Остаток лета и половина осени промелькнули для Осоки в мгновение ока, так как она разрывалась между своей стаей и Альшари, с которой старалась проводить как можно больше времени, чтобы оказаться рядом, когда той станет плохо. Не один и не даже дюжину раз Осока пыталась уговорить Альшари прервать свой «эксперимент», умоляла ее не рисковать здоровьем — та лишь усмехалась. Казалось, слова оборотницы лишь ее раззадоривали и даже помогали пережить самые тяжелые минуты — просто назло всем трудностям, дабы доказать себе и своей хлопотливой возлюбленной, что она сможет совместить несовместимое.

Впрочем, по мере того, как облетала листва с деревьев, вампире становилось все лучше — то ли гибрид прижился в ее чреве, то ли она наконец нашла способ с ним совладать. К концу осени она даже достала из вены катетер за ненадобностью, и Осоке казалось, что она радовалась этому событию больше самой Альшари.

Лишь сейчас, когда здоровье Альшари вернулось в относительную норму, Осока смогла по-настоящему вернуться к размышлениям о том, что их ждет. В том, что гибрид таки родится, она больше не сомневалась: за эти месяцы Альшари сделала значительный шаг вперед в мастерстве алхимии. А еще она стала осваивать целительство, особенно ту его часть, которая граничила с привычной ей алхимией. Живот Альшари стал намного заметнее, и растущий плод уже начал подавать признаки жизни — в один прекрасный день Альшари с криком «Она шевелится!» примчалась к Осоке, схватила ее за руки и приложила к своему животу. У оборотницы в глазах потемнело, когда она ощутила ладонью легкое движение. Лишь тогда она в полной мере осознала, что ее возлюбленная действительно беременна.

В стае Осоки считалось, что оборотни из низших каст никоим образом не имеют права быть причастными к священному таинству сотворения жизни, поэтому им не только запрещали размножаться самим, но и не подпускали к «королевам» — беременным оборотницам из высших каст. Поэтому Осока нередко ловила себя на кощунственной мысли, что ей действительно интересно наблюдать за беременностью Альшари — как за любым явлением, которое с детства считается запретным. Правда, Осока знала, что среди оборотниц лишь те, кто имеют проблемы со звериной ипостасью — либо просто чокнутые — проводят беременность в человеческой. Но у вампиры-то звериной ипостаси не было. Это внушало лишние поводы для опасений — если не сказать, паники. А еще, пожалуй, Осока даже стала немного побаиваться саму Альшари, привычная к запретности «королев».

Мысль о том, что будущая вампира-оборотница будет и ее дочерью, и вовсе казалась невозможной — настолько немыслимой, что она даже боялась говорить об этом с Альшари. Гибрид, растущий в ее чреве, одновременно сплотил их и встал между ними стеной — порой даже буквально, например, когда Альшари увлекала Осоку на танец, ее живот все настойчивее упирался в живот оборотницы. И Осоке было страшно. Страшно за здоровье Альшари, страшно за их отношения, страшно за будущее, которое она не могла себе даже представить, как ни пыталась. Она боялась сказать лишнее слово или даже чихнуть лишний раз, чтобы ненароком не разрушить хрупкое настоящее — единственное, в чем она тогда была уверена.

Первый снег в тот год выпал достаточно поздно — меньше месяца оставалось до зимнего солнцестояния. Ночи были длинными, позволяя вампире дольше гулять под открытым небом. И едва стих обильный снегопад, оставив кружиться в воздухе лишь отдельные маленькие снежинки, они с Осокой, как обычно, пошли гулять в лес неподалеку от логова Альшари. Держась за руки, они гуляли под припорошенной снегом густой черной паутиной спящих ветвей, выдыхая в ночной воздух облачка пара: оборотница — густое и теплое, вампира — маленькое и бледное. Осока украдкой взглянула на свою возлюбленную, зачарованно засмотревшуюся на проглядывающее меж ветвей темное небо. Алые огоньки в зрачках, казалось, поблескивали даже ярче, чем обычно, а дыхание было спокойным и редким — как и положено вампирам. Осока невольно расплылась в улыбке, лишний раз убедившись, что Альшари снова в порядке — она очень боялась, что внезапные резкие вдохи и тусклый свет в глазах вампиры станут ей привычны. Не стали — эта мысль заставила ее с облегчением вздохнуть. Альшари обернулась на этот вздох и ободряюще улыбнулась. В такие моменты отчаянно хотелось верить, что все будет хорошо. А лучше — чтобы такие моменты длились целую вечность.

