На новый цикл приходится рождение в твоей груди соцветия тихого.
Лёгочные альвеолы бутонами золотыми стелются по рёбрам, как молоденький вьюнок. Нежны его листья и мягки — пока — иглы стебля.
Они вопьются скоро в твоё горло.
Растут, растут, прорастают, глубже в тело, иллюзорно-эфемерное — ты не помнишь и не можешь помнить, как дышать, но делать эти странные движения мышцами и упругими рёбрами становится тяжелее.
Табу Братьев висят над тобой мечом дамокловым, страшнее гильотины Имы, страшнее бездны кузнечной Юны, страшнее чёрных вод моря в твоих покоях.
Цвет растёт. Ему всё равно, он живее и бесстрашнее тебя, мягкой и смиренной в своей печали.
Ему, клокочущему грозно и буйно в твоих внутренностях, не до тебя. Он жаждет выхода.
Наружу, сквозь тебя, не щадя ни капли, стрелами блестящими пронзив неспешно умирающее уже который цикл тельце и швырнув в Пустоту колодца хрупкие фрагменты души.
Братья были бы в ярости.
Ты не помнишь, чтобы кроткое золото так вело себя когда-нибудь.
Это не оно.
Это не его.
Нет.
Не всё исходит от цвета.
Что-то зарыто глубже. Утоплено во мраке воды, укрыто каркасом теплицы и сводами черепа твоего же.
Затихает голосок, внутри бьющийся, не заглушённый, молящий остановиться, подумать, замолчать, сжавшись под ржавыми остовами, испугаться и не нарушать порядков.
Золото льётся через край, по губам алым.
Блестящие стрелы его рвутся наружу, рассекая мираж грудной клетки.
Преступница казнит себя сама.
Печально, я так и не дошла до прорыва, чтобы её воскресить