- Послушай, Мазога, ты никогда не рассказывала мне о своих родителях, - неожиданно начала разговор Петрисия, начищая свой меч перед очередным патрулем по графству.

- Я, кажется, тебе и так все сказала, - не оборачиваясь к соратнице, сказала Мазога, продолжая избивать набитый пшеном мешок, используемый с некоторого времени как груша для битья, - родилась под скалой, родителей, можно сказать, не имела. Больше сама ничего не знаю.

И не соврала. Возможно.

Ее действительно нашли под скалой - по крайней мере, если верить помощнице воспитательницы, в приюте которой воспитывалась орчиха. Молодая редгардка (звали ее, кажется, Жослин) пела вместе с детьми песни, рассказывала на ночь сказки, если самой хватало сил, старалась помирить ребят, если вдруг произойдет конфликт. Настоящий идеал честности и сердечности.

О Мазоге она заботилась особенно: то ли ей было жалко ребенка, то ли она просто привязалась к орчихе, которую воспитывала по сути с пеленок. Жослин разрешала Мазоге брать сладости с кухни, сидела с ней те бессонные ночи, когда еще совсем крошечная Мазога страдала от режущихся клычков. Между ними установилась связь, которая бывает у родных матерей с дочерьми.

Что же до самой управляющей, то, как сказала однажды сама Мазога одному мальчишке из приюта, ее описывала одна фраза: “Старая морщинистая мышь!”. Старая маленькая имперка с глазами-бусинками появлялась настолько же бесшумно, насколько уходила, и в принципе делала что-то. Вечно в замасленном болотном платье, она почти не обращала внимание на детей, лишь в день прихода потенциальных родителей контролировала порядок в приюте.

Забирали всех, кроме Мазоги. Сначала маленькая орчиха не понимала, почему каждая приходящая пара практически не смотрела в ее сторону, а чаще выбирала светловолосых девочек с милыми косичками и мальчишек с растрепанными волосами и озорными улыбками на лицах. Она не отличалась от других детей: так же играла, веселилась.

Но с каждым годом все сильнее приходило осознание того, что никто не захочет воспитывать маленькое зеленое убожество с клыками, поросячьими глазками и ярко-зеленой кожей. С этой мыслью она прожила вплоть до своего совершеннолетия, когда настала пора уходить. Жослин долго стояла у входа в приют, обнимая свою почти-родную дочь, тихо нашептывала напутствия и просила как можно чаще навещать ее. Мазога лишь молча кивала, стараясь не расплакаться сама.

Что же до ее настоящих родителей - они никогда не были ей интересны. Для нее было глупостью искать кого-то, кто посмел оставить свое дитя умирать в лесу, так что в поисках она не видела смысла.

- Ну, это я слышала, а если честно? - продолжила спрашивать Петрисия.

Мазога прекратила избивать мешок и повернулась к бретонке, пожав плечами.

- Я абсолютно честна.