Внезапно ободряющая улыбка Альшари сменилась лукавой ухмылкой — а в следующее мгновение Осока рухнула на радостно хрустнувший снег спиной, придавленная весом Альшари. Не дав оборотнице опомниться, вампира наклонилась к ней и поцеловала. У Осоки дух захватило от нахлынувших чувств — они ведь все так же любят друг дружку, а все остальное не важно. Она ответила на поцелуй и осторожно обняла ее, прижала к себе вампиру, закутанную в теплую одежду — равномерно пухлую со всех сторон, а не только в области живота. И это тоже успокаивало. Пусть все так и остается.

Они катались по свежему снегу, обнимаясь, целуясь и смеясь, как год назад, как пять лет назад, и Осоке отчаянно хотелось верить, что все остальное было всего лишь сном — но реальность напомнила о себе, как обычно, довольно жестоко. Альшари внезапно охнула и резко села, схватившись за живот. Сердце Осоки екнуло. Она хотела было сесть, но руки внезапно стали ватными, не позволив оттолкнуться от земли.

— Ты в порядке? — спросила она, и ее голос предательски дрогнул и сорвался.

— Да, — пробормотала Альшари, явно сосредоточившись на чем-то. Лишь в темноте Осока увидела, как от рук вампиры исходит едва заметное сияние и просачивается под куртку. Затем Альшари облегченно выдохнула и, тряхнув головой, заявила уже увереннее: — Порядок.

— Может, лучше вернуться домой? — называть лабораторию Альшари «домом» в последнее время стало привычно для них обеих, несмотря на то, что даже вампира раньше так ее не называла, хотя и жила там. Пожалуй, эта перемена была одной из немногих приятных.

Альшари серьезно обдумала предложение и коротко кивнула:

— Да, пожалуй.

Она поднялась на ноги первой и протянула руку Осоке, помогая встать, а затем и предложила опереться на руку — очень кстати, ватными у оборотницы стали не только руки, но и ноги, поэтому шли они медленно. По дороге обратно между ними повисло напряженное молчание, и Осока ощущала, как у ее звериной ипостаси шесть становится дыбом. И она как нельзя явно понимала, что если еще раз спросит о состоянии Альшари, это напряжение даст искру, за которой последует взрыв. Но продолжать молчать она не могла.

— Я слышала, что вампиры дают своим детенышам имена сразу после рождения, — осторожно заговорила она о первом, что пришло в голову. — Ты... уже думала над именем?

— Нет, — отрезала Альшари, буквально выплюнув это слово, и ускорила шаг, но Осока тут же споткнулась о внезапный корень. Крепкая хватка Альшари не дала ей упасть, и Осока на мгновение повисла на вампире. Та подхватила ее второй рукой под локоть, помогая выпрямиться.

— Спасибо, — выдохнула Осока, слабо улыбнувшись.

И почти сразу же отвела взгляд, не выдержав холодного осуждения в глазах Альшари.

Они вернулись в лабораторию Альшари, так и не проронив ни слова. Так же молча сняли куртки и шапки, Альшари стянула еще и брюки, бросив их сушиться к еще теплому камину; Осока же просто стряхнула со своих остатки снега. Она боялась взглянуть в глаза вампире, боялась увидеть там тот же холод, что показался ей холоднее зимнего мороза и уж тем более холоднее вампирьей кожи. Что происходит между ними? К чему это приведет? Что...

Ее размышления прервал резкий, почти до боли, толчок в плечо. Одним ударом ладони Альшари заставила Осоку развернуться к себе лицом, вторым толкнула к стене — и не отпускала даже когда та уперлась спиной в шершавый камень. У Осоки не осталось выбора, кроме как взглянуть Альшари в глаза — и на сей раз увидеть там испепеляющую ярость.

— Какого демона ты все дрожишь и дрожишь? — процедила вампира, щурясь и обнажая клыки. — Что с тобой не так?

Только сейчас Осока поняла, что действительно дрожит — но причиной тому был вовсе не холод, даже в переносном смысле. Это был страх. Страх за Альшари, страх за их отношения, страх за будущее — но главное, страх признаться в этом даже себе.

Но, видимо, пришло время перестать убегать от самой себя.

— Мне страшно, милая, — еле слышно прошептала Осока и все-таки отвела взгляд. — Мне очень, очень страшно.

Альшари ослабила хватку, а затем и вовсе притянула Осоку к себе, обнимая. Та снова вздрогнула, наткнувшись на живот вампиры — это ведь и была причина ее страхов — а затем усмехнулась сама над собой и обняла ее в ответ.

— Ты боишься за меня, — произнесла Альшари, скорее утверждая, нежели спрашивая, и словно освобождая Осоку от необходимости отвечать. Та вздохнула, и Альшари продолжила, приняв это за согласие: — Не стоит. Я могу о себе позаботиться. И даже о тебе. Так начни уже мне доверять.

