно веселит его еще сильнее, и бомж, точно выплясывая, начинает кружить около невидимой машины.

   Неожиданно бродяга замирает, будто опомнившись, и указывает пальцем прямо на лобовое стекло, сопровождая жест скабрезной ухмылкой. Жест такой точный, что Мо забывает, что находится вне видимости. На всякий случай, он с самым устрашающим выражением лица выставляет средний палец в ответ.

   Не то, чтобы это нервирует, но сильно напрягает. Чтобы частично разрушить голографический слой, бомжара, не опасаясь получить разряд тока, похлопывает ладонью по бортам и капоту автомобиля, от чего веселится. Когда развлечение ему надоедает, он возвращается на прежнее место напротив пассажира и начинает что-то искать под лохмотьями. Когда Мо осознает, что именно, то окончательно выходит из себя.

   — Выпусти, зараза, я ему втащу! — орет он.

   Мо со всей силы бьет кулаком по стеклу. И сразу же сгибается пополам в рвотном позыве, оперевшись на ослабевшие руки.

   — Фу, бля! Только бы не сблевать. Не блевать! Сделай-ка, дорогуша, с этим что-нибудь? Вали отсюда!

   — Отъезд нецелесообразен. Перемещение через плотный траффик на дороге к ближайшему месту парковки снимает маскировку.

   Мо скрючивается на сиденье, понимая, что пока девиант сеет хаос где-то неподалеку, превращая район в геенну огненную, запертый в машине Мо вынужден торговаться, чтобы избавиться от уличного извращенца.

— И что я должен просто смотреть, как он тут это! 

— Затемнение стекол установлено на семьдесят пять процентов, желаете послушать музыку?

— Дура! — Гуаньшань всаживает пяткой в приборную панель. — Или ты уезжаешь, или я начинаю сдирать кожу с сидений и использовать в качестве шторки!

   ...С минуту автомобиль «молчит», а потом медленно отъезжает от безбашенного голодранца. Видя истинное обличие своего любовного интереса, тот приходит в полнейший восторг и бежит следом. 

   Гуаньшань резко бьет кулаком по сгибу руки, показывая «факью» ему на прощание. Бомж оказывается равновеликим мастером невербального общения. Замечая рыжего, он успевает ответить целым рядом похабщины, пока не исчезает из виду.

   Следовательская «подружка» — полноценный андроид — катается сама по себе. Наверное с битый час Гуаньшань проводит внутри, переезжая с места на место, пока не оказывается на мосту, над линиями скоростных поездов. Там же стоит полицейский автобус, к которому Мо присматривался в городе. Привязавшийся бомж так и не отстал. Как и других прохожих, его отгоняют от автомобилей, заставляя следовать своей дорогой. Люди из конвоя отпинали его, но, будучи ненормальным, тот получил удовольствие и снова вернулся.

   Движение вокруг автобуса оживляется с появлением Хэ Тяня и группы арестованных в сопровождении Судей. Вопреки ожиданиям он невредим, за исключением дырявой одежды и пятен сажи. Полицейские заполняют обозримое перед машиной с Мо пространство. «Собирают урожай» гопников, которые через час-другой созреют до «экстремистов». Видимо день задается, только если смазливый девиант положит с полсотни арестованных.

   Хэ Тянь проходит мимо своей машины к багажнику, окидывая мимолетным взглядом Мо. Через минуту девиант уже стоит возле открытой водительской двери в новом пиджаке и методично вытирает грязные лицо и ладони.

   Мо не упускает шанс проскользнуть в открытый выход. С Хэ Тянем им не о чем говорить, и он просто разминает спину и плечи. Гуаньшань вдыхает полную грудь воздуха, и богомерзкая ностальгия накрывает его. 

   Мо не вернется. 

   С самого начала Гуаньшань верил в удачу. В итоге сумасбродный девиант устроил феерический рейд с богатым урожаем. Попер напролом под взрывами и пальбой. 

   Назад Мо ни за что не вернется. 

   Второго шанса уже не будет. Он не хочет обратно в тюрьму, не может надышаться, увидев дневной свет, чтобы снова провалиться в кромешный ад. 

   Что-то надломилось в нем, за время проведенное под арестом. Ноги сами несут, пока разряды тока словно зубами рвут плоть, сея беспощадную боль. Он сдохнет сегодня, но не вернется, не позволит затащить себя обратно в бездну.

   Шань сопротивляется, но сил хватает на тщетные попытки, шатаясь, отдалиться от приближающегося следователя. Пара шагов сквозь туманный голос. Мо переваливается через ограждение пешеходного моста и падает...

⊹⊹⊹

   Мама ворчит.

   — Что, Шань-Шань, снова подрался? 

   — Ага, мам, ну че ты опять… мам? Мама, ты выздоровела? Или это я… сдох?

   Ее губы двигаются, но доносящихся слов не разобрать. Голос другой.

   Снова возвращается боль. Если он дрался, то ощущение, будто его пытались четвертовать, становится все навязчивее и навязчивее. Иступляющая до звона в ушах ломота простреливает в каждой мышце тела. Лучше вообще не шевелиться. Тесновато, но Гуаньшань чувствует, что лежит на мягком.

   Он открывает глаза — обстановка совершенно незнакомая. Ему тоскливо, хотя он не помнит ничего и плохо соображает. Грусть такая, будто он долго плакал во сне и проснулся с давящим ощущением потери. 

   Он мокрый? Он слышит отдаленный звук, а затем врывается вонь… Что-то подсохшее и липкое тянется от подбородка к шее. 