В спокойном голосе Альшари пряталась некая сила, которая одновременно пугала и успокаивала Осоку. Возможно, в нее превратилась та самая ярость, с которой вампира пригвоздила оборотницу к стене. Альшари разняла объятия и мягко отстранилась, будто бы на прощание проведя ладонями по предплечьям Осоки. Та спешно взяла ее за руки, не желая отпускать. Альшари вздохнула — и все-таки высвободилась.

— Уходи, — негромко произнесла она.

Осоке показалось, что она ослышалась.

— Прости, что?

— Уходи! — Альшари решительно вскинула подбородок. Губы сжаты, брови нахмурены, глаза прищурены, еще и пальцы в кулаки сжаты — будто решила драться, если Осока не уйдет добровольно. — Докажи, что ты доверяешь мне! Уходи и не возвращайся до солнцестояния! Убедись сама, что я прекрасно без тебя справлюсь!

Это оказалось ударом под дых. Осока сделала шаг назад, чтобы опереться о стену.

— Ты хочешь, чтобы я ушла? — глупо переспросила она севшим голосом.

— Именно этого я и хочу, — решительный поначалу, голос Альшари дрогнул, с головой выдавая ее нежелание расставаться с возлюбленной даже несмотря на все их разногласия в последнее время. — Нам нужно побыть с тобой порознь. Мне нужно спокойствие, ты же сможешь больше внимания уделять своей стае и не бояться за меня.

— Но как же... — начала было Осока, но Альшари прижала палец к ее губам.

— Если мне понадобится твоя помощь, я дам знать. Пришлю весточку или свяжусь с вашим алхимиком. Но я уверяю тебя, что она мне не понадобится. Ты вообще веришь мне?

Осока сглотнула и всерьез задумалась. Альшари была права. Все ее страхи исходили именно из недоверия, из того, что Осока постоянно сомневалась в Альшари. Ей казалось, что ее знания алхимии недостаточны, чтобы провести такой эксперимент, а сама она недостаточно сильна, чтобы пережить такую беременность. Теперь Осока понимала, что ей действительно нужно уйти — для нее же самой, дабы вернуть себе веру в Альшари.

Ведь разве может существовать любовь без доверия?

И тогда она медленно кивнула и заговорила, и голос ее вздрагивал от с трудом сдерживаемых эмоций:

— Хорошо. Я уйду и вернусь в самый короткий день в году. Но ты пообещай, что позовешь, если понадобится помощь.

— Ты мне веришь? — снова спросила Альшари.

Осока снова кивнула. И тогда вампира шагнула к ней и быстро коснулась губами ее губ, скорее обозначив будущий поцелуй их следующей встречи, чем поцеловав по-настоящему.

— Тогда иди.

И Осока ушла, едва не оставив куртку и совершенно забыв про штаны.

Она заплакала, не пройдя и половины лестницы, что вела из лаборатории — из их с Альшари общего дома, из которого она была изгнана. Она тихо всхлипывала, вздрагивая всем телом и глотая соленые слезы, и каждый шаг казался ей вечностью, которая оставалась до их следующей встречи.

Она все испортила. Вместо того, чтобы стать Альшари верной спутницей и хорошей второй матерью для ее гибрида, она своими страхами разрушила их едва наметившуюся семью.

Толкнув внешнюю дверь, Осока зажмурилась на хлынувший в лицо поток ледяного ветра и вздрогнула, когда он коснулся голых ног. Очередной ее шаг отозвался хрустом свежего снега и отрезвляющим холодом в ступнях.

Но ведь Альшари дала ей шанс. Она сказала ей возвращаться. Она не хочет, чтобы их отношения заканчивались. Очевидно, что Альшари совершенно иначе относилась к своей беременности — для нее это была не запретная святыня, а всего лишь очередной эксперимент, который совершенно не беспокоил ее, когда не угрожал здоровью. Но у Альшари не было не только благоговейного трепета — Осока не заметила за ней даже простого понимания, что ее подопытная не только ее дитя, но и в будущем самостоятельная личность, к воспитанию которой нужно подходить со всей ответственностью. Осока все собиралась с ней об этом поговорить, да вот только — она иронично хмыкнула — боялась затрагивать эту тему. Снова опасения, которые только мешают жить.

Осока вытерла слезы тыльной стороной ладони и, запрокинув голову, горестно завыла в беззвездное небо. Она тянула вой, пока не закончилось дыхание, а затем обернулась волчицей и помчалась в темноту, взрывая лапами свежевыпавший снег.