   Перед ним нависает черная вуаль из спадающих волос, и зрение фокусируется на отвратительно правильном лице. Перед глазами мелькает инъектор, а после чувствуется, как твердые пальцы растирают плечо.

   — Очухался? 

   Гуаньшань откидывает голову назад на сиденье, после попытки осмотреться и подняться.

   От него воняет… страшно воняет. Он обоссался? Могло бы быть стыдно, но ему на это откровенно поебать, когда дела машут хуем над душой.

   Любое прикосновение ощущается, будто Мо хватают покрытыми шипами перчатками. Его ноги поднимают, и он, как тюфяк, проезжает по сиденью головой к двери автомобиля. Дневной свет темнеет после ее закрытия.

   Брюнет садится на водительское кресло, и автомобиль мягко трогается. 

   — Блядь… — заключает Мо, когда сознание достаточно проясняется, и он может наконец шевелить языком. — Черт!

   Ему противно от самого себя, но придётся терпеть до участка, или вообще пока не обсохнет.

   — Мне не мешает запах. На пути есть около шести мест, где можно помыться. В багажнике лежит новый комбинезон для грязной работы. Но ты ничего не получишь. Догадываешься, почему?

   До Мо простые вещи доходят весьма туго. Он схаркивает остатки слюны и трет корку на губах тыльной стороной ладони. Мерзко настолько, что снова начинает подташнивать.

   — Как тебя зовут?

   — Че?

   — Имя свое помнишь?

   Мо помнит… но произнести не в состоянии. Слова вертятся на языке, силясь принять привычную форму, но разваливаются с неуклюжим мычанием.

   — М.. Ш.. Гх… счас…

   — Ясно. Мо Гуаньшань, если ты еще раз попытаешься сбежать, я заставлю тебя жрать собственное дерьмо. И это не метафора. Понял меня? — речь ровная: ни мягкая, ни угрожающая.

   — Ага, — бурчит Мо и откидывается назад, добавляя еле разборчиво: — как же.

   — Будешь нормально себя вести, будешь получать взамен от меня адекватное отношение. Но, Мо Гуаньшань, если от тебя будут проблемы… Ты узнаешь меня лучше, чем хотелось бы. 

   — Че? 

   — Говорю плохо тебе будет. 

   Они возвращаются в полицейский участок после заката. Хэ Тянь оставляет Мо сидящим на лавке ожидания вместе с другими задержанными, а сам направляется к заградительной стойке, чтобы ускорить процесс оформления.

   День и без того херовый, апогеем становится дежурство «кореша» Мо. Полицейский, выступивший на ночную, то ли успевает подмигнуть рыжему, то ли еще какой похабный жест изобразить, на что Гуаньшань лениво вскидывает средний палец и отворачивается.

   Мо проваливается в мысли от том, что коп с которым он сцепился, скрасив себе все последующее существование, не такой уж извращенец. Все его желания заканчивались банальной местью и грубой физической расправой. Похоже, отныне при виде желанной добычи фантазия этого мудака изрядно развилась. И теперь расклад не предвещает Рыжему ничего хорошего. Раздрай Мо разом сходит на нет, сменяясь ознобом и отвращением.

   А сын конвейера, видимо, все подмечает. Вместо того, чтобы вернуться за своим осужденным, сидящем на поводке, подходит к полицейскому. Издалека непонятно о чем беседуют, но как день ясно, что доябывается. 

   Не хватает только, чтобы этот демон его тюремщиков на коней высадил. Вот где непруха из-за шила в одной искусственной заднице. Гуаньшань старается лишний раз не отсвечивать, чтобы его знакомец не взбеленился сильнее прежнего. Коп сверлит его взглядом, будто готов его скрупулезно через сито протереть.

   — Гуманист херов, — цедит Мо сквозь зубы, проходя за ограждение под ответственность местных служителей фауны. Таких же отмороженных, только с обратной стороны закона, загадочным образом получивших справку от психиатра о полной вменяемости.

   Гуаньшань готовился к худшему, но — вуаля — его никто не трогает. Надзиратель не обращается к нему, но всем своим видом показывает, что помнит. Было бы странно, если бы забыл.

   Был ли рад Мо избавиться от единственной возможности пободаться в и без того невыносимой обстановке? Абсолютно, блядь, нет. Пусть он регулярно огребает, но зато его клеммы в норме, рефлексы в тонусе, зубы всегда острые, а кровь горяча. Еще остаются желания, а не апатия от безысходности. Когда его пытаются прессовать всю сознательную жизнь — это приходит в стимулирующую норму. Он бесится от того, что отвратительная пародия на человека вначале ломает ему жизнь, а после вмешивается в его проблемы. Мо не мазохист, просто малейшая надежда на человечность, или вера в справедливость — всегда чреваты.

   Перед тем как заснуть в своей камере, Мо размышляет над тем, как ловко новый девиант симулирует эмоции. Как трудно его обвести вокруг пальца, и какие из «чувств» могут быть ему доступны? Цунь Тоу — «старая модель». Он знает страх, смешно тупит и постоянно хочет учиться новому. Это, наверное, Мо нравится в девиантах больше всего: эмоциональная незрелость и наивность. Они заново учатся жить за гранью программного кода, получив лишь толику чувств и массу вопросов. Они ценят каждое новое знание. Бритоголовой растрате можно было битый час объяснять простейшие понятия, в которых тот смог в итоге разобраться. То, каким Цунь Тоу стал, в большей степени заслуга Мо. 

   Заслуга стертая.